Текст книги "Тополиный пух"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

6

В полусне и забытьи прошел практически весь день. Турецкий лишь один раз поднялся и, одевшись, спустился в холл, к портье. У него спросил, не может ли кто-нибудь из обслуживающего «этот прекрасный отель» персонала принести ему из соседней пиццерии, где хозяином лупоглазый такой, смешной итальянец, пиццу, которая ему с приятелем, когда они туда заходили, особенно понравилась, хозяин знает, он еще вино к ней предложил.

Портье, средних лет мулат с проседью в плешивой прическе, стал произносить названия, но Турецкому это абсолютно ничего не говорило. Он объяснил больше на пальцах, что она очень вкусно хрустит и, кажется, с грибами. А просьбу свою мотивировал тем, что плохо себя чувствует и не хочет сегодня выходить на улицу, предпочитая отлежаться в постели.

Портье понял и обещал немедленно выполнить просьбу. И в самом деле, не обманул. Турецкий вернулся к себе и наклонился над раковиной, чтобы прополоскать рот и почистить зубы, избавившись от неприятного ощущения пережженного виски во рту. Затем он осмотрел себя в зеркале и решил, что сегодня, пожалуй, бриться не станет, а вот завтра – завтра он выйдет на улицу «элегантным, как рояль», если за ночь придумает, что делать дальше. Словом, пока то да се, в дверь постучали, и он разрешил войти.

И – о, ужас! – в комнату вошла, повиливая задом, вчерашняя мексиканка… Нет, уже не вчерашняя, а сегодняшняя, это ж она прошедшей ночью мучила и душила своим мощным телом Александра Борисовича, так и не нашедшего возможности избавиться от своего наваждения.

По изумлению, которое появилось на ее оливковой, пышущей здоровьем, блестящей физиономии, понял, что и она чем-то потрясена не меньше его. Она неожиданно робко протянула ему коробку с пиццей. Он взял И положил ее на стол. Потом достал из кармана пиджака, висящего на спинке стула, бумажник, раскрыл и спросил, сколько ей должен.

То ли его вопрос на далеко не лучшем английском был слишком изысканным и потому непонятным ей, простой женщине, то ли она сама не шибко сильна была в английском, но она посмотрела на него с внимательным непониманием. И темные большие глаза ее при этом сверкнули неуловимым лукавством.

Турецкий сделал жест, известный во всем мире, – потер большим и указательным пальцами друг о друга. Она поняла и рассмеялась, отчего здорово помолодела, прямо на глазах. И тоже показала на пальцах – три. Значит, три доллара. У него такой мелочи не было, имелась пятидолларовая бумажка, которую он и протянул ей, рукой же показав, что сдачи не надо. Она кивнула, по-прежнему не сводя с него веселого взгляда. И тут он снова заметил, что она хотя и стоит ровно, и не переступает с ноги на ногу, но бедра ее все время находятся в движении, будто она бесконечно танцует ей одной слышимый танец и даже напевает тихонько.

– Вы не говорите по-английски? – спросил он на всякий случай.

– Почему? – удивилась она, не переставая покачивать бедрами. – Я просто иногда не все сказанное понимаю и тогда смотрю в глаза. Вот я понимаю, что вы себя не очень хорошо чувствуете, угадала? Вчера вы выглядели гораздо приятнее. Вы не заболели?

– Заболел, – подтвердил Турецкий и показал рукой на окно, почему-то продолжая говорить с ней, как абориген с иностранкой, с помощью жестов. – Деревья! – пальцами показал летающий пух: – Пыль! В ноздри! Голова болит, слезы бегут… – Все это он старательно и по-своему артистично ей изобразил, а она смотрела и смеялась, покачивая пышной гривой блестяще-черных волос и в такт неслышной мелодии двигая бедрами.

– А чем вы лечитесь? – спросила наконец.

Он показал ей пачку таблеток и бутылку виски, думая вызвать новую улыбку. Но девушка серьезно посмотрела, поджала губы и отрицательно покачала головой, изобразив на лице неприязнь.

– Вы знаете лучший способ? – хмыкнув, спросил он.

Она тут же кивнула, полезла в кармашек своего ослепительного фартучка и вынула длинный стручок перца. Потом взяла в руки бутылку виски, внимательно прочитала надпись на этикетке, неопределенно пожала плечами, не убирая с лица неприязненного выражения, и сказала, что она не совсем представляет вкус этого пойла – именно так и смог перевести Турецкий! – может быть, оно и полезно, но в нем надо обязательно подержать предварительно этот перец, тогда все будет как надо. И она положила стручок на стол.

– И этого достаточно? – удивился Турецкий.

– Нет, – ответила она и достала уже из другого кармашка пакетик с презервативом. Достаточно было взглянуть на рисунок, чтобы понять, что это такое. Она игриво повертела им перед носом Турецкого и добавила: – Когда вместе, это лучшее лекарство от любых болезней.

– Значит, вы занимаетесь… лечением? – нашел нужное слово Турецкий.

Она, конечно, поняла то, что он хотел сказать, но ловко обошел, и с улыбкой отрицательно покачала головой, снова игриво и загадочно вскинув на него жгучие глаза.

– Нет, я продаю лекарства. Ну, и помогаю больному правильно ими пользоваться, не больше.

– И сколько стоит ваше лекарство? – спросил Турецкий, увлеченный этой игрой.

– Пятьдесят долларов… сто долларов… – спокойно ответила она. – В зависимости от времени лечения.

– И вы могли бы мне помочь? – напрямую спросил он.

– С удовольствием. Когда, сегодня?

– Может быть, лучше завтра? – спросил Александр, чувствуя, как на него уже наваливается огнедышащее тело.

– Болезнь не должна быть запущенной! – неожиданно важным тоном заявила она и повернулась на одной ноге, предъявив ему все богатство средств, которыми она располагала. – Вечером, – сказала, уже удаляясь и повиливая ягодицами, которые у нее, Турецкий мог бы поклясться, жили сами по себе, отдельно от остального тела.

«Ну, вечером так вечером», – безнадежно сказал он себе, не чувствуя ни малейшего желания встречаться с пылкой и жаркой женщиной. Он и болтал-то с ней так, скорее, по привычке, чем от желания сжать в объятиях. Какие уж теперь объятия!

К тому же и голод давал о себе знать. И Турецкий слопал, жадно схрустел показавшуюся ему очень вкусной пиццу, начиненную чем-то напоминающим грибы, и запил сытную пищу остатками виски, в котором долго размешивал перечным стручком, отчего пойло – вот уж действительно точное слово! – показалось ему огненным. Но остатки пиццы уже с минералкой успокоили жжение во рту и немного прояснили мозги.

И Турецкий снова улегся на ложе, закинув руки за голову и прикидывая, какие действия он еще мог предпринять.

Потом он позвонил Стиву и сказал, что весь день лечился своими, доморощенными методами. Стив смеялся, предлагая помощь, может, подвезти лекарства, но Александр отказался и сообщил, в свою очередь, известия из Москвы. Вот тут Мэрфи задумался и предложил встретиться завтра, чтобы обсудить возможные варианты, а он тем временем постарается что-нибудь прояснить по своим каналам. В чем суть, Турецкий интересоваться не стал, зная, что у каждой службы свои методы расследования.

Незаметно подошел вечер. Александр Борисович, с нетерпением ожидавший начала курса лечения, решил все-таки побриться, так он чувствовал бы себя увереннее.

В начале двенадцатого ночи, когда он уже решил, что их дневная беседа была обычной шуткой, в дверь постучали. Она пришла. И аккуратно выложила на стол пачку презервативов. Показала пальцами – один, два? Он махнул рукой. Она оставила на столе два изделия, а остальные сложила и спрятала в кармашек фартука…

Бредовые видения накануне ночью теперь казались Александру незамысловатым и робким рассказом новичка, впервые посетившего публичный дом и поделившегося своими впечатлениями с наивными приятелями.

Сначала он почувствовал себя бессильной жертвой огнедышащего дракона, который обвивал его и сдавливал мощными своими кольцами… Затем он, возомнивший было, что чудо-женщина должна обязательно благоухать пряной экзотикой, которая ему никогда и не снилась, вдруг ощутил себя плавающим в таком густом чесночном вареве, что казалось, весь мир отныне и присно будет существовать лишь в образе бесчисленных чесночных головок. Этот запах не убивал, он распластывал его, начинял со всех сторон и поджаривал на неистовом огне сковороды, словно цыпленка табака…

Неожиданных образов и сравнений у Александра возникло много – и по ходу дела, и в коротких паузах, когда оливковое чудо учило его, как надо пить принесенную с собою текилу, и затем, когда снова окунало его с головой в жаркое чесночное горнило…

Уходя и забирая честно заработанные сто долларов, девушка по имени Габриэлла, но можно и просто – Габи, уверенно заявила Александру, что завтра он будет абсолютно здоров, а вообще, по ее глубокому убеждению, такой кавалер, как он, на земле не валяется.

Турецкий не был уверен, что правильно перевел сказанное ею, но что-то очень близкое по смыслу. А уж в том, что она была очень им довольна, как и собой, разумеется, а также в том, что и он постарался изо всех сил и, кажется, действительно обрел второе дыхание, Александр Борисович был убежден.

Кстати, и дышалось легко. Появилось ощущение, что его насморк был окончательно побежден, побывав в остром чесночном соусе…

Глава десятая КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ

1

А ночью прошел дождь.

Это был даже и не дождь, а то, что в России называют «ливнем, как из ведра». В небе грохотало – шла близкая гроза, но вспышек молний Турецкий не видел – и тоже по двум причинам. Во-первых, он сам в разгар грозы попал, как уже сказано, в переделку, легкомысленно нарвавшись на куда более серьезного противника, чем ожидал. А во-вторых, в погребной тесноте бостонской улицы того величественного передвижения воздушных и водяных масс, которое происходило далеко вверху, гораздо выше самых высоких небоскребов, конечно же, не было видно.

Но так или иначе, а ясным утром, когда Александр Борисович вышел из гостиницы, чувствуя себя подтянутым и способным к действиям, будто в лучшие дни юности, никакими тополиными бурями больше не пахло. То ли всю эту гадость смыла стихия, то ли городские власти Бостона взялись за ум и за одну ночь обкорнали нарушителей человеческого спокойствия, но мысли у Турецкого были четкими, глаза смотрели прямо и открыто, а из носа не капало.

Простояв не менее часа в душе, Александр «отстирал» себя от въедливой чесночной вони, но все, к чему он весь день потом ни прикасался, почему-то тем не менее слегка попахивало чесноком.

В кофейне, рядом с пиццерией, он выпил чашку кофе по-турецки, без преувеличения, затем впервые за два дня затянулся любимым своим когда-то «честерфилдом» и неторопливо отправился на Брайтон-авеню, куда собирался подъехать и Стив Мэрфи. У него появились за ночь, как он сказал, некоторые соображения.

Он уже обратил внимание на газетный киоск, хозяином которого был («Пусть простит меня американская Фемида, но что правда, то правда!» – сказал себе Александр Борисович) самый натуральный негр, а никакой не афроамериканец.

Он был здоровенного роста и потому едва помещался в своем киоске. Он смотрел на всех проходящих с откровенным презрением. Его войлочная прическа была выкрашена в модный светло-золотистый цвет. Он без конца полировал пилкой свои огромные розовые ногти – и, даже давая сдачу, не оставлял своего занятия. Он был фокусником в каком-то смысле.

И еще. Его киоск стоял как раз напротив подъезда, в котором проживал Липский. И раз это так, они не могли не быть знакомы – так решил Турецкий. Лев Зиновьевич не мог не покупать здесь газеты. Огромное их количество Александр Борисович видел в квартире Липского – и сложенными пачками, и скомканными – в корзине для ненужных бумаг.

Что это было? Прозрение? Интуиция? Славка Грязнов, например, уверяет, что и первое, и второе не появляется само по себе, оно должно быть подготовлено всем предыдущим течением времени, размышлениями, среди которых не находят под собой реальной почвы девяносто девять процентов предположений. Но ведь всегда остается еще один! Последний! Иногда наступает, как показывает практика, и его очередь…

Увидев, что Мэрфи еще не приехал, Турецкий подошел к киоску, окинул взглядом газетно-журнальный развал, взял одно издание, полистал, положил на место, взял другое. Нашел местную газету «Бостон геральд», свернул и сунул в карман, кинув на прилавок доллар. Негр своей пилкой для ногтей, скинул его в коробку.

– Как дела? – спросил Турецкий, подражая интонации потомственного американца.

– Шит, – коротко ответил негр, продолжая полировать ногти.

Александр Борисович перевел для себя как «дерьмо», хуже как-то не хотелось.

– Вы здесь всегда работаете? – продолжал он свой допрос.

– Да, – односложно ответил негр, не проявляя никакого интереса.

– Наверное, есть постоянные клиенты?

– Есть.

– И из этого дома – тоже?

– Послушайте, мистер, чего вы хотите? – наконец связно сформулировал фразу продавец, прессы и взглянул словно бы с юмором, но без всякого интереса.

– Я не местный, я издалека. Из России. Слышали, надеюсь?

– О, русский? – немного оживился негр и даже отложил пилку. – Водка! Горбачев!

– Вот-вот, – засмеялся Турецкий. – А больше ничего не слышали?

– А зачем?

– Действительно…

Александру Борисовичу, с его английским, очень нравилось иногда поговорить вот с такими людьми, которые разговаривают больше на сленге, чем на правильном английском, а уж истинный язык англосаксов, на котором изъяснялся Шекспир или сегодня говорит британская королева, можно быть заранее уверенным, никто бы из них и не понял.

– Приехал вот из России, хотел с другом повидаться, – продолжил Александр Борисович. – А его нет дома, сказали – куда-то уехал. Наверное, надолго. Он писатель, книжки пишет, в газетах печатается. Вы его, возможно, знаете…

– Он тоже русский? Или еврей?

А какая разница?

Негр поиграл бровями, снова принимаясь за полировку очередного ногтя.

– Он невысокий такой. Круглое лицо. В майках любит ходить. И в джинсах, таких… – Турецкий показал, как джинсы обтягивают задницу.

– Голубой? – напрямик спросил негр.

– А черт его знает! Он в этом доме живет. На двенадцатом этаже.

– Я знаю этого вашего друга, мистер. И скажу вам свое мнение: шит!

– Вы так считаете? – удивился Турецкий. – А почему? Это не секрет?

– Я в этом доме арендовал помещение. В подвале. Для хранения этой продукции, – пилкой очертил он свой развал. – Сам живу дальше, – махнул рукой в сторону, – и чтоб не возить на тележке, устроился тут. Так этот ваш друг отнял его у меня. По праву квартиросъемщика. Шит!

– А ему-то зачем? – спросил Турецкий, чувствуя, как внутри у него все так и замерло от неожиданного предчувствия.

– Я не знаю. Домовладелец мне отказал, а ему отдал. Права на его стороне. Теперь каждый день вожу на себе туда-сюда. Можете ему так и сказать, когда увидите, что он отвратительное, белое… – и дальше один сплошной «шит», помноженный на эмоции.

Похоже, действительно порядочным дерьмом был этот квартиросъемщик.

Если бы Турецкий мог, он бы обнял продавца прессы. Но тот уже потерял к нему всякий интерес, углубленный в свои мысли и занимающийся исключительно ногтями…

Стив Мэрфи, услышавший от Турецкого эту незатейливую историю, чуть не подскочил от возбуждения. И, придя в себя, рассказал, что собирался уже предложить Саше поискать кого-то из знакомых этого Липского, у кого тот мог оставить на время свою машинку. Ну а теперь все проблемы отпадали!

И уже час спустя, после приватного разговора Мэрфи с домовладельцем, который не без удивления узнал, что его жильцом интересуется Федеральное бюро расследований, лично выдал дубликат ключа от комнатки в подвале, которую недавно взял в аренду мистер Липский.

– Он же у нас очень известный писатель, – уверял Стива домовладелец, – у него огромный личный архив! – Впрочем, он тут же на всякий случай оговорился: – Я сам своими ушами слышал это от господина Липски! Он даже книгу мне подарил с собственным автографом!

– Да, есть такая легенда, – насмешливо подтвердил Мэрфи, забирая ключ и обещая его возвратить в самое ближайшее время.

А еще спустя полчаса Стив с Александром, приплясывая от восторга, вытащили на свет божий довольно-таки тяжелый футляр с электрической пишущей машинкой фирмы «Ай-би-эм», как и предсказывал старый прокурор-криминалист Моисеев.

2

На следующий день из Вашингтона, куда Турецкий отправил пакет с оригиналом статьи Льва Липского, изъятым в архиве редакции еженедельника «Секретная почта», а также полный образец всего шрифта электрической пишущей машинки, который специально отстучал на нескольких листах бумаги – для верности взятой, кстати, из квартиры Льва Зиновьевича в распечатанной пачке, лежавшей на письменном столе, пришел официальный ответ отдела экспертиз Министерства юстиции Соединенных Штатов. А это уже постаралась Кэтрин Вильсон. В ответе подтверждалась абсолютная идентичность как самой бумаги из представленных образцов, так и шрифта пишущей машинки, на которой были напечатаны тексты. Точка!

Стив Мэрфи, получивший по факсу этот ответ и: Минюста, сиял от счастья. Турецкий не знал – плакать или смеяться.

Он незадолго перед этим позвонил в Москву, Кост-Меркулову, и доложил о проделанной работе, избежав разве что всего нескольких аспектов своего расследования и то из чисто этических соображений. Вячеславу-то Ивановичу, как говорится, сам бог велел бы пересказать сказочную одиссею со всеми ночными чудовищами и дневными тополиными мучениями, но никак не Константину Дмитриевичу, который просто не поймет. Ну, не поймет, и не надо…

Так вот, ответил Костя на звонок из Бостона таким тоном, будто у него вовсю разболелся коренной зуб, который рвать нельзя, а лечить безумно страшно. Короче говоря, понял Александр Борисович, Костя предлагает ему перезвонить попозже. И еще добавил, что это хорошо, когда имеется твердая уверенность, но лучше бы все-таки неопровержимые факты, подтвержденные соответствующими официальными службами.

Странно! Другой бы радовался, а он? Ну да, конечно, без официального подтверждения Турецкий и не собирался покидать Америку – улика должна быть подшита к делу.

И вот она – на руках. Можно звонить, чтобы отпраздновать победу. Пусть теперь Костя только попробует повертеть носом!

– Костя, я поставил жирную точку! – закричал Александр так громко, будто Меркулов мог его услышать и без помощи телефона. – Легенда о великом писателе оказалась пшиком! Серьезный человек не станет трусливо прикрываться псевдонимом, публикуя всякие гадости про других людей! Баста, конец легенде!

– Не торопись. – Костя словно вылил на него ведро холодной воды. – Нашел доказательства, и. слава богу. Поставь толстую свечку за то, что судьба помогла тебе, я повторяю, лично тебе, разобраться с этим вонючим делом, которое в конечном счете не принесет никому ни славы, ни почтения… Скажу больше, ты можешь забирать с собой все свои доказательства, которые в принципе теперь тоже вряд ли понадобятся.

– То есть как?! Ты о чем говоришь?! – Турецкий взглянул на Мэрфи, удивленно приподнявшего брови, отчего его цыганское все-таки лицо приняло обиженное детское выражение.

– Я говорю, что дело сделано, скажи спасибо всем, кто тебе там помог, и спокойно возвращайся домой. Тут генеральный, кажется, приготовил для тебя очередную бяку.

– Никаких бяк, Костя, иначе я полечу с промежуточной посадкой где-нибудь в Турции, и хрен вы все потом меня увидите! – Турецкий начал потихоньку заводиться.

– Не валяй дурака, Саня! – в сердцах закричал Меркулов. – Тут такое, понимаешь, а он ваньку валяет!

– Тогда объясни внятно, а не отделывайся идиотскими междометиями!

Ничего-ничего, нашла коса на камень!

– Саня, не рычи, – устало сказал Меркулов. – Сегодня там же, в еженедельнике, опубликована Новая статья о Степанцове. И уже без псевдонима, а за подписью твоего Липского. И вместе с текстом приведено порядка десятка фотографий, подтверждающих, как сказали бы прежде, полнейшее моральное разложение этого ответственного работника.

– Значит, Славка?..

– А что Вячеслав? Ну говорил: Предупреждал. Ну и что дальше? А теперь у Кирилла обширный инфаркт. Отвезли в «кремлевку», на Рублевское шоссе. Диагноз неприятный. Мне жаль Кирилла, я все-таки искренно ему верил. И я почти уверен, что это чистой воды подстава. Кому-то Степанцов стал неугоден. Вот и все, Саня. Чего ты будешь дальше-то доказывать? Что твой Липский – ничтожество? Это понятно и никаких доказательств не требует. Ну, отправят оригиналы фотографий на экспертизу, ну, докажут в конечном счете что это может быть фальшивка, ну, уйдет масса времени, черт возьми! И что в результате? Обширный инфаркт. А выяснять сейчас, кто стоит за этим делом, кто организовал и первую, и вторую публикацию, мы не будем. Нет у меня такого указания!

– Но мы же знаем, Костя!

– А кого интересуют твои знания? Саня, ты в каком мире живешь? Послушайся доброго совета: тихо возвращайся домой. Есть еще вопросы?

– Может, и были бы, да ты сейчас обязательно скажешь: «Иди, не мешай работать!» Так?

– Ну.

– А ты не думал, что мне не хочется «идти работать»?

– Думал. Но нам все равно придется кормить свои семьи. Поэтому иди работать, Саня.

И короткие гудки в телефонной трубке.

Что оставалось делать Турецкому? Рассчитывая на то, что Стив – свой парень, рассказать ему, что произошло. Тот выслушал, похмыкивая, а потом, как тот негр в киоске, заметил:

– Он большой шит, этот ваш писатель…

– Увы, Стив, вот так запросто можно угробить человека. Но, ты знаешь, я вот о чем подумал? Липский-то этот, он ведь, получается, в победителях! А разве это справедливо?

– Это очень несправедливо, Саша. И если у тебя нет собственных мыслей по поводу дальнейшего, может быть, я тебе подскажу? По-товарищески?

– Я с удовольствием выслушаю, Стив, все, что ты скажешь. У меня сейчас просто пустая голова.

– Я надеюсь, что твои друзья из Вашингтона сумеют помочь. Я слышал о таких вещах, но сам не видел, а они наверняка знают. Позвони-ка этому парню из Пентагона, про которого ты рассказывал, представь ему меня и дай мне трубку. Было бы очень уместно, если бы он хотя бы на денек прилетел сюда…