Текст книги "Тополиный пух"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

4

Меркулов, поднявшись к себе в квартиру, выглянул в окно и увидел внизу стоявших у подъезда Турецкого с Грязновым. Они что-то обсуждали, жестикулируя при этом. Долго стояли, видно, говорили о чем-то серьезном, не о пустяках. Хотел было помахать им рукой, окликнуть, но передумал, а вместо этого сказал жене Леле, что сыт, ужинать не будет и ему надо срочно сделать один очень важный служебный звонок.

Он удалился в свой кабинет, сел к телефону и позвонил в справочную службу. Назвал пароль, и ему немедленно выдали номер домашнего телефона Степанцова.

Потом посмотрел на часы – звонить еще не поздно, десяти нет. Константин Дмитриевич по старой московской привычке полагал, что звонить, если ты заранее не условился, после десяти вечера в семейный дом крайне неприлично. К сожалению, многое, что считалось прежде неприличным, стало позже нормальным явлением, и если бы это касалось одних телефонных беспокойств!

– Константин Дмитриевич? – удивился Степанцов. – Вот не ожидал! Что-нибудь важное случилось?

– Мне Турецкий доложил о вашей просьбе, что ли, не знаю, как назвать это предложение… Я не поздно, извините, ради бога?

– Да какое поздно? Вечерняя жизнь только начинается, звонками одолевают.

– И чего хотят от вас? – словно не понимая, спросил Меркулов.

– Да чего? Одного. Активной реакции. Демонстрации каких-то решительных действий, сами понимаете…

– И кто предлагает, если не секрет?

– Доброжелатели в основном. Те, кто по десять лет не звонили, а тут, видишь ли, вспомнили, что есть такой юрист, бывший сокурсник… сослуживец… Сочувствуют. И поголовно все советуют плюнуть и растереть, понимаете ли. Собака, мол, лает, а наш караван-то идет… Я вот и подумываю, а не прекратить ли нам, в самом деле, эту ненужную возню? Потому, собственно, и звонил Александру Борисовичу. А вы, Константин Дмитриевич, со мной не согласны? Или как мне прикажете трактовать ваш звонок, коллега?

– Ну, если вы считаете, что защита чести и достоинства человека – это, в общем, мышиная возня, тогда, наверное, вы абсолютно правы. Но у меня тут возникло одно затруднение личного, так сказать, порядка. Если позволите и у вас есть несколько свободных минут, я хотел бы обсудить коротенькую информацию. Но предупреждаю заранее, все, что будет между нами сейчас сказано, должно немедленно умереть. И никаких ссылок, никаких намеков либо там подтекстов, этаких, знаете, вопросов с подковырками быть категорически не должно. Иначе мы можем очень крепко навредить.

– Господи, да кому, Константин Дмитриевич? Вы так таинственно и издалека начали, что у меня легкий мандраж в коленках приключился, – меленько, с заметной опаской, засмеялся Степанцов.

– А вы присядьте на стул либо в кресло. Что там у вас под рукой?

– Полагаете, надо? – уже серьезно спросил Степанцов.

– Вы один, надеюсь?

– Сейчас, только дверь прикрою… Ну, внимательно слушаю, – сказал Степанцов после короткой паузы. – Уж не томите, выкладывайте, что у вас? Какие проблемы? Полагаю, не такие, которые двое взрослых и опытных юристов не смогли бы успешно разрешить?

Он снова пробовал шутить. Ничего, сейчас охота пропадет…

– Ответьте мне, Кирилл Валентинович, на один коротенький вопрос так же коротко – да или нет, а потом я вам объясню смысл своего вопроса, идет?

– Слушаю.

– Вы в последнее время – ну, месяц, два, может, полгода – бывали в каких-нибудь, мягко говоря, сомнительных местах, где вас могли видеть и запечатлеть, так сказать, на память?

– Понимаете… – тянул с ответом Степанцов, – я бы разбил ваш вопрос на два: бывал ли? Бесспорно, да, и не раз. Но вот термин «сомнительное» я бы, пожалуй, исключил вообще. В сомнительных местах я никогда не бываю, Константин Дмитриевич.

– Хорошо, уточню вопрос. Предположим, место, в котором вы оказались, было вовсе и не сомнительным на первый взгляд, но вот ситуация сложилась двусмысленная.

– Ну, пример, пожалуйста, если вас не затруднит?

– А если я вам поясню одним анекдотом, до которых большой любитель и мастер их рассказывать, кстати, Александр Борисович?

– С удовольствием послушаю, – оживился Степанцов. – Пристойный, полагаю, анекдотец-то?

– Вполне, – усмехнулся Меркулов, – правда, я не очень умею их подавать. Не помню, с чем связана игра слов, но суть в двух вопросах и двух ответах на них. Вопрос: «Что вы скажете по поводу того, что ваша Танечка ходит к попу?» Ответ: «Танечка у нас верующая, и очень хорошо, что батюшка проводит с нею постоянные душеспасительные беседы». Другой вопрос: «А что вы скажете, когда узнаете, что поп ходит к вашей Танечке?» Ответ: «О, это совсем другое дело!» Может, тут чего-то не хватает, не помню, но смысл таков. Вот я и хочу вам сказать: первый вариант сомнений у нас с вами не вызывает, а как быть со вторым? Ну, к примеру, пошел человек в баню – разве это плохо? Наоборот, очень полезно для здоровья!

– А при чем здесь баня? – сразу насторожился Степанцов. – Что вы хотите сказать?

– Ровным счетом ничего, кроме того, что это может быть не баня, а, скажем, загородный ресторан, еще какое-нибудь место, которое иногда называют «злачным». Что, не припоминаете ничего, что мы могли бы обсудить?

– Нет, – категорическим тоном ответил Степанцов. – Подозревать меня – это, скажу вам… Константин Дмитриевич, просто… нелепо, извините. Это ведь все равно что пересказать содержание того пасквиля, вы не находите?

– В том-то и дело, что не нахожу, – печально заметил Меркулов. – Ну, рад за вас.

– И это все, ради чего вы звонили? – прямо-таки изумился Степанцов.

– Нет, не все, разумеется. Поскольку расследование началось с официального поручения генерального прокурора, то вы, как юрист, знаете, что его прекращение должно также основываться на официальном документе – вашем письменном заявлении: И если вы настаиваете на прекращении, милости прошу прислать свое заявление. Можно на имя генерального, можно и на мое. Всего вам доброго. Еще раз извините за поздний звонок.

– Погодите, а для чего анекдот? Смысла не уловил.

– Да какой там смысл? Так, анекдот перед сном – чтоб крепче спалось. Но если вам вдруг что-то припомнится, придет в голову, не забудьте моих предостережений, ибо все вами высказанное на сей счет может быть немедленно использовано против вас же.

– За предостережение – спасибо, но… хорошо, я, пожалуй, поразмышляю над вашими словами, хотя… вряд ли. Нет, не думаю. Тогда уж я, наверное, и с заявлением не буду торопиться, ваши слова относительно… чести там, достоинства… они искренние, спасибо. Доброй и вам ночи.

– Доброй! – воскликнул Константин Дмитриевич коротким гудкам в телефонной трубке и шмякнул ее на место. Аппарат был еще советских времен, с диском, а не современными кнопками, в которые без очков и пальцем-то не попадешь, и все в нем было, вообще, сделано по-старому, солидно, на совесть – словно специально для таких вот ситуаций: швырнул со злости, а не разбил.

Степанцов же был в полной растерянности. Любого вопроса мог ожидать он от Меркулова, но не такого. «Сомнительные места»? А с какой стати? Ах, ну да, ведь в статье упоминалось о том, что он якобы посещал модные в недалеком прошлом сауны со специфической обслугой. Ну, было, конечно, может, пару-тройку раз. Но когда – уже и не упомнить. Да и вряд ли смог бы он тогда отказаться от участия в тех компаниях, когда собирались избранные, можно сказать, партийная элита. Дело настолько прошлое, что вряд ли сегодня кто-то об этом помнит что-то конкретное. А обвинения вообще – пустое место, напрасная трата времени. Так что и сам факт публикации подобного обвинения он спокойно относил в разряд банальных завистливых сплетен. Правда, когда они появляются, вот как сейчас, не вовремя, возникает и опасный резонанс. Но от такого обвинения можно, в конце концов, отмахнуться, потребовать представить неопровержимые доказательства, которых не может быть, как теперь говорят, по определению. Фальшивки – это сколько угодно, но для этого имеются опытные эксперты…

Неужели Меркулов не верит ему? Но почему вдруг? Нет, этого быть не может, не должно…

И тут словно осенило. А не мог ли какую-нибудь гадость в этом смысле подбросить ему Федор? Ведь он так настойчиво призывал его в сауну, в бассейн, где наверняка плескались те девицы. Ну, то, что Федор – известный провокатор, ни для кого из тех, кто его знает, не секрет. Работа всю жизнь была такая. Спровоцировать человека, подставить, привязать его к себе и доить, как корову, самая их забота…

Но ведь Федор просил о помощи! И Кирилл, кстати, не забыл просьбы, нашел возможность уже на другой день встретиться с Аликом, студенческим еще товарищем, а ныне заместителем министра по природным ресурсам, который как раз и занимается вопросами нарушителей природоохранного закона. Степанцов попросил того о чисто дружеской услуге – не разрушать домов в поселке Новотроицкое, что на Клязьминском водохранилище. Тот откровенно рассмеялся и сказал, что ему и в голову не пришла бы такая дикая, сумасбродная мысль. Смысл же их «операции», как он сказал, был в том, чтобы припугнуть малость совершенно оборзевшую публику, постараться ввести ее в границы хотя бы примерной законности, ну, может, убрать там две-три бани, что вообще возле уреза воды выстроены, чтоб заодно и окрестных жителей утихомирить. А жестких репрессий не будет, да и какой сумасшедший их сегодня позволит?

Степанцов и успокоился – не о чем, значит, волноваться. Даже позвонил Кулагину и сказал, что все устроилось, никого сносить не будут. А потом он же помнил, что у Кулагина баня прямо в доме, в подвальном этаже, значит, ничего ему лично и не грозит. Поэтому уж от Федора он никак не мог ожидать каких-нибудь гадостей в свой адрес. Но тогда почему именно про баню упомянул Меркулов?

Кириллу Валентиновичу были памятны «банные похождения», как их назвали в прессе, своих коллег, не забывал он и чем те дела закончились. Не расстреляли, не казнили, но опозорили на весь божий свет, а это другое дело, хотя стыд, говорят, не дым, глаза не выест. По-прежнему живут люди в свое удовольствие, еще и приличные посты занимают, и кто теперь вспоминает о том, что было когда-то? Да никому это неинтересно…

Проще всего было, конечно, набраться решимости и позвонить Федору. Но едва появлялась эта мысль, почему-то начинало безумно болеть сердце, словно Кирилл действительно совершил страшное преступление, за которое его хотят казнить. И дело всего лишь за тем, когда появится палач.

И вдруг пришло в голову: вот оно откуда название взялось – «Требуется палач»! Совесть, что ли, должна человека замучить? Но при чем здесь совесть, если ты не виноват и твердо в этом уверен? В чем же тогда причина? В предупреждении Меркулова?

А кому нужно это его, Степанцова, письменное обращение в Генеральную прокуратуру? Одно дело – действительно попросить защитить свою честь и достоинство, что он, собственно, и сделал, а совсем другое – официально заявить, что, мол, меня устраивает сложившееся положение. Не стану я судиться с каким-то подонком, прощаю его, потому что Бог велел прощать врагов своих. Или он не велел, а рекомендовал? Но такой гуманизм в наше время в самом деле хуже воровства. Тут Меркулову в логике не откажешь…

Вот поэтому и не станет он писать никаких прошений, пусть все идет своим чередом. Турецкий, похоже, не шибко старается, хотя и говорит, что уже нашел анонимщика. Ну и пусть его! Нашел? Значит, ему и допрашивать. Так что, может, дело и уладится либо просто сойдет на нет, когда они сами поймут, что возиться ним – только зря свое дорогое время растрачивать.

И снова не давала покоя мысль: почему Меркулов упомянул в первую очередь все-таки именно баню? Особенно в контексте «злачного места»? Нет, этот вопрос, видно, так и не даст ему сегодня спокойно заснуть…

Глава седьмая ПУТЬ К ИСТОКАМ

1

Не было тех слов, с помощью которых Александр Борисович мог бы выразить свое искреннее изумление, когда он наконец вернул трубку на телефонный аппарат. Любой поворот судьбы мог бы предположить, но только не такой. И было чему изумляться – в тридцать четыре года человек, точнее, вполне еще молодая и очень сексапильная женщина сделала неожиданный рывок в карьере и заняла пост заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов Америки! Такое просто не придумаешь. Но оно так и было. Ведь никогда не стал бы старина Пит обманывать без серьезной на то причины своего друга и соратника Алекса Турецки! Но то, о чем он только что поведал, было поистине уму не постижимо…

Развивая предложение Меркулова загодя подготовиться к зарубежной командировке, Александр Борисович первым делом, естественно, позвонил в Германию, в небольшой и очень опрятный баварский городок у подножия Швейцарских Альп, который назывался длинно и непривычно для русского уха– Гармиш-Партенкирхен. На этом альпийском курорте, куда с удовольствием приезжают со всей Европы, включая и Россию, богатые люди, чтобы покататься на горных лыжах и попить необычайно приятного белого вина, которое производится в окрестностях, среди прочих достопримечательностей был расположен и Международный учебный центр, где готовили специалистов высшей квалификации по борьбе с терроризмом. Со дня основания и по сей день, то есть уже примерно на протяжении десятка лет, этой секретной школой руководит американский генерал в отставке Питер Реддвей, большой друг Александра. Одно время Турецкий был даже заместителем Пита и с постоянным успехом читал «студентам» лекции о следственной практике.

В этой, закрытой для посторонних школе, которую преподаватели и сотрудники называли между собой «Файв левел», а по-русски – «Пятый уровень», ибо именно на таком, высшем уровне готовили международных специалистов (а следует сказать, что в прошлом Питер был, ни много ни мало, заместителем директора ЦРУ), среди слушателей лекций Алекса Турецки была в числе других и лейтенант нью-йоркской полиции, восхитительная красотка – мулатка Кэтрин Вильсон. И с тех пор между Кэт и Алексом установились нежные, дружеские отношения. Сказать, что они давно переросли в любовные, тоже нельзя, поскольку встреч у них было не так уж и много. А когда Кэт прилетала по служебным делам в Москву либо Турецкий посещал Нью-Йорк, как это и было три или четыре раза, и тоже главным образом охотился за «русской мафией», то получалось, что за все время их знакомства уединиться им мешали бесконечные проблемы, коим не было числа.

Питер по этому поводу привычно шутил, что Кэт всегда «неровно дышит» на Алекса, а тот, вместо того чтобы «дать ей второе дыхание», делает вид, будто ничего не замечает. Реддвей был представлен супруге Турецкого во время одного из своих пребываний в Москве и вовсе не собирался вносить раздор в семью друга, но ведь и от правды никуда не денешься, так?

Но если начистоту, то было, конечно было. И не однажды. Да и кто бы устоял перед восхитительной Кэт?..

Итак, Турецкий позвонил Питу, надеясь на его помощь в Штатах, по той причине, что у того везде находились нужные связи и знакомства. А в данной командировке, как бы Александр Борисович ни старался, без этих связей ему никак не обойтись – слежка, проникновение в чужие квартиры, обыски и прочее – все это по американским законам могло грозить немалым сроком. Шпионаж, а именно так можно было бы при желании трактовать действия русского следователя на чужой территории, карался бы очень строго. Но во всех, без исключения, странах мира, где существовал даже самый суровый закон, всегда находились обходные пути его преодоления. Не составляли исключения и Соединенные Штаты, Александр Борисович с помощью все той же Кэт Вильсон в этом также убедился[3]3
  См.: Незнанский Ф. Сегодня– ты, а завтра… М.: КРПА «Олимп», 1999.


[Закрыть].

Время было уже позднее, но поясная разница делала телефонный разговор возможным. Питер искренне обрадовался и начал немедленно выяснить: уж не решился ли Алекс продолжить преподавание курса наук в их общем детище?

Ну, до этого еще не дошло, но кто знает, кто знает?..

Потом Турецкий стал объяснять Питеру цели своей поездки в Штаты. Есть, мол, вот такой тип, он давно получил американское гражданство, но продолжает наезжать в Россию, писать, печататься, и с этим обстоятельством связаны некоторые серьезные неприятности, которые как раз сейчас и вынужден расследовать Александр Борисович. Короче, все подробности при встрече в Мюнхене, где он, вполне возможно, даже остановится на денек, если друг не возражает.

Рев разъяренного быка, в которого пикадор воткнул сразу десяток острейших пик, был ничто по сравнению с той реакцией, которую услышал Турецкий. Он был недолог, этот рев, но весьма внушителен. А смысл его свелся к одной короткой фразе: «Он еще спрашивает?!» Подразумевался Турецкий. Действительно, чего было спрашивать, если ответ и так на ладони. Не на его, Александра, а на той, что у Питера, которую в шутку окрестили «полтора кило сарделек». И вообще, необходимо также отметить, что Реддвей был наверняка самым могучим и толстым отставным генералом среди военнослужащих Соединенных Штатов. И гордился этим. Но при этом он был очень подвижен и легок на подъем, хотя терпеть не мог подниматься из своего «полуторного» кресла без острой необходимости. Вот такой человек.

Покончив, таким образом, с взаимными приветствиями, Турецкий поинтересовался у Пита, где сейчас находятся их общие друзья, бывшие студенты. В частности, Александра интересовал, помимо, разумеется, подружки Кэт, еще один «бывший» – Джек Фрэнки, который, по, возможно, устаревшим данным Турецкого, все еще работал в Пентагоне.

Был и еще один интересный человек, русский по происхождению – Майкл Майер, которого Александр звал просто Мишей, и он был агентом ФБР, но работал в основном в Европе, в частности в Германии. Он не имел никакого отношения к Реддвею, хотя они могли быть знакомы.

ЦРУ, ФБР, Пентагон, нью-йоркская полиция, наконец, министерство юстиции США и генеральная прокуратура – вон в скольких «конторах» Турецкий имел своих знакомых! И чтоб с таким богатством связей, да не найти какую-то паршивую пишущую машинку? С одной стороны – курам на смех, а с другой? Прекрасно знал Александр Борисович, как разбиваются надежды – и не о гигантский волнолом препятствий, а о чей-то скользкий плевок.

Фрэнки, по словам Пита, работал все там же, возился с суперкомпьютерами, – это очень хорошо. Именно великое умение Джека, как, впрочем, и не меньшее мастерство Денискиного Макса, особенно ценил Турецкий, когда требовались закрытые для посторонних сведения, не наносящие ущерба престижу Соединенных Штатов Америки – это было первое и единственное условие Пита, – либо Российской Федерации – за эту сторону дела отвечал уже сам Александр Борисович, что называется, со товарищи.

Значит, здесь – порядок. Спрашивать у Реддвея по телефону о Майере не следовало – это собственный контакт Турецкого. Оставалась самая сладкая конфетка – Кэтрин. И вот тут блеснула молния, распоров мир надвое, и громыхнул гром среди ясного неба! Оказалось, что ни в нью-йоркской полиции, ни в самом городе Нью-Йорка больше нет никакой Кэт. Но зато в Вашингтоне появилась миссис Кэтрин Вильсон, ставшая заместителем генерального прокурора США. Вот такие, брат, метаморфозы!

– И что, Пит? – буквально завопил Турецкий. – Больше нельзя ее ласково хлопнуть ладошкой по попке и пригласить в бар на «дабл дринк»?!

– Ты с ума сошел, Алекс! За такой подход, да? Так у вас говорил тот президент, который освободил для. меня Германию?

– Подход? Можно и так.

– Ты вполне имеешь хорошую возможность оказаться… как по-русски? В каталажке, вот!

– Кошма-а-ар!

– А я про что? Я даже могу подумать, что теперь тебе придется неровно дышать на нее, да.

– Ну, это мы еще посмотрим, – решительно сказал Турецкий, придя в себя от такой сногсшибательной новости. – Надеюсь, Пит, в твоей электронной записной книжке имеется служебный и домашний телефоны нашей красавицы? Только не говори «нет», не убивай моей последней надежды!

– Ты прав, Алекс, у старины Пита есть все! Записывай… Кстати, если ты не обманываешь и в самом деле намерен посетить меня, будет очень удобно позвонить ей именно отсюда, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Разумеется, Пит, ты мог бы не говорить этого. Я никогда не забываю о нашем с тобой договоре.

– Я не об этом подумал, Алекс, мне показалось, что так будет красиво.

Турецкий расхохотался и никак не мог остановиться, но по напряженному сопению Питера в телефонной трубке вдруг сообразил, что тот готов обидеться.

– Послушай, Пит, ты мне напомнил один очень старый еврейский анекдот, возьми в свою копилку! Не исключено, что я тебе его уже рассказывал.

– Анекдот? – сразу оживился Реддвей. – Это неважно, если рассказывал! Давай! Я теперь крепко запоминаю и записываю на память!

– Разговаривают двое…

– А почему еврейский?

– Не перебивай, сейчас поймешь. Один у другого спрашивает: «Зачем делают обрезание?» Тот отвечает: «Ну, во-первых, в гигиенических целях, это – полезно!» Тут мимо проходит раввин, слышит последние слова и говорит им: «Потцы, во-первых, это красиво!»

– О-го-го-го-го-о!!! – прилетел восторженный рев, смешанный с хохотом, из далекой Баварии. – Ты меня… отъел, да, Алекс? – все еще смеясь, с трудом произнес Питер Реддвей – страстный коллекционер российских идиом.

– Правильнее будет – уел, Пит! – вытирая слезы, ответил Турецкий. – А разницу я тебе объясню при встрече. Напомни только. И еще вопрос, старина. Мне надо будет заранее найти адрес одного бывшего соотечественника, который проживает, по моим данным, в Нью-Йорке. Его зовут Роман Романович Купченко, а вот чем он сейчас занимается, понятия не имею, никакой исходной информации нет. Как на этот счет?

– Я записал… Купченко, да? Роман Романович… хорошо, постараемся. А ты можешь прилетать спокойно, встреча обеспечена. Только сообщи число и номер рейса.

– Я возьму билет до Вашингтона, Пит, а у тебя сделаю остановку, это возможно? Меня хоть выпустят из аэропорта к тебе или лучше оформить визу и у немцев?

– У меня все возможно, Алекс, я сам тебя потом посажу в «боинг», на который покажешь пальцем. Но лучше, если ты прилетишь мюнхенским рейсом, и с германской визой, а потом мы с тобой оформим билет в Вашингтон на тот рейс, который пожелаешь.

Турецкий засмеялся и подумал, что это, в общем-то, не пустые слова, Питер такой, что действительно практически все может. Но с готовыми визами оно как-то лучше. Да, впрочем, и у самого Александра Борисовича никаких трудностей с оформлением виз и билетов не было. Но он счел необходимым похвалить Питера.

– Ну, ты крутой!

– Как у вас говорят, круче не бывает? Вот так! А миссис Кэтрин я все же предупрежу, какой гость ожидается. На днях или раньше! – не удержался Пит, блеснул-таки новым выражением, которое наверняка где-то недавно почерпнул. Богатых русских в Гармише тоже хватает. – Передай мой привет всем, кого я помню!

– А я знаю, кого он помнит? – хмыкнул Турецкий, кладя трубку. – С его страстью собирателя он может знать половину Москвы. Если не половину России…