Текст книги "Девочка для шпиона"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Я понял. Хотя визит проходил неофициально, отношение к вам было лояльным?

– В общем, да. К американцу, конечно, лучше относились, клепали на Россию от всей души. Ко мне присматривались, подозревали, может, что шпион…

Андриевский грустно усмехнулся.

– Что же произошло между вами и Угадуевым?

– Не между мной – между Кервудом и Угадуевым, – счел нужным уточнить Андриевский. – То, что там происходит, производит удручающее впечатление даже на нас, закаленных отечественным бардаком. Ну и Кервуд там после своей демократии в ужас пришел – и давай заниматься тем, на что его никто не уполномочивал…

– То есть?

– Ну вроде того что он почувствовал себя миссионером, который несет мир туземцам. Начал уговаривать дудаевцев пойти на переговоры с Москвой, причем так активно, что чеченцы почти взбесились. А разругались с Угадуевым после того, как Кервуд ляпнул, что Дудаев не имеет права поднимать на щит исламский фактор, потому что в свое время бомбил афганские кишлаки. Угадуев тогда сказал, что американец в Чечне нежелательная персона и, если он не уберется в течение трех часов, безопасность не гарантируется. А боевики стоят и затворами клацают. Естественно, пришлось сваливать…

– Возможно, я ошибаюсь, но тогда зачем стрелять? Кервуд выполнил распоряжение этого… Угадуева. Или вы чего-то недоговариваете, Юрий Владимирович?

Андриевский досадливо крякнул:

– Опять вы за свое, Александр Борисович! Если бы я знал! Мы тоже занимаемся этим делом, немного с другой стороны правда. Возможно, Кервуд делал что-нибудь помимо своих прямых обязанностей. У меня ведь не было задачи выслеживать американца по полной программе. Возможно, о каких-то его контактах я не знаю…

– Наверняка не знаете! – усмехнулся я.

Он посмотрел на меня с плохо скрытой неприязнью.

Помимо своего желания я взглянул на него с тем же минимумом равнодушия. Мне надоели все эти лживые свидетели обоего пола. Они врут, иногда не задумываясь о том, правдоподобно ли звучит их ложь. Рано или поздно я все раскопаю, и тогда, возможно, кто-то из них из разряда свидетелей перейдет в незавидную категорию подозреваемых, а то и обвиняемых, чем черт не шутит!

– Если вы поделитесь со мной информацией, которой мы пока не располагаем, я буду признателен, – кисло улыбнувшись, сказал Андриевский.

Да, я верно предположил, что он изнывает от желания выведать, что удалось узнать сыскарям, работающим по делу Мещеряковой.

– По всей видимости, вы не знаете о существовании компании «Хантала ойл лимитед»?

Я стараюсь охватить облик Юрия Андриевского целиком, чтобы уловить какую-либо реакцию на свои слова. Ничего, кроме того, что до того сверливший меня взглядом собеседник вдруг отвел глаза. Либо он знает об этом веселом предприятии, либо стыдится того, что не знал.

– Н-нет, пожалуй, не припоминаю, – медленно, медленнее, чем обычно, сказал Андриевский. – Она имеет какое-то отношение…

– Имеет!

Я не стал ждать, пока он подберет подходящее, по его мнению, слово, обозначающее их деятельность в Чечне.

– Региональное управление по организованной преступности, оно занимается сейчас этой фирмой, установило, что Джон Кервуд посещал офисы этой компании в Москве и Грозном. Там или здесь он брал вас с собой на эти встречи?

После непродолжительной паузы – их стало что-то много сегодня – Андриевский сказал:

– В Грозном этого точно не было, а здесь вполне. Как я уже говорил, за Кервудом не было непрерывного наблюдения, он мог куда-то пойти и один.

Для вящей убедительности Андриевский пожал плечами.

– Вот видите, – говорю, – не только я у вас информацию выдаиваю, могу и поделиться!

– Н-да…

Больше ничего Андриевский не добавил к своему полувнятному мычанию. Что-то сковывало его, может быть, моя веселая агрессивность?

– Хотите еще, Юрий Владимирович, ангел мой?

Вот тут он уже не смог скрыть своих чувств – вздрогнул при слове «ангел».

– Ч-что это вы?..

– Что?

– Словечки какие-то!..

– А-а, это от полноты чувств!

Он недоверчиво хмыкнул.

– С чего вдруг?

– В кои-то веки я знаю больше вашего. Например, то, что нет в Соединенных Штатах такого чиновника в госдепартаменте, как Джон Кервуд. И не было никогда.

– Вы шутите?

– Нет.

– А кто же он? – спросил Андриевский и слегка покраснел от стыда.

– Это контрразведка выясняет.

Юрий Андриевский, поблекший и усталый, будто перенес на ногах перекрестный допрос, вздохнул, посмотрел на часы, сказал:

– Извините, Александр Борисович, больше не располагаю временем…

– Всего доброго, Юрий Владимирович, – безмятежно улыбнулся я. – Буду держать вас в курсе всех новостей.

– Спасибо, – без всякого энтузиазма промолвил Андриевский.

Когда он направился к двери, я не удержался и спросил, глядя в крепкую спину:

– Вы по-прежнему уверены, что не знали полковника Скворцова из Главного разведывательного управления?

Андриевский медленно обернулся, посмотрел на меня с откровенной угрозой и сказал сквозь далеко не ласковую улыбку:

– Не берите меня на понт, следователь! Ваши с нашими не играли в кошки-мышки. И не будут!

Ушел. Дверью не хлопал, но закрыл за собой без почтительности.

Я некоторое время сидел неподвижно и без мыслей. Отдыхал. Трудновато было мне строить беседу с Юрой Андриевским. Но, кажется, справился. Не те пошли, видно, ребята. Не хватило ему выдержки, чтобы оставить меня в дураках, подраскрылся парень.

А потом я сделал то, что давно пора было сделать: позвонил в уголовный розыск и попросил выделить пару специалистов наружного наблюдения для того, чтобы попасли несколько дней гида-переводчика фирмы «Вестинтур» Дину Ткачеву.

ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ

1

Вячеслав Грязнов стоял посреди двора. Сюда выходили окна квартиры номер четырнадцать, в которой умерла Катерина Мещерякова. Вячеслав, как и в первый раз, у дома Ковалевской, прикинул на глазок, из каких окон дома напротив мог действовать своей аппаратурой Сергей Федулкин.

Поднимаясь по лестнице в квартиру, которая, по его предположению, могла быть логовом фотошантажиста, Слава уныло в унисон погоде размышлял о незавидной своей участи. Конечно, редко встречаются люди, у которых все хорошо, все получается. Обычно бывает так: в одном направлении жизни полный ажур, в другом – похуже. Такой расклад хорошо объяснять на женщинах: красивая, но дура, например… Но есть избранные, как майор Грязнов. У этих нигде толку нет, ни в личной жизни, ни на работе. Поэтому щенки, которые еще писали себе на башмаки, когда Славка уже брал первых урок, раскатывают на «мерсах» в поисках кабака попрестижней, а Слава топает по заплеванной, загаженной лестнице, чтобы познакомиться с очередным подонком. Самая подлянка будет, лениво думал Слава, если дома никого не окажется!

Он позвонил в квартиру тридцать пять.

После третьей попытки за тонкой дверью послышались шаркающие шаги, затем раздался стандартный для таких случаев вопрос, прозвучавший отнюдь не традиционно:

– Кто вы и что вам угодно?

Слава прикинул, что называть истинную цель прихода будет неосторожно. Если Федулкин здесь, а майор заорет через дверь, что он майор, фотограф пусть не все, но самые опасные пленки засветить успеет и фотокарточки побросает в окно. Время еще непозднее, можно представиться кем угодно.

– Я к вам из собеса, – сказал он по-старому, как привычнее слышать и понимать старым людям. – Из соцобеспечения, насчет пенсий!

Женщина открыла дверь, и Слава слегка ошарашенно уставился на нее.

Дама несомненно являлась представительницей интеллигенции – в потемневшем и сморщенном старческом лице ее просматривался интеллект. Да и манера изъясняться о многом говорила. Но одета старуха была слишком живописно, даже видавший всякое майор угрозыска стоял потрясенный. На голове шапка-ушанка какого-то подросткового размера, под шапкой – платок. На плечах коричневая болоньевая куртка, из-под нее виднеется засаленный зеленый свитер. На искривленных и тонких старческих ногах валенки, линялые, обвислые спортивные штаны, под которыми тем не менее просматривались толстые, доходящие до колен панталоны.

Слава посмотрел на опущенные уши шапки и подумал: с ней не пошепчешься в прихожей, к тому же и глуховата, наверное.

Осторожно, но неумолимо отстранив хозяйку, Слава вошел в квартиру, деловито бурча себе под нос:

– Так-так, посмотрим. А здесь у нас что? Ага, ванная. А здесь? О, комнатка! Еще одна…

Старуха шаркала сзади, встревоженно вопрошая:

– Вы что-то говорили насчет пенсии, молодой человек! Так что вы шарите по квартире? Пройдемте в комнату, я покажу вам бумаги!..

Убедившись, что фотографа в квартире нет, Слава, резко остановившись, повернулся к старухе и спросил:

– Что ж ты, мамаша, у меня документов не спрашиваешь?

Хозяйка растерянно умолкла, пожевала губами, потом произнесла негромко:

– Чего уж теперь спрашивать, когда впустила.

– Вот это верно! – улыбнулся Слава. – Осознаете свою ошибку? Нельзя сейчас на слово людям верить, а вы меня так запросто впускаете!..

– А что мне тебя бояться? Нет у меня ничего, и прожила я слава Богу! Можешь ограбить, убить…

– Вот это вы напрасно. Мне фотографа надо было повидать…

– Ой ли! Зачем тогда про собес выдумывать? Спросили бы: Сережа дома?

«Значит, в точку! – обрадовался Слава. – Здесь его охотничье логово».

– Если я начну спрашивать, когда его нет, вы меня не впустите. Если он будет дома, то вряд ли захочет меня видеть.

– Почему же? Уж не хотите ли вы его обидеть?

– Хочу.

– Тогда немедленно уходите!

– Вам так нравится Серега Федулкин?

– Во всяком случае больше, чем вы! Не зря про вас сказано: рыжие – все бесстыжие.

– На моей работе стыдливость только мешает.

– Это и видно! Кто вы, бандит?

– Не бандит. Но если бы Сереге надо было выбирать между мной и бандитом, он бы выбрал бандита.

Старуха посмотрела на Славу с любопытством и прогудела, пытаясь быть томной:

– Вы меня заинтриговали, молодой человек!

Слава покосился на ее наряд и кивнул:

– Вы меня тоже.

2

Через несколько минут они сидели на кухне и дружески беседовали. Старуха назвалась Евгенией Германовной, педагогом на пенсии. Она слегка помешалась на литературе прошлого столетия и воображала себя временами выбившейся в люди Сонечкой Мармеладовой. Слава признался, что он из милиции, но сказал, что Федулкин нужен ему как свидетель, что отчасти и было правдой. Он решил, что будет ждать фотографа часов до восьми вечера, потом приедет кто-нибудь из молодежи, если до этого времени квартирант не объявится.

Евгения Германовна рассказала Грязнову, как вошел в ее одинокую старость молодой нервный фотохудожник. В отличие от Кунцева, где Федулкин жаловался алкашу, хозяину квартиры, на злую жену, здесь, в пыльной обители одинокой старухи, он плел про то, как тяжело усердному студенту учиться и жить в современном студенческом общежитии, превращенном в гигантский базар, кабак и публичный дом одновременно. Серега проникновенно твердил доверчивой бабке про то, как нравится ему тишина этого глухого двора и вид из окна.

– …Он даже к экзаменам готовится у меня! – с гордостью сообщила Евгения Германовна. – Иногда даже печатает свои работы.

– Как печатает? – переспросил Слава, потому что решил, что речь идет о печатании фотографий, а никаких признаков фотолаборатории при беглом осмотре квартиры он не нашел.

– Как? – удивленно приподняла поредевшие брови старуха. – На машинке, естественно!

– У вас есть машинка?

– Да, «Ремингтон»! Мой папа когда-то начинал работать репортером в «Гудке»!

– А можно посмотреть?

Евгения Германовна посмотрела на Славу с презрительным сочувствием. В ее понимании человек, никогда не видевший пишущей машинки, являл собой нечто ископаемое.

– Ради Бога! Она в гостиной.

Грязнов вошел в сумрачную комнату с разностильной громоздкой и в то же время приземистой мебелью. На каком-то темно-рыжем комоде стояла высокая, но компактная пишущая машинка, накрытая цветной салфеткой.

– Евгения Германовна, можно у вас листок бумаги попросить?

Откинув салфетку, Слава потрогал холодные металлические клавиши.

Евгения Германовна пришаркала в свою так называемую гостиную, достала из какого-то ящичка тонкую ученическую тетрадь, подала Славе.

– Разве вы умеете печатать?

– Немного.

Грязнов заправил тетрадный листок в машинку и достаточно бойко отстучал небольшой текст:

«Проверка шрифта машинки «Ремингтон», принадлежащей гр. Майер Е. Г., на предмет идентификации с письмами, которые фотограф-шантажист присылал гр. Скворцовой и Ткачевой. Проверил майор Грязнов».

3

Звонок в дверь раздался в 19.45.

Евгения Германовна вопросительно взглянула на Славу.

Тот негромко приказал:

– Откройте. Скажите, что я ваш племянник, хорошо?

Старуха, довольная оттого, что на склоне дней ей выпало такое романтическое приключение, кивнула, встала и засеменила к входной двери.

– Как здоровье, Евгения Германовна? – с порога спросил Федулкин.

– Ах, какое там здоровье, Сереженька!..

Слава еще не видел Федулкина, но отметил, что голосок у того неказистый, не то чтобы писклявый или гугнявый, такой, будто у говорящего вынули позвоночник.

Затем он появился в дверном проеме, долговязый и нескладный молодой человек с маленькими глазками, длинным и узким, слегка искривленным носом. Кости черепа у него были маленькие, и оттого худощавое лицо напоминало крысиную мордочку. Единственное, чем мог гордиться Федулкин, были густые темно-каштановые волосы. Он и гордился ими, отрастив шевелюру до плеч.

– Знакомьтесь, – ворковала за узкой спиной Федулкина Евгения Германовна. – Это мой племянник Слава, а это мой постоялец Сережа.

Грязнов хмыкнул и с грубоватым радушием подпившего пролетария протянул руку:

– Привет, постоялец!

Федулкин улыбнулся, хотя в глазках мелькали желтоватые искорки настороженности, протянул свою ладонь.

Слава взял ее в свою красивую и крепкую руку, почувствовал на пальцах Федулкина холодную влагу и с трудом удержался от того, чтобы не сжать эту хлипкую кисть до суставного хруста.

– Садись, – пригласил он фотографа. – Винца церковного за знакомство тяпнем. Жаль, моя тетка водки, как черт ладана, боится! А то бы сейчас жахнули!..

– Нет-нет, спасибо! Я совсем не пью, – отнекивался Федулкин.

– Вот это зря! Водка от запора помогает!

Федулкин, не переставая слегка улыбаться, посмотрел на Славу подозрительно – не издевается ли, потом осторожно вызволил свои пальцы из Славиных и пошел к себе в комнату. По пути заботливо поинтересовался у хозяйки, не обременит ли он ее своим присутствием, тем более что в доме родственник. Но старуха успокоила квартиранта, сказала, что племянник спать будет у себя дома.

Слава отметил, что Федулкин не раздевался в прихожей на общей вешалке. Значит, осторожничает. Пришел с объемистой и, судя по изгибу тощей фигуры фотографа, увесистой сумкой.

Федулкин ушел к себе, старуха вернулась на кухню и, волнуясь, как школьница, спросила:

– Ну как я себя вела? Естественно?

– Выше всяких похвал, Евгения Германовна! Я сейчас к нему пойду, а вы, пожалуйста, не мешайте и не волнуйтесь, даже если услышите шум или что-то необычное. Идет?

– Ну конечно, Слава! Только я вас прошу – осторожнее с мебелью.

– Что вы! Я же не драться иду!

Сначала Слава направился к туалету, чтобы притупить бдительность Федулкина.

Но, громко протопав мимо двери в комнату, неслышно повернулся и вошел без стука.

Федулкин стоял у окна. На звук открываемой двери обернулся резко, испуганно.

Грязнов беглым взглядом засек расположение вещей: куртка и сумка – на кровати, поверх одеяла. Кровать ближе к двери, чем к окну. Славе до нее два шага, Федулкину – все пять. Не теряя напрасно времени, Слава шагнул два раза и уселся на кровати между курткой и сумкой.

Федулкин сделал неосознанное движение назад, к кровати, потом, когда понял, что опоздал, остановился среди комнаты и неприязненно спросил:

– Что это вы без стука входите?

– Да ну! – широко улыбнулся Слава. – Ты же не баба, чего тебе от меня прятаться? Ты на кого учишься, на фотографа?

Федулкин зябко повел плечами:

– С чего вы взяли?

– А вон у тебя на сумке написано «Кодак». Это же фотоаппараты?

– А может, я на журналиста учусь! – слегка заносчиво заявил Федулкин.

– Вот тогда тебе задание – раздраконь, к чертовой матери, этих… почему не топят в квартирах! Так тетка раньше срока копыта откинет… хотя у нее уже все сроки вышли, между нами говоря!

Федулкин промолчал, всем своим видом показывая, что незваный посетитель ему уже надоел.

А Слава решил, что в спектакле «Тетушка и племянник» необходимость отпала, можно начинать другой.

Небольшим усилием лицевых мышц он сбросил маску подвыпившего простачка и смотрел сейчас на Федулкина трезвым, колючим и наглым взглядом.

– Может, вы уже пойдете, Слава? Мне заниматься надо…

Грязнов обвел взглядом комнату, заметил пятна на обоях возле окна. Когда догадался об их происхождении, почувствовал по отношению к Федулкину брезгливую жалость. Нехорошо улыбаясь, спросил:

– Чем заниматься?

Тот уловил плохо скрытый скабрезный тон вопроса, вспыхнул, но сдержался или смелости не хватило дать отпор. Вздохнул, развел руками и сказал:

– Наверное, мне лучше уйти…

И шагнул к кровати.

– Стоять!

Короткий властный окрик вогнал Федулкина в столбняк.

– Я таки нашел тебя, фотограф, – тихо, с угрозой начал говорить Слава. – У тебя хороший аппарат, правда?

– Что вы хотите?

– Я хочу тебя здесь повесить и нащелкать на память фоток, пока ты будешь дергаться!

Федулкин глядел на грозного Славу неподвижным взглядом, а тело его начало медленно трястись.

– К-кто вы?

– Я Боцман. Слыхал?

Федулкин отрицательно покачал головой.

– Твое счастье, что раньше мне не попался! Я теперь не пытаю, душа устала…

– Что я вам сделал? – пролепетал Федулкин.

– На кого работаешь, сука?! – рявкнул Слава, правда уже без всякого вдохновения.

Такой откровенный страх, за которым, конечно, последует признание во всех грехах, ускорит дело. И все-таки Славе было неприятно, будто он из вредности пугает до слез ребенка. Это неприятное чувство он все же преодолел, когда вспомнил, что из-за этого волосатика умер человек.

– Я ни на кого не работаю, чесслово!..

– Тогда на кой хрен ты заснял моего боевика Гогу с бабой?

– Когда?

– Ты мне эти еврейские штучки брось – вопросом на вопрос отвечать! Трахалки в «Эдельвейсе» снимал?

– Д-да…

– Зачем? Кто поручил?

– Никто… Я… я заработать хотел…

– На ком? На блядушках?

– Там были и другие… жены начальников, извращенки…

– Хотел их за фотки на бабки доить?

– Что?.. А-а, да…

Уже немного ласковее Слава спросил:

– Ну и че, надоил?

С надеждой глядя на Славину улыбку, Федулкин ответил:

– Нет еще, не успел.

– И не успеешь, если я пленку с Гогой не получу!

– Так зачем он мне?! – всплеснул руками раскрасневшийся от переживаний Сергей.

И если раньше, имея бледно-серый цвет лица, он был похож на крысу, то теперь – на розовую суетливую обезьяну.

Слава сказал:

– Готов, как пионер? Лады, имеешь шанс выжить. Только, пока я не получу, что мне надо, моя волына на пару с пером будут все время около твоего бока. Усек?

– Да, конечно.

– Тогда пошли, покажешь.

Федулкин робко подошел поближе к кровати.

– Не надо никуда ходить, все пленки здесь!

– Не финтишь?

– Что вы? Такой компромат всегда при себе держу. Дайте я покажу…

– Ручонки убрал! – рявкнул на него Слава. – Сам возьму, говори где!..

– Откройте сумку. Там, внутри, есть карман на «молнии». Нашли?

Слава разобрался бы и без советов Федулкина, но, войдя в роль, он послушно следовал указаниям фотографа и вытащил из кармана целлофановый мешочек по меньшей мере с десятком проявленных фотопленок. Там же находились три кассеты с непроявленными.

– Давайте я помогу искать, – снова сунулся со своими услугами Федулкин.

– Кыш! – добродушно прогнал его Слава. – Найдутся добрые люди, проверят. Все тут?

– Все.

– Короче, так, сынок, аппарат я тебе оставляю, работай. Пленки, когда проверю, занесу сюда. Хочешь, сам меня жди, нет – старухе передам.

На лице Федулкина отражались мучительные сомнения, которыми терзалась душа, но Серега боялся, и это решило все.

– Только, пожалуйста, не потеряйте, – попросил он. – Там есть и личные снимки, на память…

– Не бойся! Чужого дерьма не надо!

Слава спрятал кассеты и пленки в карман, посмотрел, встав с кровати, в окно. В доме напротив окна квартиры четырнадцать были темны.

Грязнов простился с хозяйкой и ушел. Ему надо было в Кисельный переулок, в лабораторию, затем – на Петровку. Туда через некоторое время милиционеры привезут вконец ополоумевшего от неприятных сюрпризов Сергея Федулкина.

А. Б. ТУРЕЦКИЙ

1

Одна из стен моего кабинета украшена большой и подробной картой Союза Советских Социалистических Республик. Пора бы уже обзавестись более современной, но то ли я такой нерасторопный, то ли не нарисовали еще в достаточном количестве, поэтому я пялюсь на старую. Ею еще можно пользоваться в некоторых случаях, чтобы проследить извилистые линии железных дорог, например. Но в том месте, куда я смотрю, карта точно устарела – там некая территория называется Чечено-Ингушская АССР. Там уже нет автономной республики, там не поймешь что. И это «не поймешь что» яростно рвется из федерации на полную волю, как будто в последние три года кто-то пытался или хотя бы желал проверить, как идут дела в отдельно взятом субъекте федерации. И все это может кончиться тем, что в этом месте на карте мы начнем ставить зеленые и трехцветные флажки, отмечая ими линию фронта. От непреходящего идиотизма русской политической жизни хочется выть на кремлевские рубиновые звезды. К сожалению, легче от этого не станет, разве что приз за лучший вой получишь от какой-нибудь фирмы, не знающей, как покруче разрекламировать свой товар.

Резко звонит телефон. По звуку определяю, что это внешняя связь. На проводе Юрий Макаревич из контрразведки. То, что он по своей инициативе звонит мне, должно означать нечто чрезвычайное.

– Александр Борисович! Необходимо срочно встретиться!

– Что-то случилось?

– Есть новости!

– Приезжайте, – предлагаю я, хотя и догадываюсь, что он хочет на нейтральной территории.

– Надо бы на открытом воздухе, вы меня понимаете?

– Понимаю, но погода…

За окном сырой ветер гоняет туда-сюда неисчислимые стаи отяжелевших от влаги снежных хлопьев.

– В ресторан зайдем, кофе выпьем.

– Хорошо, – соглашаюсь я и, выслушав, где он будет меня ждать, иду за пальто.

2

Небольшое кафе, где мы с Макаревичем находим временный приют, не относится к числу процветающих и шикарных, но здесь тепло, пахнет горячим кофе, поэтому в сравнении с гнусностью, творящейся на улице, кафешка кажется даже уютной.

Не могу удержаться, особенно после рассказа Кости Меркулова о том, как контрразведчики завербовали его будущего зятя, и спрашиваю без ехидства, но и без сочувствия:

– Как ваши успехи на восточном фронте?

Погруженный в мысли о том, как половчее задать свои вопросы, Макаревич рассеянно спрашивает:

– Вы о чем?

– О Чечне, естественно.

– А-а, – с видимым облегчением произнес Юрий. – Я, к счастью, не имею к этому отношения. Я из отдела внешней контрразведки, а страна под названием Чечня относится пока к делам внутренним… Александр Борисович, скажите, пожалуйста, откуда вы взяли эту фамилию – Кук?

Помешивая ложечкой густой и на вид вполне приличный кофе в миниатюрной чашечке, я прикидываю, что потеряю, если поделюсь с ним информацией о Скворцове. Наверное, ничего. То, что покойный хотел спрятать от всех, Слава нашел. Остальное пусть делят между собой.

– Честно говоря, Юрий Николаевич, я не был уверен, что это фамилия. То могла быть и кличка и все что угодно. А вы говорите – фамилия?

– Да.

– Вы слышали что-нибудь о полковнике ГРУ Скворцове?

– Что-то… краем уха. Он умер, кажется?

– Да, от сердечного приступа. Прекрасная смерть для офицера разведки, да?..

После чего я устыдился своего неуместного ерничанья и рассказал Макаревичу о Скворцове все, что знал сам и чем поделился с Осинцевым. Все выложил, кроме дискеты из Одинцова.

– Спасибо за откровенность, Александр Борисович, – вполне искренне сказал Макаревич. – Конечно, тяжело будет разговаривать с ребятами из Главразведупра, но придется. Дело того стоит…

– Юрий Николаевич, себя я к людям не в меру любопытным не отношу, но все-таки интересно было бы узнать, на какое открытие вас натолкнуло словечко «кук»?

– Сказать вам это – значит дать повод лишний раз поиздеваться над контрразведкой! – невесело улыбнулся Макаревич.

– Я, собственно, не настаиваю, чтобы именно вы мне говорили, Юрий Николаевич, пошлем вам запрос по всей форме от генерального прокурора…

– Не стоит, я же не собираюсь таиться от вас. Дэвид Кук – суперагент Центрального разведывательного управления.

– Лихо! Тогда вам в разработку надо забирать все материалы по Скворцову. Если окажется, что они якшались на взаимном интересе, Главное разведывательное управление сильно потеряет лицо, как говорят китайцы.

– Да-а, они будут упираться изо всех сил! А главное – основных фигурантов ни о чем не спросишь!

– А что, аборигены не успели съесть Кука? Он уже в отпуске во Флориде?

Макаревич как-то странно усмехнулся:

– Хотите на него взглянуть?

– Отчего ж нет?

Он достал из кармана фотокарточку, протянул мне.

Улыбающийся мужчина в летнем светлом костюме и широкополой шляпе показался мне знаком. Присмотревшись, я понял, почему не сразу узнал его – этого человека я никогда не видел улыбающимся, не видел живым. Я его наблюдал в морге, где он значился под именем Джон Кервуд…

Вернувшись к себе, первым делом бросился к телефону и стал названивать обиженному мной Юрию Андриевскому, хотелось то ли удивить его, то ли обидеть еще больше. Нет, прежде всего интересно было услышать его реакцию на такую новость.

Мне повезло. На пятом гудке в трубке щелкнуло, и знакомый, приятный во всех отношениях голос ответил:

– Слушаю вас.

– Добрый день, Юрий Владимирович!

– А, это вы. – В голосе никакого проблеска радости, да уж ладно, лишь бы трубку не бросил.

– Нет ли у вас для меня новостей? – спрашиваю я.

– Наверное, нет… Вопрос конкретизируйте, пожалуйста.

– Да меня все этот фальшивый миролюбец интересует, Кервуд. Если не из-за него, то из-за вас нападение было…

– Вы так полагаете? По-вашему, девчонки туда только за одним делом ездили?!

– В том и беда, что ни одной не удалось допросить! А вы хоть знаете, кто прятался под фамилией Кервуд?

– Почему вас это интересует?

– Я полагал, что это заинтересует вас, Юрий Владимирович…

– Нет нужды дразнить мое любопытство. Я знаю, кем был на самом деле Кервуд.

– Почему же мне не сказали?

– В этом не было оперативной необходимости. И пока нет.

– Ничего, Юрий Владимирович, расслабьтесь, у вас я не буду выпытывать. Нашлись добрые люди, сказали. Они и к вам придут с вопросами, что это вы решали с господином Куком и каким боком пристегнут к вам полковник ГРУ Скворцов.

– Вы славно поработали, Турецкий! – рассмеялся Андриевский. – Но у вас может не хватить ни времени, ни сил претворить в жизнь свою версию.

– Какую версию?

– Вам с Меркуловым никак неймётся, так хочется навешать собак на все, что когда-то находилось под крышей КГБ!..

– Ну что вы, Юрий Владимирович! У вас определенно мания преследования! Мне только хочется понять, почему так получилось, что за ваши с Куком шалости пришлось расплачиваться вашей маленькой глупенькой партнерше.

– Вы о Мещеряковой?

– Конечно.

– Не думаю, что вам удастся пристегнуть ее к делу. Да и дела, в конце концов, никакого не будет. Хотите, дам совет, Александр Борисович?

– Как бывший честный пионер, от советов не отказываюсь, какими бы они ни были.

– Вы нравитесь мне, как нравятся все профессионалы. То, что сейчас происходит, непрофессионально, поэтому некрасиво и непредсказуемо. На вашем месте я взял бы отпуск и переждал очередную российскую перетряску где-нибудь вдали от шума городского…

– Спасибо. Можно вопрос?

– Только нейтральный.

– Что будете делать вы на вашем месте?

– Выполнять приказы своего руководства.

– Это Пермитина, что ли? – спросил я, намекая на родственные связи.

– Не только, – сухо ответил Андриевский и положил трубку.

Не скажу, что остался доволен беседой. Хотя, откровенно признаться, понятия не имею, зачем позвонил. Может быть, надеялся, что выведу из равновесия этого детину с полным отсутствием нормальных человеческих эмоций. Где-то в чем-то он был замешан, но улик против него не было, а общение с американским шпионом разведчик всегда сможет объяснить красиво и правдоподобно, так что в конце концов окажется, что Кук – это Штирлиц сегодня.

У меня оставалась, пожалуй, единственная надежда – дискета из Одинцова. Возможно, там будет объяснение всему.

Скворцов, кто он? Запутавшийся, несчастный в семейной жизни офицер, попавший в умело расставленные сети? Или умный, реально мыслящий разведчик, нащупавший нити какого-нибудь глобального заговора и не успевший довести дело до конца? Что означает в его игре с кем-то слово «ангел»? Может, это не просто ангел, ведь его последняя запись имеет еще и букву «Ф». Ангел Ф? Что это может быть? Какие слова есть на букву «ф»?.. Говорят, ее очень не любил Пушкин, фиолетовую эту литеру. Фига? Нет, не настолько Скворцов был эксцентричен, чтобы уйти в мир иной с кукишем наперевес. Фонарь? Факт? Файл… Что такое файл? Файл, имя файла – ключевое слово, открывающее вход к записанной на дискете информации.

Поднимаю трубку внутреннего телефона, связывающего меня с Меркуловым.

– Что ты хотел? – спрашивает тот.

– Я вот что подумал, Костя, может, проверим как версию, тем более это не сложно…

– Не громозди обоснования! В чем дело?

– По Скворцову, – четко, по-военному докладываю я. – Надо проверить следующее: возможно, слово «ангел» – это имя файла на той самой дискете.

– Бери дискету, и пошли в компьютерный центр!

3

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

ПОДОЗРЕВАЕМОГО ФЕДУЛКИНА

гор. Москва

2 декабря 1994 года

Старший оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД г. Москвы майор милиции Грязнов В. Л. в помещении ГУВД допросил в качестве подозреваемого Федулкина Сергея Ивановича, 1969 г. рождения, русского, образование среднее, неженатого.

Мне разъяснено, что я подозреваюсь в вымогательстве крупных денежных сумм у Скворцова В. и Ткачевой Д. при помощи компрометирующих их фотоснимков.

Федулкин.

Вопрос: Вам предъявляются фотографии, на которых изображены обнаженные мужчина и женщина во время интимной встречи. Поясните, вы изготовили эти снимки?

Ответ: Эти фотографии изготовлены мной. Снимки сделаны при помощи длиннофокусного объектива из окна квартиры номер тридцать пять в доме четыре корпус два.

Вопрос: В какой квартире находились снимаемые вами мужчина и женщина?

Ответ: Они находились в квартире номер четырнадцать в доме четыре корпус один.

Вопрос: Вы знаете этих людей?

Ответ: Женщину знаю хорошо. Это Дина Ткачева, с которой мы вместе учились в школе. Мужчину видел несколько раз, лично с ним не знаком. Знаю, что он американец, имя, по-моему, Джон.