Текст книги "Девочка для шпиона"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Стоит. И желательно поподробней…

5

Пока она собиралась с мыслями, я, рассеянно поводя взглядом, осмотрел помещение. Меня, признаться, интересовало, в какой комнате Валентина занималась с полковником любовью, как и откуда можно было эти замечательные сцены сфотографировать. Одно ясно – происходило это не в гостиной – диванчик, на котором я сижу, плохо приспособлен для тех позиций, что запечатлел не лишенный остроумия шантажист. Квартира у Ковалевской двухкомнатная, так что, скорее всего, дело было в спальне. И это вполне естественно.

Тем временем Валентина решила, что уже пора говорить:

– Скажите, а как к вам следует обращаться? Гражданин следователь? Или господин?..

– Обращаться пока можно по имени-отчеству – Александр Борисович.

– Очень приятно! Так вот, Александр Борисович, офицеры, они кокетливы, как барышни… Не замечали?

– Да нет вроде, – удивляюсь я.

– И напрасно! Это потому, что вы штатский человек. Господа офицеры, которые еще не спились, не опустились и не утратили перспективы, очень следят за своим внешним видом. Многие предпочитают не получать обмундирование на складе и потом подгонять по фигуре. Это плебейство! Большинство заказывают кителя и шинели у нас в ателье. Там, на рабочем, так сказать, месте, мы и познакомились с Василием Дмитриевичем… Скажите, – вдруг повысила она голос, – он погиб при исполнении служебных обязанностей?!..

Вот ведь швея-артистка, понимаешь ты!

– Василий Дмитриевич скончался от обширного инфаркта, – суховато сообщил я. – Умер недалеко отсюда, во дворе, как отставник. Впрочем, учитывая специфику его работы, можно предполагать все что угодно, даже то, что погиб на задании. Вы ведь знаете, чем он занимался?

– Н-нет, – покачала головой Валентина. – Странно, такой крепкий мужчина – и вдруг инфаркт…

– Вы давно знакомы?

– Не очень. Чуть больше полугода. А если учесть, что виделись мы довольно редко…

– Что вас связывало, Валентина Николаевна? – как можно любезнее задал я щекотливый вопрос.

– Чисто товарищеские отношения! – быстро сказала она. – Мы духовно близкие люди!

– Швея и полковник разведки? – не удержался я от иронии.

– А что? – запальчиво возразила она. – Думаете, если швея, так совсем темный человек?

– Да нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы были близки. Скажу больше: у меня есть неоспоримые доказательства того, что вы со Скворцовым состояли в интимной связи…

Лицо у нее вспыхнуло. Не знаю, правда, какие эмоции вызвали прилив крови к лицу – стыд или досада со злостью.

– И поверьте, Валентина Николаевна, я не частный сыщик, которого наняла законная супруга Скворцова. Я представляю Прокуратуру России и не занимаюсь адюльтерами. И если в ходе нашей беседы мне станут известны какие-то интимные подробности, я не буду писать о них в стенную газету вашего славного ателье. Ваш любовник работал в разведке, и, так как он умер не в кругу домочадцев и без служебного завещания, прокуратуру и разведку Генштаба интересует, что поделывал полковник Скворцов в те промежутки времени, когда со службы уходил, а домой еще не являлся. Зачем вам понадобилось охмурять разведчика, Валентина Николаевна? С заместителями в тылу гораздо спокойнее…

Ковалевская на этот раз была сама серьезность и, кто ее знает, может, совсем не притворялась:

– Извините, пожалуйста, Александр Борисович, вы ведь тоже требуете почти невозможного…

– Не понял?

– Думаете, легко сказать человеку, которого видишь первый раз в жизни: да, я была его любовницей. А что касается заместителей по тылу, так не врала я вам. Тыловики по преимуществу ребята незатейливые, и интересы у них и запросы соответственные. А я, что бы вы обо мне ни думали, люблю мужчин с интеллектом… Мне, понимаете, не семнадцать лет, когда идешь, а на тебя все кобели облизываются. И если солидный мужчина, семейный да обратил на меня внимание, значит, чего-то ему дома не хватало. Так?

– Согласен. И терпеливо выслушал, хотя подвергать вас общественному порицанию не собирался. Меня интересует, с кем встречался Скворцов в вашем доме, о чем вел разговоры, из-за чего умер. Ведь он умер у вас?

– Откуда вы знаете?

– Есть веские предположения, основанные на изучении тела криминалистами. И наверное, если проверить ваши полы и ковры да сопоставить с частицами, которые обнаружены на одежде убитого, предположения станут доказательствами. Вы этого хотите?

– Нет!

– А вдова хочет!

– Вы… выдадите меня?

– Мне бы этого не хотелось так же, как этого не нужно было покойному.

– Да… да-да, правильно!

– Но те сведения, которые мне от вас нужны, я должен получить, Валентина Николаевна, иначе я позволю вдове разыскать вас и подать в суд за неоказание помощи. Она, кстати, знает вас в лицо…

– Откуда?! – всполошилась та.

– Фотографии, – обронил я.

Как и предполагал, она поняла, вопросов больше не задавала, попросила разрешения курить, будучи в собственной квартире, и начала говорить:

– Да, фотографии… Из-за них все и произошло. Он приехал вечером, напряженный, почти злой…

– Когда вечером? Какого числа? – уточняюще спросил я, хотя время наступления смерти Скворцова было известно. И все-таки мало ли. Вдруг он заночевал у Ковалевской.

– Вечером восемнадцатого ноября. Он в этом отношении, ну в постельном, силен был. А дома, наверное, недополучал… Часто мы, когда встречались, первым делом в спальню шли, а потом уж начинался вполне светский вечер. И тогда тоже, только он не весело-возбужденный был, как обычно, а… как бы ершистый, ощетинившийся. Говорит, пошли-ка, Валюха, потом, боюсь, не до того будет. И попросил еще: ты, говорит, переночуй у брата сегодня, мне, говорит, хочется сегодня один вопрос закрыть, потом решим что-нибудь на будущую жизнь…

– Прошу прощения, – прервал я ее монолог. – О чьем брате речь?

– О моем. У меня брат родной, Миша, в Кузьминках живет.

– Понял, спасибо. Продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, сказал, чтоб на ночь к брату поехала. Я спросила еще: ты тут ничего такого не надумал? Он посмеялся так невесело, нет, говорит, немножко меня подставили товарищи, сегодня с ними встречусь, разберусь интеллигентно, да и все, ты же меня знаешь, говорит, мои партнеры кулаками не машут и обрезов не носят.

– То есть он попросил вас уехать на ночь из своей квартиры и оставить его одного для встречи с кем-то?

– Да.

– И вы настолько доверяли Скворцову, что собирались уехать?

– Я и уехала. Он просил меня об этом раньше, один раз.

– Когда?

– В сентябре, наверное. Или в конце августа, в начале осени в общем. Тогда я немножко волновалась, знаете, мало ли… Но утром вернулась – в доме все цело, порядок. Я поняла, что он не из категории мелких жуликов.

– У него был ключ от вашей квартиры?

– Да, Василий сделал себе дубликат. Потом… когда это случилось, я забрала у него ключ…

– Хорошо, вернемся к вечеру восемнадцатого ноября. Он приехал к вам, сказал, что у него встреча. Во сколько, не говорил?

– Нет, но Мишу просил приехать к полдесятому.

– Они были знакомы?

– Да, на моем дне рождения выпивали вместе… В общем, отдал он свои инструкции, и пошли мы… Потом я на кухне была, а он остался в спальне, почту смотрел… Да, когда мы по-серьезному стали встречаться, он некоторых своих знакомых, друзей, или кто у него был, – некоторых просил писать для него на мой адрес. Наверное, жене не доверял…

Или товарищам по работе, мельком подумал я.

– …Почты для него было немного. Так, пару писем раз в месяц. А в тот день пакет целый пришел на его имя. Я его вместе с газетами на тумбочку возле кровати и положила… Когда у него приступ начался, то я сразу не сообразила, в чем дело. Он там газетами шуршит, у меня на кухне кастрюли шипят. Пока чего-то у него не спросила, не знала. Спрашиваю – не отвечает. Захожу в спальню, а он… только фотокарточки по постели раскиданы… Вы знаете про них, я правильно поняла?

– Вы их куда дели?

– Сожгла.

– При снимках было письмо какое-нибудь?

– Да. На машинке напечатано. Мол, хочешь получить негативы, плати двести долларов, а не то жене перешлю!

– Как вы думаете, откуда фотограф знал Скворцова?

– А он его, может, и не знал. На конверте был мой адрес написан и под рубрикой «кому» обозначено – «для полковника». Я, значит, совсем голову потеряла, не знаю, что делать. Хорошо, Мишка приехал, обругал меня сначала последней… Потом помог одеть Василия и вынести во двор, в соседний. Если подумать, оно, может, и правильно. У меня он уже не дышал. Ну подняла бы я тревогу, вызвала «скорую». Неприятно было бы не только мне, но и жене его позору сколько! Обговорили бы с головы до ног, на любовнице, мол, помер!.. Вынесли мы его с Мишкой. И я с братом уехала, сидела у него три дня, домой не показывалась.

Ковалевская замолчала.

– А когда появились дома, ничего не заметили? Может, был кто-нибудь?

– Нет, не было никого. Я сразу заметила бы.

– Скажите, вот в последний раз он приехал к вам с портфелем?

– Да, со службы он всегда с портфелем приходил.

– В последний раз не говорил, что у него в портфеле какие-нибудь ценные бумаги?

– Нет. Когда я на кухню уходила, крикнул вдогонку, что хорошего вина принес, только до вина дело не дошло…

– Он называл какие-нибудь имена?

– Нет. Чьи имена?

– Ну тех хотя бы, кто его подставил?

– Не называл.

– А встречался с кем-нибудь у вас на квартире?

– Было. Как раз перед командировкой его…

– Он рассказывал о своих командировках? – встрепенулся я, наивный.

– Нет, что вы. Он просто говорил: уезжаю на столько-то дней.

– Так, значит, когда это было?

– Вернулся шестнадцатого, наверное…

– Ноября?

– Да.

– Почему «наверное»?

– Позвонил шестнадцатого.

– За границей был?

– Нет… он не говорил, но скорее всего нет. Виноград привез. Кто из-за границы виноград возит?

– Логично. Так, вернулся шестнадцатого, а уехал?

– Где-то за неделю.

– И с кем он встречался у вас?

– Заходил молодой мужчина. Высокий, симпатичный, подтянутый, может, тоже из военных, но не в форме.

– А в чем?

– Мягкая импортная шляпа и длинный плащ.

– Больше ничего о нем сказать не можете?

– Нет. Василий нас друг другу не представлял, сказал мне: мы, мол, пошепчемся на кухне минут пять, пожалуйста, не мешай. Я и не мешала.

– Как вам показалось, какие между ними были отношения? Начальник с подчиненным, соперники или друзья?

– Скорее как друзья, они по плечам друг друга хлопали, когда встретились.

– Понятно. Вы не помните, когда все случилось, он успел что-нибудь сказать?

– Если и пытался, то я не слышала. Я говорила… А вот написать что-то хотел. Под руками ничего не было, кроме моей помады. Он схватил ее – и прямо на том злополучном конверте, но очень коряво…

– Что он написал?! – подстегнул я ее невольно.

– Странное что-то, бессмысленное. Сначала, кажется, слово «ангел»…

– Ангел?

– Да, точно. Он очень старался разборчиво писать, хотя буквы все равно расползались…

– Так, а еще что?

– Второе слово не дописал. Я разобрала только букву «Ф», а дальше уже рука соскользнула, косая линия через конверт, и все…

– У вас не осталось каких-либо его вещей или бумаг?

– Нет, бумаги он вообще никогда здесь не смотрел и не показывал. Вещей тоже не оставлял, кроме бритвенного станка с безопасными лезвиями. Говорил: нечего растягиваться на два дома. Если решится что-то, то сразу все и привезет…

– А должно было решиться, извините за бестактность?

Она вздохнула:

– Теперь это уже не важно…

Мне стало ее жалко, но я не мог не задать еще одного вопроса.

– Вы не знаете человека по фамилии Кук?

Ковалевская подумала, покачала головой:

– Нет, кроме того, которого съели аборигены, не знаю.

…Вернувшись домой, я, как уже повелось, примостился на кухне и попробовал под чай проанализировать полученную информацию.

Первое и наиболее печальное – это то, что я практически не приблизился к разгадке случая с полковником Скворцовым. Второе – полковник вел двойную игру или подрабатывал на кого-то, причем серьезно подрабатывал, иначе зачем использовать квартиру любовницы как явку. Хотя использовать толком не успел. Во всяком случае, то, что он делал, явно не имело непосредственной связи с его основным местом работы. Но что он делал? Сдавал информацию или, наоборот, получал? На эти вопросы ответа я не получил.

Совсем неплохо, кстати, было бы найти этого специалиста по фотографированию любовных сцен и покопаться в его пленках. Может быть, он давно уже интересуется Валькиной квартирой. К тому же совершенно непонятен был его интерес именно к этой парочке. Что толку шантажировать полковника разведки и швею? У швеи заработки невелики, а военный разведчик может найти нехорошего мальчика и крепко его обидеть. Вот, скажем, Турецкий А. Б. в подобной ситуации не падал бы без сознания, как кисейная барышня, а без лишнего шума поискал фотографа. Таких мастеров дальней съемки с хорошим качеством даже в Москве не очень много. Уходя от Ковалевской, во дворе я прикинул на всякий случай, из какого дома, с какого этажа мог наводить свой объектив на спальню Валентины шантажист-любитель. Снимок, который Александра Ивановна принесла от Скворцовой, я на всякий случай решил отдать экспертам, пусть поизучают, вдруг найдут какую-нибудь отличительную особенность.

6

С утра Костя Меркулов сообщил мне, что подтвердились его худшие опасения: оппозиционные силы в Чечне пошли на штурм Грозного, свергать Дудаева. А федеральные власти, вместо того чтобы занимать примиренческую позицию, открыто поддержали оппозицию словом и делом.

Костя яростно курил у окна и горячо доказывал:

– Контрразведка там сиднем сидит, офицеров нанимает за крутые бабки, чтобы на войну ехали, с Дудаевым в солдатики поиграться! Поиграются!..

Потом по моей просьбе позвонил в Главное разведуправление Генштаба и попросил тоном вежливого приказа, чтобы кто-нибудь из компетентных товарищей подъехал в прокуратуру к следователю Турецкому для объяснений по поводу обстоятельств внезапной кончины полковника Скворцова.

Несколько минут он ждал прямо у телефона, какое решение примут рыцари плаща и кинжала, затем поблагодарил и положил трубку.

– Не матом хоть послали, Костя? – спросил я, криво усмехаясь.

– Не те времена, дорогой! Жди гостей. Ты получишь объяснения в той мере, в какой это не будет ущербом для государственной тайны!

– У нас они еще есть? – притворно удивился я.

– До сих пор одним из главных стратегических секретов нашей Родины является здоровье членов ее высшего руководства. И много еще разных военных секретов, поменьше. Идите, господин Турецкий, марш на работу! И принесите мне что-нибудь стоящее. А то я никак не могу придумать причину или, выражаясь профессиональным языком, обоснование для того, чтобы пристегнуть вас к этому полковнику, хотя после того, как подшутили над Славиным сейфом и вашими кабинетами, кого-то пристегнуть надо…

– Кого-то?

– А что? Ты забыл, что у нас еще есть темная лошадка с хорошей родословной – Андриевский?

– Точно, Константин Дмитриевич, о нем-то я и забыл! Да и он что-то перестал звонить, интересоваться.

– А зачем ему набиваться? С него подозрение снято, вот и радуется.

Я почти не удивился, когда ко мне в кабинет постучался стройный, крепкий и элегантный мужчина, я в нем узнал того самого полковника Осинцева, которому намедни возвращал портфель его безвременно умершего коллеги.

– Добрый день, Александр Борисович, – сказал он, не утруждая себя улыбкой вежливости.

Ишь ты, подумал я без злобы, запомнил, как зовут, профессионал! А я, хоть убей, не вспомню, наверное, как его мама назвала… А вот и нет, брат мусью, вспомнил – Сергей! Сергей Борисович… братан!

– Мое руководство, Александр Борисович, несколько озадачено, – начал, не дожидаясь ответного приветствия, Осинцев. – Видите ли, мы всегда готовы к сотрудничеству с гражданскими юристами. Но в данном случае, согласитесь, было бы более правильно отдать это дело военной прокуратуре.

– Вовсе не обязательно, Сергей Борисович, – в пику ему, ослепительно улыбаясь, возразил я. – Полковник Скворцов умер после работы не на территории ведомства или воинского подразделения, и умер естественной, хоть и безвременной, смертью простого обывателя…

– В этом отношении вы правы, Александр Борисович, и, если вы помните, дознание по факту смерти вел ваш следователь. Но, насколько я понял, вас интересует работа Василия Дмитриевича, а это уже сложнее…

– Скажите, Сергей Борисович, вас уполномочили поведать мне только о том, что я лезу не в свое дело? Если да, то я понял и буду ходатайствовать перед генеральным об официальном запросе. Тогда дальнейший диалог не обязателен.

Осинцев усмехнулся:

– Вам палец в рот не клади, товарищ следователь!

– Оттого и жив пока еще! – в тон ему ответил я, понимая, что разведчик начал ломаться и сейчас начнет применять разработанный в штабе вариант Б.

– Мое руководство разрешило мне в интересах важности дела, которое вы расследуете, ответить на те из ваших вопросов, которые не будут касаться оперативной секретности.

– Вот и хорошо! А что, ваше начальство знает, чем я занимаюсь?

Осинцев улыбнулся полухитро-полузагадочно:

– Должно знать, коль вы настойчиво хотите заглянуть в нашу епархию!

– Что ж, это справедливо. Так вот, Сергей Борисович, по некоторым нашим данным получается, что полковник Скворцов имел контакты с лицами, нам пока не известными, но явно не принадлежащими к вашему ведомству…

– На каком основании вынесено такое категоричное суждение?

Интересно, думаю я, это они отняли у Олега факсограмму? И если они, то расшифровали уже или еще колдуют?..

– Есть показания, что одним из контактеров полковника Скворцова был иностранец.

У Осинцева удивленно вытягивается лицо.

– Что-о?

Но я не могу понять, искренне он удивляется или по программе.

– Вы понимаете, что такие вещи нельзя утверждать без доказательств, даже если вы следователь по особо важным делам?!

Застращал, понимаешь! Мне тут не только за каждым словом следить нужно, но еще смотреть в оба глаза, вдруг чем-нибудь да выдаст, что знает про «жучка» в моем кабинете. Тогда хоть одна проблема у меня будет решена.

– Сергей Борисович, давайте сначала поговорим о том, чем занимался на своем рабочем месте Скворцов, а потом я расскажу вам, откуда знаю о недозволенных контактах вышеназванного полковника.

Он посмотрел на меня раздраженно и сказал, стараясь придать своему голосу оттенок презрения:

– Какая-то уркаганская у вас манера вести беседу, Александр Борисович!

– Так ведь контингент у меня все больше такой и был, – отвечаю смиренно.

– Ладно, – махнул рукой. – Спрашивайте.

– Чем он занимался?

– Закурить разрешите?

– Да, пожалуйста.

Он закурил, откинулся на спинку стула и заговорил наконец по делу.

– Скворцов к нам пришел из полковой разведки. Поэтому специфика у него была соответствующая: разведывательно-диверсионная деятельность в ближнем, среднем и даже дальнем тылу вероятного противника.

– Он обучал молодежь?

– Да нет, обучают в другом месте. Последние несколько лет он и некоторые другие товарищи работали над принципиально новым диверсионным подразделением в структуре ГРУ. Я надеюсь, Александр Борисович, что все сказанное мной останется между нами?

– Конечно! Мне нужно иметь представление о его работе, чтобы можно было достаточно правильно предполагать, кому, скажем, из мафиозных структур могли понадобиться идеи и опыт Скворцова.

– Вы думаете, к проекту присосалась мафия?

– Пока это всего лишь одна из вероятных версий, – пожал я плечами.

– Да-а, если только со Скворцовым нечисто, пойдет у нас серия отставок, видит Бог!

Я неопределенно махнул рукой.

– Почему сразу так пессимистично? Возможно, Василий Дмитриевич вел сложную игру не на предательство, а, наоборот, на обезвреживание врагов.

– Тогда бы он, я думаю, поставил в известность руководство – и началась бы игра по всем правилам.

– Возможно. Но мы отвлеклись, Сергей Борисович.

– Да? Ничего, нить разговора я не потерял. Подразделение было создано к середине девяносто третьего года. Проходило обкатку, да, собственно, и до сих пор проходит. А первое боевое крещение было знаете когда?

– Когда?

– В октябре девяносто третьего.

– Когда парламент с Президентом воевал?

– Вот-вот!

– Понятно. А для чего же нужно такое подразделение? У нас вроде диверсии не в ходу.

– Во всей своей красе этот отряд может развернуться в случае начала военных действий.

– Это что-то вроде команды «Альфа», которая была когда-то у КГБ?

– В общем, да, только будет, пожалуй, покруче «Альфы».

– Вот даже как! Выходит, полковник Скворцов серьезный был мужик?

– Совершенно верно.

– Он, наверное, и командовал этим… отрядом?

– Да, на первых порах. Потом стал заместителем.

– Допустил просчеты?

Осинцев быстро взглянул на меня:

– Нет, почему? По возрасту был староват для такой работы. Вы не представляете себе, Александр Борисович, какие у них были перегрузки!

– Почему же, представить-то, наверное, могу, вот перенести их – это вряд ли! Скажите, у Скворцова бывали командировки?

– За границу?

– Любые.

– За границу не было – другой профиль. А по стране, конечно, ездил.

– Можете сказать, когда и куда он ездил последний раз?

Осинцев наморщил лоб, напрягая память или делая вид, что напрягает:

– Да. Совсем недавно, в первой половине ноября выезжал…

Он сделал паузу, и я поспешил напомнить Сергею Борисовичу вторую часть вопроса:

– Куда же?..

– Куда-то на Кавказ…

Та-ак, все чего-то едут нынче в горы, кого ни возьми. Этак начнешь подозревать, что и самого скоро пошлют.

– В какую-нибудь горячую точку? – как бы между прочим спросил я.

– Весь Кавказ, считайте, сплошная горячая точка, я сказал бы: горячее пятно! Вот сейчас в Чечне начинается, хлебнем еще. Мы предлагали вариант быстрого и безболезненного решения этой проблемы, к нам не прислушались. А сейчас портачи из контрразведки затеяли там свои операции, да что-то нет большого толку!..

– А какой у вас был вариант, если не секрет?

Он улыбнулся:

– Секрет. Операция хорошо разработана, нам просто не дали ее провести. Как метод, пригодится еще!..

– Вы не очень жалуете службу контрразведки. Это у вас традиционная неприязнь?

– Вопрос не по теме, Александр Борисович, но я отвечу, если хотите. Как перестали они делом заниматься после августа девяносто первого, так до сих пор толку нет. Тогда хоть инакомыслящих выщелкивали, так и агентов тоже не забывали из разных там разведок. А сейчас что? Когда занавес железный Горбачев убрал, знаете, сколько их сюда хлынуло, спрятанных под легальными крышами?! А ФСК Дудаева свергает! Больше делать нечего!

7

Я вдруг вспомнил, что в то же время, когда поехал на Кавказ Скворцов, там были и Андриевский с Кервудом, который, как оказалось, совсем не Кервуд, а неизвестно кто. Может, и не американец вовсе? Впрочем, к великому счастью, выяснять это не наша задача, а того самого ведомства, где служит мой новый товарищ Юра Макаревич.

– Сергей Борисович, а внешняя разведка никак на Чечню не задействована?

Тот удивленно посмотрел. Чувствую, не все мои вопросы ему нравятся. Так ведь квиты – далеко не все его ответы меня устраивают. Я помню, что раньше военная разведка и Первое Главное управление КГБ, занимавшееся внешней разведкой, не очень ладили между собой, и конкуренция была у них не очень здоровая. А все потому, что ПГУ было ведомством более привилегированным и обеспеченным, чем ГРУ, которое кормилось с доли выделенного на оборону бюджета.

– Внешняя разведка разваливается, как и ФСК! – презрительно роняет Осинцев. – У них провал за провалом и измен хватает. Это, впрочем, к делу не относится…

– Можно ли узнать, а что было в портфеле полковника Скворцова?

Я смотрю на Осинцева по возможности невинно – не знает, мол, человек, что бы спросить еще, а расстаться стесняется.

– Александр Борисович, – терпеливо втолковывает мне разведчик, – я и в первый раз вам говорил, что ничего, никаких служебных документов в портфелях и кейсах сотрудников, покинувших учреждение, быть не должно. Василий Дмитриевич был одним из самых дисциплинированных и квалифицированных офицеров разведки! Если вас очень интересует, скажу – в портфеле были две газеты и бутылка вина.

– Спасибо. А как называется отряд, который сотворил Скворцов?

Осинцев качает головой:

– Нет, эту информацию я не уполномочен разглашать. Уж не обессудьте.

– Да ладно, не суть важно!

– Вот и хорошо, Александр Борисович, вы свое любопытство удовлетворили?

– Да, пожалуй…

– В таком случае нельзя ли мне удовлетворить свое?

– Это вы о чем?

Осинцев улыбается мне с ласковым укором, как мальчишке-шалуну:

– Обоснуйте свой интерес к нашему работнику.

– А-а!.. Да-да, конечно! Один наш юный, но перспективный следователь при осмотре обнаруженного во дворе тела полковника Скворцова нашел у него в кармане ровно оторванный кусок термобумаги, который прошел через факс и был испещрен какими-то непонятными значками, то есть шифром…

Смотрю на него, вглядываясь в каждую мышцу, каждую морщинку на лице, не упускаю из внимания ресниц и зрачков: знает или не знает?

Он ерзает на стуле, делает очень серьезное лицо и говорит:

– Не кажется ли вам, Александр Борисович, что ваш молодой талант должен передать нам этот документ с подробным рапортом о времени и месте находки?

– Не просто кажется, коллега, так и должно было быть, – развожу я руками. – Но у молодости есть один недостаток…

– Только один?

– Из тех, которые мешают в нашей работе, да. Это тщеславие, не подкрепленное опытом. Наш Величко решил почему-то, что полковник Скворцов был связан с мафией…

– Чушь!

– Согласен. Но он в свободное от основной работы время решил навестить жену Скворцова, но ваши сотрудники его не пустили.

– И правильно сделали!

– Вам видней. Но после того, как Величко был дан от ворот поворот, во дворе на него напали какие-то парни, прыснули в лицо газом, затащили в какие-то развалины и забрали факсограмму Скворцова и деньги в размере сорока тысяч рублей!

– Деньги? – переспросил сосредоточенно слушавший Осинцев.

И я понял, что полковник, пришедший ко мне качать права, прокололся. Конечно, забирать деньги – такой команды у парней не было. А теперь я посеял в душе Сергея Борисовича сомнение: вдруг его ребята решили усовершенствовать поставленную перед ними задачу и взяли деньги, чтоб рядовой гоп-стоп выглядел обычным уголовным.

– Да, совсем уже народ оборзел – следователей грабят! Раньше такого не было. Но Олег Величко, хоть и молод, не дурак. Он снял копию, а наши ребята ее прочитали, так что текстом мы располагаем…

Я не отказал себе в удовольствии пересказать ему короткий текст и даже повторить, чтобы он мог записать. Но самих тюремных рун ему не дал, сказал, что они у Величко, пусть позвонит или заедет в другой раз. Просто из вредности. Хватит ли у него терпения и желания довести игру до конца и попросить-таки загадочные значки, которые мы в отличие от дешифровщиков ГРУ умудрились разгадать.

А потом случилось нечто странное.

Я диктовал Осинцеву текст письма стоя спиной к нему, у окна. И когда обсуждение послания закончилось, я пробормотал вполголоса первое, что пришло в голову при виде клочковатого, серого от набрякших снегом туч неба…

– По небу полуночи ангел летел…

Резкий звук проехавшего по паркету стула заставил меня обернуться.

Полковник Осинцев стоял у стола и смотрел на меня округлившимися от ужаса или удивления глазами.

Мне стало жутковато.

– Что с вами, Сергей Борисович?

Он дернул головой, будто стряхивая наваждение.

– Нет-нет, Александр Борисович, ничего… Это, наверное, из-за нервотрепки последних дней. Похороны, знаете… Спасибо за помощь, не буду мешать. До свидания!

Выпалив все это скороговоркой, Осинцев быстро направился к двери.

На всякий случай я еще раз повторил стихотворную строчку, вызвавшую такой всплеск чувств у сурового военного разведчика. Нет, классика, добрая старая классика, никакого подвоха. Однако чего же он так подскочил, будто я пароль ему сказал? Что? Пароль?

Я быстро шагнул к столу и записал стих на большом белом листе. А вдруг и в самом деле некая условная фраза, которая служит ключом для связи некоего узкого круга лиц? Как бы Осинцев раньше времени не застрелился!.. В это трудно поверить, такие почти волшебные совпадения бывают только в кино. И все же не верю, что Осинцев так переживает смерть Скворцова. Чем меньше живых полковников, тем больше вакантных полковничьих должностей… Вспомнил! Последнее, что сделал, умирая, Скворцов, это написал слово «ангел»!

Вот и еще одно ключевое слово к очередному ребусу, который подкинула жизнь. Спасибо, конечно, только я уже порядком устал от этих ребусов…