Текст книги "Направленный взрыв"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– А я что делаю? Тут снега уже почти не осталось…

– А в башке твоей что-нибудь осталось или нет? – услышал Васин тот же голос. Больной сгребал снег и говорил, не разгибая спины.

– Не понял… Чего тебе от меня надо?

– Да хотел узнать, ты продал ракеты аль-Рунишу или не удалось?

Васин на несколько секунд замер, потом оглянулся. Контролеры по-прежнему не обращали на больных особого внимания. Васин взялся за лопату и с усердием стал сгребать снег.

– А тебе какое дело? Какие еще ракеты? Если ты ненормальный, так и скажи…

– Тут все ненормальные, почти все. – Тот, что говорил, на секунду прервал работу и посмотрел в лицо Васина. – Если что-то вспомнил, держи язык за зубами, полковник Васин!

Васин молча кивнул и слушал, не перебивая, что ему говорил этот раскрасневшийся, в рваной телогрейке мужчина лет сорока с умными глазами и без всяких признаков какой-либо болезни.

– Ты можешь мне доверять, я следователь Мосгорпрокуратуры. Федя Полетаев, врач, тоже наш человек. Здесь еще есть Королев, но он уже при смерти. Вот так-то, полковник! Не удалась твоя афера…

Васин выпрямился, остолбенев от известия. Значит, Королев жив, он здесь, он при смерти?! Видимо, его избили?

– Давай работай, у нас времени в обрез. Слушай и запоминай, – говорил следователь Васину, который снова начал быстро работать лопатой. – Я попробую достать тебе и себе оружие, но не сегодня. Ты должен вести себя крайне осторожно, никто не должен знать, что ты что-то вспомнил. Требуй, чтобы тебя из одиночки перевели в общую палату. Если не удастся, требуй, чтобы днем ты работал вместе со всеми.

– Ясно, – тихо отвечал Васин. – Потребую.

– Ты шить умеешь?

– Шить? Может быть, еще вышивать? – усмехнулся Васин. – Нет, я столярничал когда-то на досуге. Я по дереву люблю…

– Ну вот и отлично, – многозначительно сказал Турецкий. – Так и заяви. Завтра наверняка уже гроб надо делать для Юрия Королева…

Васин перестал работать, лицо его исказила гримаса боли.

– Где он находится? Может его можно спасти? Я хочу его видеть!

– Говорят, что медицина бессильна. «Дипломат» для Татьяны Холод – твоих рук дело?

– Нет!..

– Тише, не ори. Я спрашиваю, это ты документы должен был передать?

– Он, Королев, по моей просьбе… Его взяли люди Ваганова. «Дипломат», видимо, подменили.

– И без тебя теперь ясно, что подменили. Что было в документах? Компромат на Ваганова?

– Да, но не только. Там были копии договоров с аль-Рунишем о поставке ракет «Пика-2». И еще мне удалось раздобыть бумаги с подлинной подписью Ваганова: две неотправленные собственноручные записки генерала, они предназначались для бывшего министра обороны… Я изъял их у наших шифровальщиков…

– Содержание записок?

– Путч. Военный переворот.

– Ну, путч у нас уже случился.

– Нет, новый переворот. Во главе – руководители Западной группы войск. Но теперь все документальные свидетельства, добытые мной с таким трудом, все у него, – вздохнул Васин.

– Ничего. Мы пока живы, и это главное. Прорвемся. И твоего шефа прищучим. Если, конечно, не допустим ни одной ошибки…

– А откуда ты знаешь? Ну что я был там, в Афганистане?

– Читал. Признаюсь, у тебя некоторые литературные способности. Ты там много насочинял, в своих записках?

– Почти ничего. Изменил только некоторые имена и фамилии.

– Помню-помню. Ваганов под фамилией Вагина у тебя проходит, точно?

– Точно. Я передал рукопись Татьяне, она говорила, может, удастся опубликовать, – глубоко вздохнул Васин.

– И чем там дело кончилось, полковник? Я остановился на том месте, где ты встречаешься с этим Рунишем…

Васин, воткнув лопату в снег, распрямился.

– Вот тем и кончилось, что мы с тобой здесь! Ничем хорошим мои записки не закончились, – чуть ли не вскричал полковник.

– Тише! Работай давай. Здесь содержится один парень – продолжает заниматься твоими ракетами, которыми вы с Вагановым торговали. Он вроде как изобретатель, вернее, помощник изобретателя этих ракет. Как думаешь ты, военный, что он может еще с этими ракетами делать, усовершенствовать?

– Не уверен. Может, перепрограммировать? На другие цели… – понизив голос, прошептал Васин.

«Узнаю тебя, жизнь, принимаю! И приветствую звоном щита!» – раздался громкий звонкий голос.

Васин и следователь повернули головы и увидели, что во дворе, в форме военного медика, стоит Федор Полетаев и протягивает руки вверх, к солнцу, декламируя стихи.

– Это и есть наш парень, Федька Полетаев, это он помог нам обрести память, – шепнул Турецкий.

– Какая чудная погодка, ах, какой морозец! – громко кричал Полетаев.

К нему подошел Иван Кошкин и тоже стал восторгаться ярким, морозным солнцем. Полетаев совсем не хотел видеть Кошкина, но тот со двора уходить не собирался.

Кошкин ждал, поглядывая на раскрытые железные ворота.

Где-то через минуту послышался звук подъезжавшего военного грузовика.

Грузовик въехал во двор, Кошкин исчез за дверью, ведущей на галерею, которую по-прежнему лениво красили психи.

Из кабины машины выпрыгнул капитан медицины, поздоровался с Полетаевым, они обменялись ничего не значащими фразами: долго ли простоит такая благодать и не ожидается ли нового потепления. Поговорили о том, что зимы совсем не стало в последние годы, в январе – дожди в Смоленске, ну куда это годится… Видать, скоро конец света будет.

Этого капитана медицины Федя Полетаев почти не знал. Он видел его всего лишь несколько раз, когда капитан приезжал в Ильинское в числе сопровождения Ваганова.

Появился Ваня Кошкин, в руках он нес два тяжелых немецких контейнера, те, которые Полетаев видел у него в подвале.

Полетаев помрачнел, спросил, что за контейнеры, но Иван Кошкин ничего не объяснил.

Кошкин вручил контейнеры капитану, тот погрузил их в кабину машины, потом Кошкин вместе с капитаном запрыгнули в грузовик, и машина выехала за ворота, провожаемая взглядом Полетаева.

– Все, кончай работу! – послышался крик медсестры Нины. – Обедать! Всем обедать!

Контролеры стали подгонять работавших, говоря, чтобы бросали лопаты, закончат чистить двор после обеда.

Все потянулись в помещение столовой. К Васину подошел один из контролеров, который сказал, что прогулка закончена. Обедать Васин будет, как и обычно, в своей камере.

Полетаев решил не подходить к Турецкому, слишком много было контролерских глаз во дворе, да и из окна второго этажа во дворе мог их видеть Федор Устимович…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
КОНЕЦ «АРМЕЙСКОЙ ПАНАМЫ»

1. Важное поручение

В психзоне Ильинское явно чувствовалось ожидание высоких гостей.

В последние три дня почти половина больных была брошена для приведения территории в порядок. Среди зимы стали красить белой краской подоконники, двери. Вот уже второй день ночью давали на «колючку» напряжение. В ярко-синий цвет покрасили ворота.

Спешно освобождали двор бывшего монастыря от снега.

Весь день мне не удавалось состыковаться с Полетаевым, и ему со мной тоже. Постоянно кто-нибудь из контролеров или медсестер был рядом, мне это показалось даже подозрительным.

Уже ближе к вечеру, когда меня вели на ужин в общую столовую, я услышал из ординаторской голос Полетаева, который уговаривал Кошкина, чтобы тот оставил его дежурить сегодня ночью. Полетаев возбужденно говорил, что Королев при смерти и до утра не дотянет. На что Кошкин ответил категорично: «Ничего страшного, я один справлюсь».

Я понял, Полетаев сегодня не сумеет заглянуть в мою камеру среди ночи. Нужно ждать завтрашнего дня.

На следующий день я увидел Полетаева в пошивочной мастерской, а я, как и обычно последние дни, подрубал верхонки на швейной машинке; Полетаев мне на ходу шепнул, что сегодня будет дежурить, а завтра, если ничего не случится, поедет в райцентр, даст телеграмму в Москву или позвонит, если будет уверен, что безопасно.

Я шепнул, чтобы он, не согласовав со мной, ничего не предпринимал. И потребовал, чтобы ночью он обязательно пришел, раз ключи от палат его отделения подходят к моей камере. Полетаев пообещал, что будет.

Время близилось к полуночи, а Феди все не было. Я лежал прислушиваясь – в тишине в мою камеру доносились чьи-то далекие, едва различимые голоса, женский смех. Потом смех стал приближаться. Смолк. Чьи-то шаги в коридоре. Еще через несколько минут скрип вставляемого в замочную скважину массивного ключа.

Наконец Полетаев вошел.

– С трудом удалось уйти, – зашептал с порога Федя. – Я специально мотался по всем контролерам с медсестрой Любкой. Но теперь все в порядке. Кажется, все улеглись… Ну что, сыщик, надумал что-нибудь? Ехать мне завтра в райцентр? Или, может быть, попросить кого-нибудь из деревни, чтобы съездили на почту, отбили телеграмму?

– Ты скажи мне, оружие есть у тебя, Федор? Пистолет или ружье хотя бы охотничье? Нож, в конце концов, можешь принести?

– Могу… Ружья у меня нет, пистолета и подавно. А вот перочинный нож или заточка где-то валялась. Или могу попробовать изъять из сейфа начальника охраны «стечкина», подойдет тебе? Наш начальник охраны пистолет вообще в руки не берет, а ключи от сейфа я достану. Они висят в комнате контролеров на гвоздике.

– Договорились. И притащи еще липкую ленту, чтобы я «стечкина» к ноге приклеил, – потребовал я. – А теперь расскажи мне, Федя, какими способами нам с тобой можно отсюда сделать ноги? Как осуществляется охрана «санатория», ночью на колокольне стоит кто-нибудь? Мне надо знать тонкости…

Полетаев поведал, что раньше психзона почти не охранялась. Только последние полгода появилось человек пятнадцать солдат-срочников внутренних войск, которые жили в домике рядом с зоной и сменялись раз в две недели. Солдаты и несли так называемую охрану. Ночью один с автоматом стоял на колокольне, глядя на ярко освещенный двор, изредка прохаживался по монастырской стене. После полуночи солдат обычно уходил греться в маленькую каптерку, располагавшуюся внутри колокольни, так как торчать всю ночь на часах надобности не было никакой. Все равно никто не сбежит. И солдаты и контролеры в этом были абсолютно уверены.

Контролеры круглые сутки ходили без оружия, лишь в самых исключительных случаях применяли резиновые дубинки, которые висели на стене в комнатке охранников.

Начальник охраны Зарецкий по статистике примерно раз в месяц появлялся ночью в зоне, чтобы проверить посты. Обнаружив, что зона почти не охраняется, он делал всем легкий втык, который, впрочем, был совершенно бесполезен, так как солдаты все равно не хотели торчать на колокольне всю ночь; а контролеры просто своим долгом считали после часу ночи хоть несколько часов, а вздремнуть. Сейчас, когда стали на ночь давать электричество на колючую проволоку, надобность в охране вообще практически отпала.

– Я думаю, это пока у нас мало пациентов, – говорил Полетаев. – А что, если в ближайшем будущем их появится здесь куда больше? Может, поэтому и подключили электричество? Но тем не менее сбежать отсюда даже сейчас уже сложновато… Я, во всяком случае, не знаю, как это можно осуществить. Раньше, когда еще меня здесь не было, заключенные делали подкоп, но все равно далеко не ушли. Один хотел выехать за ворота в бочке с отходами для свиней, его тоже поймали. Не знаю даже, Александр Борисович… Мне кажется, нужно ждать, когда приедут из Москвы.

– Может, ты и прав, Федя, – задумчиво сказал я. – Но не дождемся ли мы того, что в один прекрасный момент вдруг снова окажемся без роду без племени? У Кузьмина никаких сомнений, как ты думаешь?

– Пока никаких вроде.

– Завтра утром, значит, сможешь выбраться в райцентр? – Полетаев согласно кивнул. – Закажешь телефонный разговор с Генеральной прокуратурой, – я сказал ему номер Кости Меркулова, – и, если не дозвонишься, запомни другой номер – это уже не Петровка, 38, это старший опер Грязнов. Или в крайнем случае – вот телефон дежурного по городу. Если что-то покажется тебе подозрительным, не звони! Чем черт не шутит, вдруг этот райцентровский телефонный узел тоже связан с миром через военный коммутатор, ты узнай это на почте! Тогда пошлешь только телеграмму, запоминай: «Блудный сын в селе Ильинском Смоленской области, болен, не может передвигаться. Ваша Пряхина». Запомнил?

Федя Полетаев согласно кивнул.

– Ох, Федор, что-то не доверяю я тебе, – вздохнул я, – не в том смысле не доверяю, а боязно мне за тебя, как бы ты где-нибудь не прокололся по неопытности…

– Не боись, следователь. Ты сам-то опытный, а где торчишь? – недовольно пробурчал Федя.

– Ладно, извини. Как по твоим предположениям, со мной больше не собираются проводить эксперименты?

– Да вроде нет. Хотя не могу ручаться за Кузьмина.

– Как мне состыковаться с этим изобретателем, Василием Найденовым? – спросил я.

– Боюсь, никак. Это практически невозможно. У меня ключей нет, а просить у контролеров… Нет, не могу. Боюсь. Не в том смысле боюсь, что боюсь. Это слишком рискованно, хотя… Может, попробовать в следующее мое дежурство? Слушай, следователь, а насколько это необходимо? Ведь если не завтра, так послезавтра здесь уже будут люди из Москвы, – шептал Полетаев.

– Сплюнь, чтобы не сглазить, – зашипел на него я.

Федор быстро поплевал через левое, потом через правое плечо, беззвучно смеясь.

– Все мы тут уже ненормальными стали. Я тоже немного суеверный… Значит, следователь, завтра, если удастся, конечно, добуду тебе «стечкина», после того как с утра съезжу в райцентр. Если не удастся, брошу тебе в дверное окошечко заточку.

– Договорились, но главное – с Москвой свяжись!

– Есть, товарищ следователь! – Полетаев приложил одну руку к виску, а другой шлепнул себя по макушке, изображая головной убор.

– Мальчишка ты, как я погляжу, – протянул я, невольно улыбаясь.

– Точно, и мальчишку уже ждет его девчонка, – надо мне пошуметь немного для ушей контролеров, у нас тут тихо ночью, сам знаешь. Пора устроить маленькую оргию. А то, боюсь я, следователь, загремлю с тобой тут под фанфары, так что мама родная никогда не узнает, куда ее сын-медик исчез бесследно, а где-нибудь на казанском «спеце» появится какой-нибудь беспамятный Иванов Иван Иванович, – вздохнул он.

– Ты молодец, что осторожничаешь. Так и надо, Полетаев. Мы все тут от тебя зависим, так что будь каждую секунду начеку, – шепнул я в ответ, легонько похлопав его по спине и выпроваживая из своей камеры. – Ну иди устраивай свои оргии. До завтра! – тряхнул я его руку.

Полетаев ушел, и через некоторое время до моих ушей донеслись женские взвизгивания и хохот Федора Полетаева.

Но минут через пять все стихло…

Было уже далеко за полночь. Я не спал. Только закрою глаза, начинает мерцать какой-то призрачный белый свет, а в голову лезут стихи, у которых я помнил лишь начальные строки; но в уме повторял их снова и снова и ничего не мог с собой поделать – такое проклятье…

 
Не спится, дай зажгу свечу.
К чему читать, ведь снова не пойму я ни одной страницы.
И яркий белый свет начнет в глазах мерцать,
И легких призраков забрезжут вереницы…
 

Тютчев? Фет? Надсон? – не помню… Страшное слово. А Полетаева все нет. Боже мой, у меня в животе все кричит – нет, не о туалете, – все кричит, что я снова вишу на волоске! Предчувствие такое… Мое солнечное сплетение бьет в позвоночник. Что это – страх? Нет, не похоже. Последствия «агрессина», как я обозвал введенную мне Кузьминым жидкость? Тоже не совсем похоже. А может быть, это праведная ненависть, к самому себе ненависть – что я лежу, а совсем близко ходят, можно твердо сказать, обыкновенные убийцы, и я у них в руках. А где-то делает свое дело этот мой «благодетель», генерал Ваганов, хозяин Ильинского «борделя». И я у него в руках, пока у него в руках!..

 
Не спится, дай зажгу свечу…
 

Тьфу, вот привязалось!

 
К чему читать, ведь снова не пойму я…
 

Да, снова не пойму я, как мне действовать наверняка, как не допустить ни малейшей ошибки. Хватит ошибок! Единственная ошибочка может стоить Бог знает чего. Потери памяти до скончания века, это уж однозначно! Кто меня найдет здесь…

Но моя маленькая ошибочка может стоить жизни еще многим-многим людям, кроме Тани Холод, Гусева, Королева. Может быть, тысячам…

А я лежу и злюсь на самого себя, солнечное сплетение пульсирует и стучит, стучит в позвоночник…

Нет, кажется, это не солнечное сплетение. Это стучит двигатель, причем не грузовика, легковушки. Там, за окном, во дворе «санатория».

Странно, определенно это звук не того грузовика, который привозил продукты на прошлой неделе. «Волга» или «уазик»?

Я напряг слух. Кажется, из машины кто-то вышел, вроде бы хлопнула дверца. Все стихло… Это Кузьмин приехал на своей машине, у него единственного своя белая «волжанка»… Прикатил из города Смоленска, из райцентра? Привез химические препараты для своей колдовской лаборатории? Да черт с ним! Пусть его лешие заберут, мне надо постараться уснуть…

 
Дай зажгу свечу…
К чему читать, ведь снова…
 

А если это за мной, по мою душу? Кто? Слава Грязнов?! Как же, жди, Турецкий, – Меркулова, Славу…

Я сомкнул веки. И опять где-то в голове навязчивый белый-белый свет. Свет надежды? Он даже, кажется, усилился, он светит где-то внутри меня, в моем мозгу, в сердце… Хватит разбираться и гадать, так недолго действительно без крыши остаться. Все, спать! Спать…

В бесшумно раскрывшиеся, недавно смазанные по случаю приезда высокого гостя ворота, отделявшие монастырские стены психзоны от остального спящего мира, въехала черная «Волга».

Во дворе быстро шагал навстречу машине Кузьмин. Он открыл дверцу, и из «Волги» стал вылезать генерал-майор Ваганов собственной персоной. Он обменялся с Кузьминым коротким рукопожатием, и они направились на второй этаж, в кабинет Кузьмина.

Расположившись в мягком кресле, Ваганов подышал на чуть замерзшие кончики пальцев и спросил:

– Ну как, Федор Устимович, как твои новые подопечные? Надеюсь, цветут и пахнут?

– Да все, тьфу-тьфу, вроде бы получается. Сейчас я кофе… – начал суетиться у столика, стоявшего рядом с холодильником, Кузьмин.

– Не надо. Ты извини, что ночью не даю тебе спать. Я прямо с самолета, только что из Вюнсдорфа – и прямиком к тебе…

– Понимаю. Может быть, немного виски, «Белой лошадки»?

– Не помешает с дороги, – согласился Ваганов.

Кузьмин стал вытаскивать из холодильника деликатесы: икру, балык, консервированный заливной язык, вазочку с шоколадными конфетами, замерзшие ломтики хлеба, лежащие на тарелке, покрытой прозрачной пластмассовой крышкой…

Они выпили немного из маленьких серебряных холодных стопочек, которые, как и все съестные припасы, тоже мерзли в холодильнике, и Кузьмин, не дожидаясь вопросов, начал первый:

– Этот следователь в норме. Ничего не помнит, агрессивность, по моим предположениям, нормальная, я хотел сказать, у него слабый тип нервной системы, так что пока полнейший порядок. Собирался на меня с голыми руками наброситься, да санитары не дали, – улыбался самодовольной улыбкой Федор Устимович. – Вот только я беспокоюсь немного… – Ваганов поднял брови вверх. – Беспокоюсь, как бы он не перепутал клиента и не набросился на первого встречного…

– Почему ты думаешь, что он может перепутать? – нахмурился Ваганов. – И что ты предлагаешь, не совсем понимаю.

– Может быть, повесить портрет Медведя в его камере? Ну и, естественно, когда буду делать инъекции и окончательное программирование, перед его глазами должен находиться не я, а опять же портрет или лучше видеоэкран с Медведем. Может быть, Кошкину стоит провести несколько сеансов гипноза, он мастер своего дела…

– Не надо усердствовать, только в крайнем случае прибегаем к гипнозу, – недовольно ответил генерал. – Уверен, парень не ошибется. Главное, чтобы не терял рассудок, а за это уже ты отвечаешь. Тут важно, чтобы он осторожно, как следователь-профессионал, шел к выполнению поставленной задачи.

– А вдруг возникнут какие-то подозрения: в прокуратуре, в «Белом доме», Кремле?.. Все это рискованно…

– Я бы так не сказал. Если возникнут подозрения, то наш герой самоликвидируется, – усмехнулся Ваганов и поднял стопку с недопитым виски. – За начало подготовки…

Они чокнулись, понемногу отпили.

– Ликвидируется каким образом? Традиционным? – чуть поморщившись после выпитого, спросил Кузьмин.

– Давно испытанным методом. В случае какой-нибудь фантастической неудачи люди, которые будут наблюдать за героем, пошлют соответствующий радиосигнал, сработает устройство, вот и все. Героя нет.

– Ну это вам, военным, виднее.

– Действительно, – кивнул Ваганов. Поставив стопку, он резко поднялся. – Жажду! Жажду и предвкушаю! Пошли к нему, мне не терпится увидеть моего героя!..

Я услышал чьи-то голоса в коридоре, затем звук открываемой двери. Но не стал подниматься, а притворился спящим, натянув одеяло на нос. В мою «одноместную палату» вошли двое или даже трое.

– Извините, что разбудили, – услышал я голос Кузьмина. – Вы спите, Сергей Сергеевич?

Я открыл глаза, сощурился от неяркого света и на несколько секунд перестал дышать.

В моей камере находился Кузьмин в белом халате, а рядом с ним стоял не кто-нибудь, а генерал-майор Ваганов. Оба улыбались мне. Ваганов широко и чрезвычайно добродушно, а Кузьмин краешками губ.

– Дай халат, что ли, – обратился Ваганов к главврачу, – к пациенту пришли все-таки, нужно соблюдать правила приличия… – Он сделал паузу и добавил: – Нашей игры.

Ваганов сам стащил с Кузьмина халат и накинул его себе на плечи, подходя к моей кровати.

– Ну-с, здравствуйте, что ли. Ба! Да мы, кажется, с вами встречались когда-то! – притворно удивился он.

– Да, конечно, – твердо ответил я и кивнул, следя за лицом генерала. Улыбка медленно сползла с его губ, розовощекая физиономия вытягивалась.

– В самом деле? И где мы с вами встречались, не напомните?..

– Вы, кажется, мой лечащий врач… бывший, – ответил я, внутренне хохоча. – Кажется, майор?

– Ах, да-да! Только не майор, а генерал. Я был вашим лечащим, теперь вспоминаю, – обрадовался Ваганов. – А еще что вы помните? Где я вас лечил? Когда…

– Нет, больше ничего не помню. Может быть, насчет врача я и ошибся, – добавил я на всякий случай. – У меня с головой что-то…

Ваганов явно облегченно вздохнул.

– Да, бывает. Содержанием довольны? Жалобы?

– Есть. Много жалоб! Почему меня плохо лечат? – сказал я обиженно.

– Плохо лечат? Ай-яй-яй, это нехорошо. А еще жалобы?

– Мне надоело здесь. Мне здесь не нравится.

– А вот это уже очень хорошо. Мне тоже, признаюсь, здесь не всегда нравится, – сказал Ваганов, глянув на Кузьмина. – Значит, на этой даче вам не понравилось находиться?

– Нет.

– Очень вас понимаю. И кое-что готов для вас сделать. Простите, как зовут нашего больного?

– Сергей, – ответил я.

– Ах, Сергей, хорошее имя. Сергей, а я ведь могу вытащить вас отсюда. Да! Я тут в некотором роде начальник, правда, не по медицине, но все же… И я могу посодействовать, чтобы вас отсюда выпустили… Но для этого необходимо выполнить некоторые мои маленькие поручения. Потом вы вполне можете жить в Москве, мы вам сделаем в столице квартиру, женим вас…

– Женим – очень хорошо-о-о, – дебильно улыбнулся я.

– Конечно, это просто замечательно! – захихикал довольный Ваганов, глянув на переминающегося с ноги на ногу Кузьмина.

Ваганов как-то совершенно незаметно для меня подкрался к моей кровати, я даже и не заметил, что он уже сидит у меня в ногах и, слегка приподнимаясь, подсаживается все ближе и ближе к моему лицу.

– Вы хотите жить в Москве? Признавайтесь!

– Не знаю, ни разу в Москве не был… кажется, – ответил я.

Услышав глухое хмыканье Кузьмина, я подумал, что правильно веду свою партию.

– Значит, договорились?

– Нет! – воскликнул я. – А что за поручение?!

– Какое будет вам поручение? Очень серьезное и весьма ответственное, – задумчиво протянул Ваганов. – Я даже не уверен, сможете ли вы справиться…

– Смогу! Я справлюсь! Я не хочу здесь оставаться!

– Убрать врага отечества сможете? Врага народа! Нет, это вам не под силу…

– Врага народа?! – воскликнул я и, в мгновение ока подпрыгнув на кровати, соскочил босыми ногами на ледяной пол. Глаза у меня горели, по крайней мере мне очень этого хотелось, чтобы сверкали и полыхали праведным гневом мои глаза. – Где?! Покажите мне его! Я его голыми руками! Покажите сейчас же!..

– Это что? – Генерал с удивлением посмотрел на Кузьмина. Ваганов даже чуть отстранился от меня, пересев подальше, в ноги кровати.

– Кажется, остаточная агрессивность, – неопределенно ответил Кузьмин.

– Ах, остаточная? Но не надо слишком горячиться, голубчик. Всему свое время. Скажите лучше, вы патриот нашей родины?

– Что за вопрос! Да я… Да я даже люблю, видно с детства, уничтожать всех этих… бандитов отечества!

– Замечательно. Знаете, нашей стране нужны герои, такие как вы, наша несчастная родина очень нуждается в своих верных сыновьях, которые жизни не пожалеют, чтобы… Чтобы спасти родину от наймитов империализма, сионизма, гомосексуализма, горбачевизма и ельцинизма. Вы присядьте, Сергей. – Он схватил меня за руку, от чего меня чуть не затошнило, до того мне было противно его прикосновение. Но виду я не подал, сел на кровать.

– Скажите, а как вы к Ельцину относитесь?

– К Ельцину? – машинально повторил я, чтобы потянуть секунды, я вдруг немного растерялся, не зная, что ответить, не зная, как надо относиться к Президенту.

– Да, вы в курсе, что у нас теперь есть Президент России, Ельцин, слышали про такого?

– Кажется немного слышал. А как мне к нему надо относиться? Как надо, так и буду относиться к вашему Президенту, только скажите как!

– Отлично! – расхохотался Ваганов. Судя по его виду, можно было сказать, что он доволен. – Страна ждет своих героев! – Он хлопнул мягкой рукой меня по плечу.

А мои кулаки автоматически сжались. Огромных сил стоило не дать ему в морду. У меня мелькнула мысль: что, если схватить сейчас что-нибудь тяжелое или выхватить у него пистолет… Но пистолета у него наверняка не было. И смущала полураскрытая дверь моей камеры, за которой слышались приглушенные голоса контролеров, один явно принадлежал Рябому.

– А это без вранья, что я получу квартиру и меня отсюда освободят? Мне так не нравится квашеная капуста, – жалостливо сказал я.

– О-о, квашеная капуста, как это отвратительно! И часто вас ею кормят? – нахмурился Ваганов.

– Не очень, – за меня ответил Кузьмин. – Но кроме Сергея Сергеевича, пока никто не жаловался на питание.

– Вы будьте повнимательней к нуждам пациентов, – пригрозил Ваганов и снова обратился ко мне: – Даю вам честное слово генерала: если исполните мое поручение, будете жить припеваючи. В Москве, да где хотите!

– Говорите, что мне надо сделать, я все для отечества готов… Хоть… мокрое дело!

– Мокрое дело? Не понял. Что это такое? – притворно насторожился Ваганов.

Я понял, что увлекся.

– Ну это так у нас санитары говорят, когда один больной другого начинает избивать или душить до смерти, – беспечно пояснил я.

– Ах вот оно что, теперь ясно, – успокоился генерал. – Вы правы, Сергей, возможно, придется идти и на мокрое, как вы говорите. Но отечество дороже, вы так не думаете?

– Думаю, – задумчиво сказал я. – Думаю, стоит замочить пару-тройку гадов, чтобы всем жилось веселее, свободнее…

– Вот-вот. Правильно мыслите! Мы все ради свободы страны готовы головы сложить, готовы всем пожертвовать, и я в том числе, уж не сочтите за бахвальство, это так.

– Так что же все-таки делать? Скажите и выпустите меня, я сделаю!

– Скажем. Но сначала я хотел бы вас, Сергей, познакомить завтра с моими друзьями, которые приедут на небольшое совещание. Вы с ними познакомитесь, мы все обсудим, что и как вы будете делать. И если вы моим друзьям понравитесь, считайте, вы уже свободны и не будете есть эту кислую капусту.

– Идет! – протянул я руку для рукопожатия.

Ваганов нехотя взял мою растопыренную пятерню и легко тряхнул ее.

– А вы говорили, я вам не нравлюсь. Видите, я оказался прав – мы с вами подружились…

– Когда я говорил? Ничего я не говорил! Это все наговаривают на меня! – вскричал я. – Я здоров, выпустите меня, я против генералов ничего плохого ни разу в жизни не имел!

– Верю-верю, успокойтесь. Конечно, это поклеп, – ласково улыбнулся Ваганов, пытаясь выдернуть свою руку из моей ладони. Но я специально крепко жал его пальцы, как мог, Ваганов поморщился, потом вскочил с кровати.

– Отпустите, все, до завтра! Вам не стоит слишком перевозбуждаться, завтра для вас ответственный день!

Я выпустил его руку и сделал виноватую рожу:

– Простите, товарищ генерал. Но я очень… очень на вас надеюсь!

– Я тоже. Отдыхайте, товарищ… Сергей. Сергей Борисович.

Я снова вскочил с кровати и сверкнул глазами:

– Я не Борисович, кто вам сказал, что я Борисович?! Опять на меня кто-то здесь бочку катит! Врачи меня не хотят выпускать, помогите мне, товарищ генерал!

– Сказал, что помогу, мое слово – закон. Мое слово – это, можно сказать, Конституция, и не менее того! Так-то, дорогой Сергей…

– Сергеевич, – подсказал я.

Ваганов стоял и, как я видел, не торопился уходить, внимательно с прищуром глядя мне прямо в глаза. Чуть помолчав, он спросил:

– А вы сможете, Сергей Сергеевич, ради дела, ради справедливости и спасения отечества на некоторое время стать другим человеком. Носить чужое имя, фамилию?..

– Запросто!

– А сможете вы некоторое время играть роль одного человека, очень похожего на вас?

– Я все смогу. Обещаю, я со всем справлюсь. А что за человек?

– Вам предстоит стать неким Александром. Александром Борисовичем с фамилией Турецкий. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.

– Где-то слышал… Нет. У меня что-то с памятью… Не помню. Он на меня похож, говорите?

– И весьма, – улыбнулся Ваганов. Вслед за Вагановым заулыбался и Кузьмин, стоявший рядом.

– Кажется, министр иностранных дел нынешний, верно?

– Ну, куда вы метите! – расхохотался Ваганов. – Высоко забираетесь. Это следователь один московский, неужели не припоминаете?

– Простите, но… Я вообще-то люблю книжки про следователей, только мне их здесь не дают. Откуда я могу знать московского следователя? Может, он в Ташкенте был, я там мог с ним встречаться?

– Отлично, парень! Ты настоящий мужик, Сергей Сергеевич! – вдруг воскликнул Ваганов и с силой хлопнул меня по плечу. – Я с тобой пойду в огонь и в воду, так и знай. Все, теперь надо отдыхать, да и нам уже пора. Отдыхай, будущий Александр Борисович, тебе вскоре предстоит сложное дело, после исполнения которого ты будешь в раю… Я говорю, будешь жить как в раю, как у Христа за пазухой! Руку больше не дам, а то ты все пальцы мне переломаешь. Спокойной ночи… – Ваганов направился к выходу.

Вслед за ним – и Кузьмин.

Лишь только в этот момент я почувствовал, что у меня подрагивают ноги. А по ребрам текут холодные струйки пота. Да, я действительно оказался настоящим мужиком, я только сейчас это осознал, когда захлопнулась за посетителями дверь моей камеры.