Текст книги "По живому следу"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Помню, с пацанами на обрыве по вечерам сидим, там гаражи внизу и дорога от завода, так мы ждем, когда дневная смена кончится и народ домой двинет.

Батя мой редко трезвый идет. Да он всегда любил выпить, но поначалу ничего – по голове даже погладит, конфету сунет. Мы вдвоем домой и возвращались. Или к Семеновым шли. У Витьки Семенова папаша не то что мой: и выпить у него всегда есть, и закусить. Да ему что – волк, ненадолго выйдет, поживет сколько-то и пропадает. А потом снова находят его – и судят. За кражи в основном. Но туда же:

– Колька, ну-ка стих какой давай! Давай расскажи, чего еще вычитал!

Я им книжки пересказываю, а Семенов, если уже сильно выпивши, – Витьку по шее да по спине:

– Смотри, гад, другие учатся, а ты!..

Только Витьке все равно, он уже с детства привычный был. А мне и в первый раз не очень понравилось, и потом – само собой.

Магазин книжный у нас в городе один, да, в общем, и ни к чему больше. Водочных пятнадцать, и то не хватает. А книжный что – тетрадки сопли-викам купить да бумагу туалетную – кому погордее и газетой обойтись не может. Я туда тоже не часто ходил. У бати денег редко бывало, да он и пропивал сразу, а у матери не очень допросишься.

Как-то забежал я туда дождь переждать, из школы шел – по дороге. Смотрю, а у них там книги не под стеклом: «Дело Васильева», «Месть важнее жизни», да и других много-много. Хорошие. В библиотеке школьной скукота – таких не допросишься. А в магазине никого нет и продавалка вышла. Я огляделся, две штуки в сумку сунул – и снова под дождь. Домой не понес, побоялся. Я ведь не понимал тогда, что моим наплевать, что у меня за книги и откуда.

У нас дом деревянный, я на чердак залез, там читал. Книжки попались тогда не очень, ну я просто в этом понимаю. Но тогда понравились. Особенно про киллера. Он с детства стрелять учился, батя у него охотник, а потом его в армию забрали. Я ее после Семенову пересказывал, так он смеялся. Ну так книжка, конечно. Там, понятно, вранье. И про воров когда и вообще. Но читать интересно.

Я еще два раза в книжный заходил, брал так же. А на третий – продавалка выскочила, ждала уже, следила.

В школу бумагу написали. И отца с работы вызвали. Я стою там перед ними, а он в сторонке сидит. Завуч разоряется: пример улицы, то-се, недостатки воспитания! Позор.

Батя весь красный, кивает:

– Займусь, больше не повторится.

И занялся, гад. В тот же вечер выпорол, а потом к Семенову сходил, напился и еще добавил.

Вот я тогда в первый раз и сбежал. Блин, знал бы, как там у бати самого все повернется, я б ему ответил тогда. Не знал. На восток рванул, в Бийск, там у меня бабка живет. И опять дурак вышел. В Москву надо было, да я разве понимал!

На товарных добирался, на ближайшей станции сняли. Тамошний начальник первый раз тогда спрашивает:

– Как фамилия?

Говорю. А он, глухой, через «ё» пишет. Я объясняю. А он, падла, смеется.

– Грамотный, – говорит. – Книжник.

Я подумал, он и про магазин знает, отнекиваться стал. А он все смеется:

– Сопля, а грамотный. Книжник и есть.

И когда другому меня с рук на руки передавал, чтобы домой везти, так и обозвал. Тот, второй, после того как папаше на руки меня сдал, еще в школу пошел, не поленился, пузатый. Вот и стали меня дразнить: Книжник да Книжник. Витька Семенов потом уже мне и татуировку эту сделал.

Батя совсем озверел после моего побега: так избил, что я неделю не вставал. Потом опомнился, но врача вызывать запретил. Мать в школу зашла – сказала, я болен. Заболеешь тут, конечно! А сама мне говорит, что больничного, мол, с тобой не дадут. Один терпи. У меня работы много.

«Работы»… Ха! Узнал я и про работу ее потом. Потом, когда с батей история вышла.

Витька ко мне пару раз заходил, дверь-то открытая была, я ведь не вставал. Придет, по комнате послоняется, стуЛья попинает и уходит. Книжки, правда, приносил. Говорил – на помойке нашел. Ничего книжки были. Так бы я, может, и не стал читать, а когда лежишь все время – тоска ведь. Там одна про разбойников была, как он во француза переоделся – нормально. А про попа, который себе палец отрубил, я не дочитал – фигня, по-моему.

Мать на эти книжки у меня и не посмотрела. Ей-то что! А вот насчет сережек прямо на дыбы стала. Сережки у нее пропали золотые. Она ко мне как-то вечером:

– Куда дел, ворюга, бандит?!

Я и расплакался. Обидно стало. С кровати же не встаю. Куда я их деть мог?

– Кто заходил? – спрашивает.

– Витька, говорю, Семенов. Больше некому.

И правда, больше некому было. Отец вечером пришел, я думал, сразу к Семеновым побежит. Нет. Ничего не сказал. Пробурчал, что не материно это дело, а про меня – что вру я все, что веры мне нет и он со мной потом разберется.

Вот думаю, как. Нужен вам сын! Ладно, погодите. Поправлюсь – снова ноги сделаю.

Времени много было, стал я все обдумывать. Решил – за границу побегу, во Францию. Там тепло, хорошо. И работать можно устроиться, и в армию пойти – тоже платят. Достал с полки атлас старый, там еще Советский Союз нарисован и нашего Вышнегорска никак не найдешь. Но, решил, доберусь. Свидетельство о рождении у матери из стола вытащил, заметил, где деньги лежат, но сразу не взял, не дурак. Про свидетельство она, может, и сейчас не хватилась… А деньги бы сразу стала искать. Знаю я эти дела. Деньги – вещь, деньги любой дурак бережет, это ежу понятно. А уж про мою мамашку и говорить нечего. Она у меня за копейку удавится.

Стал я ждать, чтобы совсем лето стало, – в мае дело было. На школу вовсе забил, как поправился – даже для виду там не появлялся. Боялся только, чтобы батя про это не узнал и не отлупил опять. Но у бати скоро своих проблем выше крыши стало…

Я домой возвращаюсь однажды, а там милиция. Обыск. Оказалось, что батя-то мой на пару с Семеновым магазин подломили. Их и взяли тут же. А как стали копать – много чего за ними еще было. Батю-то давно с завода по статье уволили, а он нам с матерью не говорил, мы и не знали. Вот он чего Витьку выгораживал – с Семеновым ссориться не хотел. А может, еще почему. Я в их дела не вникал, знаю только, что папаша мой до сих пор сидит. Если не сбежал, конечно. Только интересно – куда это он побежит, если придется?

Я тогда и суда ждать не стал – больно мне интересно! Рванул, как и хотел, на запад. Только не по железке, а автостопом. Думал, так оно вернее, дальше уйти успею, искать ведь будут. Ха! Ну денег, которые я из заначки увел, матушка еще хватилась, а на меня положила – это уж точно.

Я тогда снова недалеко уехал. В Глухове, это сто двадцать километров от нашего Вышнегорска, искал я, где переночевать. К вечеру вижу – в подъезде придется. Это сейчас мне привычно, а тогда….

Но я про другое, короче. Там у меня пацаны какие-то деньги и отобрали, в подъезде. И побили. Я хоть кричал – фиг кто вышел помочь. Без денег долго не протянешь, вот и пришлось мне в милицию сдаваться. В другом подъезде до утра пересидел, а с утра пошел. Сказал все как было. Так оказалось, что матушка и не искала меня ни фига. Я четыре дня в приемнике жил, пока она собралась за мной приехать. Это в соседний-то город!

Ну привезла она меня назад. В школе меня на второй год оставили. Да мне что – не сильно я и расстроился. Уже решил же, что больше в школу ходить не буду. Бодяга. Батя в предварилке сидел, но по нему я тоже не скучал. А по ремню его – тем более. Мать на меня не больно-то внимание обращала – так я домой только пожрать заходил, и то не всегда. В то время у меня и татуировка появилась.

С Витькой Семеновым мы где-то месяц не виделись со всеми этими делами. Но я ему сережки материны не забыл. Только что с ним сделаешь – он пацан здоровый, бычара. И старше меня на два года.

Витьку я на обрыве, возле гаражей, встретил. Я туда потусоваться пошел – встречать с работы мне уже некого было. А Витька и никогда не встречал – батя урка, так какой там завод! Но все пацаны по вечерам на обрыве, а он им травку продавал. Где брал – не знаю. И не трогали его никогда ни Дюша, ни Фингал. Они тоже дурью занимались, но по-серьезному. Да им лет по пятнадцать тогда было, а Витька – сопля. Но не трогали. Может, из-за отца, может, еще почему.

Витька сам ко мне подошел. «Здорово, – говорит, – как жизнь?» И улыбается так поганенько. Я бы, может, не стал с ним связываться, да все вокруг пацаны смотрят и вроде тоже смеются надо мной. Я и ответил, что гад ты, сережки увел, а мне досталось. Хотел еще прибавить, что какой у него папаша, такой и он сам, но не стал. Мне-то с моим батей тоже, выходит, не сильно повезло. А Витька все лыбится. «Книжник ты, – говорит, – и ничего больше. Козява. Не видал я никаких сережек. И ты ничего не докажешь, и мать твоя теперь пикнуть побоится». «Сам ты, – отвечаю, – книжник». Ну поцапались мы с ним. И как-то так получилось, что я ему в глаз заехал и фингал поставил. Случайно получилось, он меня здоровее, я уж говорил. А тут взрослые подошли, мужики с завода, растащили.

Витька говорит: «Я тебе этот фингал, падла, запомню!» И где-то через неделю подловили они меня вчетвером, в подъезд одной новостройки затащили, а там нет никого, понятно. Ну и держали меня, пока Витька мне на левой руке татуировку делал, рот затыкали – не то что кричать, дышать трудно было. Наколол он мне вот – «Книжник». С тех пор меня мало кто по-другому и зовет. Книжник да Книжник…

И в протоколах пишут. Как кличку. А наколка – примета особая. Мне эта наколка потом, когда последняя-то история была, помогла даже. Ну я вам потом расскажу, по порядку надо.

В третий раз я из дома сбежал через год только. Батю моего посадили на восемь лет. Для первого раза это много, сами понимаете. Но то ли больно много они с Семеновым наворочали, то ли чужие дела повесили. Да мне наплевать, в общем. И мамаша тоже не сильно расстроилась. Уже к зиме завела себе одного: бухгалтером на нашем цементном работал. Меня, понятное дело, не спрашивала, а бате, может, и написала – не знаю. Ее новый, Шульман у него фамилия, скоро к нам и переехал. Бить не бил – врать не буду. Только зануда был страшная. Все про школу мне на мозги капал. Я-то на эту школу конкретно забил, не появлялся там даже. Училка наша на меня плюнула. А этот почти каждый вечер посадит меня перед собой на стул и гундит: «Ты мальчик способный, читаешь много. Не надо себя губить. Учиться надо. А ты что же? По улицам болтаешься. Курить начал…» Тоска смертная. Да что говорить: зануда – зануда и есть.

Но курить я тогда и правда начал. Привык быстро. И до сих пор жалею, вот честное слово! Потому что без еды, когда после фигово приходилось, день-два я спокойно тянул, а без курева совсем хана, хоть вешайся.

На сигареты, понятно, деньги нужны были, да и вообще – одно купить, другое, мало ли. Я сначала у матери таскал, но у нее не больно-то поворуешь – все сосчитано было. Раз она меня по шее тряпкой звезданула, другой. Нет, думаю, надо в другом месте брать.

Сначала случайно получилось. Я когда по городу гулял, увидел один раз перца на скамейке. Вокруг него сумок, пакетов – штук десять. Перец докурил, сумки собрал и пошел. А один пакет забыл, он у него со скамейки свалился, а перец не заметил. Я отдать бы ему мог, но не стал. В пакете так, ерунда оказалась, тряпки, но еще – блок сигарет «Мальборо» и ботинки новые, кожаные. Тряпки я выбросил – куда они мне. Да еще женские. Ботинки зажилил, но носить не стал – велики. А сигареты скурил. Жалко, думаю, что денег не оказалось. Деньги бы пригодились – факт. Ну а в другой раз я в автобусе мужику в карман залез. Тот меня за руку. В детскую комнату отвели, в милицию. Потом матери передали. «На вашего сына, – говорят, – уже приличное досье собирается, следите за ним получше». Да матери все равно. Рукой махнула. Это я слышал, как она соседке про меня говорила. Ну, махнула, так махнула. Посидел я недельку взаперти, потом снова выходить гулять стал. А без денег что же гулять?.. Я и воровал где мог. Ну так – не воровал, подворовывал.

В это время я с Голубем и познакомился. Голубь – это не кличка, фамилия, точно знаю. Я один раз случайно паспорт его видел – судимость есть, верно. А Голубь – фамилия. Николай Владимирович. Из всех наших я, может, один знал, как его по имени зовут.

Свел нас Фингал, который балдой приторговывал, я вроде про него уже говорил. К новой весне я совсем редко дома бывать стал. Тоска, бодяга. Когда на стройке переночую, когда в подъезде, да мало ли… Ну, бывало, и в милиции, там меня уже хорошо знали. Но на кражах поймать не могли. Поэтому подержат ночь и домой ведут. А дома опять сначала. Я день-два поем – и снова на улицу.

Как-то вечером, поздно уже было и холодновато, сижу в одном дворе на скамейке – подходит Фингал. «Привет!» – «Привет!» – «Все, – спрашивает, – по подъездам слоняешься? Жрал хоть что-нибудь сегодня?» – «Жрал», – говорю. А сам думаю: чего это он такой заботливый?

Но есть и правда хотелось. Потом, холодно было. А он предложил пойти погреться. И чаю попить. Я и согласился.

Идти недалеко было. Дом такой деревянный, двухэтажный. А там, в одной квартире, много кого. Сивый там и другие пацаны тоже. И мужики. Голубь там же был. Фингал когда постучался, ему Сивый и открыл.

– Гляди, – говорит, – Голубь, Фингал какого-то мышонка приволок.

– А, – тот отвечает, – это ж Книжник, личность знаменитая.

И на меня глядит и вроде как подмигивает.

– Отца, – говорит, – его встречал, не так давно встречал. Батя твой, – ко мне снова поворачивается, – правильный. И ты, видать, пацан верный.

Где он, думаю, его встречал? Не въехал сразу. А потом сообразил. Испугался даже: вот, оказывается, куда попал!

А тут Сивый мне миску с жареной картошкой сует, хлеба кусок. И, гляжу, водки в стакан наливает. Мне и Фингалу. Фингал свой сразу выпил, а я и отказаться не успел, как Голубь на Сивого набросился:

– Ты чего, гад, не видишь, что пацан совсем маленький? Я тебе харю расквашу – рад не будешь! Сами быдло и других туда же тянете?

А потом ко мне опять:

– Ты, Книжник, не бойся. Сивый дурак просто. Ты поешь сейчас, а потом как знаешь. Хочешь – здесь ночуй, а не хочешь – домой иди или еще куда, если место есть. Только на улице тебе лучше не оставаться, холодно по ночам.

Ладно, думаю, поем, чего уж там, раз такое дело. А когда поел – разморило меня. На улицу и правда идти не хочется, а домой – через весь город. Да и не собирался я домой уже ночевать. Голубь мне сам место в углу указал. Там по всей комнате матрасы дырявые набросаны были, из них половина ваты повыдергана (я уж потом узнал – вены той ватой зажимали после уколов, ну ширялись когда), Сивый мне одеяло принес. Одеяло тоже рваное, старое. Но все равно лучше, чем на улице. И тепло. Я и заснул. А с утра опять в город пошел – никто меня не держал.

Ну, короче, стал я иногда в этой квартире ночевать. Там многие пацаны ночевали, мужики тоже. Я, может, только почаще. Скоро понял, что торчки там собираются, раз видел, как вещи какие-то Сивый и еще один мужик приносили. Да мне-то что! Меня никто не трогал – Голубь не давал. И кормил тоже. И мелочь на сигареты ссыпал. А еще про батю моего рассказывал – какой он, оказывается, вор уважаемый. «Жаль, – говорил, – я не знал, что сынка его встречу. Я бы от него весточку тебе передал. А так – что расскажешь»… Но рассказывал чуть не каждый раз, как я заходил. До сих пор не знаю – правду или нет. Поначалу-то я очень верил. А потом, когда случай вышел, засомневался. Но все равно думаю, что батя у меня не промах. Не зря же ему с первого раза столько впаяли. Может, увидимся с ним еще – сам спрошу. Ну ладно.

Месяца через два, летом уже, принес я Голубю ботинки те самые, что раньше на скамейке на улице спер. Отблагодарить его хотел. Да мне ботинки все равно велики были, я же говорил.

– Откуда? – Голубь спрашивает.

Я ему рассказал. А он посмеялся, осмотрел ботинки и говорит:

– Новые, ничего. И дело давнее. А не зря я говорил, что ты парень толковый. Шкет, а ума хватило ни самому не надевать, ни продать. Ладно, посмотрим, на что еще сгодишься. Но, думаю, не посрамишь батю, верно?

Мне обидно стало, что он так говорит.

– А как же, – отвечаю. – Обижаешь, Голубь.

А через неделю он первый раз помочь попросил. Сказал, что на меня он как на себя надеется, что делать-то почти ничего не нужно и что денег он мне потом даст. И сказал сколько. Я сейчас уже не помню сколько, но тогда я такие деньги вообще в руках не держал. Ладно, думаю, попробую.

Ночью пришли мы с Сивым и Голубем к какому-то дому, Голубь меня подсадил, и я в форточку влез – открыта была, на первом этаже. Ничего в квартире особо не разглядывал – незачем, да и боялся, если честно. Только, как Голубь велел, открыл им окно изнутри, а сам обратно вылез. Голубь еще велел рядом стоять, их дожидаться и поглядывать заодно. На шухере то есть. Мне хоть и страшно было – стоял. Потому что сам Голубь мне тогда в первый раз страшнее всего показался. А еще потому, что здорово это все было. Как в книжке. Я одну такую читал и еще других много про это, но та больше понравилась. Жалко, название не помню.

Те двое быстро справились. Вылезли назад с сумками, окно притворили, и мы пошли. На соседней улице машина стояла, мы в нее залезли, доехали до какого-то дома, там Сивый кому-то сумки отнес, вернулся, отогнали мы машину в другое место и пешком домой вернулись. Ну не домой, понятно, – на ту квартиру, про которую я рассказывал. Спать легли. Сивый предлагал водки выпить, но Голубь не стал и ему не разрешил, цыкнул только. Наутро и правда мне денег отсчитал и велел несколько дней не приходить. И молчать велел, будто я сам не понимаю.

Потом я еще пару раз в Вышнегорске в форточки лазил. Нечасто, но бывало. А потом Голубь новый фокус придумал. «Только, – сказал, – придется тебе с нами в другой город переехать. Лады?» А чего? Мать меня, бывало, уже по месяцу не видела. По хахалю ее я не скучал. Школа? Я и забыл уже, какая она есть-то. Поехали. Я только Голубя спросил: зачем в другой город-то? «Знают, – говорит, – тебя здесь многие. И меня тоже».

Мы во многие города потом приезжали: Голубь, Сивый и я. Другие, бывало, тоже приставали – и мужики, и пацаны, но ненадолго. Про пацанов Голубь сам говорил, что лучше, чем у меня, ни у кого не получается. «Ты, – говорил, – не книжник, ты артист прямо, цены тебе нет».

А по мне, простейший фокус, я быстро научился, даже слова свои наизусть выучил, а все равно многие лохи верили. Ходил по домам, в квартиры звонился. Денег не просил. Из человека за просто так денег не вытянешь, это уж я давно понял, еще от матушки, усвоил. Просил я в тех квартирах поесть. Бывало, впускали и кормили. А я смотрел – богато живут или не очень, что взять можно, какой замок, какие окна. А потом Голубю пересказывал. На квартиры они уже без меня ходили. Но денег давали. Если разобраться – хорошее время было. Я дешевле «Кэмела» и не курил тогда ничего.

Так вот в конце концов мы до Москвы и добрались. Здесь и свихнулось дело. Из-за Сивого все вышло. Голубь, правда, и сам рюмку мимо рта не носил, но даже он все на Сивого покрикивал. Уж очень тот выпить любил. И дурью налево приторговывал – мало все ему, придурку.

Мы в Москве хату сняли, на окраине. По утрам я работать уходил: Голубь или Сивый меня в другой район забрасывали, и я шел по квартирам. А назад к вечеру я чаще сам добирался – Голубь знал, что не подведу. В Москве дела не так хорошо пошли: тут народ стреляный, не всякий в квартиру пустит. И замки кодовые на подъездах. Когда с кем проскочишь, а когда и ждешь чуть не по часу.

Как-то я раньше обычного домой пришел – день неудачный был и проголодался, Голубь мне давно уже на карман не выдавал. И как к двери нашей хазы подошел, слышу – Сивый с Голубем лаются. Да в голос. Пьяные, значит. Так-то Голубь осторожный, от него, бывало, не то что по фене – матерного слова неделями не услышишь. А тут разошелся. Я и не стал сразу входить, слушаю.

Так я понял, что ругает Голубь Сивого за то, что тот на хазу дури притащил, да много, на «вилы» тянет. А тот отпирается, да кричит: «Я и так с тобой заколебался. Ты мне что в Москве обещал? А живем хуже, чем в Вышнегорске жили».

Думал, что до драки у них дойдет, – нет, не дошло. А поругались напрочь. И до того договорились, что разбегаться им надо. Вот тогда Сивый и спросил, что с Колькой Книжником, со мной то есть, делать? «Бросить просто так, – говорит, – нельзя. Знает много». Помолчали. А потом Голубь вроде как вздохнул и Отвечает, да сплюнув вот эдак: «Говна, мол, не жалко. Отец у него мужичара, и из этого никогда вора не будет. Мужик – он мужик и есть». «Так что?» – Сивый спрашивает. «Да что, пора и тебе начинать. Хлопнешь его, потом разбежимся. Так оно вернее будет. Мне хоть спокойнее: если ты, падла, сдашь меня когда, будет что мусорам о тебе рассказать». Тут они снова ругаться стали, выяснять, кто меня мочить будет. Но я того уже слушать не стал. Мне хоть кто – я еще пожить хочу. Спустился аккуратно по лестнице и дал деру.

А куда мне податься? Денег нет. Документов нет. А хоть бы и были. Домой возвращаться? Там-то меня Голубь быстро найдет. Из кровати, гад, вытащит, тепленького. Ну совсем мне страшно стало, давно так не было. Хоть и немало мы в Москве проторчали, а разобраться – город чужой. Знакомых никого.

Первую ночь я опять в подъезде переночевал, как в старые времена. Да и дальше так пошло. Ночевал в подъездах. Пару раз ночи похолоднее были – так на теплотрассе.

И опять по квартирам ходил. Там уж не разглядывал я эти квартиры особо. Лишь бы накормили. Но так не всякий день получалось. Когда и вовсе голодный ходил. А хуже всего то, что табака не было. Совсем смерть без табака. Потом на Казанский прибился, бомбил по рублю. Но местные пацаны не сильно приняли – там охотников и без меня хватает. Побили пару раз. Не сошлись там особенно с одним характерами. Да фиг с ним. Я, бывало, на пару дней в город уходил, а потом обратно возвращался. И не везло все больше. Бывало по три-четыре дня не жравши. Доходил, короче.

И вот там-то, на. Казанском, и подошли ко мне эти двое. Дядьки здоровые и одеты хорошо. Я, помню, еще подумал, что сколько же в этом городе людей, у которых денег до фига, девать некуда. Вон стоят, курят, поплевывают. Кинули бы мне червонец, не разорились бы, гады. А у самого аж урчит в животе, так жрать хочется.

Тут один из них и подошел ближе, улыбается:

– Привет, – говорит, – Книжник.

Я сначала вздрогнул, сразу бежать хотел. Неужели, думаю, нашел меня Голубь? А потом вижу, куда дядька-то смотрит, и понимаю. Татуировку на левой руке правой прикрыл, спрашиваю:

– А вам чего?

– Есть хочешь?

Молчу.

– Да ты не бойся. Если хочешь – поехали, накормим.

– Закурить, – говорю, – дайте.

Дают и закурить. И все улыбаются, улыбаются. Что-то, думаю, не то. Сразу же понял, тогда уже. Но жрать хотелось – сил нет. Да и где мне уже хуже будет?

– Ладно, – киваю, – поехали.

– Вот и хорошо. Мы на машине. Хочешь, наверное, на машине покататься, да?

Они меня совсем, вижу, за дурачка зеленого держат. Ладно. Колька Книжник и не с такими перцами дело имел. Кивнул я им еще раз.

Поехали…»

18

Ровно через час ко мне в кабинет снова вошел Володя Демидов.

– Денис, вот данные, которые удалось раскопать.

– Что там?

– Со скрипом, но получилось заглянуть в протоколы, которые ведутся оператором сотовой связи. Звонок был совершен с телефона того же оператора – здесь нам повезло. Вот номер, он зарегистрирован на имя некоего Пореченкова Анатолия Геннадьевича.

– Наверняка регистрация липовая, – предположил я.

– Кто знает, может, и нет, – возразил Демидов, – в Москве людей с такой фамилией, именем и отчеством насчитывается восемь человек. Из них двое пенсионного возраста, их я отмел.

– Все равно у нас нет времени их проверять, – вздохнул я, – кстати, а для того чтобы зарегистрировать телефон, подойдет и пенсионер.

– Да погоди ты, Денис, – перебил меня Демидов, – один из этих Пореченковых живет в районе Филей.

– Это ничего не значит. Простое совпадение.

– Ну смотри, тебе решать, – подмигнул мне Володя, – тогда вот тебе данные по звонку на городской номер. Он сделан из телефонного автомата номер 458–933. Знаешь, где он расположен?

– Где?

– На Багратионовской. Улица Барклая, дом 45. Тебя это ни о чем не говорит?

– Интересно… А где, ты говоришь, живет этот Пореченков?

– На Большой Филевской.

– Ну-ка посмотрим по карте.

Я вынул карту Москвы и разложил ее на столе:

– Совсем рядом.

– Так вот я и говорю, может быть, это он и есть?

– Все может быть. Неплохо было бы установить слежку за этим домом…

– Людей нет, – сказал Володя, – почти все поехали на Каширку.

– Кстати, что там?

– Вот жду связи. Они уже должны быть на месте.

– Ну ладно, все равно я не думаю, что он держит девочку так близко от ее дома… Запеленговать местонахождение сотового телефона пробовали?

Демидов вздохнул:

– Пробовали. Ничего не получается. Видимо, телефон отключен.

– Плохо… Ну ладно, будем ждать.

И действительно, ничего больше не оставалось. Я хотел дождаться вестей с Каширки, чтобы спланировать операцию. А пока было слишком мало информации…

Обычно, когда похитители детей (или киднеперы) требуют выкупа, они находят такие места для передачи денег, где очень трудно или невозможно устроить засаду. Это открытые пространства, рядом с дорогой или что-то в этом роде. Я почти не сомневался, что и здесь мы столкнемся с подобным. Придется решать на месте… В конце концов, Каширское шоссе – место довольно оживленное и машины, проезжающие по нему, даже в десять часов вечера не должны вызвать подозрения у похитителя.

– Еще неизвестно, когда он придет за деньгами, вдруг утром? – задумчиво проговорил Володя. Видимо, это были мысли вслух.

– Не думаю. Испугается. А вдруг какие-нибудь местные алкаши унесут деньги вместе с покрышкой? Ищи-свищи потом их…

– Денис, меня еще знаешь что смущает? Маленькая сумма выкупа.

– Ну не такая уж маленькая, – заметил я.

– Если учесть должность ее отца – маленькая. Как ты думаешь – почему? Похититель ведь мог свободно назначить пятьдесят, семьдесят тысяч. И все равно получил бы их…

Я пожал плечами:

– Откуда мы знаем? Пока он не расскажет нам это сам, мы так и останемся в неведении. Кстати, надо подумать и о задержании.

Взяв телефонную трубку, я набрал номер моего дяди, начальника МУРа Вячеслава Ивановича Грязнова.

– Привет! – Он как раз был на месте. – Как успехи?

– Все в порядке, – ответил я и кратко изложил ему суть дела.

– Так… Для того чтобы организовать слежку, у тебя есть люди?

– Есть, но пока не знаю, сколько человек понадобится. Жду вестей с места.

– Хорошо… Я тебе не могу дать людей, сам понимаешь… Дело-то о похищении не возбуждено?

– Нет.

– Ну вот. Так что и оснований нет.

– Но, – запротестовал я, – у нас тут руки связаны. Мы же даже не сможем его задержать.

– Ну и что ты предлагаешь? Давай возбудим дело, будут тогда тебе люди…

– Дело в том, что этого Бритвина не хочет. Поэтому она и обратилась ко мне. Ну а если, – предложил я, – сотрудники МУРа просто окажут содействие, а?

– Ну, Денис, ты меня ставишь просто в безвыходное положение. Помогу – будет нарушение порядка. Не помогу – поставлю под удар похищенную девочку…

– И других девочек, которые тоже могут быть похищены… – подлил я масла в огонь.

– Ну ладно, – после недолгого раздумья сказал дядя, – не дадим детей в обиду. Двоих человек пришлю, думаю, больше не понадобится. Вот они и задержат преступника.

– Если получится…

– Должно получиться, – весело ответил генерал. – Как показывает практика, такие операции нечасто проваливаются. Понимаешь, ведь преступник сам сглупил – не назначил место для обмена заложника на деньги. Видимо, полный профан.

– Может быть, – с сомнением сказал я, – но все-таки я думаю, за деньгами он пошлет кого-то другого. А девочка все равно будет заложницей.

– Тогда бы он предупредил мать. А так – полный непрофессионализм. Ну и потом, ты сам говоришь, что он волновался.

– Непрофессионалы бывают гораздо опаснее. Перепугается, начнет паниковать, и девочка может пострадать.

– Верно, – согласился дядя, – ваша задача не допустить этого. Надо проследить за ним до дома и уже там брать. Причем осторожно, дав время, чтобы начал деньги считать.

– Думаешь, он один?

– Ну, может быть, есть подручный, но это не бандиты – я тебе голову на отсечение даю. Так, шпана какая-нибудь…

Через десять минут позвонили с Каширского шоссе. Все оказалось именно так, как я думал, – открытое место, покрышка лежит в траве (видимо, похититель сам ее сюда притащил), спрятаться абсолютно негде. Только примерно в километре были дома, откуда можно наблюдать в бинокль. А ближе ничего. Очевидно, похититель рассчитывал сначала проехать на машине, посмотреть, нет ли чего подозрительного. А потом уже идти за деньгами.

Между тем стрелка часов приближалась к девяти. Пора выезжать. Я позвонил Бритвиной – она была готова. Деньги собрала.

19

Часа через полтора вернулся Антипов. Когда он вошел в комнату к Соне, в руках у него была большая кукла в клетчатом платьице и в настоящих кожаных башмачках.

– Посмотри, что я тебе принес, – радостно сказал он.

Соня уже давно перестала играть в куклы, но у Антипова был такой счастливый вид, что на секунду девочка испытала что-то вроде жалости к нему. Она подошла ближе и взяла куклу.

– Какая красивая, – сказала она, – спасибо.

– Давай назовем ее как-нибудь. Какое имя тебе нравится?

Соня пожала плечами.

– Ну ладно. Давай посмотрим, что написано на этикетке.

На этикетке было написано «Дженни».

– Вот видишь, ее зовут Дженни. Давай будем играть с тобой в семью. Мы будем мама и папа, а это будет наша дочка. Только мы будем звать ее русским именем Женя, ладно?

«Он, кажется, окончательно тронулся», – пронеслось в голове у Сони. И она только кивнула в ответ.

– Мне кажется, наша Женечка устала, и мы должны уложить ее спать. Давай приготовим ей кроватку.

Антипов открыл шкаф и начал выкидывать из него тряпки.

– Вот. Сейчас мы соорудим ей постельку. Это у нас будет одеялко, – выхватил он из кучи тряпья старую футболку, – а из этого мы ей сейчас подушечку свернем.

Руки у Антипова дрожали, из картонной коробки он сделал неказистую игрушечную кровать и неловко принялся стягивать с куклы платье.

Затем он подошел к Соне, одной рукой приобнял ее за талию, а другой дотронулся до шеи.

– Вот видишь, дочку мы спать уложили. А ты знаешь, чем занимаются родители, когда дети спят? – спросил он.

Соня в испуге оттолкнула его и отпрянула к стене.

– Ну чего ты боишься, глупая. Мы же с тобой играем. Иди ко мне.

– Я не хочу так играть. Мне это не нравится.

– Перестань капризничать. – Антипов взял девочку за плечи и с силой притянул к себе.