Текст книги "Великое восстановление наук, Разделение наук"

Автор книги: Фрэнсис Бэкон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Астрология же полна всяческих суеверий, так что едва ли в ней можно обнаружить хоть что-нибудь здравое. И все же мы считаем, что ее скорее следует очистить от всего ложного, чем полностью отказываться от нее. Ибо всякий, кто будет утверждать, что основанием этой науки служат не исследования и выводы физики, а слепой опыт и многовековые практические наблюдения, и на этом основании откажется от рассмотрения физических причин (чем гордились халдеи), с равным успехом может обратиться и ко всякого рода гаданиям и предсказаниям по птицам, по внутренностям и к тому подобным басням, поскольку все это также считалось плодом длительного опыта и передаваемого из поколения в поколение знания. Мы же считаем астрологию отраслью физики и не придаем ей большего значения, чем это допускают разум и очевидные факты, решительно отбрасывая всякого рода суеверия и измышления. Рассмотрим, однако, этот вопрос несколько внимательнее. Прежде всего сколь беспочвенным оказывается измышление о том, что отдельные планеты поочередно царят во Вселенной по часу, так что на протяжении двадцати четырех часов они трижды занимают это положение, не считая трех остающихся часов. Однако именно это измышление породило у нас разделение недели на семь дней (существующее издавна и получившее широкое распространение), что очевиднейшим образом явствует из чередования дней, так как в начале каждого следующего дня всегда царствует планета, занимающая четвертое место за планетой предыдущего дня, поскольку существуют те три остающихся часа, не входящих в общий счет. Далее, мы без всяких колебаний отвергаем как пустую выдумку учение о гороскопах и о распределении "домов" – самое большое наслаждение всей астрологии, настоящую небесную вакханалию ^. И мы не перестаем удивляться тому, как некоторые выдающиеся мужи, знаменитые астрологи, могут прибегать к столь несерьезным доказательствам для построения этой теории, утверждая, например, что если солнцестояния, равноденствия, новолуния, полнолуния и тому подобные большие циклы (revolutiones) звезд совершенно очевидно обнаруживают значительное влияние на естественные тела, о чем свидетельствует уже сам опыт, то тонкие и незаметные изменения в расположении звезд тем более должны неизбежно оказывать и более сложное, и более скрытое влияние на них. Но они должны были прежде всего исключить из этого очевидное воздействие тепловых лучей Солнца, а также определенную магнетическую силу Луны, проявляющуюся в усилении морских приливов, происходящих через каждые полмесяца (ежедневные морские приливы и отливы представляют собой явление совершенно иного порядка). Исключив же все это, они легко обнаружат, что всякие иные воздействия планет на явления природы (поскольку это подтверждается опытом) оказываются слишком слабыми, незначительными, как бы скрытыми даже в случае больших циклов. Поэтому они должны были скорее прийти к совершенно противоположному заключению: что если большие циклы оказывают в действительности столь незначительное влияние, то эти едва уловимые и незаметные различия в положении светил вообще не обладают никакой силой. Далее, мы считаем, что знаменитые фатальные предопределения, будто бы час рождения или зачатия определяет судьбу плода, час начала предприятия -удачу этого предприятия, час исследования – его успех, одним словом, учения о предопределении рождения, выбора и исследования и тому подобные пустяки в значительной мере лишены серьезных и прочных оснований и легко могут быть опровергнуты и разбиты с помощью физических доказательств. Тем более необходимо сказать, что же в конце концов мы сохраняем в астрологии, что одобряем и что из одобренного, по нашему мнению, заслуживает дальнейшего развития? Потому что именно ради этого (т. е. ради определения тех наук, которые следует развивать) мы предприняли наше сочинение, а для оценки всего состояния науки, как мы не раз повторяли, у нас нет времени. Во всяком случае мы считаем, что из всего принимаемого нами наиболее разумным по сравнению с остальным является учение о циклах. Но пожалуй, будет лучше всего установить известные правила, с помощью которых мы могли бы оценивать астрологическую науку, чтобы сохранить полезное и отбросить пустое. Первым правилом пусть будет то, о котором мы уже упоминали раньше: следует сохранить учение о больших циклах и отбросить учение о гороскопах и "домах". Первые подобны большим метательным орудиям, способным поражать цель издалека, вторые же – лукам, стрелы которых не могут преодолеть большого расстояния и нанести сильный удар. Второе правило: небесные явления способны оказывать воздействие не на любое тело, а только на тонкое, такое, как мокроты, воздух, жизненный дух (spiritus), при этом, однако, мы исключаем действие солнечного тепла и тепла других светил, которое, вне всякого сомнения, распространяется и на металлы, и на другие ископаемые. Третье правило: всякое действие небесных явлений распространяется скорее на массы вещей, чем на отдельные тела; однако косвенным путем оно распространяется и на предметы, на те из всех индивидуумов одного и того же вида, которые оказываются наиболее доступными этому воздействию и подобными мягкому воску, так зараза, распространенная в воздухе, поражает тела, неспособные к сопротивлению ей, и обходит тела, обладающие большей сопротивляемостью. Четвертое правило близко к предыдущему: всякое воздействие небесных явлений распространяется и осуществляется не в какой-то момент времени или в небольшие его промежутки, но в течение длительного времени. Поэтому предсказания температуры на год могут оказаться правильными, попытки же предсказать ее на каждый отдельный день с полным основанием считаются несерьезными. Наконец, последнее правило, которое, кстати, всегда встречало одобрение наиболее разумных астрологов, состоит в том, что светила не обладают никакой силой фатальной необходимости и скорее предрасполагают к какому-то результату, чем насильственно приводят к нему. Прибавим к этому еще одно соображение (и это совершенно ясно покажет, что мы не отказываемся полностью от астрологии, если только она будет реформирована) : нам представляется несомненным, что небесные тела обладают и некоторыми другими формами воздействия кроме излучения тепла и света, которые, однако, могут подчиняться только тем правилам, которые мы перед этим привели. Но все это глубоко скрыто в тайниках природы и требует более подробного исследования и обсуждения. Таким образом, мы, основательно взвесив все сказанное, считаем, что астрология, реформированная на основе выдвинутых нами принципов, должна получить дальнейшее развитие; и, подобно тому как мы назвали основанную на принципах физики астрономию живой астрономией, так и астрологию, подчиняющуюся тем же самым принципам, мы хотим назвать "здравая астрология". И хотя сказанное нами принесет немалую пользу становлению научной астрологии, все же, по нашему обыкновению, мы хотим сделать еще несколько замечаний, которые ясно покажут, из каких элементов должна складываться эта наука и каковы ее цели. Прежде всего здравая астрология должна включить в себя учение о смешении лучей, сближениях, противостояниях и иных сопряжениях и отношениях планет. К этому же разделу астрологии, изучающей смешение лучей, мы относим также учение о прохождении планет через знаки Зодиака и расположение их под этими знаками, ибо расположение планеты под тем или иным знаком Зодиака есть некое сближение со звездой, находящейся под тем же знаком. Более того, следует отмечать не только сближения, но и противостояния и прочие формы сопряжения планет со звездами, расположенными под соответствующим знаком, что до сих пор почти никогда не делалось. Изучение же взаимодействия лучей неподвижных звезд, хотя и полезное для познания механизма Вселенной и природы лежащих под ними областей, не имеет никакого значения для предсказания будущего, ибо эти звезды никогда не меняют своего места. Во-вторых, в астрологию должно быть включено изучение приближений отдельных планет к точке зенита или удалений от нее в зависимости от той или иной широты. Ведь отдельные планеты, подобно Солнцу, имеют свое лето и свою зиму, во время которых они в зависимости от своего положения относительно точки зенита производят более сильное или более слабое излучение. Во всяком случае у нас не вызывает ни малейшего сомнения, что Луна, находясь в созвездии Льва, оказывает более сильное воздействие на земные тела, чем находясь в созвездии Рыб. Дело, конечно, не в том, что Луна, находящаяся в созвездии Льва, действует на сердце, а в созвездии Рыб – на ноги, как об этом болтают. Причина более сильного ее воздействия – ее приближение к точке зенита и к большим звездам, т. е. совершенно то же самое, что происходит и с Солнцем. В-третьих, астрология должна включить и учение об апогеях и перигеях планет, выяснив должным образом, какое действие оказывает сила планеты сама по себе и какова ее зависимость от близости планеты к Земле. Ведь планета в апогее, т. е. в своей высшей точке, более активна сама по себе, в перигее же, т. е. в низшей точке, она способна сильнее влиять на земные тела. В-четвертых, она должна вообще включить все остальные акциденции движения планет, к числу которых относятся ускорения и замедления в движении отдельных планет, продвижения вперед, прекращения движения (stationes), движения назад, сюда же нужно отнести и расстояния от Солнца, вспышки, усиление и ослабление свечения, затмения и т. п., ибо все это в конечном счете теми или иными путями влияет на увеличение и ослабление излучения планет. И вообще все перечисленные четыре пункта относятся к области излучения небесных светил. В-пятых, астрология должна включить в себя все, что так или иначе может раскрыть и показать природу как движущихся, так и неподвижных светил в их сущности и присущей им активности, т. е, исследование их величины, цвета, облика, сверкания и вибрации света, положения относительно полюсов или экватора, определение их созвездий (asterismi), определение того, какие звезды расположены преимущественно группами, какие – поодиночке; какие звезды расположены выше, какие – ниже; какие из неподвижных звезд находятся на путях Солнца и планет, т. е. в пределах пояса Зодиака, а какие – вне его; какая из планет движется быстрее, какая – медленнее; какая планета движется по эклиптике, какая отклоняется от нее; какая планета может двигаться в обратном направлении и какая не может; какая может удаляться на любое расстояние от Солнца, какая всегда находится от него на одинаковом расстоянии; какая движется быстрее в апогее, а какая – в перигее. Наконец, изучение аномалий Марса, отклонений Венеры и удивительных испытаний и претерпеваний, неоднократно наблюдавшихся и на Солнце, и на Венере, и некоторых других вещей. И самое последнее -астрология должна включить в себя и традиционные представления об особой природе и склонностях каждой планеты и неподвижных звезд: в этом вопросе исследователи обнаруживают удивительное согласие, и поэтому не следует легкомысленно отбрасывать такого рода представления, за исключением, разумеется, тех случаев, когда они вступают в явное противоречие с физическими законами. Таким образом, здравая астрология складывается из перечисленных нами разделов, и только на основании этих исследований можно составлять представления о сущности небесных явлений и истолковывать их.

Здравая астрология может быть использована с известным доверием к ней для предсказаний и более осторожно – для обоснования выбора (и то и другое, разумеется, в определенных границах). Можно предсказывать появление комет (что по нашему мнению вполне вероятно) и всякого рода метеоров, разливы, засухи, жару, гололеды, землетрясения, наводнения, извержения вулканов, бури и ливни, различную температуру в течение года, чуму, эпидемии, урожай и неурожай, войны, восстания, расколы, переселения народов, наконец, любые более или менее значительные движения или изменения как природного, так и общественного характера. Такого рода предсказания, хотя и с меньшей долей уверенности, могли бы осуществляться и по отношению к более частным, а иной раз даже и отдельным явлениям, если, выявив сначала общие тенденции такого рода периодов, мы после тщательного или физического, или политического анализа применяли бы их к тем видам или отдельным явлениям, которые более других подвержены подобным влияниям. Так, исходя из предсказаний погоды на целый год можно, например, сделать вывод, что она будет более благоприятна или, наоборот, более пагубна для оливковых деревьев, чем для виноградных лоз, для легочных больных, чем для больных печенью, для монахов, чем для придворных (имея в виду различный образ их жизни и питания); или, зная о том влиянии, которое небесные тела оказывают на жизнь людей, можно сделать вывод о том, что это влияние благоприятно или, наоборот, неблагоприятно для народов, а не для правителей, для ученых и любознательных, а не для мужественных и воинов, для любителей наслаждений, а не для деловых людей и политических деятелей. Примеров такого рода бесчисленное множество, но, как мы уже сказали, такие предсказания требуют не только познания общих тенденций, которое мы получаем из наблюдений над звездами, оказывающими активное воздействие, но также и познания отдельных объектов, испытывающих на себе их воздействие. Но следует полностью отвергать и возможность предсказания выбора, однако здесь следует быть еще более осторожным. Мы знаем, что при посадках деревьев, посевах, прививках наблюдения над фазами Луны имеют немалое значение. И можно привести еще много подобных примеров. Но этот выбор еще больше, чем предсказания, должен регулироваться нашими правилами. При этом следует постоянно иметь в виду, что надежный выбор возможен только в тех случаях, когда сила влияния небесных тел не исчезает внезапно, а действие тел, испытывающих это влияние, подобным же образом не завершается мгновенно; именно так обстоит дело в приведенных нами примерах. Ибо рост Луны не происходит внезапно, точно так же как рост растений. Мысль же о возможности предсказания и выбора точного момента времени должна быть, безусловно, отброшена. Можно привести (вопреки мнению некоторых) немало подобных примеров выбора и в гражданской области. Если же кто-нибудь обвинит нас в том, что мы, в какой-то мере показав, из чего может быть построена эта новая исправленная астрология и какую пользу она может принести, совсем не показали, каким же образом ее можно построить, то он будет неправ, ибо станет требовать от нас наставлений в самой этой науке, чего мы вовсе не обязаны делать. Впрочем, тому, кто обращается к нам с просьбой, мы все же скажем, что существует только четыре способа проложить дорогу к этой науке. Первый – с помощью будущего опыта, второй – с помощью прошлого опыта, затем – путем знакомства с традицией самой науки и, наконец, – путем изучения физических оснований. Что касается будущего опыта, то для того, чтобы накопить здесь достаточно наблюдений, потребуется еще много веков, так что пытаться высказать об этом какое-то мнение было бы напрасной тратой времени. Что же касается прошлого опыта, то он во всяком случае находится уже в распоряжении человечества, хотя использование его – дело очень трудоемкое и требует много времени. Ведь астрологи (если бы они хотели укрепить свой авторитет) могли бы, опираясь на достоверные исторические источники, рассмотреть все более или менее значительные события (как, например, наводнения, эпидемии, сражения, восстания, кончины правителей, если угодно, и т. п.) и изучить, как располагались в то время небесные светила, следуя не тонкостям "тем", а намеченным нами правилам циклов, чтобы установить определенные законы предсказания в том случае, когда удастся обнаружить очевидное соответствие и согласие между собой событий и положений светил. Несколько слов об использовании результатов старой астрологии. Их необходимо очень тщательно проанализировать и, решительно отбросив все, что вступает в очевидное противоречие с физическими основаниями, сохранить и упрочить авторитетом традиции все то, что прекрасно с ними согласуется. Наконец, о самих физических основаниях. Для нашего исследования особенно важны те, которые касаются общих свойств, состояний и стремлений материи, простых и подлинных движений тел. На этих крыльях можно совершенно безопасно подняться к познанию материальных свойств небесных явлений. О здравой астрологии сказано достаточно.

Нужно упомянуть еще об одном фантастическом представлении астрологов помимо тех измышлений, о которых мы говорили с самого начала; впрочем, его обычно выделяют из астрологии и относят к так называемой небесной магии. Это представление основывается на странном измышлении человеческого ума, согласно которому то или иное благоприятное расположение светил будто бы может быть воспринято знаком или печатью (сделанной из металла или какого-нибудь драгоценного камня, подходящего для этой цели) и таким образом будто бы оказывается возможным удержать, как бы поймать на лету счастливое действие данного часа, которое иначе исчезло бы навсегда. Именно поэтому горько жалуется поэт об утрате некогда столь знаменитого в древности искусства:

Погибло дивное кольцо, Олимпа

Впитавшее божественную силу,

И драгоценный камень в скромном блеске

Уж боле не несет ни лика Феба,

Ни лун, кружащихся в высоких сферах ^.

Действительно, римская церковь признает мощи святых и их силу (ибо божественным и нематериальным вещам течение времени не может нанести вреда), но верить в возможность сохранить "небесные мощи", чтобы время, которое уже минуло и как бы умерло, вновь воскресло и продолжалось, – это чистейшее суеверие. Оставим поэтому в стороне все эти разговоры, а то, чего доброго, покажется, что Музы выжили из ума от старости.

Мы считаем, что самым правильным, делением абстрактной физики является ее деление на два раздела: учение о состояниях материи и учение о стремлениях (appetitus) и движениях. Мы бегло перечислим составные части обоих разделов, чтобы из этого перечисления можно было составить подлинную картину абстрактной физики. Состояния материи следующие: сгущенное, разреженное; тяжелое, легкое; горячее, холодное; осязаемое, газообразное; летучее, связанное; определенное, текучее; влажное, сухое; жирное, тощее; твердое, мягкое; ломкое, тягучее; пористое, плотное; живое, безжизненное; простое, пляжное; чистое, содержащее примеси; волокнистое и жилистое; простой структуры или однообразное; подобное, неподобное; обладающее видом и не обладающее видом; органическое, неорганическое; одушевленное, неодушевленное. И этот список можно продолжить и дальше, но мы не будем этого делать. Понятия же "обладающее чувством" и "не обладающее чувством", "наделенное разумом" и "не наделенное разумом" мы относим к учению человеке. Существуют два рода стремлений и движений. Существуют простые движения, заключающие в себе корень всех остальных действий в природе (в зависимости, правда, от тех или иных состояний материи), и движения сложные или произвольные. Эти последние служат основанием существующей философии, которая почти не соприкасается непосредственно с самой природой, а между тем такого рода сложные движения, какими являются рождение, разложение и другие, скорее должны читаться уже неким результатом или суммой простых движений, а не простейшими движениями. Простыми движениями являются: действие антитипии, которое обычно называют стремлением помешать взаимопроникновению; действие сцепления, которое называют стремлением избежать пустоты; движение освобождения, т. е. стремление предотвратить чрезмерное сжатие или растяжение; движение к новому объему, т. е. тенденция к разрежению и сгущению; второе движение сцепления, т. е. стремление к сохранению непрерывности; движение большего собрания, т. е. соединение однородных масс, которое обычно называется естественным движением; движение меньшого собрания, которое обычно называют симпатией и антипатией; движение расположения, т. е. стремление к правильному распределению частей целого уподобление, т. е. стремление размножить свою природу другом теле; побуждение – действие, при котором более мощный агент возбуждает скрытое и уснувшее в другом теле движение; движение печати или запечатление -действие без передачи субстанции от субъекта к объекту; царское движение, т. е. подчинение всех остальных движений господствующему движению; бесконечное движение, т. е. самопроизвольное вращение; колебание (trepidatio), т. е. систолия и диастолия тел, находящихся между выгодным и невыгодным положением; наконец, ^движимое состояние, т. е. страх перец движением, которое также оказывает влияние на множество вещей. Таковы простые формы движения, которые возникают из самих глубин природы. Их усложнение, продолжение, изменение, ограничение, повторение и многообразное соединение образуют сложные формы движения, т. е. суммы движений, которые обычно воспринимаются. Этими знаменитыми суммами движения являются рождение, разрушение, увеличение, уменьшение, изменение, расширение, а также смешение, отделение, превращение (versio). Остаются как своего рода приложения к физике моры движения, а именно: что означает количество или доза в природе; каково значение расстояния, т. е. того, что весьма удачно названо сферой действия, силы или активности ^; что такое ускорение и замедление; что такое большая или меньшая продолжительность; что есть сила и слабость вещи; в чем состоит влияние окружающих вещей? Все это неотъемлемые части подлинной абстрактной физики, ибо она состоит из учений о состояниях материи, о простых движениях, о суммах, или объединениях, движений и о мерах движения. Что касается произвольного движения живых существ, движения, выражающегося в действиях чувств, движения воображения, стремления и желания, движения души, воли и разума, то рассмотрение их мы переносим в разделы, посвященные соответствующим учениям. Однако мы считаем необходимым еще раз напомнить, что в физике изучение всех перечисленных вопросов ограничивается исследованием материальных свойств и действующих причин и эти вопросы будут рассматриваться еще раз в метафизике уже с точки зрения формы и конечной причины.

Мы должны присоединить к физике два важных приложения, которые имеют отношение не столько к самому предмету, сколько к способу его исследования. Это – проблемы естествознания и мнения древних философов. Первое является приложением к изучению природы во всем ее многообразии, второе – к изучению природы в ее единстве. И то и другое необходимо для пробуждения разумного сомнения, составляющего весьма важную сторону всякого научного исследования. Проблемы охватывают сомнения в частных вопросах, мнения философов -сомнения общего характера, касающиеся первоначал вещей и всей системы мира (fabrica). Великолепный пример изложения проблем мы находим в книгах Аристотеля, впрочем, произведения такого рода заслуживают того, чтобы потомки не только хвалили их, но и продолжали их в своих собственных трудах, потому что каждый день неизбежно возникают новые и новые сомнения. Но здесь необходимо высказать одно очень важное предостережение. Выдвижение сомнений приносит двоякую выгоду. Во-первых, сомнение предохраняет философию от ошибок и заблуждений, заставляя не давать оценки и не утверждать того, что еще не вполне ясно (чтобы одна ошибка не породила другую), а воздерживаться от суждения и не выносить окончательного решения. Во-вторых, сомнения, высказанные в научных сочинениях, сразу же становятся своего рода губками, которые постоянно привлекают к себе и впитывают новые достижения науки; и в результате то, что могло бы остаться незамеченным или рассматривалось бы весьма поверхностно, если бы не было подвергнуто сомнению, теперь благодаря сомнению будет рассматриваться серьезно и внимательно. Но эти две выгоды с трудом компенсируют один недостаток, который обязательно разовьется, если ему решительно не помешать. Дело в том, что, если однажды сомнение будет признано справедливым и, так сказать, приобретет силу, немедленно появятся защитники как той, так и другой точки зрения, готовые передать даже потомкам свою страсть к сомнению, так что в результате люди будут употреблять все усилия своего ума скорее на то, чтобы и дальше развивать и поддерживать это сомнение, чем на то, чтобы разрешить его и положить ему конец. Примеры подобного рода в изобилии встречаются и в практике юристов, и в деятельности ученых, у которых вошло в обычай стремиться увековечить раз возникшее сомнение, считая своим долгом не столько утверждать, сколько сомневаться, тогда как единственно законным употреблением человеческого разума является стремление превратить сомнение в твердое знание, а не подвергать сомнению то, что вполне достоверно. Поэтому я считаю, что необходимо создать некий перечень сомнений, т. е. проблем, существующих в науке о природе, и я всячески одобряю такое начинание. Только при этом нужно позаботиться о том, чтобы по мере роста нашего знания (а это, вне всякого сомнения, будет происходить изо дня в день, если только люди последуют нашим наставлениям) полностью разрешенные сомнения вычеркивались из этого списка. Мне бы очень хотелось присоединить к этому перечню еще один, не менее полезный. Поскольку в любом исследовании мы встречаем троякого рода положения: очевидно правильные положения, сомнительные положения, очевидно ложные положения, то было бы в высшей степени полезным присоединить к перечню сомнений перечень ложных мнений и общераспространенных заблуждений, существующих как в естественной истории, так и в теории, для того, чтобы они не приносили больше вреда науке.

Что же касается мнений древних философов, таких, как Пифагор, Филолай, Ксенофан, Анаксагор, Парменид, Левкипп, Демокрит и другие, к которым обычно относятся пренебрежительно и невнимательно, то было бы весьма полезно проявить немножко больше скромности и повнимательнее изучить их. И хотя Аристотель по обычаю турок считает, что он не может царствовать в безопасности, если не уничтожит всех своих братьев ^, однако же тем, кто стремится не к царской власти или роли наставника, а лишь к исследованию и раскрытию истины, не может не представляться весьма полезной возможность рассмотреть собранные вместе разнообразные мнения разных ученых о природе вещей. При этом я совсем не думаю, что из этих и им подобных теорий можно надеяться каким-то образом извлечь некую более точную истину. Ведь точно так же как одни и те же явления, одни и те же вычисления согласуются и с астрономическими принципами Птолемея, и с астрономическими принципами Коперника, так и наш повседневный опыт, которым мы руководствуемся, и внешняя сторона вещей согласуются со множеством различных теорий, а между тем для подлинного исследования истины необходимы совсем иные, строго научные принципы. Аристотель очень удачно сказал, что "маленькие дети, только начинающие еще что-то лепетать, называют матерью любую женщину, а уже потом они научаются узнавать собственную мать" ^. Точно так же и опыт в своем детском состоянии готов называть матерью любую философию, достигнув же зрелого возраста, он признает свою настоящую мать. Будет полезно также познакомиться с разнообразными несогласными друг с другом философскими учениями, с различными толкованиями природы, из которых одно, может быть, ближе к истине в одном вопросе, другое – в другом. Поэтому мне бы хотелось, чтобы было создано тщательно продуманное сочинение о древних философах, включающее сведения, почерпнутые из жизнеописаний древних философов, из сборника Плутарха об их учениях, из цитат у Платона, из полемики Аристотеля, наконец, из разбросанных и случайных упоминаний, встречающихся в других книгах христианских и языческих писателей (Лактанция, Филона, Филострата и др.) ^. Насколько мне известно, такого сочинения до сих пор не существует. Однако следует предупредить о том, чтобы каждая философская система в ее составных частях и в ее развитии излагалась отдельно, а не так, как это сделал Плутарх, перечисляя отдельные названия и сборники. Ведь любая цельная философская система стоит на собственном основании и отдельные ее части взаимно укрепляют и разъясняют друг друга; если же их оторвать одну от другой, они теряют свой смысл и становятся непонятными. Во всяком случае когда я читаю у Тацита о поступках Нерона или Клавдия, совершаемых при определенных обстоятельствах, среди конкретных лиц и событий, то я не вижу в этих поступках ничего, что было бы совершенно невероятным; а когда я читаю о том же самом у Светония Транквилла ^, но в отрывочном изложении, со всякого рода общими местами, вне хронологической последовательности, то эти же поступки представляются мне чем-то чудовищным и невероятным. Совершенно то же самое происходит и с философией, когда в одном случае она излагается как цельная система, а в другом – как разорванная на мелкие куски. Я но исключаю из этого перечня философские взгляды и новейшие теории и учения, например учение Теофраста Парацельса, весьма красноречиво изложенное и сведенное в стройную философскую систему датчанином Северином; или учение Телезия из Козенцы, который, восстановив философию Парменида, обратил оружие перипатетиков против них же самих; или Патриция Венецианского, сублимировавшего туманное учение платоников; или нашего соотечественника Гильберта, пересмотревшего теорию Филолая; или любого другого, если только он окажется достойным упоминания ^'. Поскольку сочинения последних существуют в полном виде, то из них нужно выбрать только самое главное и присоединить к остальным учениям. О физике и ее приложениях сказано достаточно.

Перейдем теперь к метафизике. Мы отнесли к ней ^ исследование формальных и конечных причин. Это могло бы показаться бесполезным в той мере, в какой это относится к формам, поскольку уже давно укрепилось твердое мнение, что никакие человеческие усилия не в состоянии раскрыть сущностные формы вещей или их истинные отличительные признаки. А между тем это мнение подтверждает наше убеждение, что нахождение форм является наиболее достойной исследования областью во всей науке. Что же касается возможности открытия, то существуют, конечно, неумные и ленивые путешественники, которые, видя перед собой только море и небо, считают, что впереди вообще нет никакой земли. Но в то же время прекрасно известно, что Платон, созерцая весь мир с высоты своего гения, как с высокой скалы, в своем учении об идеях уже видел, что формы являются истинным объектом науки, хотя он и не сумел воспользоваться плодами этого в высшей степени правильного положения, поскольку рассматривал и воспринимал формы как нечто совершенно отвлеченное от материи и не детерминированное ею. Именно по этой причине он свернул с правильного пути и обратился к теологическим спекуляциям, что наложило отпечаток на всю его естественную философию и испортило ее. Поэтому если мы внимательно, серьезно и искренне обратимся к действию и практике, то без большого труда сможем в результате исследований достичь знания того, что собой представляют те формы, познание которых могло бы удивительным образом обогатить и облагодетельствовать человечество. Ведь формы субстанций (за исключением только человека, о котором Писание говорит: "Он создал человека из глины земной и вдохнул в облик его дыхание жизни", а не так, как об остальных видах: "Пусть произведут воды..."; "Пусть произведет земля...") ^, я повторяю, виды всех существ (поскольку теперь число их значительно увеличилось благодаря скрещиваниям и пересадкам) так перепутались и усложнились, что либо вообще не имеет смысла исследовать их, либо следует на время отложить настоящее их исследование и приняться за него только после того, как будут открыты и исследованы более простые по своей природе формы. Ведь было бы нелегко и совершенно бесполезно исследовать форму того звука, который образует какое-нибудь слово, так как сложением и перестановкой букв можно образовывать бесконечное множество слов; исследовать же форму звука, который выражается какой-нибудь простой буквой (т. е. исследовать характер артикуляции данного звука), – это вполне доступно и даже легко; а как только мы познаем эти формы букв, они тотчас же приведут нас к познанию форм слов. Точно так же, кто станет тратить усилия на исследование формы льва, дуба, золота или даже воды или воздуха? Исследование же формы плотного, разреженного, горячего, холодного, тяжелого, легкого, осязаемого, газообразного, летучего, связанного и тому подобных состояний и движений, перечисленных нами в значительной мере, когда мы говорили об изучении физики, и обычно называемых формами первого класса, которые (подобно буквам алфавита) не так уж многочисленны, однако составляют сущности и формы всех субстанций, – такое исследование, повторяю, и есть именно то, что мы пытаемся сделать и что составляет и определяет ту часть метафизики, которую мы сейчас рассматриваем. Это, однако, не мешает и физике, как об этом уже было сказано, заниматься исследованием тех же самых свойств и состояний, но только с точки зрения преходящих причин. Например, если будет идти речь о причине белизны снега или пены, то правильным будет определение, что это тонкая смесь воздуха и воды. Но это еще очень далеко от того, чтобы быть формой белизны, так как воздух, смешанный со стеклянным порошком, точно так же создает белизну, не чуть не хуже, чем при соединении с водой. Это лишь действующая причина, которая есть не что иное, как носитель (vehiculum) формы. Но если тот же вопрос будет исследовать метафизика, то ответ будет приблизительно следующий: два прозрачных тела, равномерно смешанные между собой в мельчайших частях в простом порядке, создают белизну. Я считаю, что эта часть метафизики не получила еще необходимого развития. И это неудивительно, потому что с помощью того метода исследования, которым пользуются до сих пор, никогда не удастся проникнуть в формы вещей. Корень этого зла, как, впрочем, и всех остальных зол, состоит в том, что люди, как правило, и слишком поспешно, и слишком далеко уходят от осмысления практического опыта и конкретных фактов и вещей, целиком погружаясь в свои чисто умозрительные размышления.