Текст книги "Посредник"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Куинн предупредил Саманту, что ей придется дожидаться его возвращения либо в номере, либо в машине, припаркованной за два квартала на Фалькон-рю. Саманта предпочла остаться в машине – и, несмотря на поднятые стекла, получила несколько недвусмысленных предложений.

Куинн медленно потягивал пиво, наблюдая из угла бара за наплывом посетителей, мельканием лиц. Большинство клиентов составляли приезжие. На левой руке у Куинна красовалась наколка: черная паутина с ярко-красным пауком в центре. Рисунок был выполнен тушью, купленной в художественном магазине, и слегка размазан, для придания ему давнего вида. Всю ночь Куинн зорко вглядывался в руки посетителей, но безуспешно.

Пройдя по двум улочкам – Гюйтстраат и Паули-плейн – и не пропустив ни одного заведения, Куинн вернулся на Шипперстраат и начал все сначала. Девушки думали, что он выбирает себе подругу, но никак не может решиться. Мужчины не обращали на него внимания: из них редко кто подолгу сидел на одном месте. Какой-то бармен, увидев его в третий раз, подмигнул с ухмылкой:

– Что, парень, не везет тебе?

Бармен был прав, хотя совсем в другом смысле. Ночь прошла впустую. Когда Куинн открыл дверцу машины, уже светало. Саманта дремала. Двигатель был включен, чтобы сохранить тепло.

– Что будем делать? – спросила она по дороге в отель.

– Ужинать, спать, а завтра – то же самое.

Утро они провели в постели. Саманта выказала особую пылкость, заподозрив Куинна в том, что он не остался равнодушен к прелестям уличных дев. О них Куинн думал меньше всего, но разочаровывать Саманту не стал.

В тот же день в Хьюстоне Сайрус Миллер принял у себя Питера Кобба по его просьбе.

– Я выхожу из игры! – волнуясь, заявил Кобб. – Все это зашло слишком далеко. Смерть мальчика – нет, это чудовищно! Мои партнеры того же мнения. Сайрус, вы обещали: ничего такого не будет. Вы говорили, одного лишь похищения окажется достаточно для… чтобы изменить ситуацию. Нам и в голову не приходило, что мальчик погибнет! А как эти изверги обошлись с ним – это просто ужасно… это против всяких законов морали…

Миллер вышел из-за стола. Глаза его сверкнули.

– Не тебе рассуждать тут о морали, молокосос! Молчи лучше. Я тоже этого не хотел, однако все мы предвидели, что и такое может случиться. И ты в том числе, Питер Кобб! Бог тебе судья – но ты тоже об этом знал! Чему быть, того не миновать. Не ты, а я молил Господа о напутствии. Не ты, а я ночи напролет молился на коленях за этого юношу.

Миллер возвысил голос:

– И Господь внял мне, о брат мой; и сказал мне Господь: лучше одному ягненку пойти на заклание, нежели всему стаду погибнуть. Не об участи одного только человека говорим мы, Кобб. Речь идет о спокойствии, о выживании и благоденствии всего народа Америки. И сказал мне Г осподь: быть посему. Богопротивного коммуниста, воссевшего в Вашингтоне, надлежит обуздать – прежде чем он разрушит храм Всевышнего, а храм Всевышнего – это вся наша нация. Возвращайся к себе, Питер Кобб. Возвращайся и перекуй орала на мечи, ибо мы оружием должны защитить свой народ и сокрушить московских антихристов. И держи язык за зубами, Питер Кобб! Не смей рассуждать о морали: так рассудил Господь, такова воля Его – и так Он наставил меня.

Питер Кобб вышел от Миллера совершенно сломленным.

Нелегкий разговор предстоял в тот день и Михаилу Сергеевичу Горбачеву. На длинном столе в комнате для совещаний, занимавшем едва ли не половину помещения, были разложены западные газеты с крупно набранными сенсационными заголовками. Перевод министерства иностранных дел давался на приколотых к статьям листках, фотографии говорили сами за себя.

Не требовала перевода и другая кипа бумаг – донесения посольств и консульств из разных частей света, сообщения собственных корреспондентов, журналистов. Антисоветские демонстрации бурлили даже в странах-сателлитах восточноевропейского блока. Категорические и вполне чистосердечные опровержения Москвы не оказывали ни малейшего действия.

Природный русский, закаленный многолетним опытом партийный аппаратчик, Михаил Горбачев отлично понимал, что такое реальная политика и как она делается. Ему ли было не знать об отделе, учрежденном Кремлем для распространения заведомой дезинформации? Или о целом управлении КГБ, занятом исключительно разжиганием антизападных настроений посредством одурачивания умов тщательно обдуманной ложью или, того хуже, еще более опасной полуправдой? Но в данном случае подобное объяснение выглядело невероятным.

Назначенной встречи Горбачев дожидался с особым нетерпением. Ради нее пришлось отложить намеченную на уик-энд утиную охоту на северных озерах, забыть о вкусе грузинских приправ на свежем воздухе – любимые увлечения генсека в часы отдыха.

Посетитель явился, едва пробило полночь.

Кто-кто, а генеральный секретарь КПСС едва ли мог считать общество председателя КГБ желанной сердцу компанией, однако выражение холодной жестокости, застывшее на лице генерал-полковника Владимира Крючкова, внушало Горбачеву подлинную антипатию.

Да, три года назад он поддержал кандидатуру Крючкова, тогда первого заместителя председателя КГБ, при выдвижении на пост председателя – после того, как удалось отправить в отставку Чебрикова, которого он считал давним своим противником. Выбирать, собственно, не приходилось. Пост должен был занять один из четырех заместителей, и юридическое образование Крючкова показалось достаточно веским доводом в его пользу. С тех пор, однако, генсеку пришлось пересмотреть свое прежнее мнение.

Горбачев отдавал себе отчет в том, что, вероятно, слишком уж увлекся стремлением превратить СССР в «социалистическое правовое государство», в котором безраздельно торжествовал бы закон – по старым кремлевским понятиям, чисто буржуазное измышление. Тогда, в первых числах октября 1988 года, время выдалось жаркое: он неожиданно созвал внеочередной пленум Центрального Комитета и устроил соперникам «ночь длинных ножей». Кое-что в спешке он, видимо, не предусмотрел. Например, упустил некоторые подробности биографии Крючкова.

При Сталине Крючков работал в аппарате государственной прокуратуры: в подобном учреждении людям щепетильным места не оставалось. Был причастен к кровавому подавлению венгерского восстания в 1956 году. В КГБ попал в 1967-м. Именно в Венгрии Крючков встретился с Андроповым, возглавлявшим это ведомство на протяжении пятнадцати лет. Андропов назначил своим преемником Чебрикова. И не кто иной, как Чебриков, вверил Крючкову руководство отделом разведывательной службы за рубежом – Первым главным управлением. Возможно, генеральный секретарь и недооценил силу преемственности.

Генсек вгляделся в лицо Крючкова: высокий выпуклый лоб, седые виски, угрюмо оттянутые вниз углы рта, леденящий взгляд. Горбачеву подумалось вдруг, что вот этот человек может, в конце концов, бросить ему решающий вызов.

Горбачев обошел стол и обменялся с вошедшим сухим, но крепким рукопожатием. Как всегда при разговоре, он пристально смотрел собеседнику в глаза, словно пытаясь уловить признаки неуверенности или неискренности. И, в отличие от большинства своих предшественников, оставался доволен, если ничего подобного не обнаруживал. Жестом он показал на груду бумаг. Генерал молча кивнул. Все это было ему известно, и даже больше. Прямого взгляда Горбачева он избегал.

– Давайте коротко, – сказал Горбачев. – Что они там говорят, мы знаем. Опровержения продолжаем давать. Ложь необходимо разоблачить. Но откуда она взялась? На чем основана?

Крючков брезгливо отодвинул от себя газеты. Когда-то он был резидентом КГБ в Нью-Йорке и продолжал испытывать к Америке ненависть.

– Товарищ генеральный секретарь! Очевидно, печать исходит из отчета британских специалистов, проводивших посмертную экспертизу. Либо отчет преднамеренно искажает факты, либо кому-то понадобилось его подправить в нужном духе. Подозреваю, что воду мутят американцы.

Горбачев вновь обошел стол и сел на свое место. Вопросительно глядя на Крючкова, он спросил медленно, словно затруднялся в подборе слов:

– Скажите… есть ли в этом обвинении, пусть с оговорками… хоть какая-то доля правды?

Владимира Крючкова подобное предположение, казалось, оглушило. Да, в его организации существовал специальный отдел, где разрабатывались и изготовлялись изощренно дьявольские приспособления для убийства, средства устранения неугодных от активной деятельности. Но к происшедшему это никак не относилось. Он наверняка знал, что к спрятанной в поясе Саймона Кормака бомбе вверенное ему ведомство касательства не имело.

– Нет, товарищ генеральный секретарь! – твердо сказал Крючков. – Ни малейшей доли правды в этом обвинении нет.

Г орбачев подался вперед и постучал пальцем по блокноту.

– Этот вопрос необходимо окончательно выяснить, – не терпящим возражений тоном подытожил он. – Делайте что хотите, примите любые меры, но ответ должен быть найден.

Генерал молча кивнул и направился к дверям. Генсек долго смотрел ему вслед. В Нантакетском договоре, само существование которого внезапно оказалось под сомнением, он нуждался гораздо острее, нежели о том подозревали в Белом доме. Без договора перед обороной страны неотвратимо маячил грозный призрак невидимого бомбардировщика «Стеле Б-2». Без договора генсек не мог избавиться от кошмарной необходимости изыскать 300 миллиардов рублей для модернизации системы противовоздушной обороны. Изыскать, пока запасы нефти еще не исчерпаны.

Куинн встретился с тем, кого искал, только на третьи сутки, в невзрачной забегаловке «Монтана» на Оуд-Маннстраат. Это был плотный, коренастый человек с оттопыренными ушами и широким приплюснутым носом боксера. Он сидел у края стойки с мрачным видом. Никто с ним не заговаривал.

В правой руке – кружка пива, в левой – сигарета-самокрутка. На тыльной стороне ладони ясно различался красный паук в центре паутины. Куинн прошелся вдоль стойки, потом сел на стул чуть поодаль.

Сосед бегло оглядел Куинна и отвернулся. Прошло минут десять. Незнакомец скрутил новую сигарету. Куинн дал ему прикурить. Тот молча кивнул, явно не желая вступать в разговор.

Куинн перехватил взгляд бармена и глазами указал на свой стакан. Бармен выставил еще одну бутылку. Куинн с вопросительным жестом обратился к соседу. Незнакомец кивнул и, порывшись в карманах, сам заплатил за выпивку.

Куинн старался не выказать досады. Видать, орешек крепкий. Бывший вояка стал завсегдатаем кабаков – скорей всего, мелким жуликом. Похоже, даже в сутенеры не сумел выбиться. По-французски он едва ли объясняется, да с таким и не разговоришься. Однако две приметы – подходящий возраст (под пятьдесят) и татуировка – побуждали к действию.

Куинн вышел из бара и направился к машине, стоявшей за углом. Коротко объяснил Саманте, что ей надлежит делать.

– В своем ли вы уме, мистер Куинн? – ледяным тоном осведомилась Саманта. И, улыбнувшись, добавила – Вы, кажется, запамятовали, мистер Куинн, что я – дочь проповедника из Роккасла!

Куинн вернулся на свое место у стойки. Минут пять спустя появилась Саманта – в коротко поддернутой юбке и тонком свитере, туго обтянувшем на редкость пышную (благодаря пачкам косметических салфеток) грудь. Покачивая бедрами, она приблизилась к стойке и заняла стул между Куинном и незнакомцем. Тот уставился на нее. Все присутствующие тоже повернулись в ее сторону. Куинн не пошевелился.

Саманта наклонилась к нему и чмокнула в щеку, потом в ухо. Он по-прежнему не обращал на нее внимания. Пропойца сидел с опущенной головой, изредка поглядывая на обольстительную грудь соседки. Бармен с выжидательной усмешкой остановился напротив Саманты.

– Виски, – бросила она. Слово, известное во всем мире без перевода. По выговору национальность не определишь. Бармен спросил по-фламандски, добавить ли кусочек льда. Саманта не поняла, но радостно закивала. С бокалом в руке повернулась к Куинну, однако тот недовольно отстранился. Пожав плечами, она потянулась к пропойце. Тот, не без удивления, принял приглашение выпить вместе.

Явно стараясь завлечь соседа, она кокетливо облизала кончиком языка ярко накрашенные губы. Пропойца ухмыльнулся, показав выбитый зуб. Саманта без промедления обняла его и впилась крепким поцелуем в губы.

Резким толчком Куинн сбросил ее со стула на пол, посыпанный опилками, выпрямился и схватил незнакомца за ворот.

– Сволочь паршивая! Ты чего к моей девчонке вяжешься? – нетрезвым голосом заревел он по-французски и, не дожидаясь ответа, нанес противнику удар в челюсть. Тот рухнул навзничь.

Побарахтавшись на опилках, ветеран сумел, однако, подняться и бросился на Куинна с кулаками. Саманта, как ей было велено, поспешно выскочила за дверь. Бармен торопливо набрал номер полиции – 101 – и назвал адрес.

По ночам этот район города патрулируется особенно усердно. Белая «сьерра» с голубой надписью «POLITIE» на борту прибыла через четыре минуты. Из нее выскочили двое полицейских, и еще двое – из тут же подъехавшей второй машины.

Поистине удивительно, какой разгром могут устроить в баре два опытных бойца за столь короткое время. Куинн знал, что легко справится с противником, отяжелевшим от сигарет и выпивки. Однако, поощрения ради, позволил ему сделать несколько успешных ударов по ребрам, после чего охладил пыл соперника мощным боковым под ложечку. Исход поединка казался предрешенным, но Куинн пришел партнеру на помощь, войдя с ним в клинч.

Сцепившись в медвежьем объятии и сокрушая все на своем пути, соперники катались по полу среди беспорядочно раскиданных сломанных стульев, перевернутых столов и битой посуды.

По прибытии полиции возмутители спокойствия были немедленно арестованы и доставлены в ближайший участок на Блинденстраат, под опеку дежурного сержанта Ван Маэса. Бармен тем временем подсчитал убытки. Задерживать занятого человека не было необходимости. Полицейские скостили названную им цифру вдвое и оформили соответствующий протокол.

Драчунов в полиции на Блинденстраат всегда помещают отдельно друг от друга. Сержант Ван Маэс втолкнул пропойцу, хорошо известного ему склонностью к воинственным стычкам, в пустую wachtkamer{Камера предварительного заключения (голл.).}. Куинн остался сидеть на жесткой скамье перед столом дежурного.

– Так вы американец? – спросил Ban Маэс, разглядывая его паспорт. – Не следовало бы вам ввязываться в драки, мистер Куинн. Этого Кюйпера мы знаем: от него только и жди неприятностей. На этот раз ему не поздоровится. Он ведь ударил вас первым?

Куинн покачал головой.

– Нет, начал драку я.

Ван Маэс вчитался в заявление бармена и хмыкнул.

– Ja{Да (голл.).}, по свидетельству бармена, виноваты оба. Жаль, жаль… Я должен задержать также и вас. Утром вы явитесь в магистрат. Ввиду нанесенного владельцу бара ущерба.

С бумажной волокитой связываться не хотелось. Поэтому сержант Ван Маэс и ободрился, когда в пять утра в помещение впорхнула очаровательная американка в строгом деловом костюме и выразила готовность внести денежную компенсацию.

– Вы согласны уплатить половину указанной сумму?

– Уплати за все, – буркнул Куинн, не поднимая головы.

– Вы платите и за Кюйпера, мистер Куинн? Да ведь у него полно судимостей. Правонарушения, правда, мелкие, но начал он еще мальчишкой.

– Заплати и за него, – повторил Куинн, обращаясь к Саманте. Саманта передала деньги сержанту.

– Итак, мы в расчете… Есть ли против нас еще какие-то обвинения, сержант?

– Все в порядке. Можете быть свободны.

– И он тоже? – Куинн показал в сторону камеры, из-за стеклянной двери которой слышался храп Кюйпера.

– Вы хотите уйти вместе?

– Ну конечно! Мы же с ним приятели.

Сержант удивленно приподнял бровь, но возражать не стал. Растолкав Кюйпера, он объяснил ему, что американец за него расплатился. В противном случае отсиживаться бы ему под замком неделю. А теперь может катиться на все четыре стороны. Американская леди тем временем уже исчезла. Куинн, бережно поддерживая Кюйпера, повел его к выходу. Сержант Ван Маэс облегченно вздохнул.

В небольшом лондонском ресторанчике скромно обедали два человека. Раньше они не встречались, но знали друг друга в лицо по фотографиям. Знали и о том, каков род занятий каждого. Всякий, кому вздумалось бы пуститься в расспросы, мог выяснить, что англичанин служит чиновником в министерстве иностранных дел, а его собеседник занимает должность помощника атташе по вопросам культуры при советском посольстве.

Никакие источники не помогли бы установить, что чиновник из Форин офис на самом деле являлся заместителем главы советского отдела британской секретной разведывательной службы, а человек, устраивающий гастроли грузинского народного хора, был помощником резидента КГБ при дипломатическом представительстве. Встреча их состоялась с ведома и одобрения обоих правительств. Глава Интеллидженс сервис дал свое согласие только после длительных размышлений. Инициатива встречи исходила от русских, и цель ее представлялась вполне определенной.

Тарелки с остатками бараньих котлет исчезли со стола, и в ожидании кофе русский решился наконец задать свой вопрос.

– Боюсь, что так, Виталий Иванович, – серьезно ответил его собеседник. Он вкратце изложил основные выводы, сделанные в отчете доктором Барнардом. Виталий Иванович изменился в лице.

– Немыслимо! – едва выговорил он. – Опровержения моего правительства полностью соответствуют действительности. Это – чистая правда, от первого слова до последнего.

Британский агент промолчал. Он мог бы добавить, что, если изолгавшемуся случится сказать правду, на доверие слушателей рассчитывать не приходится. Вместо этого он вытащил из нагрудного кармана фотографию и передал собеседнику.

Тот увидел на снимке многократно увеличенное изображение мини-детонатора из Байконура.

– Это нашли при вскрытии?

Англичанин кивнул.

– Да, внутри осколка кости, засевшего в селезенке.

– Я неважно разбираюсь в технике, – признался русский. – Можно это взять в собой?

– Разумеется. Снимок сделан специально для вас.

Вздохнув, Виталий Иванович в свою очередь протянул англичанину клочок бумаги с лондонским адресом. Сотрудник Интеллидженс сервис недоуменно повертел его в руках.

– Небольшой ответный жест, – пояснил Виталий Иванович. – Результат наших наблюдений.

На этом собеседники расстались. Спустя четыре часа отряд специальной службы Департамента уголовного розыска совместно с подразделением по борьбе с террористами совершили налет на особняк близ Милл-Хилл. Было арестовано четыре члена боевого отряда Ирландской республиканской армии и изъята взрывчатка, годная для организации десятка новых террористических актов в столице Великобритании.

Куинн предложил Кюйперу зайти в какой-нибудь бар и пропустить стаканчик по случаю освобождения. На этот раз возражений не последовало. На нового знакомца Кюйпер обиды не затаил: потасовка в баре даже несколько развеяла его мрачность. Да и штраф платить не пришлось. После вчерашнего не мешало и опохмелиться – тем более за чужой счет.

Кюйпер говорил по-французски медленно, с трудом подбирая слова, но объяснялся вполне сносно. На слух он понимал гораздо больше. Куинн назвался Жаком Дегельдром, выдав себя за французского подданного бельгийского происхождения, многие годы плававшего на судах французского торгового флота.

За второй кружкой пива Кюйпер заметил знак на руке Куинна и с гордостью продемонстрировал свой.

– То-то славные были деньки, верно?

Куинн подмигнул. Кюйпер довольно закряхтел в ответ.

– Да уж, голов тогда проломили порядочно. Ты когда вступил в организацию?

– В шестьдесят втором, в Конго.

Кюйпер наморщил лоб, пытаясь сообразить, как можно было стать членом бельгийской организации, находясь в Конго. Куинн склонился к нему с заговорщическим видом.

– Воевал там с шестьдесят второго по шестьдесят седьмой, – доверительно сообщил Куинн. – Вместе со Шраммом и Вотье. Тогда там были одни бельгийцы. В основном фламандцы. Лучшие в мире солдаты.

Замечание польстило Кюйперу. Он важно покивал головой в знак согласия.

– Задали же мы жару этим черномазым!

Куинн стукнул по столу кулаком. Это восклицание понравилось Кюйперу еще больше.

– Я сам туда собирался. – Кюйпер явно сожалел, что ему не довелось расправиться с африканцами. – Тюряга чертова помешала.

Куинн заказал еще по кружке пива, уже седьмой.

– Мой лучший дружок отсюда, из этих краев, – продолжал Куинн. – С такой наколкой там было четверо. Но все они ему и в подметки не годились. Как-то мы отправились в город, разыскали татуировщика. Говорят мне: ты, мол, выдержал все испытания – можешь вступать в наше общество. Да ты, поди, его помнишь… Большой Поль.

Кюйпер долго молчал, сдвинув брови, потом покачал головой.

– Какой Поль?

– Да никак, черт побери, не припомню. Нам было но двадцать тогда. Столько воды утекло… Мы звали его просто – Большой Поль. Здоровенный такой лоб. Плечи – во! Что твой шкаф. Как же его фамилия… ах ты черт!

Лицо Кюйпера прояснилось.

– Помню такого, помню, – проговорил он. – Да, парень что надо. И кулаки у него крепкие. Но ему пришлось драпать. Легавые его чуть не сцапали. Он и намылился в Африку. А то сидеть бы ему за изнасилование. Постой-ка… Да. Марше! Точно, Поль Марше.

– Aга-ага! – поддакнул Куинн. – Старина Поль, он самый.

Стив Пайл, главный управляющий Инвестиционного банка Саудовской Аравии в Эр-Рияде, получил письмо от Энди Ланга через десять дней после отправки. Читал он его в офисе, один, с трясущимися от волнения руками. Жизнь превращалась в кошмар.

Он знал, что новые данные в банковском компьютере выдержат проверку электроникой: полковник выказал гениальную сноровку, однако… Если что-нибудь случится с министром, принцем Абдулом? А если министерство проведет апрельскую ревизию, но принц откажется подтвердить, что санкционировал увеличение фонда? Он, Стив Пайл, располагает только честным словом полковника…

Он попытался связаться с полковником Истерхаусом по телефону, но тщетно. Полковник (этого Пайл не знал) уехал на север: там, в гористой местности близ Хаиля, он совещался с имамом шиитов. Тот пребывал в неколебимом убеждении, что отмечен десницей Аллаха и носит туфли Пророка. Пайл дозвонился до полковника только через три дня.

Куинн накачивал Кюйпера пивом до полудня. Действовать следовало осторожно. Если выпивки оказывалось недостаточно, Кюйпер снова замыкался в себе, стараясь придержать язык, а стоило ему чуть-чуть перебрать – отключался напрочь.

– Я потерял его из виду в шестьдесят седьмом. – Куинн продолжал свой нескончаемый рассказ о незабвенном дружке. – Когда нам, наемникам, пришлось туго, я ушел из армии. Но он-то вон не наладился, готов об заклад биться. Поди, кончил жизнь в какой-нибудь придорожной канаве…

Кюйпер приглушенно фыркнул и прилежно поводил перед носом указательным пальцем: дескать, ищи дураков.

– Из армии Поль ушел, – кое-как выговорил он, растянув рот в ухмылке. – Он вернулся сюда.

– В Бельгию?

– Ну… – Кюйпер икнул. – Году в шестьдесят восьмом. Меня как раз тогда выпустили. Видел его собственными глазами.

Двадцать три года прошло, подумал Куинн. Ищи теперь, свищи…

– Неплохо бы с Полем посидеть за бутылочкой, вспомнить былые деньки, – задумчиво произнес Куинн.

Кюйпер помотал головой.

– Не выйдет, – заплетающимся языком пробормотал он. – Он исчез. А как же иначе? Полиция бы до него так и так добралась. Но я слышал… не так давно… будто он работает в увеселительном парке… где-то на юге.

Тут Кюйпер уронил голову на стол и захрапел. Куинн нетвердой походкой вернулся в отель. Ему тоже до смерти хотелось спать.

– Пора и тебе отрабатывать свой хлеб, – сказал он Саманте. – Сходи-ка в бюро по туризму и узнай о том, какие есть увеселительные парки, заведения с аттракционами и все прочее в этом роде. На юге Бельгии.

Он лег в постель в шесть и проспал чуть ли не полсуток.

– Есть два подходящих парка, – сообщила ему Саманта за завтраком. – Первый – «Белльверде» на окраине Ипра, недалеко от французской границы. Второй – «Валиби», близ Вавра, это к югу от Брюсселя. У меня есть рекламные проспекты.

– Не думаю, чтобы в них упоминалось о наличии в штате бывшего конголезского наемника, – заметил Куинн, – Этот кретин сказал «на юге». Проверим сначала «Валиби».

Спустя час они собрались в дорогу. Путь лежал через Мехелен на юг, затем, минуя Брюссель в объезд, снова на юг по автостраде Е40 к Вавру. Вскоре они увидели дорожный указатель.

Датский увеселительный парк был, конечно, закрыт. Опустевшие аттракционы зимой выглядят плачевно. И здесь царила заброшенность: электромобили были укутаны холщовыми покрывалами, павильоны продувал холодный ветер, по перекладинам американских гор моросил дождь, а в пещеру Али-Бабы залетали пожелтевшие мокрые листья. Из-за плохой погоды даже ремонтные работы были приостановлены. Никого из администрации на месте не оказалось. Пришлось уйти ни с чем и отогреваться в кафе за поворотом дороги.

– Что будем делать? – спросила Саманта.

– Навестим самого мистера Ван Эйка, – ответил Куинн, листая телефонный справочник.

Жизнерадостное лицо директора парка Берти Ван Энка широко улыбалось с обложки рекламного проспекта. Поскольку фамилию он носил фламандскую, а Вавр находится в области, где говорят по-французски, в справочнике оказалось только три Ван Эйка. Один из них – Альберт. Берти… Живет за городом. Передохнув, Куинн и Саманта снова сели в автомобиль. Дорогу пришлось спрашивать несколько раз.

Наконец они подъехали к уютному домику, стоявшему па дороге Шемен-де-Шаррон. Дверь открыла хозяйка. На ее зов явился супруг, в джемпере и шлепанцах. Из глубины комнат доносился голос спортивного комментатора.

Занимаясь туристским бизнесом, Ван Эйк прекрасно владел тремя языками. Безошибочно распознав в посетителях американцев, он обратился к ним по-английски:

– Да, я Ван Эйк. Чем могу служить?

– Видите ли, сэр… Я надеюсь, вы нам сумеете помочь, – начал Куинн. Он снова вошел в образ американца-простака, который так выручил его в отеле «Блэквуд». – Мы с женой, знаете ли, приехали сюда в Бельгию поискать родичей. Прадед мой по материнской линии – он сам из Бельгии, и наверняка дальняя родня живет здесь, и я подумал: вот здорово было бы кого-нибудь найти, а потом вернуться в Штаты и рассказать семье…

Из телевизора донесся взрыв ликования. Лицо Ван Эйка омрачилось. Бельгийские футбольные лидеры, команда «Турне», играли сегодня с французскими чемпионами командой «Сент-Этьенн». Решающий матч…

– Дело в том, что у меня нет родственников в Америке… – заторопился Ван Эйк.

– Нет, сэр, вы меня не так поняли. В Антверпене мне сказали, будто племянник моей матери работает здесь в парке, на аттракционах… Зовут его Поль Марше.

Ван Эйк наморщил лоб, покачал головой.

– Нет, сэр. Я знаю всех своих работников. Такого у меня в штате нет.

– Огромный, знаете ли, парень. Прозвище – Большой Поль. Ростом под потолок, грудь колесом, на левой руке татуировка…

– Ja, ja, только это не Марше. Поль Лефорт, вы хотите сказать?

– Может быть, и так, – поправился Куинн. – Помнится, его мать, сестра моей мамочки, выходила замуж два раза, и, наверное, он сменил фамилию. А где он живет – вы случайно не знаете?

– Минутку.

Берти Ван Эйк вручил им клочок бумаги с адресом и бросился досматривать матч. Бельгийцы забили гол, а он упустил такой момент!

На обратном пути в Вавр Саманта прыснула:

– В жизни не видывала более чудовищной карикатуры на тупоголового американского туриста!

Куинн усмехнулся:

– А подействовало безотказно, так ведь?

Уже темнело, когда они подъехали к пансиону мадам Гарнье, поблизости от вокзала. Владелица – сухощавая старушка – тотчас объявила Куинну, что свободных комнат у нее нет. Но, узнав о цели визита – повидаться со старым другом, смягчилась. Тем более что по произношению приняла Куинна за чистокровного француза.

– Увы, месье, вашего приятеля сейчас нет. Он на работе.

– В парке «Валиби»?

– О да, конечно же. Скоро зима, и он занимается ремонтом. Чинит механизм чертова колеса.

Куинн по-галльски экспансивно всплеснул руками.

– Ну что ты будешь делать! – жалобно воскликнул он. – Никак не могу его поймать. Месяц назад приезжал в парк, а мне сказали, что он в отпуске.

– В отпуске? Что вы, месье! Его бедная мать умерла. После долгой болезни. Он ухаживал за ней до самого конца. В Антверпене.

Так вот как этот негодяй объяснил свое отсутствие! Половину сентября и весь октябрь его тут не было. Где он пропадал, нам лучше знать, подумал Куинн, но вслух рассыпался в благодарностях и с сияющим видом откланялся.

Снова, спустя шесть часов, они очутились в пустующем парке. Теперь, в темноте, он казался городом призраков. Куинн вскарабкался на забор и помог перебраться Саманте. На бархатном фоне ночного неба темнело чертово колесо самое высокое в парке сооружение. Они прошли мимо разобранной карусели: деревянных коней готовились убрать на хранение; прошли мимо покосившейся стойки, где летом продавали горячие сосиски. Чертово колесо маячило высоко над головами.

– Подожди здесь, – шепнул Куинн. Оставив Саманту в тени, он приблизился к опорам сооружения и негромко позвал:

– Лефорт!

Никто не откликнулся.

Двойные сиденья были плотно окутаны парусиной для защиты от непогоды. Вокруг – пусто. Возможно, Лефорт, завидев их, куда-то спрятался. Куинн огляделся.

Направо от аттракциона стояла зеленая будка механика, где помещался электрический мотор. Наверху имелась смотровая кабина, выкрашенная в желтый цвет. Толкнув незапертую дверь, Куинн вошел внутрь. Генератор не работал, однако, потрогав его, Куинн ощутил тепло.

Взобравшись в кабину, Куинн включил над пультом контрольную лампочку, присмотрелся к кнопкам и щелкнул тумблером. Снизу послышалось ровное гудение мотора. Куинн перевел рычаг – и гигантская махина пришла в движение. Куинн нажал еще одну кнопку – площадка вокруг колеса осветилась прожектором.

Куинн покинул будку и остановился у сооружения. Колесо с легким скрипом вращалось, сиденья подрагивали на весу. Саманта подошла ближе.

– Что ты собираешься делать?

– В будке валяется пустой парусиновый чехол, – не оборачиваясь, ответил Куинн.

Сиденье, находившееся на самом верху, приближалось теперь к ним. Одинокого пассажира путешествие явно не радовало.

Человек лежал на спине, занимая своим могучим телом почти все пространство, рассчитанное на двоих. Рука с татуировкой бессильно свесилась набок, голова уперлась в бортик сиденья, невидящие глаза смотрели в ночное небо. Рот был слегка приоткрыт, тускло блестели почерневшие от никотина зубы. Посреди лба темнело пулевое отверстие со следами ожога по краям. Миновав нижний уровень, сиденье вновь начало медленно подниматься ввысь.

Куинн вернулся в будку и вырубил ток. Единственный пассажир чертова колеса, вознесенный во тьму, застыл на прежнем месте. Там его долго никто не увидит. Куинн выключил прожектор, погасил лампочку, сунул подальше парусиновый чехол, тщательно запер все двери и бросил ключи в декоративный пруд. Лицо его выражало невеселое раздумье. У растерянной, побледневшей Саманты не находилось слов.