Текст книги "Княжеские трапезы"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Похоже было, что свою речь Розина приготовила заранее: для связного рассказа ей требовалась путеводная нить.

– Начать нужно с самого начала, – с сожалением сказала она.

– Тебе решать.

– Ладно, значит так. Мне шестнадцать лет, я хожу в лицей, но на учебу мне плевать. Мой отец – жесткий человек, коммунист, который не может поступиться своими принципами, в общем, хуже не придумаешь. Он мечтает, чтобы я стала адвокатом. Эта мысль не выходит у него из головы: я должна стать адвокатом, чтобы защищать угнетенных! Я и адвокатура! Стоит мне представить себя в черной мантии, как я помираю от смеха! А мой старикан все сражается против капитализма. Он очень дружен с Мобюиссоном, «мозговым центром» их ячейки. Тот же – интеллектуал, у которого шило в одном месте, прежде учился медицине, бросил занятия и поступил на работу в коммунистическую газету. Он часто бывает у нас. Папа считает, что ради него, я же уверена – из-за меня: он так смотрит на меня, хватает за руку, когда никто не видит…

Однажды в четверг, во второй половине дня, когда я осталась одна дома, чтобы подготовиться к занятиям, без всякого приглашения заявляется Мобюиссон. Мама работала в химчистке на улице Гренель. Стоило мне открыть дверь, и парень бросился на меня, обнял, задрал юбку. Мы, как клоуны, скакали по квартире. Ну и видок у нас был, взглянул бы кто со стороны! Не мужчина, а ураган! Наверное, прежде чем заявиться к нам, он прокручивал все в своей голове! Его руки, казалось, были повсюду на моем теле одновременно.

– Ты не забываешь, что я твой сын? – прервал ее Эдуар.

Розина нахмурилась.

– Не корчь из себя оскорбленную невинность. Да и потом, в то время я еще не была твоей матерью! Так о чем я говорила? Ах, да: Мобюиссон. Он вел себя, как буйно помешанный, мне даже страшно стало. Я была еще девушкой, его приставания так напугали меня, что я готова была позвать на помощь. Но все это время он говорил, хрипел слова любви, очень красивые, и они успокаивали меня. Больше я никогда таких слов не слышала. Иногда, если не идет сон, я пытаюсь вспомнить какие-то фразы. Но ты сам знаешь, какая у меня память! Только и лезет на ум всякое дерьмо, какая-нибудь надоедливая мелодия, а то стишки с почтовых открыток.

В общем, я позволила ему делать все, что он захочет. Да, вот еще что: мой отец души в нем не чаял, считал его гением нашей эпохи. Значит, этот негодяй обхватил меня своими щупальцами, как у спрута, и принялся трахать меня на кухонном столе. Настоящий половой гигант, а по виду не скажешь! Голова у меня запрокинулась назад. И вдруг, знаешь, что я вижу? Глядя снизу вверх? Моего старика! Представляешь себе? Стоит как статуя! Крепко стоит, но руки повисли. Они начали у себя на работе забастовку, и он вернулся домой за транспарантами и прочей ерундой.

Я могу прожить так же долго, как и королева Виктория, но это мгновение всегда будет самым отвратительным в моей жизни. Я, голая, перед отцом, а меня трахает его далай-лама! А мой-то старикан всякий раз отворачивался, когда я поправляла чулок, или называл меня сучкой, если я выходила из своей комнаты в лифчике! А тогда мне оставалось только умереть. Мобюиссон быстренько спрятал свою пипиську, позеленел, как яблоко, и на него напала смешная икота.

Парень он был не дурак, сразу понял, что не стоит и рта раскрывать. У него была одна мечта: чтобы ему указали на дверь, ему хотелось бежать сломя голову до его родного Ардеша[7]7
  Департамент на юго-востоке Франции.


[Закрыть]. Только бы добраться до двери! Отец не двигался, раздумывая, кого убивать первым. Я вспомнила, что за чемоданами, с которыми мы отправлялись в отпуск, он прятал револьвер. Лишь бы он не вспомнил о нем!

Столько времени прошло с тех пор, столько лет! Наконец отец заговорил, но чужим голосом: «Мобюиссон, ты подашь заявление о выходе из партии и сегодня же уедешь из Парижа, или завтра к вечеру ты будешь мертвецом. Согласен?» Для парня эти слова прозвучали как музыка. Еще бы! «Согласен!» – ответил он.

Тогда мой старик посторонился, и трахальщик-неудачник в мгновение ока скрылся. Плевать мне было на его трусость. Я-то оставалась наедине с папашей и поняла, что тут-то мне и крышка. Мне не хватало рук, чтобы прикрыться перед скорым на расправу отцом, к тому же размеров он был весьма внушительных. Я закуталась в клеенку. Славно же я переспала с первым в моей жизни мужиком, сынок, можешь себе представить! Хороша я была в этой клеенке! На ней были нарисованы какие-то голландцы в деревянных башмаках и шароварах на фоне ветряных мельниц.

«У тебя есть три минуты, чтобы собрать чемодан и исчезнуть», – заявил отец. Он намертво вцепился в эту ситуацию: такой случай подвернулся, и это ему, человеку, обожающему всякого рода драмы! Падшая, обесчещенная дочь! Прямо спектакль на дому. Всю оставшуюся жизнь он мусолил эту историю, рассказывал каждому встречному-поперечному о своих переживаниях в духе Корнеля[8]8
  Пьер Корнель (1606–1684), французский драматург, основоположник классицизма, автор многих трагедий.


[Закрыть].

Но когда он сказал, чтобы я собрала чемодан и исчезла, у меня сразу настроение поднялось. Мне больше не было стыдно. От ярости у меня даже зубы заскрипели. В мгновение ока я оделась, взяла сумку из-за занавески – там в нише у нас было нечто вроде кладовки. Что уж я в нее побросала – сейчас и не вспомню. Какие-то шмотки, туфли, книгу, которую читала в тот момент. Три минуты, говоришь? Да я управилась быстрее. А этот Иван Грозный ждал. Я была готова ринуться в бой. «До свидания, папа», – бросила я любезным голоском.

Я была уже на лестнице, когда он кинулся на меня и закатил мне такую оплеуху, что у меня из глаз искры посыпались. Полпролета я съехала на заднице. Сумка осталась наверху. Я убежала, а он орал, что его дочь – шлюха.

У Розины пересохло в горле, и она протянула свой стакан Эдуару, тот налил матери вина.

– Интересно, – сказал он. – Твой рассказ взволновал меня. Если я правильно понял, дед был еще той сволочью?

– Абсолютно верно.

– Что же было дальше?

– Конечно, я сразу подумала, что надо отправиться к Рашели на работу и все ей рассказать. Но, странное дело, я разозлилась на нее за то, что она выбрала себе такого мужа! Они оба стали мне отвратительны, будто я не их дочь. В кошельке у меня был только билет на метро, удостоверение личности, десять франков да еще фотокарточка Жоашим, приятеля по лицею, который писал мне стихи. Я доехала на метро до Порт д'Итали, а затем отправилась в сторону автострады № 7.

Язык Розины начал заплетаться.

– Твою мать, как же меня тошнит, – вдруг пробормотала она. – Все из-за того, что я слишком много выпила. Как ты считаешь, это хорошее вино? С твоего дружка Шарика станется подать клиентам древесный спирт, одна его рожа чего стоит!

Лицо Розины мертвенно побледнело, она боролась со спазмами в желудке. Эдуар вывел ее на воздух. Мать и сын прошлись по бечевой дороге, заросшей сорняками. Рядом с ними почти бесшумно текла Сена. На баржах по-прежнему горели огни; ночную тишину разорвала донесшаяся из телевизоров мелодия: передача закончилась.

Сделав Эдуару знак отойти, Розина принялась бурно блевать. Он хотел помочь ей, поддержать за голову, как часто делала она, когда сын был еще маленьким и мучился от несварения желудка.

Розина грубо оттолкнула Эдуара. Он отошел, не желая смущать мать, посмотрел на небо – оно было тяжелым, хмурым, с бледными проблесками, – представил себе девчонку подростка, выгнанную из дома, бредущую по автостраде № 7 тридцать с лишним лет тому назад. Девушка, которую грубо превратили в женщину, шла навстречу своей судьбе. А так ли уж изменилась ее жизнь после оплеухи, которой ее наградил отец? Несколькими часами раньше она учила математику или французский в безрадостном жилище.

На ум Эдуару пришли строки Арагона, превращенные Брассансом в песню: «Скажите одно: моя жизнь, и сдержите слезы».

Бланвен взглянул в сторону матери: ее спина содрогалась. Розину по-прежнему отчаянно тошнило.

13

Хотя Розина и отказывалась, Эдуар отвез ее к себе, довел до спальни, уступив ей свою постель. Сам же разделся до трусов и отправился в «гостиную».

Устроившись, он принялся пить прямо из бутылки минеральную воду, прерывая это занятие только для того, чтобы рыгнуть. В общем, вел себя, как мужчина, пребывающий в одиночестве и посему отбросивший все условности, включая благовоспитанность. Бланвен догадывался, какое значение будет иметь прошедший день для всей его будущей жизни. Образы, окружившие его, не могли не угнетать. Ба, скрючившаяся в своем кресле, умершая под дождем. Маленькая сучка Мари-Шарлотт, которой он надавал по заднице, его мать, еще совсем девчонка, которой овладевает какой-то фанатик на глазах сурового отца. Но одна картина, самая трогательная, никак не отпускала его: лицеисточка, бредущая по тротуару в районе Порт д'Итали; она же, запертая в тюремной камере вместе со своим дитя и другой матерью-одиночкой; и совсем недавняя – Розина, которую рвет в траве у бечевой дороги.

Бедная женщина! Бедное создание, ободравшее свою жизнь о колючую проволоку бытия. Эдуар решил, что отныне будет более любезным с Фаусто Коппи. Мать заслужила это.

* * *

Эдуар проснулся рано от холода, потому что спал на полу, а одеялом ему послужил старый плащ.

Чтобы согреться, он отправился приготовить себе кофе. Пока он возился у плиты, его вдруг поразила одна мысль: маленькая белая болонка Рашели исчезла. В той суматохе и при том волнении никто и не подумал о животном. Эдуар был уверен, что, когда Банан и он приехали на стройку, собаки там не было. Сбежала ли она после смерти Рашели? Вокруг рассказывают так много душещипательных историй о трогательной привязанности собак к своим хозяевам. Бланвен решил, что, приехав на стройку вместе с Розиной, тотчас же отправится на поиски болонки, если только собачонка уже не вернулась и не ждет их, дрожа всем тельцем, выгнув спину и грустно опустив усы.

Эдуар налил себе чашку кофе. Как говорила ба, первая чашка – всегда самая лучшая. Она с самого раннего детства приучила внука к этому напитку, и с тех пор он уже не мог обходиться без него.

С улицы кто-то позвал Эдуара. Подойдя к окну, он увидел старого седоусого магрибинца в шерстяной шапочке.

Бланвен натянул джинсы, майку и спустился.

– Здравствуйте, мисью Дуду, – поприветствовал араб.

– В чем дело? – забеспокоился Эдуар.

– Я есть отца Селим.

– Извините, что сразу не узнал вас, месье Лараби. Ваш сын не заболел?

– Сегодня ночь он не возвращаться домой, – ответил старик.

– Ах, вот как! – проворчал Эдуар.

Он обозлился на Мари-Шарлотт: вне всякого сомнения, именно она наложила лапу на Банана.

– Он всегда возвращаться, – подтвердил Лараби, – поздно, но возвращаться.

– Вчера я отправил его в Париж отвезти кое-кого, – объяснил Эдуар. – Не беспокойтесь, я сам займусь этим делом, и в течение дня все выяснится.

– Пжалста, мисью Дуду. Жена бояться несчастный случай. С тех пор как это случиться с Наджибой, она теперь ждать новых несчастий.

– Как чувствует себя ваша дочь?

– Завтра она выходить из больница, почти здорова, только голова иногда плохо варить.

– Все образуется.

Отец Банана пожал плечами, и в этом жесте было столько же скептицизма, сколько и фатализма.

– Инш'Алла, – прошептал старик.

Он уселся на свой мопед, к которому была прицеплена тележка, нагруженная ящиками, и уехал.

* * *

Лицо Розины было серого цвета, она не накрасилась, волосы растрепаны. Жестокое похмелье удерживало ее от разговоров. Понимая состояние матери, Эдуар вел машину осторожно. К Нине-кузине они попали достаточно рано, в тот момент, когда та закрывала дверь, собираясь идти на работу.

Увидев Бланвенов, Нина побледнела.

– Что-то случилось с Мари-Шарлотт?

– С Мари-Шарлотт ничего не случилось, – успокоил ее Эдуар. – Ба Рашель умерла. А где твоя дочь?

Не вдаваясь в детали, он объяснил, что вчера попросил своего подмастерье отвезти девчонку в Париж, и с тех пор тот так и не вернулся. Странное дело: Нина, казалось, успокоилась.

– Не стоит искать его, – сказала кузина. – Думаю, что она обольстила его и увезла к своим друзьям «встряхнуться». Ах! Бедные вы мои, боюсь, как бы эта девчонка не очутилась в тюрьме, причем очень скоро.

Эдуар был такого же мнения, о чем он и сказал Нине без всяких околичностей, посоветовав ей обратиться к какому-нибудь адвокату, чтобы выяснить, нельзя ли предпринять упреждающих действий. Может быть, есть смысл поместить Мари-Шарлотт как подростка, плохо подготовленного к жизни в обществе, в специальное учреждение для перевоспитания. Однако Нина свернула разговор на свою собственную горькую участь, пролила несколько слезинок и сказала, что, в конце концов, дочь никуда не денется и вернется.

Бланвены покинули кузину, чувствуя свое поражение. Эдуар беспокоился о Банане: паренек не был готов достойно встретить все ухищрения юной стервы; эта встреча могла сломать скромного работягу.

Эдуар увлек Розину в ближайшее бистро, где приятно пахло горячими круассанами, заставил ее выпить немного спиртного, а затем крепкого кофе. Через некоторое время мать призналась, что чувствует себя получше. Эдуар посоветовал ей подождать еще, не возвращаться пока к себе на стройку. Против похмелья есть только одно действенное оружие: время. Нужно предоставить ему возможность рассосаться. Организм, с которым так бесцеремонно обошлись накануне, возмущается, а затем сам берет на себя заботу о выздоровлении, и в конце концов побеждает похмелье. Розина признала разумность рассуждений сына и вручила свою судьбу в руки этого одновременно пылкого и спокойного мужчины. Сегодня утром сын вел себя по отношению к матери как влюбленный. Розина подумала, что с таким парнем любой женщине будет хорошо.

– На чем это я вчера остановилась? – спросила она.

– Приехав на Порт д'Итали, ты пошла по автостраде номер семь, – ответил Эдуар.

Это видение все не отпускало его: выгнанная из родного дома лицеисточка, бесцельно бредущая на юг от столицы.

Эдуар помнил начало романа Золя «Чрево Парижа», потому что это была последняя книга, которую он прочитал: «В полной тишине по пустынной улице телеги огородников поднимались в сторону Парижа». У Бланвена было одно сомнение: «поднимались» в сторону Парижа или «спускались» в сторону Парижа? Сегодняшний Париж нисколько не походил на Париж времен Золя; он отличался и от Парижа тридцатичетырехлетней давности и, может быть, он был ближе к старому, чем к новому?

– О чем ты думаешь, Дуду?

– О тебе.

– Что же ты думаешь?

– Представляю, как же тоскливо тебе было после полученной пощечины. Продолжай.

– Я собиралась ехать автостопом. Это была моя давнишняя мечта. Когда мы куда-нибудь выбирались всей семьей, отец, завидев девушек, голосующих на дороге, называл их шлюхами и бездельницами. Я же завидовала им: для меня они были олицетворением приключений. И вдруг, стоило мне поднять большой палец, идя спиной вперед, как настроение у меня поднялось. И сразу же рядом со мной остановился автомобиль – громадный черный «мерседес». Он показался мне настолько внушительным, что я сначала не осмелилась и подойти к нему. В машине сидела пара среднего возраста, очень элегантно одетая, говорившая с иностранным акцентом.

Они спросили меня, куда я направляюсь, я ответила, что не знаю, просто бреду куда глаза глядят. Это показалось им странным, и все же они взяли меня с собой. Женщина принялась задавать мне вопросы. Мало-помалу я доверилась ей и все рассказала, без приукрашиваний, без вранья. Пассажирка переводила мои слова своему мужу. Тот только ворчал в ответ.

Через несколько часов мы остановились у ресторана. В ту пору автострада еще не была закончена, еще оставались отрезки национальной дороги. Пара пригласила меня в ресторан, и я поела вместе с ними. За десертом женщина спросила номер телефона моих родителей. Но у родителей не было телефона. В случае необходимости звонили мадам Мерме, цветочнице, жившей под нами. В общем, женщине удалось поговорить с моим стариком. Когда она вернулась, в глазах у нее стояли слезы. Мой отец послал ее куда подальше и сказал, что не хочет видеть меня, что я потаскуха, что не стоит тратить на меня время, лучше будет, если я сдохну с «раскрытой пастью». Иностранка была в шоке.

Муж и жена долго совещались между собой. Сидя на стуле, я старалась держаться как можно ровнее. Щека у меня вздулась и горела. В конце концов женщина заявила, что они едут в Швейцарию и предложила мне присоединиться к ним; а там, на месте, они подумают о моей судьбе. Я согласилась.

Розина позвала официанта и попросила его принести еще кофе с круассаном. Жизнь продолжалась. А в это время Рашель лежала в морге.

– Моллар сказал, когда состоятся похороны? – спросила Розина.

– Думаю, завтра, во второй половине дня; надо только время уточнить. На обратном пути я заеду в похоронную контору. Тебе лучше?

Поскольку рот Розины был набит круассаном с маслом, в ответ она лишь кивнула.

По дороге мадам Бланвен продолжила свой рассказ, похожий на романы для мидинеток[9]9
  Так в Париже называли молодых работниц; синоним наивности.


[Закрыть] (да сыщешь ли сегодня мидинеток?), эти книжицы в розовом или нежно голубом переплете, мало-помалу исчезающие из газетных киосков.

Несмотря на всю неправдоподобность этой истории, Эдуар ни на секунду не усомнился в честности матери. Розина была цельной женщиной, действовавшей под влиянием порывов и не омрачавшая свое существование ложью. Бланвен слушал мать, не спуская глаз с дороги, которая после Нантера стала хуже.

Итак, люди, посланные Розине самим Провидением, везут ее в Швейцарию. Они проезжают через Женеву, едут по дороге, идущей вдоль берега озера в сторону Версуа[10]10
  Город неподалеку от Женевы, во франкоязычной части Швейцарии.


[Закрыть], и въезжают в огромное поместье, состоящее из парка, примыкающего к озеру Леман, и особняка с двумя башнями. Розина, не колеблясь, назвала это сооружение замком. Шофер останавливает машину у широкого крыльца. Супружеская пара выходит и просит девушку подождать. Они поднимаются по лестнице и исчезают в замке. Проходит время. Много времени. Малышке Розине кажется, что о ней просто забыли. Она любуется белками, скачущими по великолепному кедру. На краю лужайки блестит озеро. Два белых лебедя грациозно скользят по его глади, их присутствие делает окружающую обстановку еще более очаровательной. Наконец к «мерседесу» подходит какой-то человек лет сорока, с очень темным цветом кожи, в шоферской форме. Он открывает заднюю дверь со стороны пассажирки и говорит: «Пойдемте».

Розина выходит из автомобиля. Мужчина косится на ее ноги. У него длинные бакенбарды, что все равно не делает его лицо с резко выдающимися скулами, заросшими волосами, более приятным. Он молча идет впереди девушки. Для него проводить ее в дом – такая же обязанность, как и другие. Розина поднимается по величественной лестнице. Она смущена, встревожена. В ее голове мысли о матери, об их маленькой квартирке, откуда чудовище в образе отца изгнало свою дочь. Девушкой овладевает смущение, ностальгия. Громадный холл, гигантские портреты в тяжелых золоченых рамах. Статуи, задрапированные стены, еще одна лестница с перилами из кованого железа. Роскошные банкетки цвета граната и золота. Пол покрыт мраморными квадратными плитами, черными и белыми, уложенными в шахматном порядке. Мужчина просит подождать и исчезает за двойной дверью. Из-за двери до Розины на мгновение доносится шум голосов. Она, с прямой спиной, стоит в центре холла. Розина успела привести в порядок волосы, которым и тогда она уделяла много внимания.

Вскоре появляется уже знакомая Розине дама в сопровождении еще двух женщин. Одна из них выглядит ровесницей первой. На ней длинное черное платье; у нее строгое лицо, губы слегка подкрашены, чуть-чуть пудры – вот и весь макияж. Волосы уже начали седеть. С первого же взгляда она поражает своим поведением, исключительным чувством достоинства. Каждый ее жест, самая короткая фраза дышат величием. За ней стоит более молодая особа, словно проглотившая аршин, с замкнутым лицом. Она довольно хорошенькая и могла бы сойти за красивую, пожелай она этого сама.

Дама в черном платье и знакомая Розины говорят на непонятном языке. Из иностранных языков Розина владеет лишь английским, и то в школьном объеме. Хозяйка дома улыбнулась, улыбка вышла серьезной и невеселой, просто знак приветствия со стороны воспитанного человека. При виде этой женщины Розина, повинуясь какому-то порыву, склонила голову.

– Как вас зовут, мадемуазель? – спрашивает женщина. В ее французском языке не чувствуется никакого акцента.

– Розина Бланвен, мадам.

– Розина! – повторяет дама. – Это имя подошло бы для героини какой-нибудь комедии.

Девушка покраснела и смущенно улыбнулась.

– Мадам Кассини рассказала мне о ваших злоключениях, – продолжает владелица замка. – Она находит вас очень симпатичной, и я готова согласиться с ней. Хотели бы вы поработать несколько месяцев в этом доме? У вас будет время «прийти в чувства», как говорят во Франции.

Наконец Розина начинает осознавать свое положение. У нее ничего нет. Она одна, помощи ждать неоткуда.

Девушка лепечет:

– Я очень признательна вам, мадам. Только я ничего не умею делать: я еще учусь в лицее.

Эта непосредственность забавляет даму в черном.

– Думаю, – заявляет она, – что вы могли бы стать помощницей нашей старой служанки, которой все труднее справляться со своими обязанностями по дому.

За долю секунды в мозгу Розины проносится слово «служаночка». Вот, что ей предлагают. Горничная! Прислуга! Служаночка!

– Если я справлюсь, – тем не менее отвечает она. В разговор вмешивается дама из «мерседеса»:

– Малышка, вам следует знать, что вы находитесь у князя и княгини Черногорских.

Розина ошарашена и кланяется еще ниже, чем в первый раз. На этот раз обдуманно.

– Знаете ли вы, что такое Черногория? – спрашивает Розину княгиня.

Вот удача! Однажды она прочитала в журнале «Пуэн де вю» большую статью о республике Черногория. Вот как полезно бывает поскучать в приемной у зубного врача! Великолепная память позволяет Розине практически дословно восстановить статью в уме.

– Да, мадам. Это – государство на юге Европы; в шестом веке Черногория была под властью Византии, затем, в XVII веке, ею владели турки; она была освобождена от турецкого господства в результате народного восстания под руководством Оттона Скобоса, основавшего правящую династию и царствовавшего под именем Оттона Первого. Во время последней войны Черногорию несколько раз оккупировали. После освобождения Красной Армией была провозглашена республика, а царствующий князь убит в своем дворце в Токоре.

Дама в черном крестится.

– Он был моим супругом, – говорит она. – Потрясающе: молодая француженка столько знает о такой маленькой стране!

– Я очень люблю историю, – ловко выкручивается Розина. – Если я правильно понимаю, вы княгиня Гертруда, мадам?

Она прекрасно запомнила статью. На последней странице была напечатана фотография замка в Версуа, в каждой из двух башен – медальонами фотокарточки этой женщины и молодого человека с высокомерным выражением лица.

Княгиня обращается к своей подруге на родном языке. Она очарована знаниями юной девушки и видит в этом доброе предзнаменование. Затем она поворачивается к другой своей сопровождающей, хранившей до сих пор молчание.

– Мисс Малева, – говорит княгиня, – займитесь размещением девушки.

Та после поклона обращается к Розине:

– Следуйте за мной. У вас нет багажа?

– Нет, – отвечает Розина.

В глазах мисс Малевой она читает презрение, и радость ее стихает.

В тот момент, когда они собираются выйти из холла, снаружи доносится шум: огромный черный мотоцикл врывается на площадку перед домом и резко тормозит, разбрасывая фонтанчики гравия.

Мотоциклист, затянутый с ног до головы в черную кожу, в шлеме, что делает его похожим на героя из фантастического фильма, ставит свой мотоцикл на подпорку и снимает шлем. Ему около двадцати лет, волосы у него светлые, лицо загорелое; он великолепен.

Благодаря статье в «Пуэн де вю» Розина узнает его: это – князь Сигизмонд Второй.