Текст книги "Остров тетушки Каролины"

Автор книги: Франтишек Пиларж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Уважаемые джентльмены, – сказал он, в соответствии с серьезностью минуты, глубоко взволнованным голосом. – Британская империя снова неожиданно получила возможность доказать миру, что только она одна является носительницей возвышенных идеалов свободы и подлинной гуманности. Как стало известно, мисс Каролина Паржизек из Глубочеп склонна продать свою наследственную собственность – остров под названием Бимхо, расположенный под нулевым градусом северной широты и сто восьмидесятым градусом восточной долготы. Как установлено, на этом острове произрастают кокосовые пальмы, кофейные деревья и ваниль. Само собой разумеется, упомянутые продукты нас ни с какой стороны не интересуют. Единственное, к чему мы не можем остаться равнодушными, это судьба примерно пятидесяти темнокожих туземцев, обитателей острова. Есть опасения, джентльмены, что мисс Паржизек не сумеет позаботиться об их духовном и материальном благе так, как надлежит. Она не уделит должного внимания их образованию, гигиене и воспитанию их политических взглядов. По ее вине население острова может остаться в полном неведении относительно своих гражданских прав, как например тайны переписки и свободы печати. Заранее можно сказать, что подобная политика мисс Паржизек в глазах всего цивилизованного мира лишает ее права на владение островом. Однако мисс Паржизек не только не отказалась заблаговременно и по доброй воле от претензий на остров Бимхо, но, наоборот, пытается его продать.

Джентльмены! Наша родина и, в частности, наша консервативная партия всегда славились либеральным образом мышления, особенно по отношению к цветным гражданам Британской империи. Этими соображениями мы обязаны руководствоваться и в случае с островом Бимхо. Мы не имеем морального права допустить, чтобы его жители не пользовались всеми благами цивилизации, а подобная опасность как раз им и угрожает. У нас не возникает ни малейших сомнений в том, что, если бы правительство Соединенных Штатов, которые являются родиной всех человеческих свобод, приняло на себя управление островом, оно бы сделало из этой территории подлинный рай земной. К несчастью, на этот остров претендует лишь частное лицо, а именно сенатор Уоррен. А разве мистер Уоррен призван к тому, чтобы одарить благами цивилизации простосердечных, но мужественных обитателей острова Бимхо? При всем нашем глубоком уважении к мистеру Уоррену мы полагаем, что не призван. Мистер Уоррен занимался до последнего времени цивилизаторской деятельностью в суровых областях Антарктиды, южнее мыса Горн. Он постиг стремления и душу детей северных стран, но не может знать желаний и интересов сыновей и дочерей тропиков. Возникает опасение, что он допустит ошибки и тем омрачит счастье бедных островитян. Поэтому, джентльмены, я предлагаю опередить мистера Уоррена и дать мисс Паржизек за остров Бимхо более высокую цену.

– Браво! – воскликнули хором присутствующие.

Сэр Гораций Тэрт наклонил голову и с важным видом опустился в кресло. Следующим встал сэр Самуэль Хорс.

– Из речи моего глубокоуважаемого коллеги, – сказал он и поклонился в сторону, где сидел сэр Гораций Тэрт, – я мог заключить, что на острове Бимхо произрастают кокосовая пальма, кофе и ваниль. Бесспорно, прямая и ясная логика его выводов глубоко трогает. Несмотря на это, полагаю необходимым напомнить вам: – мировые рынки забиты копрой, цены на кофе падают, а ванилью вообще никто не интересуется.

– Внимание!..

– Поэтому я опасаюсь, – продолжал сэр Самуэль Хорс, – что невинным жителям острова будет причинен ущерб и страдания, если мы попытаемся приобщить их к общему мировому кризису.

– Внимание, внимание!..

– Гуманистические принципы мешают мне дать согласие на покупку острова Бимхо, в особенности если приходится переплачивать. Думаю, вы не станете возражать.

– О да! – единодушно воскликнули все собравшиеся.

– Имеются еще какие-либо предложения? – спросил председательствующий член правительства.

В эту минуту с кресла поднялся невзрачный с виду человечек, голова которого напоминала черепашью; никто никогда не видел, как он приходит и уходит; по слухам, это был помощник начальника канцелярии военного министерства.

– Я совершенно согласен с выводами обоих ораторов, – произнес загадочный человек голосом еще более слабым, чем можно было ожидать. – Но для полноты картины мне хочется добавить к речи сэра Горация один пустячок, который он, очевидно, упустил из виду.

– Внимание!..

– Сэр Гораций, вероятно, не подумал о наших храбрых английских моряках. Жизнь этих людей сурова и полна лишений. Случается, их нога месяцами не ступает на твердую землю! Бывает, что они видят перед собой остров, обоняют сладкий запах цветов, но судно проходит мимо, потому что остров этот принадлежит государству, которому нет дела до самочувствия наших замечательных парней.

– Внимание, внимание!

– Представьте себе, как были бы счастливы эти суровые, но умеющие тонко чувствовать люди, встретив среди необъятных просторов Тихого океана место, где они могли бы после утомительного пути бросить якорь и спокойно, не думая об опасности, повеселиться и отдохнуть от одиночества. Таким местом и является остров Бимхо. В его глубоко вдающихся в берега бухтах могут расположиться, не боясь нескромных глаз иностранцев, четыре или пять подводных лодок; водная поверхность бухт идеальна для того, чтобы здесь могли опуститься несколько гидросамолетов в том случае, если бы наши моряки сговорились собраться для дружеской беседы со своими коллегами летчиками. Вполне возможно, что у правительства Соединенных Штатов возникнет такая же благородная идея. Но имеем ли мы право отречься от своих планов в его пользу? Полагаю, ни под каким видом. Я считаю необходимым, чтобы правительство его величества незамедлительно предприняло соответствующие шаги и назначило мисс Паржизек из Глубочеп за остров Бимхо цену более высокую, чем предложил мистер Уоррен. Надеюсь, хватит трех миллионов фунтов стерлингов.[10]10
  Фунт стерлингов равен приблизительно четырем-пяти долларам.


[Закрыть]

– Да будет так! – дружно воскликнули все присутствующие.

* * *

Вот почему в тот же день поздно вечером на «Алькантару» пришли три радиограммы-молнии. Одна лорду Бронгхэму – с рекомендацией жениться на тетушке Каролине, а две самой тетушке – в них содержались предложения, в случае если она согласна продать остров Бимхо, перечислить на ее текущий счет: в первой радиомолнии – десять миллионов долларов, во второй – три миллиона фунтов стерлингов.

Радиотелеграфист мистер Тернболл принял их и приказал немедленно вручить адресатам.

Лорда Бронгхэма это известие застигло в тот момент, когда он находился на левом берегу судна и, опершись на перила, докуривал гаванскую сигару «Ротшильд медиум». Его унесли в каюту, и врач не отходил от него целую ночь.

Тетушка Каролина приняла вести из эфира совершенно спокойно, как будто их принес браницкий почтальон Скочдополе. Она и не думала о том, что находится в эту минуту от ближайшего берега самое малое на расстоянии двухсот двадцати километров.

Тетушка положила радиограммы на ночной столик, села на кровать и стала гадать, от кого бы они могли быть. Конечно, всякое могло приключиться за то время, пока она путешествует. Пришел трубочист и напачкал в ее кухне сажей. Или брат Вацлав бросил перевоз, как он давно собирался, ездит теперь на семнадцатом номере трамвая и решил ей об этом сообщить. Мог кто-нибудь и умереть. Но эту мысль тетушка тут же прогнала, потому что в семье Паржизеков умирать раньше восьмидесяти лет не было принято. Скорей, пожалуй… Тетушка Каролина вздрогнула и облилась холодным потом. Она вспомнила, что не заплатила перед отъездом по счету за электричество обычные восемьдесят крон.

– Так оно и есть, – ужаснулась она, дрожащими пальцами развертывая радиограммы. Но тут же успокоилась, убедившись, что это не счет пражской электростанции. Всего-навсего какой-то Уоррен и совсем незнакомые англичане предлагают ей за остров десять миллионов долларов и три миллиона фунтов стерлингов. «Тьфу ты, как они меня напугали, – сказала она, поворачиваясь к Маничку. – Мало я натерпелась за день!..»

Затем она надела на голову чепец и улеглась в постель. Последней ее мыслью, прежде чем она погрузилась в крепкий сон, было: «Слава богу, что не трубочист! Ведь я завязала трубу мокрой тряпкой…»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
в ней Франтик переживает из-за тетушки Каролины массу неприятностей

В каюте Джона Смита царили мир и покой. Бледный, зеленоватый отсвет морских глубин, проникающий сюда сквозь круглый иллюминатор, смешивался с тусклым светом электрической лампочки, засиженной мухами, создавая тот таинственный мягкий полумрак, каким окутаны предметы на полотнах старых голландских мастеров. Ничто не нарушало торжественной тишины, шумная жизнь осталась по ту сторону закрытой наглухо двери… Вот к стеклу подплыли две миноги и с любопытством заглянули внутрь. Увидев на стене карту Британской империи, они почтительно ретировались.

И в эту минуту рука Джона Смита перестала двигаться. На столе громоздились толстые фолианты, возле пузырька с чернилами лежал лист пергамента. Джон Смит что-то писал. Да, писал! И теперь, дойдя до места, над которым следовало хорошенько подумать, прервал свою работу.

– Как вы полагаете, сэр, панталоны цвета сливы подойдут к моему возрасту и темпераменту? – спросил после минутного размышления Джон Смит, подкрепившись несколькими глотками из пузатой бутылки, стоявшей на полу у его ног. – Сливовый цвет приятен для глаз, боюсь только, он производит несколько легкомысленное впечатление.

– Думаю, вам нечего беспокоиться, сэр, – ответил Франтик. – Учитель Кноблох, что живет у нас в Бранике, тоже любит такой цвет, а это человек серьезный, у него трое детей.

Ответ, видимо, удовлетворил Джона Смита, и он с удовольствием снова приложился к бутылке.

– Надеюсь, его величество разделяет вкус господина учителя Кноблоха, – с важностью произнес он. – Теперь остается разрешить вопрос о сюртуке и галстуке. По моему убеждению, здесь требуется величайшая осмотрительность. Один мой знакомый потерял любовь своей невесты только потому, что избрал для своего костюма цвет, напоминающий растение, которое эта девушка не терпела. Конечно, я бы охотно назвал мисс Паржизек своей невестой. Но, к сожалению, это не так. Она не пришла в тот вечер к вентиляционной трубе, и я до сих пор не имел возможности выразить ей свою симпатию и расположение. Тем не менее я буду вам очень обязан, сэр, если вы сообщите мне название цветка, который больше всего любит мисс Паржизек. Не резеда ли это?

– Тетушке Каролине всегда нравилась куриная слепота, – ответил Франтик. – Кстати, обратите внимание, сэр, ведь мне трудно дышать.

– О, в самом деле! – воскликнул Джон Смит и поспешно встал. Направился к тяжелому дубовому шкафу, стоящему в углу, и в нерешительности остановился.

– Если вы, сэр, будете так любезны и обещаете мне не совершать больше никаких необдуманных поступков, я выпущу вас на свободу.

– Выпустите меня, сэр, – взмолился Франтик, – ведь я и взаправду задохнулся!

Джон Смит открыл дверцы, и Франтик выскочил из недр исторической реликвии. Это был тот самый шкаф, в котором когда-то Джона Смита вынесли из Британского музея и бросили в Темзу; на нем проплыл он с поднятым флагом мимо Вестминстерского аббатства. Теперь шкаф служил тюрьмой для Франтика. Но чтобы понять эту метаморфозу, мы должны вернуться немного назад.

После неудавшейся попытки Джона Смита установить связи с тетушкой Каролиной Франтик решил действовать на собственный риск. Сознание, что он находится всего в нескольких шагах от тетушки и, несмотря на это, не может сообщить о страшной опасности, которая ей угрожает, наполняло его душу тревогой и горечью. Неужели он проделал трудный путь через Австрию, Горицу, Градиск и Триест только для того, чтобы, преодолев все препятствия, беспомощно застрять у самой цели? Тетушка неуклонно приближается к своей гибели. До сих пор она ничего не знает о бунте людоедов на острове Бимхо, а они, конечно, очень обрадуются, увидев перед собой одинокую и беззащитную женщину. Хотя познания Франтика по части гастрономических вкусов каннибалов были скудны, все же он догадывался, что внешность тетушки, без сомнения, подействует возбуждающим образом на фантазию их главного повара.

Короче говоря. Франтик понимал необходимость как можно скорей что-нибудь предпринять. «Алькантара» уже миновала Суэцкий канал и приблизилась к Индийскому океану. И вот однажды вечером, не обращая внимания на запрет, Франтик тайком покинул спасительную каюту Джона Смита и пустился по лабиринтам коридоров и палуб на поиски тетушки.

Путешествие окончилось печально. На трапе, ведущем к закрытой палубе, которая опоясывала пароход, он столкнулся со странным существом, напоминающим не то херувима, не то мопсика жены ревизора налогового управления пани Гарусаковой из Годковичек. Франтик, конечно, не знал, что это Долли, девятилетняя дочь мистера А. Г. Хукера из Чикаго, крупного оптового торговца скотом, с огромным успехом снимавшаяся в прошлом году в Голливуде в большом полнометражном культурно-просветительном фильме «Мошенники и атомная бомба». С тех пор ее уже два раза похищали гангстеры и возвращали за соответствующее вознаграждение. Франтик хотел пройти мимо, но был остановлен неожиданным вопросом:

– Значит, меня опять украдут, сэр?

– Ты что, спятила? – удивился Франтик; его опыт по части кинозвезд был невелик, и от неожиданности он перешел на жаргон.

– Я не понимаю вас, сэр, – пролепетало ангелоподобное существо, – но, судя по вашему костюму, вы принадлежите к банде Билля Хаммердела или Джека Мильфорда по прозвищу Тихая Сапа. Надеюсь, вы меня немедленно украдете… Меня не крали уже почти полгода, а вот Черри Конней, у которой все лицо в веснушках и курносый нос, за это время похищали уже два раза. А ведь у ее папы на целых три миллиона меньше, чем у моего. Пожалуйста, унесите меня поскорей…

При других обстоятельствах Франтик, возможно, заинтересовался бы, почему мистер Конней беднее миллионами мистера Хукера. Но сейчас ему было не до того. Совершенно упустив из виду, что находится на «Алькантаре», а не у браницкого перевоза, он лаконично ответил:

– Ну-ка, пошевеливайся, не задерживай!

Франтик совершил ошибку: ангелоподобному существу, очевидно, были незнакомы особенности браницкой разговорной речи. Оно в ярости затопало ножками и издало такой пронзительный визг, что даже труба архангела Гавриила не заглушила бы его. Коридоры огромного парохода мгновенно ожили, и Франтику с великим трудом удалось проскользнуть среди ног бегущих по лестницам людей и укрыться в глубинах теплохода.

Джон Смит реагировал на это событие по-своему. Он ни на минуту не выпускал более Франтика из поля зрения, а если по каким-нибудь важным обстоятельствам принужден был ослабить внимание, то для большей безопасности запирал его в шкаф. Подобный случай имел место и сегодня. Джон Смит был целиком поглощен письмом к его величеству английскому королю по крайне серьезному вопросу.

Он просил новый костюм. Такой костюм, в котором можно было бы предстать перед тетушкой Каролиной и надеяться на успех. Джон Смит рисовал себе, как взор ее с наслаждением остановится на его туалете и она скажет: «Вы прекрасны, сэр! Изысканность вашего вкуса доказывает, что сердце ваше способно на глубокие и благородные чувства». Несомненно, король признает справедливость его претензии. Когда-то Джон Смит не стал настаивать на том, чтобы его величество повесили, и этот факт давал ему право рассчитывать на ответное великодушие. Без сомнения, просьба его будет удовлетворена, об этом нечего и беспокоиться. Только бы не ошибиться в выборе цвета панталон, сюртука, жилета и галстука… Сообщение о том, что тетушка Каролина любит куриную слепоту, наполнило сердце Джона Смита счастьем – он и сам любил ярко-желтый цвет, символ радости и веселья. По его убеждению, этот цвет прекрасно гармонировал с зеленым, сливовым и жемчужно-серым, которые он избрал для панталон, галстука и жилета. Новый костюм сделает его привлекательным, и он произведет впечатление даже на такую гордую и своенравную женщину, какой, несомненно, является мисс Паржизек.

От таких приятных мыслей Джон Смит расчувствовался и решил открыть двери тюрьмы Франтика.

– Я очень сожалею, сэр, что причинил вам некоторые неудобства, – сказал Джон Смит, выпуская мальчика. – Но я прежде всего думал о вашей безопасности. Надеюсь, свежий воздух комнаты благотворно подействует на вас. А теперь извините, если я опять отдамся работе, которую вынужден был прервать.

Проговорив эти любезные слова, Джон Смит сделал большой глоток из пузатой бутылки, схватил перо и склонился над пожелтевшим пергаментом.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Франтик и, вытерев пот со лба, скромно присел на сундук у двери.

Как и все предметы в этой комнате, сундук был из темного дуба; прочность его свидетельствовала о высоком мастерстве английских ремесленников конца шестнадцатого века. Сундук запирался на огромный висячий замок, ибо Джон Смит хранил в нем вещи, которые были для него особенно дороги. Тут лежал аккуратно свернутый флаг, водруженный им когда-то на острове в устье Темзы, несколько печатей времен Ричарда Львиное Сердце и, кроме того, справка о перенесенной кори, выданная администрацией Флитской тюрьмы; особенно ценил он рукопись справочника «Что должен знать каждый налогоплательщик» с грифом «Для служебного пользования» – в целях большей удобопонятности Джон Смит образцово перевел ее на халдейский язык.

Вот на этот знаменитый сундук и присел Франтик, чтобы предаться своим в общем нерадостным размышлениям, пока Джон Смит царапал пером пергамент, доверительно беседуя с его величеством. Время от времени левая рука Джона Смита, нырнув под стол, извлекала оттуда бутылку, к горлышку которой он торопливо приникал губами. После этого на лбу Джона Смита выступали мелкие капельки пота, а перо его начинало еще быстрее бегать по бумаге.

Часы текли. Вокруг электрической лампочки, как шальная, кружилась муха. Жучок точил стенку шкафа, карта Британской империи еле слышно похрустывала – так хрустят суставы от подагры, которая в наш век является признаком добропорядочности и прогрессивного образа мыслей. Глаза Франтика начали постепенно слипаться.

* * *

Было уже половина десятого, когда Франтик внезапно очнулся от дремоты.

Джон Смит все еще сидел за столом, склонившись над пергаментом. Но спина его была согнута больше, чем требовало почтение к королю. Положив голову на средневековый фолиант, он мирно похрапывал, и это свидетельствовало о том, что Джону Смиту удалось сменить суровую действительность на сладкие сновидения.

Франтик потихоньку слез с сундука. Он перевел взгляд с раскрытого фолианта, на котором покоилась голова Джона Смита, на замочную скважину с торчавшим в ней ключом и решил, что настало время действовать.

* * *

Клуб «Жрицы Афродиты» переживал тяжелые времена. Казалось, добрый старый порядок рухнул, вместо него на свете воцарилась никем невиданная и неслыханная анархия.

Подумать только: клуб, вступление в который почиталось огромной честью, стал предметом злых насмешек со стороны женщины, чей культурный уровень, как остроумно заметила миссис Компсон, вряд ли был выше уровня «каннибалов и прочих обитателей Центральной Европы». Вместо того чтобы благодарить членов клуба за их бескорыстное желание научить ее хорошим манерам, она имела наглость произнести ряд обличительных речей и осквернила все их святыни. Пыталась заставить жриц вязать какие-то мерзкие носки. И в довершение всего подняла на смех самую богатую из них, публично продемонстрировав ее физические недостатки. Это было уж слишком.

Жрицы начали с того, что возмутились поступком мисс Пимпот, которая обманным путем захватила клубное первенство в тяжелом весе. Однако успокоившись и обсудив положение на срочно созванном собрании, они единодушно решили, что мисс Пимпот – невинная жертва коварного врага и поступок ее заслуживает снисхождения.

– Была совершена злодейская попытка опорочить славные традиции нашего клуба! – воскликнула по этому поводу миссис Компсон. – Но нас не запугаешь. Мы не позволим, чтобы особа, которая без стыда признается в знакомстве с людьми, отвергающими республиканскую партию, лучшую партию в мире, втерлась в нашу среду. Сомкнёмся же теснее вокруг своего председателя и объединенными силами расправимся с этой гадиной так, как она того заслуживает. Что касается мисс Пимпот, то, разумеется, мы обязаны принести ей свои извинения.

За эту резолюцию, встреченную бурным одобрением, голосовали единодушно все жрицы. Все ли?..

Нет. Как раз мисс Пимпот и отсутствовала. Целое утро ее никто не видел. Жриц охватило страшное беспокойство, не совершила ли их несчастная подруга в порыве понятного отчаяния какой-нибудь безрассудный поступок.

После долгих поисков мисс Пимпот обнаружили в ее каюте, где она заперлась на ключ. Она долго не откликалась на стук, но наконец все же открыла дверь; вид у нее был совершенно подавленный. Остекленевшие глаза и нетвердый шаг ясно говорили о том, что нервная система мисс Пимпот сильно пострадала от перенесенных волнений.

– Милая, – хором воскликнули жрицы, – не мучьте себя понапрасну! Мы не хотели вас обидеть, все забыто. Обещайте нам, что ничего с собой не сделаете и будете, как всегда, веселы и счастливы!

– Ладно, – невнятно пробормотала мисс Пимпот и попыталась захлопнуть дверь.

Но миссис Компсон помешала ей.

– О, вы на нас еще сердитесь, не так ли? – жалобно простонала она. – Скажите, как помочь вам снова стать радостной и счастливой?

– Никак, – ответила мисс Пимпот и всей тяжестью навалилась на дверь.

– О нет, нет! – воскликнула взволнованно миссис Компсон. – Вы должны нам откровенно сказать! Мы не уйдем отсюда, пока не загладим несправедливость, которую совершили по отношению к вам. Ну же, чего больше всего жаждет ваше сердечко, моя милая?

Мисс Пимпот мгновение тупо глядела на миссис Компсон и на толпу слоноподобных жриц, выглядывавших из-за ее спины. Поморгав глазами, она растерянно улыбнулась и наконец с видимым усилием выдавила из себя одно-единственное слово:

– Сиротку!..

– Сиротку?! – подхватила миссис Компсон с восторгом. – Ну, конечно! Чего же другого может желать ваше сердце, отдавшееся целиком бедным, страдающим существам… Только… – лицо миссис Компсон внезапно омрачилось. – Увы! Где же мы ее найдем? На «Алькантаре» нет сироток. Нельзя ли заменить чем-нибудь другим, моя дорогая?

– Нельзя, – упрямо повторила, мисс Пимпот и отпустила дверь, которая тотчас с треском захлопнулась.

Жрицы растерянно переглянулись. Очевидно, не в их силах было успокоить исстрадавшееся сердце мисс Пимпот. Грустные и подавленные расходились в тот вечер жрицы по своим каютам.

– Я еще побуду на палубе, – сказала на прощание миссис Компсон своим подружкам. – Вдруг бог услышит мою просьбу и поможет нам разогнать печаль мисс Пимпот.

Произнеся эти пророческие слова, миссис Компсон покинула жриц и отправилась на поиски тихого, уединенного местечка, удобного для размышлений. Задумчивая, мрачная, как трагическая тень, удалялась она, не подозревая, что бог уже милостиво внял ее горячей мольбе.

* * *

Франтику удалось в общем довольно благополучно выбраться из запутанных ходов и переходов нижней части корабля. Его ноги в драных тапочках ступали неслышно, точно обутые в мокасины ноги индейского следопыта, к тому же по пути попадалось достаточно всяких темных углов, куда можно нырнуть в случае необходимости.

Не прошло и пяти минут, как Франтик очутился на палубе; черный веер небес, усыпанный звездами, развернулся вдруг над его головой. Пароход шел быстро, но движение его было таким плавным и бесшумным, что казалось, он стоит на одном месте. Словно тридцать тысяч тонн железа и стали недвижно повисли в черном пространстве без конца и края, содрогаясь от легких, тревожных толчков. Беспричинный страх овладевает всяким живым существом в такие минуты. Зверь внезапно останавливается в глуши первобытного леса, испуганный его молчанием. Замирает сердце человека, когда, проснувшись в темной комнате, он ясно осознает вдруг свое полное одиночество. Может ли быть чувство более ужасное, чем то, которое испытываешь, поверив на секунду, что ты один на всем свете?

К счастью, Франтик и не собирался этому верить. Хотя он был одинок и мир вокруг него безмолвствовал, но в голову его не лезли такие романтические бредни. Он знал совершенно точно, чего хочет: нужно разыскать тетушку Каролину и по возможности ни с кем другим не встретиться. Здоровый реализм, присущий Франтику, побудил его предусмотрительно остановиться в чернильной тьме под навесом и внимательно оглядеться по сторонам.

Это было тихое место, сюда, очевидно, редко заглядывали люди. Длинная крытая палуба огибала левый борт и шла по направлению к корме; где-то в другом конце палубы темноту прорезывали тусклые отблески редких огней. Вокруг не было видно ни души, мертвую тишину нарушал только глухой рокот моря под килем корабля.

Франтик хотел двинуться дальше, как вдруг в тиши этого уединенного уголка раздался человеческий голос. Его перебил второй. Голоса шли из окна каюты – оно было задернуто желтой занавеской, но полуоткрыто. Франтик в испуге отскочил назад; окно находилось от него в двух шагах.

Большую часть человеческого характера составляет любопытство. И тапочки Франтика преодолели это расстояние без всяких усилий с его стороны.

* * *

Мистер Перси Грезль, корреспондент «Нью-Джерси кроникл», не был знаком со многими, например с Мильтоном и Шекспиром. Кое о ком он имел лишь смутное представление, ну, скажем, о Цезаре и Клеопатре, которые, по словам одного рыжего остряка ирландского происхождения, использовали тьму египетскую, чтобы обниматься между лапами сфинкса. Но Перси никогда не упускал случая познакомиться с полезными людьми.

Увидев однажды на палубе мисс Пимпот, он тотчас почувствовал желание сказать ей несколько дружеских слов. Это желание сначала не было ясным. Но чем меньше становилось расстояние до Адена, а Перси еще не знал, удалось ли ему смягчить сердце главного редактора «Нью-Джерси кроникл», – тем сильнее делалось его желание поговорить с упомянутой дамой. И как раз сегодня вечером он пришел к убеждению, что медлить по меньшей мере глупо. Поэтому он решительно постучал в дверь каюты, служащей временным убежищем тремстам фунтам мяса, именуемым мисс Пимпот.

Мисс Пимпот сидела на краю кровати, на полу лежало скомканное одеяло, из которого, как из уютного гнездышка, выглядывала бутылка «Мартини». Когда Перси вошел, ее взор был точно нацелен на горлышко этого предмета. Мисс Пимпот с нежностью заглядывала в бутылку и оторвалась от своего занятия с большой неохотой.

Человек, явившийся в чужой дом без приглашения, не должен рассчитывать на прием с распростертыми объятиями. Поэтому Перси нисколько не удивился, что мисс Пимпот и не подумала вскочить с постели и бурно его приветствовать. Заметив Перси, она отвела взгляд от бутылки и сурово бросила одно слово: «Сгинь!»

Но Перси не сгинул. Он закрыл за собой дверь и уселся на стул. Поглядев на мисс Пимпот так, как, очевидно, библейский отец смотрел на блудного сына, он спросил, сгорая от любопытства:

– Как поживаешь, старая тухлая треска?

Мисс Пимпот насторожилась. Мгновение она соображала, что это: комплимент, какое-нибудь новое, до сих пор неизвестное, выдуманное экзистенциалистами приветствие или оскорбление?.. Последнее было наиболее вероятно. А так как оскорбленный человек не должен сидеть безучастно, мисс Пимпот решила вскочить со своего ложа. Попытка не удалась, мисс Пимпот потерпела фиаско. Хотя тело ее переместилось в пространстве, оно не поднялось, а рухнуло на Перси. Бедняга заревел и сбросил мисс Пимпот со своих колен.

Дальнейший разговор велся при таких обстоятельствах: мисс Пимпот сидела на полу, а Перси – на стуле.

Перси. Простите, я вел себя неделикатно. (Пауза. Зажигает папиросу.) Могу вам предложить?.. Пардон, я забыл, вы курите сигары.

Мисс Пимпот. Что… что за вздор!

Перси (спокойно). Или вы все еще жуете табак, как в старое доброе время в Небраске? (Взгляд его падает на бутылку коньяку.) Ого, и тут я вижу прогресс! Раньше это был джин, смешанный с элем.

Мисс Пимпот (делая попытку встать). Вам должно быть стыдно, сэр!

Перси. Сэр?.. К чему такие церемонии, мисс Пимпот? Когда мы виделись в последний раз, вы называли меня просто Перси. Если я не ошибаюсь, это было в Мемфисе, в баре «Буги-вуги». Вы хлопали себя по ляжкам и орали: «Эй, Перси, старый морж, пусть меня повесят, если это не шикарная ночка!..»

Мисс Пимпот. Сэр, еще раз и настоятельно прошу…

Перси (мечтательно). Хорошие то были времена, мисс Пимпот! Помните, однажды вы перевозили виски из Канады в Штаты и по этому случаю обменялись с речной полицией несколькими сердечными приветствиями в виде пулеметных очередей?.. Я тогда тиснул в газеты роскошную статью, она имела шумный успех среди наших ребят. Потом я вас видел столько раз… На ринге, что на 38-й авеню, когда вы оспаривали первенство мира по вольной борьбе у Джона Друммонта по кличке Дьявол из Кентукки. Это был сильный соперник, пришлось открутить ему левое ухо и свернуть челюсть, чтобы заставить его признать ваше превосходство.

Мисс Пимпот (очевидно, начиная трезветь). Сэр!..

Перси. Вы упрямая женщина, мисс Пимпот. Я надеялся, что ваше сердечко затрепещет от радости при виде меня. Думал, конца не будет нежным, дружеским излияниям. А вы вот… (С легким вздохом.) Ну, ничего не поделаешь… будем говорить по-деловому. Не жарко ли тебе в парике. Билль?

Мисс Пимпот (некоторое время размышляет, затем сдается). Ладно, старая бестия. Номер не прошел. У вас чертовски хорошая память. Сколько хотите за то, что не выдадите меня?

Перси. Вообще говоря, ничего… (Уточняет.) Почти ничего… (Уточняет еще раз.) Сущий пустяк.

Билль. Не пропустить ли нам по маленькой?

Перси. Пожалуй.

Билль (стаскивает парик, обнажая багрового цвета лысину). Чертовски жарко, Перси. Никогда не думал, что изображать женщину – такая тяжелая работа. Меня тут чуть было не накрыли. Перси. Кто?

Билль. Все эта негодяйка Паржизек. Сначала она, а потом ее проклятая канарейка. Я ей припомню.

Перси. И правильно. Я как раз за тем и пришел к тебе. А чего, собственно, Интеллидженс сервис надо от этих жриц?

Билль (почесывая затылок). Это государственная тайна.

Перси. Подумаешь! Не слыхал я, что ли, вещей и почище!..

Билль. Ну ладно. Только не пишите о нашем разговоре аршинными буквами на первых страницах газет. Короче, это проделки промышленных кругов. В Англии хотят знать, куда их родные братья за океаном пихают деньги, ясно?