Текст книги "В ловушке любви"

Автор книги: Франсуаза Саган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Это ужасно, – ответила я. – Но мне кажется, я не могу придумать ничего лучше тебя.

– Я тоже. Вот почему мы должны быть очень осторожны, особенно ты.

– Ты по-прежнему имеешь в виду Юлиуса?

– Да, – ответил он с улыбкой. – Этот человек не признает ничего, кроме силы и власти. И эта маска бескорыстия, которую он надел, общаясь с тобой, пугает меня. Я был бы более спокоен, если бы он потребовал чего-нибудь. Но я не хочу с тобой говорить об этом. Не мне тебя переубеждать. Ты поймешь все сама. И когда наступит этот день, я очень хочу, чтобы ты пришла ко мне.

– Чтобы пожаловаться.

– Нет, чтобы успокоиться. В разоблачениях нет ничего веселого. Ты сильно разозлишься на того, кто откроет тебе глаза. И я не хочу быть этим человеком.

Все это тогда показалось мне туманным и маловероятным. В своей эйфории я представляла Юлиуса скорее крестным, чем тираном. Я улыбнулась и встала. В шесть часов я должна была быть в кабинете Дюкре. Нам предстояло обсудить макет обложки. Луи проводил меня до редакции и ушел. В тот день он обедал с Дидье.

19

Я, конечно, опоздала и вошла в кабинет на цыпочках. В соседней комнате Дюкре говорил по телефону, и мне не хотелось мешать ему. Дверь была открыта. Я села за свой стол. Мне понадобилось немного времени, чтобы сообразить, что разговор идет обо мне.

– …вы ставите меня в очень неловкое положение. Когда вы просили меня взять ее на службу, у меня не было никаких оснований отказать. В конце концов речь шла о человеке, который нуждался в работе, а у меня, из-за финансовых трудностей, был дефицит сотрудников. И так как вы лично попросили меня… Нет, ничего не изменилось, просто я думал, что она в курсе. Все эти два месяца, с тех пор как вы решили – ради нее – расширить мой журнал, я внимательно наблюдал за ней: она ничего не знает… Я, конечно, не знаю ваших планов… Да, меня это не касается, но, если она в один прекрасный день все узнает, то у меня будет вид непорядочного человека, а это не так. Это больше смахивает на ловушку…

Он резко запнулся и замолчал, потому что увидел меня, стоявшую на пороге. Я была в ужасе. Он медленно положил трубку и указал мне на кресло напротив. Я автоматически села. Мы смотрели друг другу в глаза.

– Полагаю, тут нечего объяснять, – сказал он.

Он был еще более бледен и сер, чем обычно.

– Да, – ответила я. – Все ясно.

– Намерения господина Крама казались мне добрыми, и я действительно верил, что вы в курсе. Лишь два месяца назад я был слегка сбит с толку, когда он попросил нагрузить вас работой, отправить куда-нибудь… Я ничего не понимал, до тех пор пока вы не познакомили меня с Луи Дале.

Мне стало трудно дышать. Мне было стыдно за себя, за него, за Юлиуса… По особенно горько мне было вспоминать тот образ молодой, умной, чуткой и образованной женщины по имени Жозе, какой я рисовала себе в этих пыльных стенах.

– Ничего, – сказала я. – Все было слишком красиво…

– Знаете что, – сказал Дюкре, – это ровным счетом ничего не меняет. Я готов отказаться от предложения господина Крама, от нового журнала и оставить вас у себя.

Я улыбнулась ему, или, точнее сказать, попыталась улыбнуться, но у меня это очень плохо получилось.

– Это было бы очень глупо, – ответила я. – Что касается Меня, то мне, конечно, придется уйти, но я не думаю, чтобы Юлиус был настолько мелок, чтобы отыгрываться на вас.

Какое-то время мы молчали, с нежностью глядя друг на друга.

– И все же мое предложение остается в силе, – спокойно сказал он. – И еще, если вам понадобится друг… Простите, Жозе, я относился к вам, как к капризу.

Слезы навернулись мне на глаза, и я выскочила из кабинета. Я оглянулась: обшарпанные кабинеты, листы бумаги, репродукции, пишущие машинки – убедительная декорация для иллюзии. Я вышла. Я не пошла в кафе напротив, потому что там собирались сотрудники нашего журнала, и пробежала до следующего. Что-то сдавило меня изнутри: я хотела теперь лишь одного – докопаться до сути, разоблачить, узнать, все равно что. Я не могла обратиться к Юлиусу. Он бы превратил это предательство, представил бы покупку меня в простое внимание джентельмена, в бескорыстный подарок богатого добряка запутавшейся молодой женщине. Я знала лишь одного человека, который ненавидел меня настолько, что готов был выплюнуть правду. Этим человеком была жестокая мадам Дебу Я набрала ее номер, и к счастью, она оказалась дома.

– Жду вас, – сказала она.

Она, конечно, не добавила, «не сходя с места», но я знала, мчась в такси, что сейчас она причесывалась и готовилась к встрече с ликованием победительницы.

Мы стояли в салоне, и я была абсолютно спокойна.

– Не будете же вы утверждать, что ничего не знали?

– Я вам ничего не скажу, потому что вы все равно не поверите мне, – ответила я с вызовом.

– Естественно. Ну ладно. Вы, конечно, не знали, что снять квартиру на улице Бургонь за сорок пять тысяч старых франков невозможно? Вы, конечно, не знали, что портные, и мой в частности, не одевает задаром молоденьких незнакомок? И вам, конечно, не приходило в голову, что на это место в журнале претендовало пятьдесят молодых особ, в сто раз эрудированнее вас?

– Я должна была это знать, вы правы.

– Юлиус – человек терпеливый, и игра, захватившая его, могла продолжаться очень долго, несмотря на все ваши прихоти. Юлиус никогда не отказывался от своих планов. Но хочу вам признаться, что для меня, как и для остальных его друзей, было невыносимо видеть его прислуживающим такой…

– Такой – что?

– Ну, скажем… прислуживающим вам.

– Очень хорошо.

И я расхохоталась, что все-таки вывело ее из равновесия. От нее исходили волны ненависти, недоверия, презрения. Это было настолько забавно…

– И чего, по-вашему, хотел Юлиус? – спросила я.

– Вы хотите знать, чего хочет Юлиус? Он сказал мне это с самого начала: он хочет дать вам интересную приятную жизнь, дать вам время натворить глупостей, все равно ведь вы неминуемо вернетесь к нему. Не думайте, что вам удастся так легко ускользнуть. Наше знакомство еще не окончено, моя милая Жозе.

– А я думаю, как раз наоборот, – ответила я. – Видите ли, я решила переехать к Луи Дале, так что на следующей неделе я уезжаю в деревню.

– А когда вы устанете от него, то снова вернетесь к Юлиусу. Вы будете рады найти его на прежнем месте. Ваши комедии развлекают его, а ваша притворная честность вызывает у него смех. Но мой вам совет: не переборщите.

– Насколько я понимаю, – сказала я, – он тоже презирает меня…

– Совсем нет. Он считает вас в глубине души порядочной, но говорит, что в конце концов вы уступите ему.

Я встала и на этот раз улыбнулась без всяких усилий.

– Не думаю. Очнитесь, ненависть ослепляет вас. Вы никак не можете понять одну простую вещь: вы наводите на меня смертельную скуку, вы и все ваши интриги. Интриги же Юлиуса оскорбляют меня, потому что я его люблю, но вы, в самом деле…

Мой удар достиг цели. Слово «скука» было для нее невыносимым оскорблением, а мое спокойствие внушало ей больше страха, чем открытая злоба.

– Со временем я выплачу все и Юлиусу, и портному, – сказала я. – Я сама поговорю с моей бывшей свекровью, улажу вопрос с денежным пособием. И на этот раз без Юлиуса.

На пороге она окликнула меня. Вид у нее был очень озабоченный.

– Что вы скажете Юлиусу?

– Ровным счетом ничего, – ответила я. – Мы с ним больше никогда не увидимся.

Выйдя на улицу, я зашагала, напевая про себя. Нечто вроде веселой злости вселилось в меня. Я все-таки покончила с этим враньем. Меня содержали и холили, чтобы развлекать всю эту публику. Как их, наверное, веселил мой независимый вид, мои похождения… Да, они здорово провели меня. Я была в отчаянии, но вместе с тем испытывала и облегчение: теперь я знала, что делать. Они надели на меня красивый золотой ошейник, но цепь лопнула. Все хорошо.

Я собрала свои вещи, и чемодан оказался полупустым. Я взяла лишь то, что осталось у меня после Алана. И правда, сказала я себе с иронией, самоуважение – не мой конек. Благодаря своей слепоте и детскому оптимизму, я позволила Юлиусу сделать меня посмешищем в глазах людей и в своих собственных глазах. Я оглядела благодарным взглядом это жилище, где исцелилась от Алана и узнала Луи. Мое призрачное и теплое убежище. Я надела на собаку поводок, и мы спокойно спустились по лестнице. Хозяйке дома, слава богу, хватило ума не показываться мне на глаза. Я переехала в маленькую гостиницу. Бросив чемодан на полу, я легла на кровать, а щенок устроился в ногах. Я смотрела, как вечер опускается на город, на шесть месяцев моей жизни, на разломанную дружбу.

Мягкое и ликующее лето я провела в доме Луи. Он никак не прокомментировал мой рассказ. Только стал лишь еще более нежным и внимательным. Часто приезжал Дидье. Мы вместе искали дом в предместьях Парижа и наконец, нашли в Версале. Мы были счастливы, и тот моральный надлом, усталость и меланхолия, которые сопутствовали моему бегству, рассеялись в течение месяца. Я не писала Юлиусу, не отвечала на его письма, даже не читала их. Из того круга я больше никого не встречала. Я виделась лишь с друзьями Луи, своими старыми знакомыми и чувствовала себя спасенной. Спасенной от смутной опасности, без имени и лица, которая из-за этого казалась мне еще страшнее, чем любые другие, которые могли бы подстерегать меня. А ведь я чуть было не приняла все всерьез, чуть было не осталась с людьми, которых не любила и с которыми скучала. Я чуть было не посвятила свою жизнь скуке, приняв ее за нечто совсем другое. Жизнь возвращалась ко мне, и она казалась вдвое прекраснее, чем прежде, потому что в августе я узнала, что жду ребенка от Луи. Мы решили окрестить их вместе: собаку и ребенка, ведь у подросшего щенка все еще не было имени.

19

Мы переехали. Несколько дней спустя, когда я переходила авеню Гранд-Армее в Париже, мне встретился Юлиус. Моросило, навстречу мне мчался «даймлер». Я сразу узнала его и остановилась. Юлиус вышел из машины и подошел ко мне. Он похудел.

– Жозе, наконец-то! Я был уверен, что встречу вас.

Я смотрела на этого маленького и упрямого человечка. Мне показалось, что впервые он глядит мне прямо в лицо. У него были все те же голубые глаза, блестевшие из-под стекол очков, а на нем все тот же костюм цвета морской волны. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что очень долго этот человек был для меня символом поддержки. А теперь я видела перед собой незнакомца, бесцветного, тусклого, но вызывавшего какое-то смутное беспокойство, словно маньяк, еще не проявивший себя.

– Вы все еще на меня сердитесь? Но все ведь кончилось, не так ли?

– Да, Юлиус, все кончилось.

– Я думаю, вы поняли, что все делалось для вашего же блага. Я, правда, был неловок.

Он улыбался, явно довольный собой. И я ощутила то же чувство, что и тогда при нашей первой встрече, в Салине: будто передо мной был не человек, а какой-то механизм, чужой и непонятный. Я не могла вспомнить ни одного нашего диалога. В памяти остался только один монолог, произнесенный на пляже, – единственный раз, когда он приоткрыл завесу и показал мне нечто, напоминавшее человеческое лицо. И именно это воспоминание удержало меня на месте, не позволив тут же умчаться прочь.

– Все лето я получал новости о вас, – добавил он. – Наверное, теперь я знаю Солонь так же хорошо, как и вы.

– Опять ваши частные детективы…

Он улыбнулся:

– Не думаете же вы, что я перестану опекать вас.

И неожиданно меня охватила злость. Я даже не успела подумать, а слова уже вырвались.

– А ваши частные детективы не сообщили вам, что я жду ребенка?

Он оторопел, но быстро пришел в себя.

– Это очень хорошая новость, Жозе. Мы дадим этому ребенку хорошее воспитание.

– Это ребенок Луи, – сказала я. – И на следующей неделе у нас свадьба.

И вот тогда, к моему великому удивлению, к моему ужасу, его лицо исказила страшная гримаса, а глаза наполнились слезами. Он буквально затопал ногами по тротуару, размахивая руками.

– Это неправда! – вопил он. – Это неправда! Это невозможно.

Я стояла оцепенев, не в силах ни двинуться, ни отвести глаз. Неожиданно из машины выскочил шофер и схватил его за плечи в тот самый момент, когда Юлиус уже замахнулся, чтобы ударить меня. Вокруг собралась небольшая толпа.

– Это мой ребенок, – кричал Юлиус. – И вы, вы – тоже принадлежите мне.

– Господин Крам, – причитал шофер, оттаскивая его назад. – Господин Крам…

– Отпустите меня, – продолжал кричать Юлиус. – Отпустите меня. Это невозможно! Я говорю вам, что это мой ребенок!

Шофер продолжал волочить его, и тут я пришла в себя. Я повернулась на каблуках и бросилась в ближайшее кафе. Я очень долго просидела там, стуча зубами от страха, и не могла успокоиться. Я боялась выйти: мне все казалось, что Юлиус продолжает там стоять, задыхаться и корчиться от злобы, разочарования и может быть, от любви. Я позвонила Дидье, который сразу приехал и отвез меня домой.

Два месяца спустя я узнала, что Юлиус А. Крам умер. Кажется, от сердечного приступа, наступившего вследствие злоупотребления транквилизаторами, антидепрессантами и прочими средствами, помогающими убежать от действительности. Мы прошли по жизни параллельно, так наши пути и не пересеклись: мы навеки осталась чужими друг для друга. Каждый из нас видел лишь профиль другого, и между нами не было любви. Он мечтал лишь о том, чтобы обладать мною, а я о том, чтобы убежать от него. Вот и все. Если подумать – довольно жалкая история. И все же я знала: когда время наведет порядок в моей хрупкой памяти, я буду помнить о нем лишь одно: клочок седых волос, торчавший из гамака, и усталый, неуверенный голос: «Потому что с тех пор, как я узнал вас, мне ни разу не было скучно».

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

notes

Примечания

1

Игра слов: совпадающее по звучанию с фамилией Дебу французское etre debout означает «стоять на ногах».