Текст книги "Жизнь Иисуса"

Автор книги: Франсуа Мориак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

16. На пути в Иерусалим

Пришла сухая осень, поспевал виноград. В виноградниках ставили шалаши из веток, так называемые кущи, откуда можно было стеречь урожай. Иисус отправился с Двенадцатью в Иерусалим на праздник Кущей. Те несколько недель, что Он втайне трудился над их душами, Христос избегал толпы, и потому маленькая группка не увеличивалась. Но один Учитель знал счет сердцам, которых Он тщетно жаждал и которые отвергли Его. Их полным полно в домах Капернаума, Хоразина, Вифсаиды, как будто Христос никогда не проходил через эти города. Все, что Он совершил, совершено напрасно. Время, которое им было отпущено, истекло: Сын Человеческий отправляется в Иерусалим и больше не вернется, во всяком случае – во плоти. Итак, то, что Он пришел спасти, спасено не будет. Иисус бросит в лицо городам, которых не покорил, вопль сердца, знающего, что дело проиграно (насколько может быть проиграно дело Божие). Любовь, жившая рядом с ними, встает и уходит. Какая тайна заключена в дарованной творению власти отвергать желание Бога! Любовь, должно быть, потерпела там страшное поражение, ибо Сын Человеческий не сдержался и предал этот берег такому проклятию, что от Вифсаиды не осталось и следа. Он, кому ведомы все тайны, не может прийти в Себя от такого отвержения и в горе произносит страшные слова.

Проклятые города

Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись. Но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня. Но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе!

Вспышка гнева проходит, и Сын Человеческий вновь возвращается к тайне Своего существования. Ему не нужно избегать гнева той плоти и крови, в которые Он облекся, чтобы укрыться в недосягаемом покое Отца.

– Славлю тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение.

Его укрепляет и утешает сознание этого невыразимого союза. Радость Троицы звучит в словах, которые слушавшие Его бедные люди запомнили, но, как и многое другое, не поняли. Однако они врезались в их память – возможно, потому, что радость зазвучала в Его голосе сразу после леденящих сердце проклятий.

Сын Человеческий погружается в глубины собственного покоя. Он отвратил взор от Капернаума и Хоразина, от которых сегодня остались лишь груды камней. Маленькая кучка людей бредет в молчании. Некоторых удручают мысли о геенне огненной: какой человек может устоять перед соблазнами? Они ищут в памяти имена своих забытых жертв. Все любили Вифсаиду, которая только что была предана проклятию. Многих вдруг охватывает отчаяние: к чему такие усилия, если все кончится вечным огнем и разрушением их земной родины? Но внезапно раздается тот же голос, только что полный гнева, а сейчас нежный:

– Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.

– Господи, мы устали от наших падений и измен. Такое бремя мы не в силах больше нести…

– Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Да, их смутили проклятия и нашептывания Искариота: «Что за ненужная горячность! Что за бессмысленный гнев!» Но этот исполненный нежности призыв вызвал у них почти физическое ощущение: они причастны к тайне уничиженного Бога! Они знают сладостность этого ига. Они больше ничего не боятся. Что им Вифсаида, что им Хоразин? Их единственное отечество – это Христос. Для них нет иного царства. Напрасно пытался Он напугать их; Его любовь выдает себя на каждом шагу. «Придите ко Мне все труждающиеся…»

Обычно забывают про шумную и надоедливую семью Христа, втайне относившуюся к нему враждебно. Его назаретская родня слышала Его проклятия прибрежным городам и говорила Ему: «Выйди отсюда и пойди в Иудею. Ибо никто не делает чего-нибудь втайне; и ищет сам быть известным. Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру».

Но Иисус не хотел идти в Иерусалим с родными по крови, которые не верили в Него, однако надеялись извлечь некоторую пользу из своего родства. Как и Иуду, их, конечно, терзали сомнения и алчность. Они знали, что Учителю опасно идти в Иерусалим, но с этим не считались: сами-то они ничем не рисковали. Эта лицемерная, докучливая и трусливая родня внушала Христу ужас. Он говорил им:

– Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит; потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы. Вы пойдите на праздник сей, а Я еще не пойду, потому что Мое время еще не исполнилось.

Он дал им уйти, сделав вид, что остается. Но затем Иисус отправился в путь. Это не было сиюминутным решением, Его последнее путешествие было предрешено от века: «Когда же приближались дни взятия Его, Он восхотел идти в Иерусалим»… Все предусмотрено заранее: каждый день и каждый час. Время Его настало, и ни на мгновение дольше Он не смог бы остаться, чтобы произнести хоть единое слово ради спасения проклятых городов.

В этот переломный момент Своей земной жизни Сыну Человеческому хотелось побыть одному. Как Он ни любил их, но Ему, должно быть, нелегко было всегда водить за Собой одиннадцать ничего не понимающих с полуслова учеников и хитрого и неумного предателя. Если бы Он мог остаться с одним Иоанном… И действительно, из текста, по-видимому, следует, что с Ним был сын Зеведеев. Остальных Он послал вперед приготовить Ему путь.

Почему, пересекая Самарию, Он обошел Сихарь? В сухом воздухе давильни распространяли запах виноградного сока. Дни становились короче. Испытал ли Бог в числе всех скорбей человеческих и грустное счастье нашей недолговечности? Чувствовал ли Сын Человеческий в таинственной глубине Своей богочеловеческой природы то умиление и печаль, которые пробуждает слабеющее осеннее солнце в смертном человеческом сердце? Ощущение времени, всего, что существует, проходит и кончается, пьянило Сущего, Того самого, Кто несколько дней спустя возмутит иудеев неслыханными словами: «Прежде, нежели был Авраам, Я был!» Но в этот осенний день по дорогам Самарии идет просто Путник, который никогда не вернется в родной город, идет загнанный, как зверь, Человек, над которым уже навис приговор закона. И Он в последний раз любуется сентябрьскими закатами и вдыхает винный запах собираемого винограда. Да, Ему ведомы и наши бедные маленькие радости.

Но уже возвращаются ученики: они никогда не оставляют Его надолго. Все та же история! Самаряне не хотят принимать у себя людей, идущих в Иерусалим. Сыновья Зеведеевы, в чьих ушах все еще звучат проклятия трем городам, с извечным рвением иудеев к мести и разрушению предлагают Ему самое простое решение: «Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их?»

Иисус, шедший впереди, обернулся. Как? Неужели этот удар нанес Ему Иоанн? Ученик исходил из проклятий Своего Господа по адресу Вифсаиды. Этот «сын грома», как с нежной усмешкой называл его Иисус, вовсе не был кроток; он думал, что сейчас не время предаваться мирным сельским радостям. Иисус не сердится. В Его ответе слышится невыразимая усталость, грустная жалоба опечаленного Бога:

– Не знаете, какого вы духа!

И Он добавляет:

– Ибо Сын Человеческий пришел не погублять души человеческие, а спасать.

Через пятнадцать веков Иисус явится мучимому сомнениями Франциску Сальскому, и скажет: «Я не тот, кто проклинает, – Меня зовут Иисус…» Действительно, если бы сын Зеведеев осмелился возразить: «Господи, не Ты ли недавно говорил о геенне огненной», Учитель ответил бы:

Я – Бог непоследовательный. Нет ничего более чуждого Мне, чем ваша логика. Сердце Мое живет по иным законам, и ваш рассудок их не улавливает, ибо Я – любовь. Вчера любовь побудила Меня разжечь перед вами неугасимый огонь, а сегодня та же любовь возвещает вам, что Я пришел спасти погибшее…

Он смотрел прямо перед Собой и видел в Иерусалиме одну из многих тамошних безрассудных женщин – жену, изменявшую мужу, которую завтра повергнут к Его стопам: в этот самый момент она отдавалась тому, кто не был ее мужем. Они опьянены вожделением, а соседи уже подсматривают за ними. Женщине, совершившей прелюбодеяние, Он также ничего не скажет о геенне.

В Иерусалиме

Иисус тайно вошел в город и остановился у кого-то из своих, возможно, в Вифании у Лазаря. Но некоторых из тех, кто был с Ним, узнавали, потому что Его повсюду искали. Паломники спрашивали друг у друга: «Где Он?», не смея открыто говорить о Нем, – настолько Он был подозреваем, ненавидим и заранее осужден. Исцеление расслабленного во время Его последнего посещения купальни у Овечьих ворот не было забыто. Он явно намекнет на это, когда в разгар праздника осмелится говорить в Храме – Он, нигде не учившийся, выступит как Учитель Израиля!

Нет, Он не книжник, Он даже заявляет, что у Него нет Своего учения. Зачем что-то придумывать? Его учение – это Отец, и Его слава – это слава Отца. И так как слушатели возроптали и зашептались между собой, Он спросил:

– За что ищете убить Меня?

Они вознегодовали: «Не бес ли в Тебе? Кто ищет убить Тебя?» Возмущение галилеян было искренним. Но Его прозорливость привела в трепет первосвященников, помыслы которых были разгаданы, – теперь они не осмеливались схватить Его среди бела дня. У них был такой испуганный вид, что иудеи спрашивали друг у друга: «Не верят ли они, что Он Мессия?» Но нет! Невозможно поверить подобной глупости: этот парень пришел из Назарета, все знают Его отца и мать, город полон Его родственниками, они первые смеются над Ним и пожимают плечами, стоит их спросить о Нем.

Однако Его голос будоражил толпу! Один только голос: чудес Он больше не творил. И тем не менее Он еще никогда так не волновал сердца. Накануне Страстей речь Господа в минуты высшего подъема озаряется пророческим светом.

– Еще недолго быть Мне с вами, и пойду к пославшему Меня. Будете искать Меня и не найдете; и где буду Я, туда вы не можете прийти.

Они ничего не понимали, но жадно слушали. В последний день праздника особенно жаркие споры разгорелись вокруг слов, смысл которых Иоанн передал так: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой.»

Сегодня мы знаем, что пророчество это исполнилось. Ибо видевшие Христа во дни Его земной жизни не получили столько благодати, сколько мы – свидетели свершившихся обетований. Не только великое множество святых, но самые худшие из христиан, когда они пребывают в состоянии благодати, являются источниками живой воды и мир не ведает, что окружен и омыт этими брызжущими струями.

С какой силой должен Он был говорить об этом, чтобы так потрясти толпу!

– Он точно пророк…

– Это Мессия!

– Нет, Он из Галилеи, а в Писании сказано, что Мессия придет из Вифлеема…

Но удивительней всего свидетельство стражей, посланных первосвященниками схватить Иисуса – они вернулись с пустыми руками.

– Почему вы не привели Его?

Они отвечали:

– Никогда человек не говорил так, как этот Человек.

Разъяренные первосвященники стали допытываться, не соблазнились ли и они? Не смея их наказать, они принялись вразумлять: разве к этому Обманщику примкнул хоть один фарисей или книжник, знающий Закон? Ведь только невежи следуют за Ним, не ведая, что не может Мессия прийти из Галилеи.

Убедили ли они стражей? Фарисеи уверены, что им ничего не стоит опровергнуть эти соблазнительные слова с помощью своих познаний в Писании. Ведь они богословы! Но среди них был один, кто в глубине сердца, подобно этим простым солдатам, тоже думал, что никогда человек не говорил так, как этот Человек. Однако осторожность Никодима почти граничила с трусостью. И все же он некогда провел ночь наедине с Иисусом, и сердце его до сих пор горело; но огонь этот Никодим присыпал золой. А в тот день он собрал все свое мужество и заговорил дрожащим голосом: «Судит ли Закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» Первосвященники дали отпор подозрительному фарисею: «А ты не из Галилеи ли? Рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк!»

И Никодим, понурив голову, побрел домой, стараясь не привлекать к себе внимания и остаться незамеченным.

17. Женщина, взятая в прелюбодеянии

Ту ночь Сын Человеческий провел на горе в Гефсимании или, быть может, спустился в Вифанию. На рассвете Он вернулся в Храм, где уже собирался народ, и вот к Нему приблизилась кучка людей, тащивших плачущую перепуганную женщину. Под покровом ночи она совершала прелюбодеяние, и ее на этом застигли. Кому пришла мысль привести ее к Назарянину? Он был другом мытарей и блудниц, ученики самого Иоанна Крестителя могли это засвидетельствовать. А закон суров к провинившимся невестам (тем более – к замужним женщинам): их следует побивать камнями. Так сказано в Писании. Текст ясен. Книжники окружили Его и с нетерпением спрашивали, будучи уверены, что сейчас-то Он попадется в ловушку: «Что Ты скажешь?»

Очень интересовало их это жалкое создание! Они всем готовы воспользоваться, лишь бы погубить Того, Кого так ненавидят. Невозможно предугадать, как именно станет кощунствовать Самозванец, но в том, что Он непременно совершит богохульство, они были уверены заранее. Пока они толпились вокруг Иисуса, кричали и требовали ответа, жалкая, растрепанная, полуодетая женщина стояла едва живая от страха и не отрывала полных отчаяния глаз от Незнакомца, которому отдали ее на суд священники.

Но Иисус не смотрел на нее. Наклонившись, Он что-то писал пальцем на земле. Блаженный Иероним уверяет, что то были грехи обвинителей, которые Он таким образом подсчитывал. Но чем проще истина, тем она прекрасней. Сын Человеческий не смотрел на нее, зная, что эта несчастная умирала не столько от страха, сколько от стыда – бывают такие мгновения в жизни человека, когда не смотреть на него – самое большое благодеяние. Вся любовь Христа к грешникам была в этом отведенном взоре. И знаки, которые Он чертил на земле, означали лишь одно – Он не хочет поднимать глаз на несчастную.

Он подождал, пока умолкнут вопли обвинителей, и наконец сказал:

– Кто из вас без греха – первый брось на нее камень.

Наклонился и снова стал писать на земле. «Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.»

Начиная от старших… На этот раз все они испугались Его дара ясновидения. Враги знали Его способность читать в сердцах. В сознании каждого стали всплывать тайные дела, которые он годами прятал от посторонних глаз, порочные привычки, что-то постыдное… А вдруг этот Назарянин закричит: «Эй ты, вон там! Ты что не уходишь? Что ты делал вчера в такое-то время в таком-то месте?»

Иисус остался наедине с женщиной. В конце концов, судить ее не Его дело. Все обвинители исчезли, и она могла бы, пользуясь этим, бежать и укрыться в безопасном месте. Но она стоит. Стоит та, которая еще этой ночью предавалась преступным наслаждениям. Прежде чем пасть, она много страдала, долго боролась с собой. Но сейчас женщина не думает о своей любви и ни о ком другом – только о Незнакомце, который теперь смотрит на нее, потому что они остались одни и никто не подвергает ее унижениям. И она тоже смотрит на Него, еще охваченная стыдом, – но стыдом уже иным. Она плачет над содеянным грехом. Страсть оставляет ее. Внезапно и в душе ее и в теле воцаряется великий покой. О, кровь усмирить труднее, чем Тивериадское море! Ничто человеческое не было чуждо Назарянину; но Он был Богом и знал то, чего не может знать ни один мужчина: непреодолимую слабость, которая овладевает женщиной в некоторые минуты перед некоторыми людьми, превращая ее в лежачую или ползающую тварь. Из века в век самая поразительная победа Сына Человеческого, и вместе с тем такая обычная и распространенная, что мы перестанем ей удивляться, будет состоять в том, что во множестве святых женщин зов Иисуса заглушит зов крови.

Эту женщину Он уже победил. Он спрашивает: «Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?» Она отвечает: «Никто, Господи». Иисус говорит: «И Я не осуждаю тебя; иди и больше не греши».

Она ушла, но она вернется. Вернее, ей нет нужды возвращаться: отныне они навсегда едины. Так Христос, терпя, казалось бы, поражение, обретает приверженцев среди изгоев. Он собирает тайное сокровище из негодных сердец, из отбросов мира сего. Ему не нужен ореховый прутик водоискателя, чтобы обнаруживать в отверженных под корой убожества источник страдания и любви, над которым Он имеет власть.

Равный отцу

Наступила передышка в беспощадной борьбе, в которую Он оказался вовлеченным и которая будет длиться до третьего часа кануна субботы, когда Его тело, превратившееся в сплошную рану, испустит последний вздох. Уже не заботясь об осторожности, Он в одиночку (ученики остаются немного в стороне) ведет открытую борьбу в том самом городе, где правят Его враги – фарисеи и священники, где уже отданы распоряжения о Его казни и нет больше между Ним и Крестом ничего, кроме дивных слов, приковавших к месту воинов, пришедших схватить Его.

Дело здесь было не в красноречии и не в человеческом таланте, а в том, что Он имел власть, какой до Него не обладал никто, власть касаться самого сокровенного, обращаться прямо к тайная тайных каждого человека. Четыре огромных подсвечника, зажженные в первый вечер Кущей на женской половине Храма, уже не горели. У сокровищницы Иисус воскликнул: «Я свет миру!», но иудеи смеялись над Ним, ибо Он Сам о себе свидетельствовал, и потому Он бросил им в лицо тайну Своей двуединой природы: «Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего».

Стоит Ему открыть рот, как Он опять совершает страшное преступление – равняет Себя с Богом. Но иудеи, зная, чего им нужно, хотят принудить Его к формальному признанию. Поэтому они спрашивают: «Кто же Ты?»

Теперь, когда Он разоблачен, когда нетерпеливый Бог противостоит своре Своих же созданий, Он без смущения говорит им о страшном троне, которого уже касается бестрепетной рукой: «Когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, кто Я». Упрямые ученики воображали иное прославление Учителя, не эту виселицу. Каким окажется то Царство, к которому они стремились? Что их ждет за уже приоткрытыми дверьми? Учитель повторяет: «Истина Моя сделает вас свободными!» Иудеи протестуют: они никогда не были рабами. Но Он заставляет их замолчать, сказав слова, правду которых знает каждый христианин, знает по опыту горькому и сладостному: «Истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободными вы будете».

Наконец раскрыта тайна Его власти над столькими людьми: они могут сомневаться, отрицать, богохульствовать; могут бежать от Него. Но все же знают, что Он один может сделать их свободными. И если они оставляют Его, то затем только, чтобы снова надеть на себя ярмо, чтобы вращать предназначенные им судьбой жернова – и никакая сила в мире их от этого не избавит, кроме Иисуса, которого они распинают и которому поклоняются. В этом, но в самом узком смысле, можно согласиться с Ницше, что христианство есть если не религия рабов, то, по крайней мере, религия освобожденных.

В последние дни Он так открыто проявлял Свою божественность, что те, кто этого не признавал, совершали в Его глазах преступление: «Почему вы не понимаете речи Моей?» – спрашивал с гневом уже раскрывший Себя Сын Человеческий. Он указал им на лжеца, от которого они происходят – на отца лжи, дьявола. Если бы они были не от дьявола, то узнали бы в Нем Христа в эти дни, когда Его божественная природа так явно в Нем проявлялась. И доказательство тому молчание, которым они отвечают на Его вопрос: «Кто из вас обличит Меня в неправде?»

Да, ответить нечего. Но словно дети, которые отвечают бранью на брань: «Я не дурак, это ты дурак», они возражали: «Это в Тебе бес!»

В гуще бранящейся толпы многие колеблющиеся пока сердца уже трепетали от любви и предчувствия, что им вот-вот откроется истина. Господь чувствовал, как борются они сами с собой, и вдруг, пренебрегая оскорблениями, бросил на чашу весов удивительнейшее обещание, которое должно было окончательно завоевать Его возлюбленных:

– Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не вкусит смерти вовек.

Единым словом Он снова переступает рубеж смертной природы. И вот Сын, как бы сбросивший Свое человечество, обнаженный так, как не будет обнажено тело Его на Кресте, беззастенчиво открывает толпе Свою Божественность:

– Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел, и возрадовался!

Иудеи говорят Ему: «Тебе нет еще пятидесяти лет – и Ты видел Авраама?» Иисус отвечает им: «Истинно, истинно говорю вам: прежде, нежели был Авраам, Я есть». Тогда они схватили камни, чтобы бросить в Него, но Иисус скрылся и вышел из Храма.

Они не погнались за Ним: право судить и наказывать принадлежало римлянам. К тому же Назарянин не сказал прямо: «Я Сын Божий». Первосвященникам нужно обличить Его именно в этом гнусном богохульстве, чтобы сделать законной смертную казнь. Поэтому они колебались.

Но казалось, будто Сыну Человеческому нужна была их ярость. Он поддерживал ее, как бы боясь, что огонь угаснет. Поэтому не случайно избирает Он субботний день, чтобы исцелить слепорожденного.