Текст книги "Жизнь Иисуса"

Автор книги: Франсуа Мориак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Сотник

Внутренний закон, который Сын Человеческий дал людям на горе, принес в дальнейшем удивительные плоды. Враги ненадолго отступили. Христос учит Своих друзей любви к Отцу, которая переходит в любовь к ближнему. Эти два чувства едины и обретают на протяжении Его земной жизни неповторимые черты, ушедшие из мира вместе с Ним. Ибо Он есть Сын Человеческий, и Его ближние – это и сотник, и все, кто Его окружает. На протяжении трех лет бесконечное Бытие стало ближним для воинов, мытарей и блудниц.

Этот сотник, состоящий на службе у Ирода Антипы, не еврей, но так любит евреев, что строит им синагогу на свои деньги. Его слуга опасно болен, а он его очень любит. И мы уже любим этого сотника, для которого смерть слуги была бы несчастьем. Он не осмеливается сам пойти к Иисусу и посылает к Нему своих друзей из числа иудеев, чтобы Учителю не пришлось унизить Себя, переступив порог его дома. Он просит передать Ему слова, которые человечество, поверженное ниц перед Агнцем Божиим, не перестанет повторять до скончания века: «Не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Потому и себя самого не почел я достойным прийти к Тебе; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой. Ибо я подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: „пойди“, и идет; и другому: „приди“, и приходит».

«Иисус удивился». Он не только любил людей, но и восхищался ими. А восхищает Его в них всегда одно и то же чудо: не какие-то особые добродетели, не аскетические подвиги и не великие богословские познания, а чувство собственной беспомощности и беззащитности, смирение, плод той духовной трезвости, которая даруется высшей благодатью.

Невозможно достичь смирения одной волей, ибо оно совершенно только тогда, когда само себя не осознает. Слишком мало бить себя в грудь; напрасно каждое утро многие с гордостью повторяют слова сотника или слова его собрата мытаря. «Благодарю Тебя, Господи, за то, что я таков, как этот мытарь!» – вот молитва современного фарисея.

11. Ученики Иоанна

В те дни Иисус пришел в Наин и вернул матери сына, которого она потеряла. Эта вдова не звала Его, ничего не просила, потому что до того Он еще ни разу не побеждал смерть. Несомненно, многие говорили о Христе: «Да, расслабленные, одержимые, – это пожалуйста! Но Он никого не воскрешает».

Такое чудо должно было способствовать известности Иисуса больше всего, что Он совершил до сих пор. Особенно встревожились многие из учеников Иоанна, относившиеся к новому Пришельцу враждебно. Беспокоился ли их учитель, находившийся в темнице, куда заключил его Ирод, поколебалась ли теперь его вера? О чем он думал, посылая двух учеников к Иисусу спросить Его: тот ли Он, который должен прийти, или ожидать им другого?

Иногда доверие к какому-нибудь человеку начинает колебаться, если его поведение становится непонятным. Ученики рассказывали Иоанну, что Назарянин ест и пьет с блудницами, а когда Его упрекают, Он не только не возражает, а скорее этим хвалится. Он позволяет Своим ученикам не поститься под тем предлогом, что «не могут печалиться сыны чертога брачного, пока с ними Жених, но придут дни, когда отнимется у них Жених…» Такие речи смущали Иоанна Крестителя. А что если он ошибся? Что если голос, который он тогда услышал, исходил не с небес? Фарисеи клянутся, что Иисус творит чудеса не иначе как силою Веельзевула. Они обвиняют Его в том, что Он соблазняет души… и ведь действительно Он увел у Иоанна лучших его друзей.

И правда, что говорит о Себе Сам Иисус? Что скажет Он посланцам Крестителя? Отправляя учеников, Предтеча испытывает Агнца Божия: он не может не верить в Него, но Его поведение смущает. А может быть, не умея убедить друзей, он все же молится втайне: «Господи, просвети Ты Сам учеников моих, кто сомневается в Тебе, кого соблазняют или смущают Твои дела…»

Иисус совершил много чудес на глазах у последних, а затем сказал им: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют. И блажен, кто не соблазнится о Мне».

Когда они ушли, Иисус заговорил об Иоанне Крестителе. Он говорил о нем не как о Своем противнике, а как о таинственном пророке, который возвещает Царство, но к нему не принадлежит: «Меньший в Царстве Божием больше его». Иоанн, как огромное безлистное дерево, одиноко возвышается посреди пустыни: его корни уходят в старый Закон, а верхние ветви почти достигают Христа. И Христос говорит о нем скорее с восхищением, чем с любовью. Они были знакомы с детства и при встрече узнали друг друга. Бог уничижил Себя перед Своим последним пророком, но между ними не было единения, не произошло полного слияния сердец; они словно разделены во времени и пространстве. Иоанн идет перед Ним, он не может ни подождать Агнца, ни вернуться назад; тот, кто идет впереди, не может следовать сзади. Предтеча горит и сгорает между двух Заветов.

Сына Человеческого сердят упреки Иоанновых учеников из-за поста: в Царство можно войти и через смех, и через слезы. Но иудеи не хотят ни слез, ни смеха. И поныне есть люди, которых не трогают ни гимн Солнцу Франциска Ассизского, ни плач Хуана де ла Круса.

«С кем сравню людей рода сего? – спрашивает Иисус, – и кому они подобны? Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: „Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали“. Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: „в нем бес“. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет, и говорите: „вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам“».

Трапеза у Симона

Сын Человеческий, который ел и пил с грешниками, не отказывается сесть и за стол фарисея Симона, о чем рассказывает только евангелист Лука. Симон принимает Назарянина с почтительностью, не лишенной опаски. Это видно по тому, как он остерегается быть слишком гостеприимным и щедрым – чтобы потом можно было говорить, что он принял Иисуса лишь из любопытства. Он очень вежлив, не бросается Ему на шею, скорее даже несколько холоден… Но Иисус все-таки садится за этот стол, потому что видит идущую к Нему из глубины времен женщину с алавастровым сосудом, одну из тех, кто отдавал себя, кто растлевал свое тело и сердце, кто смертельно страдал ради людей. Она появляется во всех четырех Евангелиях с благовониями в руках, с чудными волосами и заплаканным лицом. У Луки она входит в дом фарисея. У евангелистов Матфея и Марка – приходит накануне страстей Господних к другому Симону, прокаженному, который живет в Вифании. Иоанн же называет ее Марией. Одни полагают, что это та Мария Магдалина, из которой Иисус изгнал семерых бесов; другие считают ее сестрой воскресшего Лазаря и Марфы.

В сущности, это неважно. Женщина эта так занимала людское воображение, что рассказ о ее поступке мог претерпеть изменения; но остается главное: эта встреча воплощенной Чистоты и воплощенного греха, которая дана в утешение тем, кто не прекращает борьбы, кто не перестает воздвигать непрочные преграды против натиска страстей и вожделений.

Иисус возлежит за трапезой, и Его босые ноги выступают за край ложа. Грешница приближается сзади. Покрытая позором женщина не посмела подойти к Агнцу Божию спереди, «и став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его и мазала миром».

Наблюдая эту сцену, Симон с облегчением вздыхает: теперь все ясно! Если бы Иисус был пророк, Он с отвращением содрогнулся бы от ее прикосновения.

«Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят. Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?

Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла. Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал; а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает? Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя; иди с миром».

«За то, что она возлюбила много…» Много возлюбила Христа, само собой разумеется. Но не подразумевается ли здесь также и то самозабвение, самопожертвование и мука, которые могут присутствовать в самых жалких любовных страстях? Все ли потеряно для Бога, если одно существо безрассудно отдается другому? Да, надо полагать, – все потеряно.

Но вдруг звучат слова, сказанные до этого расслабленному – самые соблазнительные из тех, которые посмел произнести этот Назарянин: четыре слова, неопровержимо выдающие в Нем Бога: «Прощаются тебе грехи твои…»

Иудеи уже не удивлялись чудесам, Иисус творил их столько, что немудрено было и привыкнуть. К тому же никогда нельзя знать наверное: а вдруг это обман или сила Веельзевула; всему ведь можно найти объяснение. Но эти простые слова, это голословное утверждение смущает их больше, чем любое чудо. Ибо что такое воскрешение умершего по сравнению с возрождением души?

На этот раз Сын Человеческий безразличен к тайным мыслям окружающих Его людей – Он всецело поглощен плачущей женщиной с ее пустым сосудом и распустившимися волосами. Он смотрит на тело, распростертое у Его ног, Он знает прошлое этого тела, этого поруганного храма, в котором сейчас пребывает Святая Троица.

Однако пусть закоренелые грешники не прикрываются этим примером. Та, которой Он больше простил, и любит больше. Любовь этой раскаявшейся грешницы так же велика, как и прощенные ей грехи. Но у большинства из нас грехи соразмеримы лишь с нашей неблагодарностью, и мы падаем тем ниже, чем выше возносит нас прощение. Но если все-таки этой женщине случится однажды вечером вновь уступить желанию… Ну что ж. Мы вновь увидим ее накануне смертных мук Господа, опять идущей с сосудом благовоний для последнего миропомазания и последнего прощения.

12. Бесы Марии Магдалины

Одно обстоятельство дает нам основание думать, что женщина с распущенными волосами и Мария Магдалина – одно лицо: дело в том, что о второй из них говорится в Евангелии как о женщине, которую Господь избавил от семи бесов. А грешницу, которая входит в комнату с благовониями, Сын Человеческий давно знает. Нет нужды говорить ей, как другим: «Прощаются тебе грехи твои,» – ибо она уже получила такое прощение. Именно из этой плачущей женщины изгнал Он семерых бесов. И изгнал уже давно: по-видимому, она уже достигла на пути спасения той точки, когда озаренная светом любви душа внезапно открывает все множество своих грехов и постигает их один за другим во всей их мерзости, прослеживает их в самой глубине падшего и оскверненного сердца и теряется перед бесконечным сплетением соблазнов и ответственности.

Магдалина была одержима любовью сильнее, чем семью бесами, и мы никогда не узнаем, как она перешла от одной одержимости к другой, ибо Евангелие молчит об этом. Была ли борьба короткой или длилась долго? Хотелось бы знать, воспользовался ли Господин всякой плоти Своей божественной властью, чтобы смирить ее, или, напротив, предоставил ей свободу и положился на любовь, которая в ответ на Его призыв начинала пробиваться через завалы сора, смывая всю скверну и возвращая утраченный стыд?

И стыд, и скверна нам знакомы. Фарисей же презирал коленопреклоненную плачущую женщину, потому что в глазах безгрешных людей она была неприкасаемой. Все семь бесов Марии Магдалины заключены в одном бесе. Есть только один бес, хотя их и тысячи, и все разновидности зла коренятся в сладострастии, одно упоминание о котором вгоняет в краску святых.

Речь идет не о жалких слабостях, не о проступках, свойственных каждому, не о падениях, которые унижают юношей и покрывают стыдом стариков, но об одержимости, жертвой которой становятся те, кого плоть в полном смысле слова сводит с ума, кто и живет только для того, чтобы искать в плоти некий абсолют. Они действительно одержимы семью бесами, которых мы называем семью смертными грехами.

Прежде всего гордость: падшая женщина до безумия упивается властью над сердцами, возможностью причинять им страдания, вызывать ревность, разлучать любящих. С этой точки зрения – что хуже: женская жестокость или мужское тщеславие? Нам случалось слышать признания, сделанные с самым равнодушным видом: «Он умер из-за меня… Она покончила с собой из-за меня…»

Убийцы. И если не все эти сладострастники пролили кровь взрослых, зато все они в акте, оторванном от его назначения, погубили души, которые могли бы родиться. И они погубили немало тех, кто уже родился.

Страх погибнуть в одиночестве глубоко владеет плотскими людьми. Несметные толпы их, как показывает нам Христос, теснятся и толкаются на широкой дороге погибели, и нет в них случайных людей: все искали и нашли друг друга. Соучастники преступлений и блуда нуждаются друг в друге для своей же погибели. Подобно животным, объединяющимся по видовому признаку, собираются они в группы по своим порокам. Каждый отдельный порок поднимает свое знамя над группой своих приверженцев.

День Суда застигнет их вместе, и не придется созывать их звуками трубы со всех концов земли: эти темные гроздья уже совсем созрели, черному ангелу останется лишь собрать урожай.

Хотя их, как цемент, соединяет общий порох, но зависть, ревность и ненависть вырывают между ними пропасть. Их безумие только тогда позволяет им чувствовать себя победителями, когда они друг другу причиняют страдания.

Мелкие бесы вьются вокруг этого злобного, смертоносного сладострастия. Чревоугодие, над которым обычно подтрунивают, было, должно быть, у Марии Магдалины, как и у всех великих грешников, не мимолетной прихотью сластолюбия, а стремлением к блаженству длительной разрядки. Женщина, которой, казалось бы, спиртное должно быть отвратительно, поглощает его с жадностью, как губка… И вдруг засыпают последние хранители души, исчезает стыд, меркнет память о любимых. Одна за другой рушатся преграды; алкоголь и наркотики открывают перед своими приверженцами вход в царство тьмы.

Несомненно, Мария Магдалина и есть та грешница со спутанными волосами, ибо она была избавлена от семи бесов. И мы пытаемся представить себе это чудо: ее переход из одного мира в другой. «Какой была и какой стала!» – восклицает Боссюэ. Возможно, в действительности все произошло совсем просто. Внешние действия Христа, о которых можно рассказывать, ничто по сравнению с тем, что совершает Он в глубине сердец. Сын Человеческий уже тогда жил и действовал так, как живет и действует незримый Христос. История Марии Магдалины разыгралась, или могла бы разыграться, внутри нас. Наше собственное освобождение или наше порабощение помогают представить, чем стало освобождение для этой одержимой.

Ибо речь шла действительно об одержимости: «Мария, называемая Магдалиной, из которой вышли семь бесов». Эта распутная женщина была бесноватой. Но разве сладострастие не такой же грех, как прочие? И нет ли в этой неспособности исцелиться, на которую жалуются даже тянущиеся к Богу грешники, в постоянном возвращении на свою блевотину – признака не обычного искушения, а некоего наваждения – наваждения, овладевающего и отдельной личностью и даже целым родом?

У Сен-Сирана есть ужасные строки, где этот еретик показывает нам, как на разных членах одной семьи лежит проклятие, передающееся от отца к сыну. Этот страшный человек смог представить себе нечто вроде наследственного проклятия и сохранить непоколебимую веру перед лицом такого ужаса! Но тем не менее верно и то, что тайна наследственности обязывает нас верить также и в тайну милосердия. Есть одержимость, передающаяся из рода в род. Со смертью одного падшего существа зародыш падения не погибает. Дети его вместе с его плотью наследуют и его вожделения, они вынуждены передавать эту ужасную эстафету своему потомству.

Нет лучшего средства освободиться от такого кошмара, чем внимательно разглядеть эту кающуюся душу, избавленную от семи бесов. Мария Магдалина восторжествовала над фатализмом плоти. Поскольку любовь побеждается только любовью, она разожгла встречный огонь. Христос преображает это безумие. Подобно тому как когда-то вся ее жизнь сосредоточивалась на одном-единственном тварном существе и весь мир вокруг для нее исчезал (как это ни банально, но тайна человеческой любви заключается в том, что она поразительным образом обесценивает все остальное, для нее перестает существовать все, что лежит вне предмета нашей страсти), так и теперь это безумие концентрируется на Христе. Снова для нее исчезает весь мир, но на этот раз из-за Богочеловека. Даже для тела ее перестает существовать все окружающее.

Прежнее желание умерло. В ее умиротворенном сердце встречаются чистота и обожание, и они заключают между собой мир. Мария Магдалина входит в комнату, не глядя, идет прямо к Нему. Во всем мире нет ничего, кроме Иисуса, и ее, любящей Его. На этот раз ее любовью становится Бог.

Перед нами кающаяся грешница. Те, кто недоумевает, почему им недостает упорства, часто ищут в своем обращении источник наслаждений. Но в душе, которую возделывали семь бесов, едва вырванные сорняки вновь дают всходы, если земля не вскапывается, не обрабатывается и не переворачивается с неустанным трудом и слезами.

В тот час ее жизни Мария Магдалина, должно быть, проходила этап, когда человек, уже целиком отдавшийся Богу, еще порой слышит голодное завывание прежних страстей. Но Магдалина умерла для всего, что она оставила. Ничто более не разлучит ее с Тем, Кого она искала то в одном тварном существе, то в другом.

Немного растерянная, как мне кажется, она повсюду следует за Иисусом. Она остановится лишь тогда, когда Он Сам, прибитый к столбу тремя гвоздями, не сможет более идти вперед, не будет в силах сделать больше ни шагу, хотя бы и преодолевая боль. Тогда Мария Магдалина, тоже неподвижно застывшая у достигнутой, наконец, цели – у окровавленного древа, будет крепко обнимать его, пока не снимут растерзанное тело ее Господа и не укроют в ближайшей гробнице. Может быть, она думает, что Он притворился мертвым. Поэтому до тех пор, пока она знает, где находится священное тело, пусть даже бездыханное – ничто для нее не потеряно.

Лишь ненадолго оставляет она место погребения, чтобы купить благовоний. Уже на рассвете она опять здесь, у гроба, вместе с Саломией и матерью Иакова. И только тут Мария очнулась, оказавшись перед зияющим отверстием, перед входом, за которым открылась пустота. Унесли ее Господа! Неизвестно, куда Его положили! Она бросается за помощью, спрашивает у садовника и не ведает, что это и есть Иисус (как сказано у автора «Подражания» [1]1
  [1]Имеется в виду «Подражание Иисусу Христу» св. Фомы Кемпийского. – Прим. пер.


[Закрыть]: «Когда вы думаете, что далеки от Меня, тогда Я часто ближе всего к вам»).

Каждый участник драмы Искупления стал как бы образцом для без конца множащихся копий, с которыми мы и поныне сталкиваемся в жизни. Души, повторяющие тип Марии Магдалины, наполняют мир с тех пор, как она его покинула. Отныне самые падшие люди знают, что могут вызвать особенную любовь именно потому, что они так низко пали. Мария Магдалина установила связь между глубиной падения, из которой Христос извлек некоторых грешников, и любовью, которою спасенные Ему обязаны. Эта связь, если на нее дается согласие, из самого порока творит святость.

Ото всех других грешников блудница отличается тем, что о ней можно без преувеличения сказать: ее не останавливает никакой позор, и падение ее не знает предела. Ее призвание состоит в том, чтобы не отвергать ничего, что измышляет человек, пытающийся найти бесконечность к абсолют в чувственном. Разительная перемена! Магдалина остается верна своему призванию: она все так же ни в чем не будет отказывать, но уже не мужчинам, а Богу. Она вновь примется за те же неустанные поиски, но на этот раз следуя за Господом, за своим Богом. Женщина по-прежнему безумна: безумие тела сменилось безумием Креста. Она вновь, как совсем недавно, предается всем излишествам – но в той сфере, где теперь все излишества позволены; превышение самого себя не ограничено правилами, и нет иного предела для чистоты и совершенства, кроме чистоты и совершенства нашего Небесного Отца.