Текст книги "Плутовской роман: Жизнь Ласарильо с Тор-меса, его невзгоды и злоключения. История жизни пройдохи по имени дон Паблос. Хромой Бес. Севильская Куница, или Удочка для кошельков. Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона ."
Автор книги: Франсиско де Кеведо-и-Вильегас
Соавторы: Луис Велес де Гевара,Алонсо де Кастильо-и-Солорсано,Томас Нэш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)
За полдня пути до Толедо они остановились пообедать в трактире, и дон Педро приказал погонщику мулов ехать вперед, чтобы подготовить им место в гостинице; сам же после обеда сел с несколькими идальго из Оргаса – в этом городке он остановился – играть в карты. Ему не везло, он пришел в азарт, и игра затянулась, пока ему не удалось отыграться, так что пришлось выехать несколько позже, чем он рассчитывал. Сев на мулов и осведомившись о дороге, пустились они вдвоем со слугою в путь; едва отъехали на одну лигу, как стемнело, и дальше они двигались уже в полном мраке – ночь выдалась темная, небо было покрыто тучами, чрез которые сияние звезд не могло пробиться, да и луна на ущербе совсем не светила; едучи в темноте и не слишком присматриваясь к дороге, всадники заблудились – попали в оливковую рощу в полулиге от Толедо. Не видя дороги и не зная местности, они решили, чтобы не удалиться от Толедо, спешиться в этой роще и подождать до утра, надеясь при свете дня отыскать дорогу; сняли они с мулов вьюки и расположились на них под оливковым деревом, словно под зеленым пологом походного сего ложа; от усталости их быстро сморил сон, оба крепко уснули – и вовсе некстати: когда они спали самым сладким сном, ведать не ведая, что их ожидает, подкрались к этому месту четыре молодца, слышавшие стук копыт. Были это воры, ходившие в Толедо совершить покражу, но что-то им помешало, и они на обратном пути не пожелали упустить удобного случая; видя, что хозяева мулов спят, воры перемигнулись, набросились по двое на одного, скрутили беднягам руки сзади и, забрав все, что у них было, оставили обоих в полотняных рубахах и штанах, а чтобы поскорей улизнуть, прихватили и мулов.
Господин и слуга горько сетовали на судьбу, причем слуга корил хозяина, что тот засиделся за картами, – из-за этого, мол, и случилась беда; а пока они толковали, птицы нежным своим пеньем начали приветствовать зарю, явившуюся, чтобы поблагодарить их за хвалы; вскоре послышалось поблизости блеянье овец, и оба ограбленных принялись громко звать пастуха; тот поспешил на зов и развязал им руки, ахая, что так их обчистили. На вопрос, далеко ли до Толедо, он ответил, что и пол-лиги не будет, но ежели они желают пойти иа виллу его госпожи, так это совсем, мол, рукой подать, он охотно их туда проведет и оставит на попечении сеньоры, которая поможет их беде. Совет пастуха был принят, оба последовали за ним на виллу, которой с одной стороны оградой служили кристальные воды Тахо; дом был красив, с высокими башенками и золочеными капителями; когда подошли к дверям, пастух постучался, и им тотчас отворил пожилой человек, управляющий сельскими владениями, которому надлежало наблюдать за пастухами и принимать урожай. Пастух поднялся наверх и вкратце рассказал своей госпоже о бедственном положении приведенных им путников и о том, что они надеются на ее помощь; дама велела их ввести, дои Педро явился перед ней, к великому своему стыду, чуть что не голый, прикрываясь лишь взятым у пастуха плащом. О своем путешествии он сказал, будто направлялся в Мадрид по поводу тяжбы и что он – севильский идальго по имени Фернан Санчес де Тривиньо. Донье Виктории жаль было на них смотреть, особенно же на дона Педро, который показался ей недурен собою; она пошла в соседнюю комнату, достала из своих сундуков два костюма и дала беднягам, чтобы оделись; те не заставили себя упрашивать, дон Педро, приодевшись, глядел совсем красавцем – донья Виктория залюбовалась им так, что глаз не могла отвести. Пришло время обеда, дама без церемоний пригласила дона Педро к столу и отобедала с ним, а он, не переставая, благодарил ее за милость и ласковый прием.
Так прожили они со слугою на вилле два дня; дама ни словом не обмолвилась о своих чувствах к дону Педро, но глаза ее красноречиво говорили о ее томлении. Дон Педро сразу понял их язык и даже со слугой об этом толковал, но не решался завести о том речь с дамой, помня, что намерен вот-вот жениться. Слуга же подзадоривал его не зевать, раз уж фортуна послала такой случай, и не быть жестоким с той, что была к нему так милосердна. Уединенность виллы, красота дамы и ее туманные намеки побудили наконец дона Педро заговорить о своих чувствах; дама, однако, не соглашалась упасть в его объятья, пока он не даст ей слова жениться. Объятый любовным пылом, дон Педро позабыл о даме, изображенной на портрете, и охотно последовал советам своего слуги, а тот наставлял его, что, мол, не надо упускать случая насладиться красотой этой дамы, можно ей и слово дать жениться, и даже письменное обязательство, только не надо, мол, называть свое имя, а держаться имени придуманного; дои Педро так и поступил, и донья Виктория де Сильва – таково было имя дамы – разрешила этому кабальеро прийти в ее объятья.
Так провел дон Педро на вилле еще несколько дней, а затем, сказавши, будто должен получить решение по тяжбе, которую он ведет в Совете по делам Индий, и будто ему надо непременно самому туда явиться, был отпущен доньей Викторией под честное слово, что скоро, очень скоро вернется к ней; на другой день рано утром он уехал, дама, провожая его, лила слезы, а он, прикрывая платком глаза, делал вид, будто тоже плачет. Так он и уехал с виллы – дама дала ему мулов и денег на поездку в Мадрид; но за дурной поступок его настигла кара незамедлительная: при въезде в Ильескас один из мулов, испугавшись чего-то, взвился на дыбы и сбросил замечтавшегося дона Педро наземь; юноша вывихнул ногу, и пришлось ему задержаться в этом городке под присмотром вызванного из Толедо цирюльника. Тут мы его и оставим, а сами вернемся к донье Виктории, которая после отъезда своего любезного плакала да горевала.
Случилось так, что одна из ее служанок, убирая постель дона Педро, нашла забытый им по рассеянности портрет дамы, на которой он собирался жениться, вложенный в письмо, присланное его кузеном. Находку она вручила госпоже, и та, развернув бумагу, увидела портрет, что повергло ее в новую печаль и тревогу, еще усилившиеся, когда она прочитала письмо, где было сказано следующее:
«Двоюродный мой брат и господин! С этим письмом посылаю портрет сеньоры доньи Брианды де ла Серда, точно и правдиво сделанный с оригинала; уверен, что ее красота побудит Вас ускорить приезд. Ее отец, дон Хуан, ждет Вас в большом волнении – не откладывайте же приезд, ибо после получения прекрасной сей копии это было бы неучтиво; а пока я веду переговоры о брачном контракте, как мы условились; по прибытии Вы его подпишете и можете почитать себя счастливцем, что Вам досталось такое блаженство.
Ваш двоюродный брат, дон Родриго де Рибера».
Донья Виктория с трудом дочитала письмо и от горя, ее охватившего, упала в обморок – более получаса пролежала она без чувств на руках у служанки, а когда пришла в себя, вздохам и слезам не было конца: она проклинала коварного севильянца и еще пуще – свое легкомыслие, то, что решилась доверить свою честь пришельцу, явившемуся в ее дом ограбленным. Весь этот день прошел в слезах, но затем, понимая, что ее добрая слава в опасности, донья Виктория решила не допустить, чтобы говорили, что мужчина над ней насмеялся; итак, узнав из письма, куда он направлялся и на ком собирался жениться, она задумала ехать в Мадрид – сделать это было ей легче, чем иным женщинам, ибо у нее не было близких родственников, перед кем держать отчет в своих поступках, кроме брата, служившего в армии во Фландрии и имевшего чин капитана кавалерии. О намерении своем она сообщила Альберто, старому слуге, пестовавшему ее с детства, и тот, одобрив замысел, вызвался ее сопровождать; они распорядились нагрузить две повозки всяческой утварью, необходимой в богатом доме, и отправились в Мадрид; тотчас по приезде в славный сей город Альберто стал расспрашивать, где проживает дон Хуан де ла Серда и прибыл ли уже из Севильи жених, которого ожидали. Все это он разузнал, и когда донья Виктория услышала, что дон Педро еще в Мадрид не приехал, она, не зная о беде, приключившейся с ним в Ильескасе, изрядно встревожилась.
Первое, что сделала оскорбленная дама, это наняла уединенный дом вблизи дома дона Хуана де ла Серда; там она поселила Альберто, который должен был изображать хозяина; затем она велела ему пойти к дону Хуану де ла Серда и осведомиться, не требуется ли им в услужение дуэнья, – она задумала переодеться дуэньей, чтобы дои Педро ее не узнал. Альберто все исполнил с величайшим усердием и полным успехом – донья Брианда только и мечтала, как бы найти себе дуэнью; когда Альберто сказал, что ищет этого места для своей дочери, донья Брианда не только ее взяла на службу, но и его самого в качестве эскудеро, ибо он был вида представительного и украшен внушавшими почтение сединами; итак, устроив дело наилучшим образом, Альберто вернулся сообщить это донье Виктории, которая очень обрадовалась, особенно же тому, что донья Брианда желала поскорее ее увидеть. Вместе с Альберто они в тот же день поспешно раздобыли все необходимое для туалета молодой вдовы, так что на другой день донья Виктория уже могла явиться к даме, у которой ей предстояло служить дуэньей, и пошла она в сопровождении Альберто, игравшего роль отца; старец дон Хуан де ла Серда и его красавица дочь встретили обоих весьма любезно; донье Виктории было бы приятней, ежели бы невеста была не так хороша и привлекательна для жениха; подобная красота могла бы, кажется, остудить ее пыл и удержать от исполнения задуманного, но донья Виктория не пала духом; донье Брианде сообщили, что Альберто, назвавшийся Эстебан де Сантильяна, – так будем звать его и мы, – родом из Утреры, городка вблизи Севильи, и что там он выдал свою дочь замуж за почтенного идальго из того же городка, что идальго этот вел торговлю в Индиях, все ездил в Перу и обратно, и в одном из таких путешествий скончался, оставив столько долгов, что все его имущество ушло на расплату с кредиторами, и вот одному из них он, Сантильяна, предъявил, мол, иск в Совете по делам Индий и надеется вскоре получить решение. Услышав, что Сантильяна андалусиец, дон Хуан спросил, не приходилось ли тому бывать или жить в Севилье; Сантильяна ответил, что да, он частенько бывал наездом в этом городе, ибо жил неподалеку, но вот дочь его, та прожила в Севилье некоторое время. На этом разговор закончился, ибо дои Хуан не пожелал расспрашивать о доне Педро де Рибера. Донья Виктория осталась прислуживать донье Брианде, которая была очень довольна новой дуэньей и сразу доверила ей ключи ото всех своих сундуков и секретеров, на зависть прочим служанкам, злившимся – и по праву, – что вот не успела новая дуэнья появиться в доме, как ей оказывают больше доверия, чем прослужившим тут не один год. Сантильяну же, сказавшего, что он с женой, чью роль разыгрывала служанка Виктории Марсела, живет по соседству, в доме дона Хуана не поселили.
Вернемся к дону Педро де Рибера. Поправившись, он приехал в Мадрид и остановился в доме у своего кузена дона Родриго, который уже тревожился из-за его опоздания; причину задержки дои Педро сразу объяснил, ие скрыл и того, что произошло с ним на вилле Виктории, вплоть до данного им слова под чужим именем. Дон Родриго осведомился о звании дамы, и дон Педро сказал, что имя ее донья Виктория де Сильва и что она принадлежит к толедской знати. Дон Родриго выслушал его с неудовольствием и стал упрекать, что он обманул и обесчестил эту даму, – теперь, мол, ему надо ее опасаться, ибо, узнав, что он едет в Мадрид жениться, она, чего доброго, захочет отомстить за оскорбление, и ему придется худо. Потом заговорили о донье Брианде, и дон Педро сказал, что без памяти влюбился в нее по портрету, по увы, портрет у него пропал вместе с прочими вещами, что воры похитили у него в окрестностях Толедо; сам-то дон Педро знал, что портрет вовсе не украли, но что он забыл его под подушкой в своей постели на вилле Виктории, и это обстоятельство немало его беспокоило. Дон Родриго распорядился, чтобы, прежде чем дон Педро покажется своему тестю и невесте, ему сшили костюмы – дорожный и черный, парадный, а покамест он должен был никуда не выходить; шитье в Мадриде, коль есть деньги, – дело недолгое, через несколько дней дону Педро принесли великолепный дорожный костюм, и он, как если бы только что приехал, отправился со своим кузеном доном Родриго к дону Хуану де ла Серда, где их встретили с превеликой радостью, ибо дон Педро уж очень был хорош собою. Известили донью Брианду, что сейчас в ее покои явится будущий ее супруг, – ее в это время одевали служанки; вот уселась она на эстрадо, а ее дуэньи подле нее на ковре, и в залу взошел дон Педро в сопровождении дона Хуана и дона Родриго. Во время визита юный кабальеро держался весьма непринужденно и блистал остроумием – в нем и тени не было обычной у женихов глупой робости, нет, дон Педро обладал ясным умом и изысканными манерами. Глядя на прекрасную донью Брианду в натуре, он убеждался, что кисть художника была точна, хотя в подобных случаях ей редко удается изобразить в портрете всю правду, которую надлежит выразить красками. Красота прелестной доньи Брианды привела его в восхищение, девица тоже не осталась в долгу – дон Педро очень пришелся ей по сердцу.
Мужчинам надо было уладить какие-то пункты брачного контракта, для чего потребовалось присутствие дона Педро; он, дон Хуан и дон Родриго удалились в другую комнату и заперлись там с писцом и несколькими родственниками, приглашенными на заключение контракта. Донья Брианда осталась со служанками, все говорили о доне Педро, ее будущем супруге, все поздравляли ее, что он оказался так хорош собой и галантен; только Виктория ничего не сказала, и ее госпожа это заметила; оставшись наедине с дуэньей, она сказала:
Донья Теодора (так назвалась Виктория), почему, когда все мои служанки меня поздравляют с удачным выбором супруга, ты одна молчишь, не следуешь их примеру, хотя бы для того, чтобы доставить мне удовольствие? В чем причина твоего молчания?
А Виктория так поступала с умыслом, чтобы вызвать на этот разговор, как оно и случилось. Видя, что все складывается по ее желанию, она на речи доньи Брианды отвечала так:
– Сеньора, в особе дона Педро нельзя найти ни одного изъяна, он образец галантности, и лучшего жениха нечего желать – все это признали; молчание же мое вызвано тем, что в Севилье я очень хорошо знала этого кабальеро, ибо жила в той части города, которую он часто посещал, а почему, того я от тебя не стану скрывать, ибо обманывать тебя было бы негоже мне, желающей только служить тебе и охранять твой покой, – ведь лишиться его до конца дней своих – это скорее подобно смерти, нежели радостной жизни в замужестве.
Слыша такие слова, донья Брианда встревожилась и стала умолять дуэнью открыть ей смысл этих темных, многозначительных намеков, для нее непонятных. Виктория, радуясь случаю излить свой яд на дона Педро, губителя ее чести, не преминула это сделать; она предложила своей госпоже пойти в место более укромное, подальше от любопытных глаз служанок, и когда они уединились в какой-то комнатушке, хитрая Виктория сказала так:
– Хороша была бы моя любовь к тебе, моей госпоже, когда б я не сказала тебе откровенно о том, что может лишить тебя ни мало, ни много, но покоя; знай же, госпожа моя и повелительница, что у дона Педро в Севилье были амуры с одной тамошней дамой, весьма красивой и знатной, хотя родители не оставили ей достаточного состояния, чтобы она могла вести приличествующий ее имени образ жизни; домогательства дона Педро были так настойчивы, что она, тронутая бесчисленными комплиментами, визитами и подарками, отдалась ему, взяв с него обещание жениться, в чем у нее есть свидетели, хотя условие было заключено тайно, – в то время был жив дон Фернандо, отец дона Педро, знавший об этой любви и всеми силами пытавшийся ей воспрепятствовать, не желая, чтобы дон Педро женился на донье Эльвире де Монсальве, как зовут эту сеньору. Но связь продолжалась, и живым залогом ее были два сына и дочь, которые ныне живут на попечении матери. Дон Педро ждал, пока умрет его отец, который был стар и немощен; но когда это случилось и донья Эльвира уже надеялась, что станет супругой дона Педро и придет конец ее страданиям, – а изведала она их немало, я это знаю, потому что жила по соседству, – дон Педро перестал у нее появляться, и она, поняв его намерение, сообщила обо всем двум своим двоюродным братьям; те были так возмущены, что решили немедля заставить дона Педро исполнить данное им слово. Дои Педро в это время жил уединенно в одном из своих поместий, вблизи Севильи, остерегаясь своих врагов, которые, видя, что он и не думает выполнить свой долг, искали случая его убить. Так обстояли дела, когда отец привез меня в Мадрид, где я нахожусь уже месяца полтора. Вот что я могу сообщить тебе о доне Педро, и я уверена, что он, живя здесь в столице, будет все время в опасности, ибо родственники дамы, которую я хорошо знаю, люди благородные и смелые, – они, несомненно, явятся сюда отомстить за оскорбление их кузины, и здесь им будет это сделать легче, чем в Севилье, где дон Педро жил, хоронясь от них.
Со вниманием выслушала донья Брианда рассказ дуэньи о доне Педро, и стало ей обидно, что он приехал из Севильи несвободным от связи, которую на самом-то деле придумала переряженная донья Виктория; огорченная дама задала несколько вопросов – влюблен ли дон Педро, хороша ли собой донья Эльвира и кое о чем еще, на каковые дуэнья отвечала весьма обстоятельно и так, чтобы навлечь на дона Педро гнев его невесты; донья Брианда, все ж не вполне поверив словам дуэньи, решила известить обо всем своего родителя и просить его разузнать поточнее. Она пошла поговорить с пим в комнату, где как раз завершили заключение брачного контракта, а донья Виктория осталась в зале, где обычно находятся дуэньи; вскоре туда явился слуга дона Педро, который, по поручению господина, ходил за почтой из Севильи; слуга, несший пакет с письмами, спросил у дуэньи, где его господин, – вдовья тока так изменила донью Викторию, что он ее не узнал. Дуэнья ответила, что его господин – в соседней комнате вместе с ее хозяином.
– Несу ему пакет, – сказал слуга, – что прибыл с почтой из Севильи, а в нем письма.
– Ежели вам угодно, – сказала хитрая Виктория, – я могу пакет передать – вам-то нельзя зайти туда, где находится дон Педро, а я охотно сделаю это ради вас.
– Весьма меня обяжете, – сказал слуга и, передав пакет дуэнье, удалился.
Она же первым делом вскрыла пакет и вложила в него письмо, написанное ею тут же, а затем, снова заклеив пакет, прошла с ним к своей госпоже. Та спросила, куда она несет письма. Дуэнья, не моргнув глазом, отвечала:
– Я несу их дону Педро, госпожа моя, пакет только что доставил слуга с почты.
Женщины все любопытны, вот и Брианда, выказав на сей раз любопытство, вскрыла пакет и нашла письмо, написанное дуэньей и подписанное именем доньи Эльвиры де Монсальве. После того, что Брианда слышала, ей захотелось узнать содержание письма; в надежде, что оно прольет свет на всю эту историю, она начала читать следующее:
«Ваше отсутствие и слабое мое здоровье, любезный супруг мой, причиняют мне столько страданий, что жизни моей скоро придет конец, тем паче что я имею известие, будто Вы намерены в столице жениться. Не могу заставить себя поверить подобному слуху о человеке, давшем слово быть моим супругом и связанном со мною столь надежным залогом – общими детьми. Не стану напоминать Вам, что на небе есть господь, чей суд справедлив, и что у меня есть двоюродные братья, которые, узнав о нанесенном мне оскорблении, не преминут отомстить. Да хранит небо Вашу жизнь, дабы Вы постигли всю силу моей любви и свой долг.
Ваша супруга донья Эльвира де Монсальве».
Прочитав письмо, донья Брианда убедилась, что рассказ мстительной дуэньи – чистая правда. Тут как раз вошел ее отец, и она поведала ему все, что узнала о доне Педро, показав, кстати, и письмо мнимой доньи Эльвиры; старик был изумлен; осеняя себя крестным знамением, он возмущался, что кабальеро из столь знатной семьи обманул эту даму, что прижил с нею детей, а после итого еще приезжает жениться на его дочери; однако говорить с доном Педро откровенно он пока воздержался, желая сперва разузнать об этом деле у одного дворянина из Севильи, к которому тут же отправился.
Едва дон Хуан вышел из дому, как явился дон Педро в сопровождении слуги, который сказал ему, что, мол, пакет из Севильи со всеми письмами передан дуэнье; вот дон Педро и пришел за ними, так как дуэнья и не думала отослать их в дом его кузена. Он застал доныо Брианду в первой зале, отца уже не было дома, и дон Педро сказал:
– Госпожа моя, я мог бы возвратиться и по менее важному поводу, только чтоб повидать вас, предмет моих мечтаний, но сейчас оправданием мне служат письма из Севильи, которые мой слуга оставил у той дамы, вашей дуэньи.
– Да, она думала, – сказала Брианда, – что вы сидите с моим отцом, и, войдя, чтобы передать вам письма, встретила меня, а я, догадываясь по ее словам, о чем речь в этих письмах, взяла да и вскрыла их из любопытства и опасения, что в Севилье кабальеро ваших лет вряд ли ведут монашеский образ жизни. Дорого обошлось мне любопытство, но благодаря ему я узнала горькую правду до того, как связала себя узами брака; куда хуже было бы, узнай я это потом; я видела письмо, которое вы сейчас прочтете, письмо от особы, хорошо вам знакомой; в придачу к тому, что я уже знала, мне этого достаточно, чтобы с нынешнего дня прекратить всякие разговоры о браке с вами. Из письма вы узнаете то, что вам и так известно, оставайтесь же с богом, не стану вас больше утруждать.
Дон Педро так и застыл с письмом в руке, недоумевая, что случилось; лишь прочитав письмо, он понял, что чья-то зависть к его счастью хочет ему помешать, нагромоздив на его пути нелепые выдумки; тут в зале появилась дуэнья, и он, не слишком к ней приглядываясь, сказал:
– Сеньора, что это за поклепы на меня возводят? У меня в Севилье возлюбленная, носящая такое имя? Я прижил с ней детей? Дал слово жениться? Готов прозакладывать голову, что это величайшая ложь, какую когда-либо придумывал обман.
– Что до меня, – сказала дуэнья, – я вашим словам верю, но надо, чтобы им поверила и моя госпожа, а она такого нрава, что вряд ли позволит вести дальше разговор о браке; я знаю, что она уже сообщила обо всем отцу и что он отправился разузнать подробности у одного кабальеро из Севильи, здесь находящегося и большого его друга.
– Очень этому рад, – сказал дон Педро, – он, разумеется, услышит, что это ложь и что дамы с именем «донья Эльвира» вовсе нет в Севилье. Но прошу вас, сеньора, скажите, очень ли вы близки к моей госпоже донье Брианде?
– Я пользуюсь особым ее расположением, – сказала она.
– Ежели так, – сказал дон Педро, – вы, наверно, могли бы убедить ее выслушать мои оправдания.
Сильно сомневаюсь, что она захочет с вами разговаривать; она, как я видела, была весьма разгневана, а уж если она рассердится, переубедить ее трудно, и ненависть ее долго не проходит.
– Но раз вы к ней так близки, – сказал он, – я уверен, что вы могли бы смягчить ее своими мольбами, описав, как нежно я ее люблю и как почитаю.
– Да, это в моих руках, – сказала дуэнья, – но что вы мне дадите, коль я уговорю мою госпожу?
– Все, что попросите, – сказал он, – и ежели вас интересуют деньги, то человек я не скупой, и для тех, кто мне помогает, ничего не жалею.
– Как видите, я еще молода, – сказала дуэнья, – и не потеряла надежду выйти замуж; но для этого мне надобно хоть какое-то приданое; надеюсь на вашу щедрость, на то, что вы вознаградите меня за услугу и поможете моему счастью.
– Исполните мою просьбу, – сказал он, – и я обещаю дать вам пятьсот эскудо, чтобы помочь в нужде, а дабы вы не сомневались, что обещание я сдержу, принесите письменные принадлежности, я тотчас напишу вам записку на эту сумму.
Донье Виктории было любопытно, чем все это кончится; она поспешно принесла бумагу, чернильницу, перо и положила все на поставец, чтобы дону Педро было удобно писать. В порыве галантности он поставил свою подпись на чистом листе, доверив дуэнье самой вписать названную сумму; ей же только этого и надо было; поблагодарив за оказанную милость, она пообещала быть усердной посредницей и обнадежила дона Педро, что очень скоро он вновь будет в милости у ее госпожи; влюбленный кабальеро, поверив ее словам, откланялся. В это время вошел Альберто, донья Виктория рассказала ему обо всем происшедшем, и он был удивлен, сколь успешно движется интрига, задуманная, чтобы помешать браку. Дама велела ему над подписью дона Педро написать брачное обязательство и проставить число одного из тех дней, когда он был на вилле, да и свидетелей указать. Альберто повиновался, стараясь как можно лучше подделать почерк дона Педро и взяв за образец подпись, – он в этих делах был большой мастер, писец незаурядный.
В тот день дон Хуан де ла Серда не застал своего севильского друга дома и отложил встречу с ним на следующий день. А донья Брианда решительно сказала донье Виктории, что ни за какие блага не согласится на этот брак, хоть бы и осталась в девицах, да кстати открылась дуэнье, рассказав, что, прежде чем зашла речь об этом сватовстве, за ней ухаживал некий весьма знатный кабальеро по имени дон Санчо де Лейва и она, питая к нему нежные чувства, уже начала было дарить его своей благосклонностью; однако настояния отца, желавшего выдать ее за дона Педро, вынудили ее повиноваться его воле; теперь же, узнав о лицемерии дона Педро, она склонна снова вернуть дону Санчо свое расположение. Донья Виктория слушала с величайшей радостью – это сулило ее замыслам верный успех, и, чтобы укрепить его, она уговорила донью Брианду ободрить дона Санчо.
– Он сильно на меня обозлился, – сказала донья Брианда, – но ежели я пошлю ему письмо, не сомневаюсь, что гнев его пройдет и он снова будет у моих ног.
Мнимая дуэнья вызвалась вручить письмо, только попросила дать ей карету и указать, где живет дон Санчо; донья Брианда была очень довольна, что дуэнья с таким усердием ей служит, тем паче в деле, столь приятном ее сердцу, и, чтобы не откладывать, она приказала дуэнье поехать в этот же вечер к дону Санчо и отвезти письма. Донью Викторию нельзя было упрекнуть ни в лени, ни в тупости, – она тут же отправилась, но не к этому кабальеро, а в нанятый ею дом, велев вознице вернуться: она, мол, дальше пойдет пешком в сопровождении Сантильяны, которого выдавала за отца. У себя дома она написала два письма – одно дону Хуану де ла Серда с приглашением прийти к ней, другое, с таким же приглашением, дону Санчо, указав адрес, по которому ей было приказано поехать. А пока доставляли письма, донья Виктория, сняв платье дуэньи и надев нарядное платье знатной дамы, уселась на эстрадо и в обществе служанки принялась ждать этих двух посетителей. Вскоре явился дон Санчо де Лейва, не знавший, кто его вызвал, ибо подпись на письме ничего ему не говорила. Едва он уселся и перемолвился с доньей Викторией несколькими любезными фразами, как доложили, что дон Хуан де ла Серда вышел из кареты и поднимается к ней. Тогда она сказала дону Санчо:
– Сеньор, мне необходимо побеседовать с этим кабальеро наедине, но я не намерена скрывать от вас содержание нашего разговора; прошу вас, зайдите в этот альков и, стоя за занавесом, внимательно слушайте, о чем мы будем говорить, ибо все это послужит вашему благу.
Дои Санчо повиновался, недоумевая, к чему все эти таинственные приготовления.
Вошел дон Хуан, и, когда он уселся в кресло, донья Виктория сказала ему следующее:
– Полагаю, что вы, дон Хуан, немало удивлены, почему это вас приглашает письменно особа вам незнакомая в дом, хозяин которого также вам неизвестен. Дабы вывести вас из недоумения, скажу вам, кто я. Родина моя – императорский град Толедо; в семье моих родителей я родилась второй, у меня есть старший брат, наследник всего их достояния; фамилия наша Сильва; думаю, этим достаточно сказано о моей знатности, но могу прибавить, что отец мой был рыцарем ордена Сантьяго, а брат состоит в ордене Алькантара и служит его величеству во Фландрии, имея чин капитана кавалерии. Оставил он меня в Толедо на попечении престарелой тетушки, которая вскорости умерла; после ее кончины я удалилась на свою виллу, вблизи Толедо, и Нчила там, занимаясь хозяйственными делами, – в моем имении есть и стада, и пахотные земли; так проводила я время в мирных занятиях, наслаждаясь сельским покоем и не ведая любви, пока однажды утром один из моих пастухов не привел ко мне в дом двух мужчин, ограбленных ворами, совершенно раздетых; сжалившись над ними, особенно над тем, кто с виду был господином, я достала из оставленных мне братом двух сундуков с одеждой два костюма для них, и они оделись; оба благодарили меня за милосердие, хотя потом господин обошелся со мною без всякого милосердия, – его лесть, учтивое обхождение и нежные взгляды сумели в несколько дней, что он провел у меня в гостях, пленить меня так, что я перестала владеть собою; настойчивые его домогательства заставили меня поверить, что он меня любит, и я также открыла ему свою любовь. В конце концов, написав брачное обязательство, он добился от меня исполнения своих желаний, а затем, сказав, что едет хлопотать по тяжбе, сулящей ему немалые деньги и требующей его присутствия при вынесении приговора, он попросил у меня дозволения ехать в Мадрид, обещая вскоре вернуться; столько любви и нежности было в его поведении, что он сумел бы обмануть и женщину, менее любящую; я разрешила ему пробыть в столице, сколько ему понадобится, и с тем он, к великой моей печали, расстался со мною. Случайно найдя забытые им под подушкой портрет и письмо, я узнала, что он собирается в Мадриде жениться и что невеста его, чудо красоты, – это нынешняя моя госпожа и ваша дочь донья Брианда де ла Серда. Честь – драгоценнейшее наше достояние; посему я, обнаружив коварство дона Педро, решила приехать сюда и прибегнуть к помощи достойных особ, друзей моего покойного отца, дабы они, вступившись за меня, помешали этому браку; я полагала, что первая моя обязанность – уведомить вас о моем бесчестье и о нраве дона Педро, дабы вы, узнав о том и о другом, не дали ему вступить в брак, условия коего, как я узнала, уже подписаны. С этим вот письмом и имеющимися у меня свидетелями я намерена добиваться справедливости; взгляните на него – и вы убедитесь, довольно ли у меня прав принудить дона Педро исполнить его обещание.
С изумлением выслушал дон Хуан де ла Серда речи допьи Виктории и по ее рассказу понял, что дон Педро – человек распутный, падкий до наслаждений; имея уже сведения о том, что якобы произошло с ним в Севилье, дон Хуан положил прекратить приготовления к браку дочери. Развернув же листок, протянутый ему Викторией, он прочитал следующие строки:
