Текст книги "Французская фантастическая проза (антология)"

Автор книги: Франсис Карсак

Соавторы: Андре Моруа,Жозеф Анри Рони-старший,Пьер Буль,Жерар Клейн,Мишель Демют,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

6. Вторая часть книги Бакуна [15] 15
  Я немного сократил следующие главы перевода Б.Дессо, изобилующего утомительными повторами, однако в остальном старался держаться как можно ближе к тексту.


[Закрыть]

Я вернулся домой, Анакр, третий сын моей жены Тэпаи, был прославленным оружейником. Я приказал ему изготовить для меня лук невиданной мощи. Он взял твердую, как железо, ветвь дерева вахам и смастерил мне лук, который стрелял в четыре раза дальше, чем лук пастуха Занканна, сильнейшего лучника из тысячи племен. Ни один человек не смог бы натянуть этот лук. Но я придумал приспособление, которое сделал мне тот же Анакр. Теперь даже женщине стало под силу стрелять из громадного лука.

Я всегда был прекрасным копьеметателем и отменным стрелком из лука. Через несколько дней я настолько привык к оружию, сработанному моим сыном Анакром, что мог попасть в любую цель, даже если она была размером с муху и передвигалась со скоростью сокола.

После этого я вновь отправился в лес Кзур на своем пламенноглазом Куате и опять стал искать встречи с врагом человека. Чтобы усыпить осторожность ксипехузов, я выпускал множество стрел из обычного лука, когда кто-нибудь из них приближался к заветной черте, но стрелы каждый раз падали не долетая. Ксипехузы узнали дальность полета стрелы и на определенном расстоянии чувствовали себя в полной безопасности. Но все же по-прежнему опасались моего лука, никогда не останавливались и прятали от меня звезды, если им не служил защитой лес. Однако моя терпеливость поборола их опасения, и вот на шестое утро несколько ксипехузов расположились на отдых прямо напротив меня под большим каштаном, в трех полетах стрелы обычного лука.

Я тут же выпустил тучу бесполезных стрел. Ксипехузы понемногу успокоились, и их движения обрели плавность и непринужденность первых дней нашей встречи.

Решающий час пробил. Сердце мое сжалось, я почувствовал, как руки мои бессильно опускаются, и замер; ведь от одной стрелы зависело все наше будущее! Если она пролетит мимо цели, ксипехузы вряд ли предоставят мне возможность повторить выстрел и я не узнаю, способна ли рука человека нанести им смертельный удар. Я собрал всю свою волю. Дыхание мое успокоилось, руки и ноги вновь обрели гибкость и силу, а глаз – остроту. Я медленно поднял лук Анакра. Вдалеке, под сенью дерева застыл большой изумрудный конус, и его сверкающая звезда была повернута ко мне. Громадный лук согнулся, стрела со свистом рассекла воздух… и сраженный насмерть ксипехуз упал, сжался и окаменел. Яростный ликующий крик вырвался из моей груди. Я вскинул руки к небу и в экстазе вознес хвалу Единому. Значит, человеческое оружие могло поражать насмерть этих ужасных ксипехузов. Значит, люди могут надеяться на победу.

Уже без страха пел я гимн радости: ведь раньше я боялся за будущее человека, ибо высчитал во время бодрствовании под бегущими созвездиями и синим хрусталем неба, что через два века ксипехузам станет тесен наш обширный мир.

Но когда настала ночь, любимое время для размышлений, ликование сменилось печалью: почему люди и ксипехузы не могут жить рядом друг с другом, почему выживание одних зависит от непреложной гибели других?

7. Третья часть книги Бакуна

Жрецы, старейшины и вожди выслушали мой рассказ с радостью; гонцы донесли добрую весть до самых глухих уголков. Великий совет повелел всем воинам собраться на равнине Мехур-Азар в шестую луну 22 649 года, и пророки стали воспевать священную войну.

Прослышав о великом походе, явилось более ста тысяч захелалских воинов; на помощь нам пришли и другие племена – дзумы, сахры, халдеи. Кзур был окружен десятью рядами лучников, но их стрелы оказались бессильными против ксипехузов. Множество неосторожных воинов погибло, и несколько недель ужас царил среди людей… На третий день восьмой луны я объявил несметным людским толпам, что выйду один против ксипехузов, вооружившись только остро отточенным ножом, и развею сомнения людей, не поверивших моему рассказу. Но мои сыновья Лоум, Демжа и Анакр воспротивились, желая пойти вместо меня.

И сказал Лоум:

– Ты не можешь идти, ибо, если ты умрешь, все поверят в бессмертие ксипехузов и человеческая раса погибнет.

Демжа, Анакр и многие вожди присоединились к его речам, я счел их доводы разумными и остался. Тогда Лоум взял мой нож с рукояткой из рога и пересек границу смерти. Ксипехузы приблизились. Один из них, самый быстрый, коснулся было моего сына, но Лоум, ловкий, как леопард, отскочил, пропустил ксипехуза мимо себя, а затем прыгнул и вонзил острие ножа в звезду. И недвижные толпы увидели: ксипехуз упал, сжался и окаменел. Тысячеголосый крик вознесся к голубому небу, и вот уже Лоум пересек границу и возвратился к нам. Его славное имя вечно передавали из уст в уста.

8. Первая битва

Год 22 649-й, седьмой день восьмой луны.

На заре прозвучали рога; тяжелые молоты опустились на бронзовые гонги, призывая к битве. Жрецы принесли в жертву сто черных буйволов и двести жеребцов. Мои сыновья молились Единому вместе со мной. Солнце разлилось по небу красной зарей, вожди проскакали перед войском, вдохновляя его на битву. Сотни тысяч бойцов издали воинственный клич, стремительно разнесшийся по рядам.

Племя наззум первым встретилось с врагом, и схватка их была ужасной. Вначале неумелые и бессильные против таинственного оружия ксипехузов, воины вскоре познали искусство застигать их врасплох и уничтожать. Тогда все – захелалы, дзумы, сахры, халдеи, ксизоастры, пжарванны – затопили равнину и лес, с ревом, подобным гулу океанского прибоя, окружая безмолвных врагов.

Все смешалось в смертельной схватке; только гонцы беспрерывно сообщали жрецам о гибели сотен людей и о том, как живые мстят за погибших. В этот жаркий час битвы мой быстроногий сын Сурдар, посланный Лоумом, донес мне, что убийство каждого ксипехуза стоило жизни двенадцати нашим. Тяжко стало у меня на душе, сердце мое сжалось и лишь губы шептали: «Да будет так, если это угодно Единому!»

Нас было сто сорок тысяч, ксипехузов – около четырех тысяч, и я сосчитал, что более трети войска погибнет, однако земля останется за человеком. Но что произойдет, если не хватит наших сил?

– Разве это победа? – с печалью шептал я.

Пока я размышлял об этом, шум битвы приближался, и вот из леса выскочили наши воины; испуская отчаянные крики, они со всех ног бежали к границе спасения. Затем из-за деревьев показались ксипехузы – и не поодиночке, как утром, а группами. Они соединились в круги по двадцать, спрятали свои звезды и стали неуязвимыми. Теперь, без страха налетая на наших обессилевших воинов, ксипехузы убивали их сотнями. Это был разгром. Даже самые отважные помышляли лишь о бегстве. Однако я, несмотря на терзавшую душу горечь, терпеливо наблюдал за роковым ходом битвы, надеясь отыскать способ, как обратить поражение в победу. Ибо часто яд, умело употребленный, становится противоядием. И моя вера была вознаграждена. Я заметил, что там, где людей было значительно больше, чем ксипехузов, количество убитых людей быстро уменьшалось: удары врага достигали цели все реже и реже, многие из упавших вновь поднимались с земли после краткого беспамятства, а самые крепкие оставались на ногах даже после многих прикосновений. То же происходило и в других местах побоища, и я заключил, что ксипехузы уставали и их поражающая сила ослабевала.

Наблюдая за халдеями, я подметил еще одну странность. Враг со всех сторон окружил несчастных. Они потеряли веру в свои короткие ножи и, вырвав из земли небольшие деревца, стали пробиваться вперед, действуя ими как палицами. К моему великому изумлению, их попытка увенчалась успехом. Я видел, как десятки ксипехузов под ударами теряли равновесие. Почти половина халдеев вырвалась из окружения. Но – странное дело – те, кто сражался бронзовым оружием, в основном вожди, погибали, едва дотронувшись до противника. Дубинки не причинили особого вреда ксипехузам, ибо упавшие быстро приняли прежнее положение и снова бросились вдогонку за воинами. Мне стало ясно, что эти наблюдении очень помогут нам в грядущих битвах. А пока разгром продолжался. Земля дрожала под ногами побежденных. К вечеру в границах ксипехузских владений остались лишь убитые да несколько сот живых, вскарабкавшихся на деревья. Смерть их была ужасной: ксипехузы сожгли воинов живьем, направив тысячи огней на укрывшихся в ветвях. И их страшные крики еще долго звучали под небесным сводом.

9. Выбор

Наутро мы пересчитали живых. Почти девять тысяч наших воинов погибли; ксипехузов было убито лишь шестьсот. Каждый поверженный враг унес в могилу пятнадцать человеческих жизней. Смятение воцарилось в сердцах, многие выступили против вождей, требуя прекратить сражение. Тогда, невзирая на крики и ропот, я вышел к воинам и начал упрекать их за малодушие. Я спросил их, что лучше – гибель всех или только части. Я доказал им, что через десять лет Неведомые захватят страну захелалов, а через двадцать придет черед халдеев, сахров, пжарваннов и ксизоастров. Я пробудил в них голос совести и сказал, что шестая часть земель, захваченных Неведомыми, уже вернулась к человеку, а враг отброшен в лес. И, наконец, я поделился с ними своими наблюдениями, сообщив, что ксипехузы устают во время битвы и их легко опрокинуть деревянной дубиной и открыть доступ к их звездам.

Великая тишина воцарилась над равниной, и надежда вернулась в сердца воинов, внимавших моим словам. Чтобы укрепить их дух, я также сказал им, что придумал деревянные приспособления для нападения и защиты. Воинов охватило воодушевление, они славили мое имя, а вожди решили поставить меня во главе войска.

10. Замена Сооружения

На следующий день я велел срубить множество деревьев и показал, как мастерить легкие защитные приспособления – решетки, состоящие из двух частей: внешней, длиной шесть локтей, а шириной два, и внутренней, шириной один локоть, а длиной пять. Каждое приспособление защищало шесть человек (двое несли его, у двоих в руках были деревянные тупые копья, а последние два воина держали наизготовку деревянные копья с острыми металлическими наконечниками и луки со стрелами). Теперь воинам стало удобнее, они могли передвигаться по лесу, не опасаясь внезапных нападений ксипехузов. Когда противник приближался, воины с тупыми копьями должны были напасть на него и опрокинуть, открыв звезду, а лучники-копьеносцы – немедля поразить цель копьем или стрелой, смотря по обстоятельствам. Рост ксипехузов едва превышал полтора локтя, и я велел сделать решетки так, чтобы их внешняя часть оказалась во время ходьбы на высоте локтя с четвертью над землей: для этого связующие планки были слегка наклонены. Решетки хорошо защищали от внезапного нападения: ксипехузы двигались только в вертикальном положении и не умели преодолевать неожиданных препятствий. Конечно, ксипехузы могли поджечь решетки – я это предвидел, – но для этого им пришлось бы приоткрыть свои звезды в пределах полета стрелы. К тому же решетки загорались не сразу, и при быстром передвижении чаще всего можно было избежать опасности.

11. Вторая битва

Год 22 649-й, одиннадцатый день восьмой луны.

В этот день произошла вторая битва с ксипехузами. Вожди избрали меня верховным военачальником. Я разделил людей на три войска. Чуть раньше восхода солнца я бросил на Кзур первое – сорок тысяч воинов, защищенных решетками. На этот раз столкновение двух миров было не столь беспорядочным. Племена, разделенные на небольшие группы, стройными рядами вошли в лес, и сражение началось.

Сначала люди воспользовались преимуществами новой тактики, и в первый же час более ста Неведомых расстались с жизнью, а мы потеряли человек десять, ибо ксипехузы были обескуражены. Но они быстро оправились от замешательства и принялись поджигать решетки. В четвертом часу битвы ксипехузы применили более опасный маневр: тесно прижавшись друг к другу, они разгонялись и с лету ударяли по решетке, опрокидывая ее вместе с воинами. Так погибло великое множество людей. Враг снова стал одерживать верх, и отчаяние охватило многих воинов. В пятом часу сражения захелалские племена джох и кемар, а также часть ксизоастров и сахров начали отступать. Чтобы избежать разгрома, я послал к сражающимся с вестью о подкреплении гонцов, защищенных решетками. А сам стал готовить второе войско. Свежим воинам я дал другие наставления: держаться поближе друг к другу и построиться в тесные каре, когда покажутся большие скопления ксипехузов, но ни на минуту не прекращать наступления.

Потом я подал сигнал к битве и вскоре с радостью увидел, что союз племен снова стал побеждать. К середине дня мы потеряли около двух тысяч человек, а ксипехузы – триста существ. И мы снова поверили в победу. Все же к четырнадцатому часу побоища враг опять начал одолевать, ибо число убитых с нашей стороны выросло до четырех тысяч, а ксипехузов погибло только пятьсот. Тогда я бросил в бой третье войско. Битва достигла величайшей напряженности, воинский пыл возрастал от минуты к минуте, но солнце уже опускалось за край земли. Ксипехузы начали наступление на севере Кзура, преследуя там дзумов и пжарваннов; отступление этих племен внушало мне тревогу. Зная, что ночь благоприятствует противнику, я все же протрубил сигнал к окончанию сражения. Наши войска покидали поле битвы в полном порядке. Большую часть ночи мы праздновали успех: воины уничтожили восемьсот ксипехузов, и владения их сократились до двух третей Кзура. Правда, в лесу осталось семь тысяч наших соплеменников, но по сравнению с первым сражением наши потери были не столь уж велики. Я обрел уверенность в победе и замыслил план решающей битвы с ксипехузами: их осталось в живых две тысячи шестьсот.

12. Уничтожение

Год 22 649-й, пятнадцатый день восьмой луны.

Когда красная звезда взошла над холмами, воины были уже построены перед Кзуром и готовы к битве.

Преисполненный надежды на победу, я напутствовал вождей. Протрубил рог, тяжелые молоты звучно ударили в бронзу, и первое войско вступило в лес. Только треть решеток была сделана по старому образцу, остальные были крепче, больше и вмещали двенадцать человек вместо шести. Такую решетку труднее поджечь или опрокинуть.

Первые часы битвы оказались счастливыми для нас: к исходу третьего часа мы уничтожили четыреста ксипехузов, потеряв всего две тысячи воинов. Вдохновленный столь радостными вестями, я бросил в бой второе войско. Обе стороны ожесточились, ибо нас опьянял успех, а противник отстаивал свою жизнь и владения. С четвертого по восьмой час битвы мы отдали не менее десяти тысяч жизней, но ксипехузы заплатили за них тысячью своих, и теперь в глубине Кзура их укрывалось чуть более тысячи. Мои последние сомнения в исходе сражения рассеялись; я понял, что человек останется властителем мира. Однако в десятом часу битвы наше победное настроение было омрачено. Ксипехузы начали появляться только огромными скоплениями и лишь на полянах. Они прятали звезды, а опрокинуть их было почти невозможно. Разгоряченные битвой воины без страха бросились на них. Тогда часть ксипехузов быстро отделилась от остальных, сбила с ног и уничтожила отважных.

Так погибла тысяча человек, а враг особенных потерь не понес. Увидев это, пжарванны закричали, что все кончено; паника охватила воинов, и они обратились в бегство. Многие побросали решетки, чтобы быстрее бежать, и поплатились за это жизнью. Сотня ксипехузов, бросившаяся в погоню, убила более двух тысяч пжарваннов и захелалов.

Страх проник в души людей. Когда гонцы принесли мне эту горькую весть, я понял, что день будет проигран, если мне не удастся вернуть завоеванные позиции удачным маневром. Я тут же отдал приказ о наступлении вождям третьего войска и объявил, что сам поведу его. Я быстро направил свежие силы навстречу бегущим.

Вскоре мы оказались лицом к лицу с ксипехузами. Ослепленные яростью, они не успели перестроиться, и мы окружили их: немногим удалось спастись.

Наш успех возродил мужество в сердцах воинов. И я изменил план битвы, приказав отсекать от главных сил по нескольку ксипехузов, окружать и уничтожать их. Ксипехузы сообразили, что наш способ борьбы губителен для них, и снова стали нападать небольшими скоплениями. Битва двух миров, из которых один мог существовать, лишь уничтожив другой, разгорелась с новой силой. Но всякое сомнение в ее исходе исчезло даже у самых малодушных. К четырнадцатому часу против ста тысяч человек сражалось едва ли пятьсот ксипехузов. И эта жалкая кучка врагов могла передвигаться только в границах шестой части Кзура, что облегчало нам борьбу с ними.

Однако когда сквозь листву деревьев просочился кровавый отсвет сумерек, я, опасаясь засад, прекратил битву. Победа наполнила наши сердца ликованием; вожди предложили мне стать царем всех народов. Я отказался и посоветовал им никогда не вверять судьбы многих людей в руки одного слабого создания, а поклоняться Единому, взяв в земные вожди Мудрость.

Пьер Буль
Бесконечная ночь^{4}

Зовут меня Оскар Венсан. Я не женат. Владею небольшой книжной лавкой на Монпарнасе. Недавно мне исполнилось пятьдесят. Я воевал, как и все вокруг, и считаю, что на человеческую жизнь одной войны хватит с лихвой.

Я много читаю. Интересуюсь новинками из области литературы, философии, науки. Порой задумываюсь над вопросами бытия и тем исчерпываю свою тягу к необъяснимому. Восхищаюсь учеными, сумевшими расщепить ядро атома, и вздрагиваю от счастья, размышляя, в какой век мне выпало жить.

В водоворот совершенно невероятных событий я попал по чистой случайности и не хочу за это ни клясть, ни благодарить судьбу: чему быть – того не миновать. Хотелось бы только знать, как из этого выбраться.

Приключения начались вечером седьмого августа 1949 года. Я сидел на террасе кафе «Куполь», глядя па прохожих и потягивая прохладное пиво, – удовольствие, которому я всегда предаюсь в жаркое время года. На столе по обыкновению лежала развернутая газета, и, устав смотреть на прохожих, я опускал в нее глаза и пробегал строчку-другую.

Мне казалось, что в целом жизнь вполне сносна.

Именно в эту секунду в мое мирное существование вторгся бадариец и сделал это со свойственной ему бесцеремонностью.

Я уже успел обратить внимание на субъекта, трижды продефилировавшего перед моим столиком, неотрывно вглядываясь в лица посетителей. Тело его облегала красная римская тога; такое, конечно, увидишь не каждый день, но еще более заинтриговало меня его лицо. Не знаю, чем именно – то ли изысканным благородством черт, то ли царственным лбом и чеканным профилем, то ли, наконец, невиданным золотистым цветом кожи. Выше окружающих на целую голову, он показался мне на мгновение египетским божеством, потехи ради напялившим на себя облачение цезарей.

Я стал следить за его поведением. Он вновь медленно прошел мимо, словно иностранец, заблудившийся в чужом городе и не осмеливающийся спросить дорогу. В конце концов он, похоже, набрался духу, присел за соседний столик и указал подскочившему гарсону на мою кружку жестом, означавшим «мне то же самое». Вид у него при этом был как нельзя более растерянный. Выяснилось, однако, что не я один заинтересовался любопытным посетителем: сидевший невдалеке низенький господин в очках, совершенно лысый, так и пожирал его взглядом.

Златокожий отхлебнул пива и скорчил гримасу глубокого отвращения. Потом он надолго погрузился в свои мысли, а затем неожиданно обратился ко мне с вопросом:

– Соблаговоли, о друг мой, – проговорил он низким голосом, – сказать мне, в каком веке мы пребываем ныне?

– Как, простите?. – не понял я.

– Мне желательно было б знать номер нынешнего века, – повторил он.

Еще одна деталь довела мое изумление до крайности: он говорил по-латыни. Я изучал этот язык, так что без труда понимал его слова и мог отвечать. Наша беседа велась, таким образом, на классической латыни. Здесь я даю по возможности точный перевод.

Сперва я решил, что меня разыгрывают. Однако незнакомец выражался слишком вежливо и к тому же явно был чем-то обеспокоен, так что версия шутки, по всей вероятности, отпадала. А может, это просто ненормальный? Я решил подыграть ему, кто бы он ни был.

– О гражданин! – отозвался я как мог любезнее – Мы живем с тобой в двадцатом веке, около его середины. А если быть точным, то в одна тысяча девятьсот сорок девятом году.

На его лице отразилось горестное недоумение. С упреком поглядев на меня, он сказал:

– О друг мой, что побуждает тебя столь бессердечно насмехаться над пришельцем, извергнутым своей родной эпохой? Я совершенно точно знаю, что мы отнюдь не находимся в одна тысяча девятьсот сорок девятом году, как выговорил только что твой лживый язык, ибо я покинул Бадари – если только верны мои расчеты – около восьми тысяч лет тому назад. И уже в то время шел десятитысячный год.

Говорят, спорить с безумным – опаснее всего. По всей видимости, безумие этого человека заключалось в том, что он воображал себя в ином столетии. Незадолго до того мне довелось читать в газете о раскопках Брентона, открывшего развалины древнего государства Бадари. Помню, как живо заинтересовали меня сообщения о блестящей цивилизации бадарийцев. Похоже было на то, что мой собеседник также начитался этих сообщений, которые и помутили его разум. Поэтому я ровным голосом продолжал: Мне известно, о чужестранец, что бадарийская культура имеет древнюю и великолепную историю. Боги свидетели, я ни сном ни духом не помышлял смеяться над тобою. Из моих слов следовало лишь, что мы находимся в одна тысяча девятьсот сорок девятом году по христианскому летосчислению. Тебе ведомо, о мудрый, что время относительно. По этой причине, если мы живем в двадцатом веке, спустя одну тысячу девятьсот сорок девять лет от рождества Христова, это вовсе не мешает нам пребывать в восемнадцатитысячном году, или что-то около того, по отношению к тому моменту, который твоим высокочтимым и высокоученым согражданам было угодно выбрать в качестве точки отсчета.

Слова мои успокоили его. Погрузившись в глубокое размышление, он, казалось, производит сложнейшие вычисления.

– Прости, друг мой, – сказал он наконец, – что я позволил себе усомниться в твоей искренности. Дело в том, что меня неотступно терзает одна мысль. В знак доверия я открою тебе свою тайну. Надеюсь, меня не осудит за это Академия наук, пославшая меня сюда. К тому же я наблюдаю на твоем лице несомненные признаки тупости, которые, согласно нашим представлениям, служат вернейшим доказательством лояльности. Не сердись за прямоту моих слов: она в правилах бадарийцев… Узнай же то, о чем и сам ты в силах был бы догадаться, будь ты чуть менее глуп: я путешествую во времени. Мое имя Амун-Ка-Зайлат. Я прибыл сюда из великой Бадари несколько минут назад, если считать по моему времени, или примерно восемьдесят столетий назад, если считать по-земному. Я имею честь состоять членом королевской Академии наук. Мне было поручено испытать в действии машину времени, разработанную сотрудниками нашей Академии. Ранее один из моих коллег уже осуществлял перемещения во времени, но, так сказать, более краткосрочные. Он переносился во времена древнеримских императоров, и эпоха эта с тех пор нам настолько хорошо знакома, что я, как видишь, свободно изъясняюсь по-латыни. Направляясь сюда, я надел римское облачение, понадеявшись, что одежда и язык остались неизменными со времен Древнего Рима. К несчастью, убеждаюсь, что это не так. Перед отправлением я настроил машину на двадцать тысяч лет в сторону будущего: пока это для нее крайний предел. Однако уже вскоре я осознал, что столь длительный временной промежуток одним махом не одолеть. Тогда я решил сделать привал и вот уже несколько минут как пребываю в твоем времени, а это значит, что я нахожусь на восемь тысяч лет или около того позже своего собственного. Возможно, однако, что я сделал ошибку в расчетах, и это меня беспокоит.

Как ни странно, я начинал верить каждому его слову. Зародившиеся было у меня сомнения насчет твердости его рассудка сменились болезненным возбуждением, свидетельствовавшим, не исключено, о нетвердости моего. Да, говорил я себе, это так! Передо мной самый настоящий, подлинный бадариец, один из тех, о ком пишет Брентон в своем трактате “The Badarian Civilization”. Какая удача, что именно я стал свидетелем невероятного события! Путешествие во времени! Неужели начинают сбываться мечты Герберта Уэллса? Бесчисленные вопросы роились в моем мозгу и просились наружу. Но пришелец продолжал:

– Мне понятно твое изумление, сын мой. Ты, наверно, и слыхом не слыхивал о блистательной бадарийской цивилизации. Да, надо думать, за восемьдесят веков, прошедших на Земле, то есть за краткие минуты моего путешествия.

Такие вещи не могли оставить меня равнодушным, даже если они звучали по-латыни. Поэтому я обратился к пришельцу с нижайшей просьбой пересесть за мой столик и разрешить мне предложить ему чего-нибудь выпить в качестве приветствия в нашем веке. Он не заставил себя долго упрашивать. Осведомившись, какой именно папиток ему более по вкусу, я услышал, что ни за какие блага в мире он не согласится вновь омочить губы в том омерзительном пойле, что принес ему в кружке раб. При этом он присовокупил, что у него остались, напротив, самые блаженные воспоминания о привезепном из Рима напитке рубинового цвета, который ему посчастливилось попробовать несколько дней назад (несколько своих дней назад) и который римляне называли словом vinum. Я велел гарсону подать пару бутылок лучшего бургундского. Мой собеседник отхлебнул вина, одобрительно кивнул и со всей серьезностью заметил:

– Питье это веселит и согревает. Возвращаясь назад, я захвачу с собой несколько сосудов этого напитка.

Что до меня, то я залпом осушил один за другим четыре вместительных бокала, после чего попросил бадарийца продолжать.

Я хотел сказать, продолжал он, что, но всей видимости, за восемьдесят веков земного времени, что уложились в краткие минуты моего путешествия во времени, великолепная бадарийская цивилизация успела погибнуть. И твое изумление объяснимо, ибо вместе с нею, по всей вероятности, канули в неизвестность и наши выдающиеся технические изобретения. Уже римлянам о них ничего не известно. Незнакома им и машина времени. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь в дальнейшем удалось заново изобрести ее.

Я подтвердил, что и в мое время никто серьезно не думает о путешествиях во времени.

– О Амун-Ка-Зайлат, – говорил я, – твое путешествие представляется мне одним из самых захватывающих достижений человеческой мысли. Теперь я вижу, что мои современники, несмотря на важнейшие научные открытия, сделанные у нас в последнее время, не более чем несмышленые дети в сравнении с вами. И все же мы не столь невежественны, как ты полагаешь. Я, например, знал о существовании бадарийской цивилизации. Хотя ее след и стерся в памяти людей, наши ученые недавно вновь открыли ее. Производя археологические изыскания, они наткнулись на остатки вашей славной культуры. Знай, что ваша столица была разрушена более шести тысячелетий назад и погребена под толщей песков. Недавно ее развалины были найдены.

– Возможно ли это? – удивился Амун.

– Да, в земле обнаружено множество черепков, бронзовых кинжалов, а также изуродованных человеческих костей. Однако от упоминавшихся тобой чудесных технических достижений не сохранилось ничего. Потому у нас создалось впечатление, что бадарийцы были просто земледельцами. Мы знали, что ваши мастера владели искусством обработки перламутра и чеканки по меди, что они умели изготовлять изящные фигурки из слоновой кости… Однако мы не догадывались, что и наука ваша достигла подобных высот, в чем я отныне не сомневаюсь.

– В сущности, удивляться тут нечему. Простые, грубые изделия, о которых ты говорил, лучше сохраняются в земле. Приборы же наши были сделаны из гораздо более изысканных материалов, нежели медь и бронза… Неужели ты ничего не слышал о волновых явлениях, об излучении? Неужели вы не умеете передавать энергию на расстояние при помощи этих неощутимых субстанций?

Я отвечал, что таким умением мы обладаем и что имеем немалые достижения в этой области. С гордостью поведал я пришельцу о нашем радиотелеграфе и о телевидении.

– Вот видишь, – заметил он, – то, на чем основана работа ваших приборов, нельзя потрогать руками. Вообрази, что через какое-то время секрет радиоволн будет утерян. Те, кому спустя много лет доведется раскопать в земле обломки ваших машин, не будут иметь никакого понятия о назначении хитроумных устройств, которыми ты так гордишься. Они решат, что перед ними какие-то талисманы или произведения искусства. Именно так рассуждают ныне ваши археологи, натыкаясь на обломки сосудов и на металлические предметы, испещренные непонятными письменами и символами… Как видно, вы едва успели вступить на тропу познания. У нас же любые механизмы внешне поразительно просты. Например, устройство, при помощи которого я оказался здесь, основано на весьма сложных радиационных явлениях, но при этом внешне оно поражает своей незатейливостью. Взгляни сам и убедись, что на такой нехитрый предмет никто бы и внимания не обратил.

С этими словами он извлек из кармана небольшую матово-белую овальную вещицу. С одной ее стороны наружу выступала маленькая панель, усеянная кнопками и рычажками. Никакого другого механизма, казалось, в приборе не было.

Тут я заметил, что упоминавшийся ранее низенький господин в очках вытянул шею и с нескрываемым интересом разглядывает вещицу. Сидел он недалеко от нас и, вполне вероятно, мог кое-что уловить из нашего разговора. Бадариец поспешил спрятать прибор в карман.

– Незачем подчеркивать, друг мой, сколь велико доверие, которое я тебе оказываю. Этот крохотный прибор мне дороже, чем все священные сосуды нашего королевства вместе взятые. Я не намереваюсь задерживаться долее в вашем веке. Мне надо следовать намеченному плану и добраться до двадцатитысячного года, а затем я вернусь домой… Постой, но ведь ты сказал, что божественной Бадари больше не существует?

– Мне кажется, что и тебе самому это должно быть отлично известно, – отвечал я после некоторого раздумья, – Пролетая сквозь время, ты не мог не созерцать неуклонного заката и упадка вашей цивилизации. Уж наверно, ты присутствовал при ее гибели? Может быть, ты даже наблюдал, как твой собственный пепел ссыпают и запечатывают в роскошную многоцветную погребальную урну, подобную тем, которыми мы восхищаемся сегодня?

– Чтобы нам с тобой было проще понимать друг друга, – сказал на это бадариец, – пора кое-что рассказать тебе о наших научных воззрениях. Это избавит тебя от надобности задавать кучу вопросов, большинство из которых, прости меня, о друг мой, кажутся мне нестерпимо глупыми… Однако уж коль мы познакомились, то не откроешь ли ты мне свое имя? Ибо я порядком устал от обращений «друг мой» или «о чужестранец», что были в ходу у римлян.