Текст книги "Новеллы"
Автор книги: Франко Саккетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)
Новелла 140
Трое слепых странствуют вместе и решают делить всю выручку между собою поровну. Но в Санта-Гонда у них происходит такая ссора, что они избивают не только друг друга, но достается и хозяину с женою, которые пытаются их разнять
В приходе св. Лаврентия, около Санта-Орсолы,[382]382
[382] Церковь св. Урсулы находилась севернее нынешней церкви св. Лаврентия.
[Закрыть] в городе Флоренции, жило несколько слепых из тех, что собирают милостыню. Вставали они очень рано поутру и шли кто к Нунциате;[383]383
[383] Аннунциата деи Серви – см. нов. 76.
[Закрыть] кто к Орто Сан-Микелэ, а кто распевать по соседним деревням. Они часто сговаривались собираться на обед после утренних странствий у Колокольни св. Лаврентия, где жил один трактирщик, который всегда давал их братии и поесть и выпить.
Однажды утром, когда двое из слепых, пообедав, сидели за столом, один из них, рассуждая об их достоянии и бедности, сказал: «Я ослеп, пожалуй, лет двенадцать тому назад и заработал, пожалуй, тысячу лир».
Другой ответил на это: «Ах, я несчастный! Я ослеп так недавно, что не успел заработать и двухсот лир».
Товарищ его спросил: «Сколько же лет, как ты ослеп?»
Тот ответил: «Да, пожалуй, три года».
Тут подошел третий слепой, которого звали Ладзеро да Корнето[384]384
[384] Корнето – большой замок неподалеку от Чивитавекьи.
[Закрыть] и, приветствуя их, сказал: «Бог помощь, братья мои!»
А те спросили: «Кто ты такой?»
Он ответил: «Я хожу впотьмах, как и вы», и продолжал: «А о чем у вас речь?»
Тогда слепцы рассказали ему, сколько времени они собирают милостыню.
На что Ладзеро сказал: «Я родился слепым и мне сорок семь лет. Если бы я сберег деньги, которые собрал, я был бы самым богатым слепцом в Маремме».
«Да, – сказал на это ослепший три года назад, – все, кого я встречаю, в лучшем положении, чем я».
Когда они втроем побеседовали таким образом, последний слепой и говорит: «Оставим-ка разговоры о прошедших годах и давайте лучше соединимся втроем и все, что мы выручим, пусть будет у нас общим. Когда мы отправимся собирать, го выйдем вместе, возьмемся за руки и, если нас нужно будет водить, заведем поводыря».
Все согласились, за столом ударили по рукам и поклялись держаться вместе. Затем, когда они пробыли, таким образом, некоторое время во Флоренции, некий человек, который слышал, как о «и заключали между собой договор, повстречал их однажды в среду у ворот св. Лаврентия и дал одному из них кватрин,[385]385
[385] Кватрино равняется 4 динариям.
[Закрыть] сказав: «Разделите между собой этот гроссо».[386]386
[386] Гроссо – серебряная монета, равная 6 сольдо и 8 динариям.
[Закрыть] И в дальнейшем человек этот, встречая их вместе на различных праздниках, всякий раз подавал им кватрин, говоря: «Поделите все трое между собой этот гроссо».
Тот слепой, который несколько раз получал милостыню, сказал: «Черт побери, он подал нам гроссо, но мне он кажется не больше кватрина».
Тут другие заметили на это: «Не вздумай обманывать нас!»
Тот ответил: «Как же я могу вас надуть? То, что мне дают, я кладу в карман; так же поступаете и вы».
На это Ладзеро сказал: «Братья, честность – это великое дело!»
На этом и кончили, и каждый собирал милостыню, а в конце недели они порешили между собой складывать вырученное вместе и делить на три равные части.
Через три дня после того, как это произошло, наступил праздник Успения, и поэтому они решили по своему обычаю пойти на праздник божьей матери в Пизу. Идя на поводу у собак, державших в зубах, как это обыкновенно делается, чашки для подаяния, они пустились в путь, распевая «Интермерату»,[387]387
[387] Интемерата – молитва в честь богородицы.
[Закрыть] и в одну прекрасную субботу добрались, таким образом, до Санта-Гонда.[388]388
[388] Санта-Гонда – небольшой монастырь в долине реки Арно.
[Закрыть] Это был как раз тот день, в какой они подсчитывали свою выручку. Они зашли на постоялый двор, где обычно ночевали, и попросили хозяина дать им комнату на троих, чтобы ночью произвести свои расчеты; и хозяин дал им ее. Слепые вошли, держа собак на привязи. Когда пришла пора лечь спать в этой комнате, то один из слепых, по имени Сальвадоре, спросил: «В котором часу хотите вы произвести наш дележ?»
Решили подождать, пока хозяин и его семья лягут спать. Когда этот час настал, то третий слепой, по имени Грация (это был тот, который был меньше времени слепым), говорит: «Пусть каждый из нас сядет и подсчитает у себя на коленях собранные им деньги, а потом мы произведем расчет, и тот, у которого будет больше, отдаст часть тому, у которого будет меньше».
Все согласились, и каждый начал считать. Когда они подсчитали деньги, Ладзеро говорит: «По моему подсчету, у меня три лиры, пять сольдо и четыре динария».
Сальвадоре заявляет тогда: «А я насчитал у себя три лиры и два динария».
Грация прибавил: «Ну, ладно, а у меня как раз ровно сорок семь сольдо».
Тогда двое других говорят: «Что же это значит, черт возьми?»
Грация отвечает: «Я не знаю».
«Как не знаешь? У тебя должно быть несколькими серебряными гроссо больше, чем у нас, а ты тут морочишь нам голову. Тебе бы водить компанию с волками! Хоть тебя и зовут Грация, но для нас ты „дисграция"».[389]389
[389] Грациа – благодать, милость; дисграциа – несчастье; здесь обычная для Саккетти игра слов.
[Закрыть]
А тот отвечает: «Не знаю, я никакая не дисграция. Когда тот человек говорил, что дает нам гроссо, мне казалось, что это кватрин, но какая бы это ни была монета, я, как вам говорил, опускал ее в карман и больше ничего не знаю. Я всюду и при всяких обстоятельствах буду честным человеком, а вы из меня делаете обманщика и грабителя».
Сальвадоре говорит: «А ты и есть таков, потому что ты крадешь у нас наше добро».
– «Ты бессовестно лжешь».
– «Нет, ты».
– «Нет, ты!» И они схватываются и начинают бить друг друга кулаками, а деньги падают на пол.
Ладзеро, услыхав, что началась потасовка, хватает палку и бросается на них, чтобы их разнять. Когда они почувствовали на себе удары, то взялись за свои палки и начали драться, а деньги их все попадали на пол. Они кричали, работали палками, а собаки их громко лаяли и вцеплялись зубами в полы платья то одного, то другого. Слепцы, размахивая палками, иногда попадали по собакам, и те выли. Получалось что-то вроде турнира.
Хозяин, который спал внизу, поднимается вместе со своей женой и говорит: «Что там, дьяволы, что ли, завелись над нами?»
Они встают и тот и другой, берут свет, поднимаются наверх и говорят: «Откройте нам!»
Слепцы, которые были опьянены сражением, так же хорошо слышали, как и видели. Хозяин высадил дверь и, открыв ее, вошел в комнату. Желая разнять слепых, он получил в лицо удар палкой, после чего схватил одного из слепых и повалил на землю. «Черт бы вас побрал! Чтоб вам погибнуть от меча!» И, схватив свою палку, он угостил всех по порядку, приговаривая: «Вон из моего дома!»
Жена хозяина приблизилась к нему и визжала, как это делают женщины; тут одна из собак схватила ее за край юбки и вырвала из нее столько, сколько ухватила зубами.
Наконец, когда все, запыхавшись, изрядно исколотили друг друга, причем один упал здесь, другой там, Ладзеро говорит: «Хозяин, я умираю!»
А тот отвечает: «Туда тебе и дорога, сейчас же убирайтесь из моего дома!»
А слепые стонут: «Горе нам, хозяин! Погляди, в каком мы виде (а лица у них в крови и в синяках). И, что еще хуже, деньги наши все рассыпались».
Тогда хозяин отвечает: «Какие деньги? Чтобы вам погибнуть от меча! Вы мне чуть не вышибли глаз!»
Ладзеро говорит: «Прости нас. Ведь мы ничего не видим».
– «А я вам говорю: убирайтесь вон!»
А те просят: «Подбери наши деньги, и мы сделаем все, что ты хочешь».
Хозяин собрал деньги, не вернув им и половины, и сказал: «Здесь около пяти лир. За постой вы мне должны две, остается три лиры. Я поднимусь к викарию и попрошу его рассудить, сколько вы мне должны за ранение и жене моей за изорванную вашими собаками юбку».
Когда слепцы услышали это, то все в один голос закричали: «Друг ты наш, возьми от нас все, что мы имеем, и мы уйдем с богом».
Хозяин сказал на это: «Ну, ладно. Я, однако, не уверен, что не потеряю глаза. Дайте мне столько, чтобы я мог его полечить, а жене моей возместите убытки за юбку, которая стоит семь лир».
Словом, слепые отдали трактирщику все оставшиеся деньги, которых было девять лир и два сольдо, да еще столько же из тех, что были у них в карманах. Итак, попросив хозяина простить их, избитые палками, они ушли ночью – кто хромая, кто с распухшим лицом, кто с искалеченной рукой, страшно напуганные, а утром добрели до окрестностей Пизы. Когда они дошли до находящейся подле Марки гостиницы, они стали осыпать, друг друга упреками, и хозяин, увидав их окровавленными и истерзанными, изумился и спросил: «Кто это вас так отделал?»
А они отвечают: «Не вмешивайся в чужие дела!» И каждый спросил себе по осьмушке вина больше для того, чтобы умыть раны, чем для того, чтобы выпить.
И сделав это, Грация сказал: «Знаете, что я вам скажу? Ваши дело я исполнял добросовестно, как и свои, я никогда не был ни грабителем, ни обманщиком. Хорошо же вы мне за это отплатили! Пострадали и тело мое и карман. Но чем меньше времени длится глупость, тем лучше, и я поступлю, как тот, который говорит: „Раз, два, три, я ухожу – просги!" Мне больше с вами нечего делать, и пусть хозяин будет тому свидетелем».
Оставшиеся сказали тогда: «Тебя зовут Грация, но пускай бог даст тебе столько счастья, сколько ты дал его нам».
И он ушел один в Пизу, а Ладзеро и Сальвадоре побрели на праздник со своим горем.
А так как они не только были слепыми, но и почти изувеченными, вследствие палочных ударов, то в Пизе им в три раза больше подавали милостыни. Поэтому каждый из них не только не хотел отдохнуть от палочных ударов, но готов был принять их еще ради той пользы, которая для них от этого получилась.
Новелла 141
Как к одному правителю явилась с жалобой женщина с тремя глухими и как он неожиданным и забавным образом положил конец этой тяжбе
Предыдущая новелла о трех слепых побуждает меня, писателя, рассказать другую – о случае, происшедшем с моим другом, самым близким из всех, какие у меня когда-либо были.[390]390
[390] Саккетти придает своему рассказу видимость истинного происшествия.
[Закрыть] И как в той речь идет о трех слепых, так эта повествует о трех глухих.
Итак, друг мой был подеста в городе, находящемся от нас не более чем в двадцати пяти милях. Под конец срока его службы, когда на его место был уже назначен новый подеста, человек совершенно глухой, ему пришлось разбирать одно дело. Старому подеста глухота нового была известна, потому что, когда звонил самый большой из трех колоколов во Флоренции то соседи, видя, что он не слышит звона и что его могут взять полицейские служители, делали ему знак, поднимая пальцы кверху, чтобы он шел домой. Таким образом, все знали, что через месяц вступит в должность глухой подеста.
И вот однажды к моему другу подеста пришла женщина со своим братом и стала жаловаться ему: «Мессер подеста, я обращаюсь к богу и к вам, потому что один из моих соседей, не имея на то никакого права, учинил мне зло; через задворки глухим проулком пробрался он на мою землю и испортил и поломал смоковницу, что растет у меня в саду. А поэтому как он учинил это безо всякого права, я прошу вас принудить его возместить мне убыток по праву и справедливости».
Слушая женщину, подеста чуть не рассмеялся, но сдержал себя. Она же продолжала: «И этот вот брат мой должен получить с него за четыре работы и пеню за осла, которого он ему испортил, не говоря вам дурного слова».
Подеста спросил брата, правда ли то, что говорит женщина. На это брат отвечал: «Мессер подеста, я ничего не слышу; сестра моя рассказала вам, в чем дело».
Подеста позвал пристава и велел ему вызвать на следующее утро того, кто испортил будто бы смоковницу. На следующее утро к подеста явились и женщина, и брат ее, и ответчик. Подеста говорит женщине: «Чего ты требуешь от него, милая?»
А женщина отвечает на это, что требует суда по поводу своей смоковницы и по поводу брата, потому что он глупый глухарь. После того, как она сказала свое, подеста говорит другой стороне: «Правда то, что говорит эта женщина?»
Ответчик вертит ушами и отвечает: «Мессер подеста, я плохо слышу».
Кто-то из стоящих рядом говорит подеста, что он не слышит, а затем, наклонившись над самым ухом ответчика, кричит ему громко: «Подеста спрашивает, правда ли это?»
Тогда тот отвечает: «Я не знаю, о чем мне отвечать».
На это женщина замечает: «Он притворяется. Он, правда, глуховат, но, когда хочет слышать, слышит хорошо».
Желая избавиться от лишнего труда и учитывая, что истцы были родственники, подеста предложил женщине передать дело на усмотрение третейского судьи из их друзей и то же самое велел прокричать в ухо ответчику. Словом, они позвали такого человека, и подеста велел им сказать, и третейскому судье, и сторонам, чтобы они на следующий день пришли к нему. Когда они на следующий день предстали перед ним, он сказал им, что, ознакомившись с делом, они должны закончить его в три дня, иначе он взыщет с них двадцать пять лир. Третейский судья стоял все время словно деревянный. Короче говоря, если стороны были туги на ухо, то судья был почти совсем глух. При этом присутствовало много крестьян, и со всех сторон раздавался смех. Тогда подеста сказал: «Кроме тебя, моя милая, здесь нет никого, кто бы не был глух. А потому я говорю тебе, что хочу вынести приговор по этому делу».
Рассчитав в ту же минуту, что жалоба ее по поводу порчи смоковницы будет разрешена в ее пользу, женщина сказала:
– «Ради бога, прошу вас об этом».
– «Приговор, который я выношу, состоит в следующем. Имея в виду, что обе тяжущиеся стороны глухи и, избранный вами третейский судья также глух, я же не могу понять вас и не умею говорить знаками; принимая в соображение, что новый подеста явится сюда через месяц, я предоставляю ему разрешить вашу тяжбу».
Женщина, у которой слух был в порядке, скрестила руки и стала просить подеста покончить с ее делом, чтобы ей не ждать так долго решения по поводу смоковницы. Но подеста сказал ей: «Донна, как я сказал, так я и постановлю. Ступай в добрый час».
Женщина и глухари разошлись по домам; а те, кто находились при этом, выслушав постановление, отлично поняли, что подеста хотел им сказать.
Смысл же этого состоял в том, чтобы все трое, так как они глухи, ждали глухого подеста: пусть он, знающий обычаи глухих, закончит эту тяжбу по-глухому, как и следует заканчивать дела между глухими.
Новелла 142
Некий шут из Казентино уязвляет скупца ловким ответом и заставляет его пожалеть о своей неудаче
Аньоло Моронти, прозванный Аньоло Печальным, был веселым казентинским шутом.[391]391
[391] Об этом персонаже нет никаких сведений.
[Закрыть] Однажды, когда он проводил рождественские праздники у графа Руберто,[392]392
[392] Граф Руберто – видимо, граф Роберто да Баттифолле (умер в 1400 г.) из рода(графов Гвиди.
[Закрыть] там же находился некий весьма богатый флорентиец, очень забавлявшийся выходками и нравом названного Аньоло. Когда гости уходили с праздника и прощались друг с другом, Аньоло взял за руки богатого флорентийца, а флорентиец его, Аньоло, вероятно для того, чтобы получить от него что-либо, как это делают люди, ему подобные. Флорентиец сказал: «Дорогой Аньоло, я очень рад, что познакомился с тобой, потому что никогда не видал такого забавного человека, как ты, и я охотно сделал бы для тебя что-нибудь приятное, но не могу, потому что у меня здесь только самое необходимое: со мной мало платья и еще меньше денег. Если же ты явишься во Флоренцию, то не будешь мне больше другом, если не придешь прямо ко мне на дом. Тогда я смогу дать тебе не только то, чего ты заслуживаешь, но и то, что явится залогом нашей дружбы, а именно: отныне впредь считай всегда мой дом своим».
Аньоло, который, подобно людям вроде него, не пренебрегал такими предложениями, с благодарностью принял приглашение флорентийца и через некоторое время, как человек памятливый, решил отправиться во Флоренцию на ближайший же праздник Иоанна Крестителя и прямо в дом, куда его звали. Так он и сделал. Прибыв во Флоренцию, он тотчас верхом на лошади направился к тому, чей дом как будто был полная чаша. Он справился о хозяине, и жена его ответила, что мужа нет дома, но что он, должно быть, находится там на углу в веселой кампании. Услышав это, Аньоло сошел с лошади, привязал ее к крюку на улице, пошел в то место, которое указала ему женщина, и застал там за столом своего друга. Когда Аньоло с радостным лицом направился к сидевшему флорентийцу, то тот сделал вид, будто никогда не видал его. Заметив это, Аньоло подумал про себя: «Мне приснился, должно быть, дурной сон» и сказал: «Я приехал посмотреть на праздник и хотел сдержать данное тебе обещание. Я был в твоем доме и привязал лошадь на улице. Мне хотелось бы поставить ее в конюшню».
На что флорентиец ответил ему: «Ведь вот какая беда: моя конюшня набита битком. Ко мне пришли недавно погонщики с навьюченными ослами и поставили их туда. В ней не найдется места и для собаки».
Аньоло очень быстро спросил его: «А ты что здесь делаешь?»
Флорентиец ответил ему на это: «Да вот сижу здесь, как ты видишь».
Тогда Аньоло сказал: «Не сидел бы ты здесь, если бы знал, что тебе предстоит заработать более пятисот флоринов».
Тогда тот спросил его: «Как так?»
А Аньоло ответил ему: «Мне-то это хорошо известно».
– «Ну как, скажи, скажи!»
Так Аньоло и не дал ему проглотить этого куска, и тот никак не мог выкинуть из головы мысли о пятистах флоринах, которые ему не достались, и после этого менее чем через два месяца умер; а между тем Аньоло сказал это в шутку, чтобы озадачить его. Лучше было бы флорентийцу обойтись с ним любезнее и не ставить у себя в конюшне ослов, принадлежавших погонщикам, которых при этом, может быть, и вовсе не было.
Таким образом, Аньоло вернулся в Казентино и не попал на праздник, как он рассчитывал, но зато, может быть, не плохо поздравил того, кто был причиной его неудачи.
Новелла 143
Приходский священник из Сеттимо осмеян, потому что некий незаконнорожденный при встрече с ним доказывает ему в забавных словах, что и он – мул
В предыдущем рассказе показано, как пренебрежительно отнеслись к одному человеку, приравняв его к ослу; в настоящем же рассказе, который последует сейчас, будет показано, как другой человек от сравнения его с мулом почувствовал себя осмеянным в такой степени, что стал навсегда врагом того, кто сделал это сравнение.
Итак, очень недавно существовал, да и теперь еще существует, некий большой шутник, и в такой же мере бедняк, живший постоянно вместе со своей семьей в замке Пульчи,[393]393
[393] В долине реки Арно, на дороге из Флоренции в Пизу
[Закрыть] как один из ближних людей. Он был незаконнорожденным и безо всякого смущения говорил об этом сам то в одной, то в другой форме, когда ему казалось, что это забавляет собеседника. В ту пору, когда флорентийская коммуна воевала с римской церковью,[394]394
[394] В 1375–1378 гг.
[Закрыть] человек этот, которого звали Иннаморато, отправился однажды по каким-то своим делам во Флоренцию и на пути увидел случайно, что происходит, как это часто бывает во время войны, набор животных, то есть мулов и ослов, для отправки продовольствия, Возвращаясь в замок по окончании своих дел, он встретил на дороге, ведущей в Сеттимо,[395]395
[395] В 5 км к западу от Флоренции.
[Закрыть] священника этого прихода, также незаконнорожденного по происхождению, направляющегося во Флоренцию. Поздоровавшись с Иннаморато, священник спросил его, что нового в городе. Иннаморато ответил на это: «А вы туда идете?»
Священник сказал: «Ну, да. Мне нужно купить кое-что необходимое».
Иннаморато продолжал тогда: «Я вот тоже ходил по своим делам. Но когда я подошел к воротам, там забирали всех мулов для отправки куда-то. Поэтому я повернул и пошел обратно, чтобы и меня не взяли. А вы что сделаете, мессере?»
При этих словах священник тысячу раз изменился в лице, как человек не совсем безупречного происхождения, и сказал: «Ах, чтоб тебе плохая пасха! Ты негодяй!»
А Иннаморато заметил на это: «Ох, не сердитесь на это; ведь вот и я не сержусь».
Тогда священник сказал: «Что же ты хочешь сравнять мое сословие со своим?»
На что Иннаморато ответил: «Там сословие или пустословие, как хотите;[396]396
[396] Игра слов: священник говорит о сословии («стато»), в то время как Иннаморато все твердит про лето («стате»). В русском переводе сохранен стилевой оборот, использованный Саккетти.
[Закрыть] а только что касается рождения, то родимся мы на свет на один лад, и я-то считаю вас старшим братом».
Долго и много грозился и ворчал после этого священник, и много лет не говорил больше с Иннаморато, который не обращал на это никакого внимания; рассказывая же об этом случае в деревне и в городе, он потешал многих, кто его слушал.
Новелла 144
При помощи небывалой и грязной шутки Стекки и Мартеллино в присутствии мессера Мастино выбрасывают нижней частью тела много грязи или разбавленных извержений и окатывают ими с головы до ног двух генуэзцев, одетых в богатое платье
В то время, как колесо Фортуны подняло мессера Мастино в городе Вероне на высшую точку,[397]397
[397] Мастино делла Скала достиг вершин успеха в 1336 г.
[Закрыть] он устроил однажды какой-то праздник, на который, как это всегда бывает, стеклись все шуты Италии, чтобы заработать денег и заставить воду литься на их мельницу. Во время праздника пришло туда двое генуэзцев, очень лощеных и пропитанных, как это у них в обычае, мускусом, а сверх того, очень забавных людей, полушутов, проделывавших часто разные штуки на потеху синьоров. Среди других таких же потешников, бывших на празднике, находились некто по имени Мартеллино и некто по имени Стекки,[398]398
[398] Персонаж из «Декамерона» (день II, нов. 1).
[Закрыть] самые забавные шуты, каких только могла создать природа. Видя, насколько оба эти генуэзца мнили себя великими мастерами и какими разряженными они ходили, похваляясь, – один: «Я бы сделал», другой: «Я бы сказал…» Стекки и Мартеллино заявили им: «Мессер Преццивалле (ибо так звали одного из них; другого же – Дзатино),[399]399
[399] Эти имена изобретены Саккетти.
[Закрыть] мы хотим проделать одну вещь, которая покажется вам, может быть, странной: я, Стекки, опорожнюсь так, что получится всего с просяное зерно, не более и не менее».
На это генуэзцы ответили: «Клянусь господней кровью, это невозможно».
Стекки заметил на это: «Вот увидите, возможно или нет».
Во время этого спора подошел к ним Мастино и, послушав их, спросил: «О чем вы спорите?»
Ему разъяснили. Тогда синьор, – а синьоры всегда охочи до необыкновенных вещей, – сказал: «Я хочу посмотреть на это».
На что Стекки заявил: «Попробуем».
А мессер Мастино прибавил: «Приготовьтесь и устраивайтесь в зале».
Тогда Стекки сказал: «Велите принести весы и положите на них просяное зерно, чтобы каждый мог проверить опыт; но пусть эти благородные генуэзцы видят его так, чтобы у них не было сомнений».
Генуэзцы ответили: «И мы хотим видеть его и взвесить то, что получится: вы думаете издеваться над нами, плуты?»
Тогда Стекки сказал: «Отыщите же весы и просяное зерно, а мы с Мартеллино пойдем сперва к себе в комнату, а потом вернемся в залу». Так и было сделано.
Мессер Мастино сел в зале на свое место и стал ждать ответа вместе со всеми своими придворными. Генуэзцы явились с весами и с зернышком проса. Стекки отправился вместе с Мартеллино и, приставив к выходному отверстию сосуд с водой (как он это делал, по-видимому, всегда, когда этого хотел), втянул через седалищную свою часть всю воду в живот и в таком наполненном виде предстал в зале. Затем он спросил синьора, где бы он хотел, чтобы эта штука была проделана. Мессер Мастино сказал: «Там, где это было бы видно прежде всего мне, а затем уж и всем прочим».
Тогда посреди залы стал Стекки, спустив штаны и приподняв нижнюю часть туловища, а с другой стороны стали генуэзцы с весами и зернышком проса, и, был разостлан небольшой плащ, на который нужно было принять нужную крупицу в ту минуту, когда Стекки скажет, что дает ее. Стекки натужился, сделал вид, что начинает, и сказал генуэзцам: «Станьте поближе, так чтобы не упустить из виду эту крупицу и рассмотреть ее».
Стоя один с одной, другой с другой стороны, генуэзцы сказали: «Делай только свое дело. Мы следим внимательно, так что если из тебя выйдет хоть чуточка, мы ее увидим».
Мартеллино держал штаны и, сколько мог, побуждал генуэзцев приблизить лицо к сферам. Когда же они сделали это, насколько хотели, Стекки открыл шлюз и обдал их лица втянутой в себя водой, только с придатком еще некоторого количества грязи, так как в воде имелось и несколько драхм извержений, причем вода устремилась, словно из мельничного желоба, так что мимо генуэзцев не прошло ни капли, ибо она потекла по их лицам и их платью, и даже по весам. Видя себя в таком печальном положении, они направились в свою комнату, говоря: «Вот несчастье! Это два каких-то негодяя: так испачкать нас в присутствии синьора!»
Синьор же и все присутствовавшие в зале чуть не плакали от смеха. И синьор приказал послать к генуэзцам человека, который выстирал бы их платья и вымыл бы их самих хорошенько, и передать им, что он подвергнет виновных строгому наказанию. Однако, хотя их самих и вымыли, насколько это было возможно, платье их не могло быть вымыто так скоро, и надеть его было невозможно, а потому им пришлось послать к мессеру Мастино и просить у него платья для обоих; иначе им пришлось бы лежать в постели, так как им нечего было надеть. Поэтому синьор послал им обоим платье. Как только Мартеллино услышал о том, что синьор дал обоим генуэзцам платье, он послал к синьору просить, чтобы тот дал платье и ему, потому что его собственное было совершенно испачкано брызгами этой горчицы. Синьор ответил на эту просьбу: «Дать ему платье! Чтоб у них червь завелся в голове. Мне приходится одевать того, кто мне испакостил мой двор».
Когда Стекки вернулся к себе в комнату, а вместе с ним и Мартеллино, которому в присутствии Стекки было передано платье, то Стекки, видя, что генуэзцы и Мартеллино получили платье за то, что были перепачканы, сказал: «Ах, я несчастный! Лучше бы и меня окатили этой мерзостью, тогда бы и я выслужил что-нибудь у синьора».
После того, как генуэзцы появились перед синьором в подаренном им платье, они стали жаловаться ему на злого невежу, опозорившего их своей грубой шуткой, и просили наказать его так, чтобы другие не занимались никогда такими глупостями. Мартеллино, находившийся неподалеку, слышал, что они говорили синьору. Он отправился к Стекки и рассказал ему слышанное.
Тогда Стекки сказал: «Ладно. Знаешь, что надо сделать? Я лягу в постель и скажу, что умираю от того, что произошло, так как из меня выходят все потроха. А ты поищи-ка там в моей сумке мой шелковый. колпак, который в ней лежит, и дай его мне. Я его засуну себе пониже туловища, так чтобы концы завязок торчали наружу, а ты разыграешь шутку. Увидев меня в таком положении, генуэзцы будут довольны, а синьор подарит мне, быть может, какое-нибудь платье, потому что он подарил его другим, а мне не дал ничего. Так ступай к синьору и скажи ему, что мне очень плохо, что оттого, что я очень сдерживался, чтобы выпустить добра ровно с просяное зернышко и не больше, у меня нутро оборвалось и, как видно, выходит самосильно наружу, так что потроха мои быстро спустились и лезут из тела, и часть их уже видна снаружи; и что если вы, мол, хотите убедиться а этом воочию, то он покажет и вам, и генуэзцам, и всем другим».
С этим наказом Мартеллино уходит и отправляется к мессеру Мастино, у которого находились в это время и генуэзцы. Он говорит ему: «Синьор мой, Стекки очень плох оттого, что он сильно сдерживался, чтобы выпустить из себя добра только с просяное зернышко, нутро у него оборвалось, как видно, и скоро из него вылезут все потроха. Он хочет показать это в точности, чтобы эти благородные генуэзцы не думали, что он показывает то, что произошло случайно».
Мессер Мастино, знавший по прошлому, кто такой Стекки, сказал на это: «Хоть бы он умер, этот грязный мошенник, который обмарал им все их платье. Конечно, я хочу видеть, как у него кишки из тела выходят». И, взяв генуэзцев за руки, повел их в залу, а сам, став в сторонке, приказал сказать Стекки, чтобы тот немедленно же явился в залу. Мартеллино тотчас пошел к нему, привел его в такой вид, что он сделался бледен, как мертвец, и, поддерживая его, как будто он не мог двигаться самостоятельно, ввел в залу, где он, еле дыша, раскланялся перед синьором, говоря: «Синьор мой, мне худо».
Синьор сказал на это: «Поделом тебе, раз ты проделываешь у меня при дворе такие гадости»
На это Стекки ответил: «Мне очень больно, и, если вы мне не верите, я покажу вам».
В присутствии генуэзцев синьор сказал на это: «Показывай, что тебе угодно: я хочу видеть остатки твоих гнусностей».
Мартеллино берет скамеечку, Стекки, поглядывая исподлобья, направляется к ней, поворачивается задом к синьору и ко всему обществу. Когда Мартеллино поднял его платье и спустил ему штаны, то все увидели белую полосу, выходившую из центра этой чахлой и темной луны и напоминавшую кишку. Взяв ее в руку, Мартеллино сказал: «Смотрите, синьор, какое несчастье постигло вашего слугу Стекки Желая потешить явившихся к вашему двору, он сам настолько испортил себя, что, пожалуй, не выживет до вечера».
И он стал вытягивать ленту, которую каждый принимал за кишку. В то время, как Мартеллино тянул ее, Стекки кричал: «Ой, ой!», жалуясь на боль, сколько мог.
И вот, после того как Мартеллино вытянул мало-помалу всю ленту, а Стекки все продолжал завывать, показался, наконец, колпак. Тогда Стекки закричал изо всей мочи: «Ой, ой! Из меня выходит желудок!»
Большая часть общества была уверена в этом. Когда Мартеллино вытащил его почти до конца и Стекки казался совершенно мертвым, кто-то крикнул: «Эй, помогите! Пусть он умрет в кровати».
Многие подбежали, чтобы помочь; генуэзцы же сказали: «Мессер Мартеллино, дайте-ка нам взглянуть на этот желудок». Мартеллино, сунув колпак себе в карман, заявил: «Ах, я отправил его для погребения в святом месте».
Тогда генуэзцы спросили: «Что ж вы, в церковь отправляете останки подобного рода?»
На это Мартеллино ответил: «Так велел делать папа».
Поутру, когда Стекки все еще лежал– в кровати, Мартеллино отправился в мясную лавку, купил там свиной желудок и отнес его к себе, не прикрывая, так чтобы каждый его видел. Предшествуемый врачом, хорошо посвященным во все это дело, и человеком, которого всюду считали величайшим лекарем по тяжелым болезням, он пришел затем к Стекки, давая понять всем, что они хотят вставить Стекки новый желудок. Те, кто поверил ему, были поражены; тем же, кто догадывались о проделке, шутка эта настолько понравилась, что они чуть не лопнули от смеха. Войдя в комнату, где находился несчастный Стекки, врач и Мартеллино постояли некоторое время, рассказывая о самых необычайных случаях в жизни, и затем решили, что на следующий день Стекки встанет с постели здоровым и веселым, со свиным желудком, вставленным ему вместо его собственного, и будет расхваливать прекрасное лечение врача. Когда тот вышел из комнаты, все воззрились на него, и многие спрашивали, как поживает Стекки, на что врач им отвечал: «Хорошо. Я полагаю, что завтра он выйдет из комнаты, так как я вставил ему свиной желудок, и он уже пользуется им, как пользовался своим собственным, или даже лучше».
Тогда люди стали еще больше в тупик.
На следующее утро Стекки, как будто еще с трудом дыша, появился при дворе, и каждый с изумлением глядел на него в упор. На третий же день он представился синьору, который, лукаво улыбаясь, сказал ему: «Ах! Я думал, что тебя уже похоронили».
И он позвал генуэзцев и сказал им: «Посмотрите-ка! Видывали ли вы когда-нибудь такого красавца-покойника?»
