Текст книги "Доктор Z"

Автор книги: Франк Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

3

За этим ланчем акции скептицизма были весьма низки. Доктор не пытался скрывать своего поражения, но те доводы, которые он приводил, были недостаточно красноречивы для правоверных.

– Я сознаюсь, – говорил он с опущенным в тарелку взором, – что я недоверчив. Но в том, чему я был свидетелем сегодня, не может быть места недоверию!

Доктор поднял свой стакан, приветствуя господина Баршьеса, который ответил тем же, только забыв отпить из своего стакана. Казалось, утренний эксперимент истощил его силы. Он почти не говорил. Но этого вовсе и не нужно было. Крофтон и Кроуэл выступали в его защиту с большим рвением, чем если бы он сам говорил за себя. Повторялась старая история: ученики, видевшие чудо, становятся большими фанатиками, чем сам чудотворец. Еще до того, как закончился ланч, мистер Кроуэл и мистер Крофтон построили целое новое учение. И первой их заботой было обратить всех сомневающихся.

– Если бы вы своими собственными глазами не видали этого, – кричал мистер Крофтон, – то вы, конечно, стали бы отрицать, что это вообще возможно!

– Нет, не думаю, – сказал доктор. – Я очень немногое на свете заранее объявляю невозможным.

– В таком случае, если бы вы не прямо отрицали этот факт, – загремел мистер Кроуэл, – то вы постарались бы сжить его со света своими рассуждениями.

– Само собой разумеется, что я постарался бы найти этому естественное объяснение, – согласился доктор, не поднимая глаз.

Мистер Крофтон не преминул воспользоваться случаем:

– Почему же вы теперьне сделаете этого?

Доктор имел такой вид, точно на него напали врасплох. Он поднял свои круглые глаза к потолку, мигнул несколько раз и потом посмотрел на мистера Крофтона.

–  Теперь? – повторил он.

– Да, вот именно теперь! – настаивал на своем неумолимый Крофтон. – Почему вы не находите естественного объяснения явлению, свидетелем которого вы были? Это лучше всяких рассуждений. Найдите научное объяснение тому, что мы видели сегодня утром, и я уверую в вас! В противном случае вам придется простить меня, если я останусь сторонником господина Баршьеса.

Доктор стал рисовать какие-то фигуры на меню, лежавшем возле его прибора.

– А в чем заключается объяснение господина Баршьеса? – спросил он.

Баршьес вздрогнул, точно оторванный от совершенно других мыслей.

– Мое объяснение? – сказал он и закрыл глаза. – У меня нет никакого объяснения. Разве можно объяснить сновидение? Впрочем, я забыл, вы говорите, что можете объяснить. Ну а такой сон, который потом сбывается? Я почувствовал, как по моему телу прошел магнетический ток, он толкнул меня к плакучей иве, ветка нагнулась к земле… остальное вы сами знаете.

Доктор продолжал рисовать на своем меню площадку с деревьями, одно возле другого, с их характерными особенностями.

– Вы взяли ветку самшита, – сказал он. – Не могло ли это иметь значение?

Веселость его противника была необыкновенно шумлива.

– Вот это называется научным объяснением! – воскликнул он. – Порода дерева – ключ к разгадке! Браво! Браво! Ха-ха!

Мистер Кроуэл, мистер Крофтон и все сидящие за столом присоединились к его хохоту. Доктор пытался было заговорить, но его прерывали раскаты смеха.

– Посмотрите на него, – прошептал мистер Крофтон довольно громко, – ну разве он не похож на паяца?

Наконец доктору дали возможность заговорить.

– Вот видите ли, в этом случае я принужден буду в качестве ученого стать в оппозицию господину Баршьесу, – сказал он под новые взрывы смеха. – С моей точки зрения, с моей строго научной точки зрения, в данном случае порода дерева имеет решающее значение. С веткой другой породы господин Баршьес никогда не нашел бы того, что он нашел. Неужели вы будете настаивать на том, господин Баршьес, что ветка яблони сделала бы то же самое?

– Да! – со вздохом вырвалось у счастливого экспериментатора между двумя раскатами смеха.

– Или, например, ветка грушевого дерева?

– Полно, перестаньте! Да!

– Или ветка серебристой… серебристой березы?

– Да-а-а-а…

Смех господина Баршьеса медленно сошел на нет. Он украдкой взглянул на доктора, но доктор не поднимал глаз от своего рисунка, на котором к остальным деревьям прибавилось несколько берез. Взгляд господина Баршьеса проследил за взглядом доктора, и он перестал смеяться.

– Березы? – повторил он, глядя на рисунок. – А почему бы и нет?

– Вот в этом и заключается весь вопрос. Вы говорите «да», а я говорю «нет». Давайте разрешим этот вопрос самым простым способом – путем пари?

Он задумчиво нарисовал лошадь среди деревьев – беговую лошадь. Господин Баршьес поднял свои глаза с рисунка на лицо доктора, круглое и добродушное, как луна востока.

– Пари?

– Да. Я возьму ветку самшита, а вы возьмете какую-нибудь другую. Я утверждаю, что найду больше вашего. Нет… пусть лучше каждый из нас останется при том, что он найдет!

Господин Баршьес, казалось, не понимал, шутят ли с ним или говорят серьезно, но англичане за столом подняли гул.

– Пари! That's right! Надо и ему дать шанс! Посмотрим, что этот маленький…

Господин Баршьес попробовал было протестовать, но никакие протесты не помогали.

– Пари – это хорошая вещь! Вы, конечно, не верите в его болтовню, Баршьес? Ну так и держите пари!

Через какие-нибудь пять минут все встали из-за стола и отправились в путь. В передней маленький доктор остановил хозяина дома.

– Мистер Троубридж, if you please! Можно у вас попросить заступ?

– Заступ?

– Да. Очень может быть, что господин Баршьес найдет еще золото, может быть, я найду только банку из-под анчоусов, но мне не хотелось бы выкапывать ее голыми руками.

Ответом был новый взрыв смеха. Зажав под мышкой заступ, доктор открывал шествие, направляясь к полю для гольфа, где он с величайшей серьезностью срезал две ветки. Одну, еловую, он протянул своему противнику, вторую, ветку самшита, оставил себе.

– Кто начинает?

Господин Баршьес, который, видимо, был в бешенстве от всей этой истории, гримасой дал понять, что доктор может начинать.

Доктор закрыл глаза так, что длинные ресницы бросили мягкую, бархатную тень на его полные щеки; он прижал руки к телу точно так же, как это сделал господин Баршьес, и судорожными движениями стал передвигаться по газону. Англичане следили за ним, потешаясь от души. В зеленом спортивном костюме с короткими брюками, который он надел к ланчу, доктор ужасно был похож на гальванизированную лягушку. Вот он стал приближаться к группе из трех серебристых берез. Перед средней из них с ним точно сделался припадок конвульсий: ветка в его руке была направлена вниз. Он выпрямился и провел рукой по лбу.

– Здесь! – проговорил он, указывая на место перед березой.

Англичане, смеясь, захлопали в ладоши.

– Как вы думаете, доктор, что бы это могло быть? Водопроводная труба? Коробка из-под сардинок?

Доктор, не отвечая, схватился было за заступ, но его предупредил господин Баршьес.

– Позвольте мне, как заинтересованному в пари, – пробормотал он с гримасой, которая должна была изображать улыбку. Он замахнулся – «почему так высоко?» – подумали остальные – и опустил заступ. Одновременно раздался крик нескольких человек:

– Берегитесь! Берегитесь!

Заступ со свистом опускался на голову доктора. Но прежде чем он успел коснуться ее, маленький толстый ученый сделал прыжок в сторону того, кто замахнулся им. Обхватив своими короткими руками его туловище, он яростно сжимал его до тех пор, пока тот не очутился на земле.

– Мистер Троубридж! – задыхаясь, проговорил доктор. – Помогите мне! Ему не удалось убить меня заступом, но он очень сильный… он…

Остальные стояли, словно пораженные громом. В чем дело? Но когда противник доктора резким движением освободил свои длинные руки и вцепился ими в его жирную шею, англичане пришли в себя. Им редко приходилось видеть лицо, дышащее такой жаждой крови, как лицо господина Баршьеса. Через три минуты он был уже под надежной охраной шести добрых британских кулаков, и доктор поднялся с земли весь перепачканный, тяжело дыша.

– Что такое, в чем дело? – начал мистер Троубридж, но не получил ответа на свой вопрос и не потрудился даже повторить его.

Ибо, вместо того чтобы давать какие-либо объяснения, доктор схватил заступ и принялся раскапывать дерн. Он копал, копал так, что пот ручьями струился по его лицу, и в конце концов работа его увенчалась успехом: между корнями березы обнаружилась большая жестяная коробка, и, когда доктор ударом заступа вскрыл ее, глазам присутствующих представилось не золото, но самая большая пачка ассигнаций, какую им когда-либо приходилось видеть в жизни.

– В чем дело? – удалось наконец выговорить мистеру Троубриджу. – И вы тоже волшебник? И неужели все мое поле для гольфа полно денег?

Но показав рукой на свою шею, доктор отклонил всякие объяснения, взял жестянку и быстро пошел вперед по направлению к вилле.

Господин Баршьес, который следовал той же дорогой под охраной шести крепких британских кулаков, начал серию отборнейших голландских ругательств, и только благодаря необыкновенным своим способностям и возможностям голландского языка он к моменту возвращения на виллу не закончил этой серии и ни разу не повторился.

4

– Разгадка? – спросил доктор Циммертюр, наклонившись над стаканом освежающего грога из виски. – Разгадка заключается в том, что мне всегда хронически не везло на бегах. Я играю с тех пор, как помню себя, и всегда проигрываю. Такова моя участь в этой жизни.

Во всяком случае вы поймете мое удивление, господа, и зависть, когда семь-восемь лет тому назад одна банкирская фирма, по имени «Бейтендейк и K°», обосновалась недалеко отсюда в Гааге и гарантировала всем своим клиентам десять процентов в месяц на их вклады. Заметьте себе, в месяц! Сто двадцать процентов в год! Но каким образом эта фирма собиралась наживать свои деньги? Игрой на бегах во всем мире. У фирмы были прекрасные связи с Парижем, Берлином, со всеми английскими конюшнями, даже с Копенгагеном. Всюду они знали хороших лошадей, и всюду они забирали деньги, когда те приходили первыми.

Чем все это должно было кончиться, легко можно было предвидеть. Вкладчики получали свои деньги в течение трех месяцев… или, может быть, четырех, а в один прекрасный день кем-то было подано заявление. Господин Бейтендейк был арестован в кафе в Гааге. В несгораемом шкафу не оказалось ни гроша, что, по-видимому, вызвало гораздо меньше удивления у чинов полиции, чем у самого господина Бейтендейка. Он рвал на себе одежды, уверяя, что он честный человек, но это не помешало ему отправиться в тюрьму. Там, как это ни грустно, он схватил чахотку и умер до отбытия срока наказания. Компаньон его не был арестован вместе с ним. Его искали повсюду, но он блистал таким же отсутствием, как капиталы вкладчиков и их дивиденды.

Я уже говорил, что мне в игре всегда не везло, и с интересом следил за процессом, несмотря на то что моих денег за фирмой не числилось. Я построил свою собственную теорию, которую в то время не считал нужным сообщать кому бы то ни было, так как она не могла быть доказана. Основана она была отчасти на явном недоумении господина Бейтендейка при виде пустого шкафа, отчасти на том, что заявление в полицию было сделано рано утром, а арест был произведен днем позже. Я сказал себе, что компаньон господина Бейтендейка мог узнать от кого-нибудь о заявлении и имел возможность исчезнуть, захватив с собой наличность кассы. Что он сделал с ней? Если он был человек непорядочный, то уехал с ней за границу один. Если он был человек порядочный, то должен был позаботиться о том, чтобы его компаньону досталась причитающаяся ему доля добычи. Сделал он это? Да, но сделал ли он это и каким образом, стало для меня ясно лишь здесь, на вилле мистера Троубриджа, пять лет спустя.

Компаньона звали Ван Селдам, и вот что он на самом деле сделал. Когда до него донеслись слухи о том, что готовилось, он, недолго думая, забрал всю наличность кассы: с достойной похвалы предусмотрительностью фирма избегала текущих банковских счетов и хранила все свои деньги наличными. Из Гааги он трамваем поехал в Схефенинген и нанял там моторную лодку, которая должна была увезти его. Но перед этим он посетил виллу «Solitudo», которая в то время оправдывала свое название. Так как был ноябрь, она пустовала. И Ван Селдам, и господин Бейтендейк уже раньше знали эту виллу, когда наезжали в Схефенинген. Прежде чем покинуть берег, он послал своему компаньону телеграмму. Она фигурировала на суде в числе других бумаг, но никому и в голову не пришло, что это могло быть не тем, за что ее принимали – за телеграмму от какого-то игрока, дающего разрешение поставить деньги на ряд определенных лошадей. Я сам читал ее, она была напечатана в газетах: «Ставка Солитудо Плакучая Ива высшая ставка Серебристая Береза II». В то время я долго раздумывал над этой телеграммой. Я знал большинство конюшен на континенте, там не было ни одной лошади, которую звали бы Солитудо, Плакучая Ива или Серебристая Береза. С другой стороны, имена эти были возможны, а в конце концов вся эта история вовсе не касалась меня. Но результатом моих размышлений было то, что я и сейчас, через пять лет, помню эту телеграмму слово в слово. Когда господин Баршьес сделал свое ошеломляющее открытие под плакучей ивой, я начал раздумывать, а подумав немного, спокойно и на досуге стал психоанализировать господина Баршьеса. Где и каким образом? – спросите вы. За столом, во время ланча. Я стал рисовать на моем меню, которое господин Баршьес прекрасно видел, сначала плакучую иву, потом березу и, наконец, беговую лошадь. Когда он увидал лошадь, я по его лицу, как по раскрытой книге, прочел, что он все понял, а потом я сделал свое маленькое открытие под средней из трех серебристых берез.

Вы спросите меня, зачем господин Баршьес сделал это? Почему он не произвел раскопки во мраке ночи? Сейчас он, верно, горько раскаивается в этом, но на вопрос, почему он поступил так, как поступил, нетрудно ответить. Человек, посылающий такие телеграммы, как господин Баршьес… виноват, господин Ван Селдам, – артист, а артисту мало одной прибыли, он любит артистические эффекты, он жаждет публики. Разве я не прав? Как бы то ни было, а клиенты фирмы «Бейтендейк и K°» имеют теперь шансы на маленький, хотя и запоздалый дивиденд.

Доктор замолчал, чтобы промочить себе горло пенящимся напитком. Мистер Крофтон наклонился к мистеру Кроуэлу и проговорил шепотом:

– Он джентльмен.

Мистер Кроуэл отвечал шепотом:

– И христианин.

Предложение и спрос

1

– Следующий! – проговорил доктор Циммертюр, показав на мгновение свой профиль в отворенной двери. Его глаза из-под выпуклых век окинули взглядом комнату. Один из ожидающих, коренастый, приземистый человек, встал и прошел в кабинет. Он затворил за собой двойные двери, но так небрежно, что внутренняя дверь снова отворилась. Доктор исправил его ошибку.

– Первое наблюдение, – сказал он. – Вы пришли из любопытства, но из любопытства, к которому примешаны в одинаковой доле как недоверие, так и пренебрежение.

Пациент вздрогнул, оторвавшись от мыслей, в которые он, видимо, был погружен. Он осмотрелся по сторонам необыкновенно острыми глазами. Цвет лица у него был смуглый и брови такие густые, что образовывали нечто вроде повязки на лбу.

– Недоверие? Пренебрежение? – пробурчал он с досадой. – Ничего подобного! Уверяю вас, что…

– Совершенно лишнее уверять меня в том, что вы сами опровергли, – прервал его доктор. – Так, как вошли вы, не входят к человеку, советам и предписаниям которого собираются подарить хоть сколько-нибудь доверия. Но, впрочем, это неважно. Ваше имя и цель вашего посещения, разрешите узнать?

– Хейвелинк, – отвечал пациент, слегка выбитый из колеи. – Меня зовут Йозеф Хейвелинк. Но уверяю вас…

Доктор протестующе поднял свою пухлую руку.

– Ваше дело? Вас беспокоят сны, не правда ли?

В глазах господина Хейвелинка появилось выражение почтения.

– Как вы могли… Как вы, доктор, можете…

– А что же еще? Непохоже на то, чтобы вы пришли сюда с целью проанализировать вашу душу в интересах науки. Вас что-то тревожит… по-видимому, то, что вам снится по ночам. Рассказывайте. Мне некогда.

Глаза господина Хейвелинка устремились куда-то вдаль, словно у ясновидящего.

– Да, это сон, – согласился он. – Я не из тех, кто придает значение снам…

– Нет, никоим образом, – пробормотал доктор. – Ну, ваш сон?

– Я антиквар. У меня антикварная лавка на Пийль-стег, 33, лучший магазин в Амстердаме, осмелюсь сказать.

Доктор Циммертюр кивнул головой в знак легкого одобрения.

– Чего я не знаю про разные антикварные редкости и картины, – продолжал господин Хейвелинк со все возрастающим энтузиазмом, – про это не стоит говорить. А тому, что я знаю, я научился сам. Что напечатано в книгах, этого я в грош не ставлю. Когда видишь, как важные профессора переплачивают большие деньги за подделки, остается только смеяться над книгами и над тем, чему они учат. Ха-ха-ха! Нет, с книгами я никогда не имел дела… разве только как с товаром.

Доктор Циммертюр нетерпеливо постучал указательным пальцем по столу.

– Дальше! – сказал он. – Ваши сны?

– Сейчас я дойду и до них. Впрочем, дело идет только об одном сне, но он все повторяется, раз за разом, так что можно прямо с ума сойти. Вот послушайте! Мне снится, что я сижу в комнате за прилавком. Я сижу к нему спиной и не могу повернуть головы. Перед глазами у меня книга, которую я держу обеими руками. Она толстая, точно кассовая книга, и всегда раскрыта на одной и той же странице. На этой странице напечатан заголовок: «Предложение и спрос».

Доктор поднял бровь.

– Вы занимались политической экономией?

– Никогда! Довольно с меня и моей собственной экономии. Эта книга, доктор, лежит передо мной раскрытая, и все, что я могу прочесть в ней, – это заголовок: «Предложение и спрос». И в то время как я читаю его, доктор, пока читаю, я слышу, как грабят мою кассу, и не могу пошевелить ни одним пальцем! Что это значит? Скажите мне, что это означает? Слыхали вы что-нибудь подобное?

Доктор задумчиво смотрел на своего пациента.

– И это все?

– Да. Но я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, что это означает. Я снабдил мой несгораемый шкаф особыми патентованными замками и электрической сигнализацией, и тем не менее я продолжаю видеть все тот же сон, господин доктор. Раз за разом, можно с ума сойти! Я прочел в газетах, что вы растолковываете сны, и вот я пришел к вам узнать, что означает мой сон.

Господин Хейвелинк отер лоб шелковым платком и умоляюще посмотрел на ученого. Доктор Циммертюр, отвечая ему, отбивал каждую фразу коротким движением ножа для разрезания бумаги.

– Растолковываю сны? Да, я делаю это или, по крайней мере, пытаюсь делать… между прочим. Я стараюсь выяснить, отчего происходят сны, каково их значение и каким образом можно спастись от неприятных, беспокоящих снов. Словом, я психоаналитик. Понимаете?

– Да. Это вот мне и нужно.

– Сон, – продолжал доктор, – есть осязаемый результат нашего затаенного желания. Того, что мы пожелали в бодрствующем состоянии и не достигли или не решились сделать, и это снова возвращается к нам, когда мы спим, в форме снов. И желание не должно быть непременно положительного свойства, оно может быть отрицательным, – например, стремление избежать чего-нибудь, страх, что нечто произойдет. Я делаю это предисловие, чтобы вы поняли меня, когда я попробую объяснить ваш сон.

– Понимаю, понимаю! Начинайте, господин доктор.

– Прекрасно! Попробуем проанализировать ваш сон. Для того чтобы это удалось, вы прежде всего должны дать мне одно обещание: вы должны честно, так добросовестно, как только можете, отвечать на те вопросы, которые я буду задавать вам. Обещаете?

Антиквар кинул быстрый взгляд на дверь.

– Само собой разумеется, – сказал доктор, – что ни одно слово, сказанное в этой комнате, не выйдет за пределы ее. Начнем?

Господин Хейвелинк заморгал, точно человек, который должен броситься в холодную воду, но пробормотал невнятно:

– Да.

– Прекрасно! Прежде всего вы должны выключить всякую сознательную работу мысли из вашего мозга. Приведите себя в такое состояние, какое у вас бывает, когда вам хочется спать. Конечно, сознание ваше вследствие этого не прекратит своей работы, но вы должны направлять его исключительно на те мысли, которые будут возникать в вашем подсознании. Поняли?

Господин Хейвелинк задумался, и брови его завязались петлей над самой переносицей.

– Да.

– Прекрасно! Теперь я назову вам одно слово, и вы должны поделиться со мной всеми мыслями, появляющимися в вашем сознании в связи с этим словом. Поняли? Всеми!

Пациент опять кинул быстрый взгляд на дверь, но в третий раз кивнул головой и выпрямился на стуле.

– Да.

– Прекрасно! Теперь я произношу слово: «предложение». Какие мысли вызывает оно у вас?

Господин Хейвелинк смотрел перед собой в пространство, точно на невидимый стеклянный шар.

– Никаких.

– Не бойтесь, если мысли будут незначительны. Итак, о чем вы подумали, когда я произнес слово «предложение»?

– Ни о чем.

– Не бойтесь, если мысль покажется вам смешной или даже отвратительной. Говорите!

– Мне нечего сказать.

Доктор Циммертюр пожал плечами.

– Гм! А слово «спрос»? Не вызывает ли оно каких-нибудь мыслей по ассоциации… каких-нибудь невольных мыслей?

Господин Хейвелинк напоминал знаменитую роденовскую статую «Мыслитель».

– Да.

– Какие же? О чем вы прежде всего подумали, когда я произнес слово «спрос»?

– Об одном телефонном разговоре.

– Что это был за разговор? Следуйте за мыслью, не форсируя ее.

– Разговор с покупателем.

– Что он сказал?

– Я… я не помню.

– Не бойтесь говорить начистоту. Если бы вы знали, чего только мне не приходилось выслушивать в этой комнате! Смотрите на меня как на исповедника или, еще лучше, как на врача. Вспомните! Покупатель был недоволен чем-нибудь?

– Не думаю.

– Вы должны понять, что я не в силах помочь вам, если вы не захотите помочь мне.

Господин Хейвелинк вскочил.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать дерзкие вопросы! Я пришел узнать, что означает мой сон! Меня собираются ограбить? Отвечайте! Собираются меня ограбить, что ли? Вот что мне нужно знать!

Доктор Циммертюр улыбнулся.

– Милостивый государь, вы не фараон, а я не Иосиф, обладающий даром пророчества. Я пытаюсь чисто научными методами объяснить, почему пациента мучают определенные мысли, почему ему снятся определенные сны, и таким образом мне удается иногда спасти его от навязчивой мысли или сна. Но будущего я не предсказываю.

Господин Хейвелинк насмешливо посмотрел на него.

– Вот как? Не предсказываете? Но сны-то вы объясняете? Как же вы объясните мой сон, осмелюсь спросить?

– Хотите выслушать мое объяснение?

– Да.

– Мое объяснение, – сухо начал доктор, – заключается в следующем. Не отдавая себе в этом отчета, вы подхватили несколько выражений и понятий из области политической экономии. Одно из основных понятий – как раз то самое, которое говорит о предложении и спросе. Если предложение какого-нибудь товара велико, а спрос мал, товар бывает дешев; если спрос велик, а предложение мало, то товар дорожает. В один прекрасный день вы продаете покупателю какую-нибудь антикварную вещь. Через некоторое время покупатель делает открытие, что спрос на эту вещь не соответствует предложению – иными словами, что он заплатил цену оригинала за копию. Он звонит вам по телефону и высказывает свое мнение. Этот телефонный разговор в форме сна… Выражаясь по-старинному, тут можно было бы сослаться на нечистую совесть…

– Довольно! – закричал антиквар, пылая обидой. – Сколько стоит консультация? Я предполагаю, что она не бесплатная!

Доктор указал на кусочек картона с обозначением цен.

– Тридцать гульденов? Покорно благодарю! Тридцать гульденов за недопустимые намеки… тридцать гульденов за объяснение, которое… Никогда не слыхал ничего подобного! Я честный купец, и я…

Он порылся в бумажнике, заплатил и исчез.

На этот раз он совсем забыл затворить за собой дверь. Доктор Циммертюр опять показал свой бледный профиль в дверях приемной:

– Следующий!