Текст книги "Дело Мотапана"

Автор книги: Фортуне де Буагобей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Задета честь моей сестры. Стало быть, я пойду до конца.

– Вашей сестры? – воскликнул Дутрлез. – Каким образом?

– О ней говорили в выражениях, которые мне не нравятся, – резко сказал Жюльен.

– Но кто позволил себе…

– Негодяй, которого вы знаете, потому что он член нашего клуба и живет с нами в одном доме, – Анатоль Бульруа.

– Как! Этот бездельник, который корчит из себя вельможу? Это уже чересчур! Но… ваш отец, насколько мне известно, никогда не принимал его, а с мадемуазель Кальпренед он, вероятно, встречался только на лестнице. Что же он мог сказать?

– О ней – ничего. Если бы он позволил себе оклеветать ее, я бы дал ему пощечину. Но он сказал нечто оскорбительное для всей нашей семьи.

– Вы это точно знаете?

– Я слышал сам. Сегодня ночью я очень поздно пришел в клуб. В красной гостиной у камина сидели и разговаривали трое. Они не слышали, как я вошел. Видеть меня они тоже не могли… там толстые ковры, а у кресел высокие спинки. Я тотчас узнал голос Бульруа. Он рассказывал, что мой отец в прошлом месяце переехал, потому что разорился и не мог платить за квартиру.

– Если он сказал только это, – произнес Дутрлез, пожимая плечами, – то не стоит обращать внимания: все знают, что это неправда.

– Все равно, я не хочу, чтобы этот пустомеля перемывал кости моим родным. Но он этим не ограничился. Он прибавил, что у нас есть очень простой способ спастись от нищеты – стоит только выдать мою сестру за богатого и влюбленного в нее человека, который возьмет ее без приданого. И что такого человека мы нашли.

– И… он назвал его? – спросил Альбер, заметно побледнев.

– Да, это хозяин дома.

– Мотапан?

– Он самый. Этот Бульруа осмелился заявить, будто мой отец заключил подобную сделку! Мотапану пятьдесят лет, он похож на Синюю Бороду. Неизвестно, кто он, но очень хорошо известно, что он не дворянин, хотя и заставляет прислугу называть себя бароном… Даже если бы не было других причин, чтобы отказать ему в родстве с нами…

Дутрлез вздрогнул – он тоже не был дворянином.

– …Уверять, что граф де ля Кальпренед готов принести свою дочь в жертву этому старому выскочке, – значит оскорблять нас всех, а этого я допустить не могу.

– Однако вы это допустили, – сказал Альбер, волнуясь.

– Вы знаете почему, – возразил Жюльен. – Бульруа позавчера выиграл у меня шесть тысяч франков. Я много проиграл за последние два месяца и просил его подождать несколько дней. Я его должник и, следовательно, должен молчать, а потому тотчас ушел. Он не подозревает, что я был там. Вернувшись домой, я хотел все рассказать отцу, а потом подумал, что это касается меня одного, и вернулся в клуб. Я надеялся найти там какого-нибудь приятеля, который дал бы мне взаймы шесть тысяч. Признаюсь, что сразу подумал о вас.

– Благодарю.

– Я заплатил бы мой долг этому негодяю, а потом разделался бы с ним.

– Я сейчас же вручу вам нужную сумму, любезный Жюльен. Только позвольте мне дать вам совет.

– Какой? – спросил тот.

– Вот мое мнение: Бульруа должен получить урок, но неприлично затевать с ним ссору из-за сплетен.

– Тогда из-за чего же?

– Из-за чего угодно. Я найду предлог и даже с удовольствием возьму на себя это дело.

– Вы забываете, мой друг, что оно вас не касается.

– Однако ваш отец оказал мне честь принимать меня в своем доме, и я питаю искреннюю симпатию к нему и ко всем, кто носит его имя.

– Я в этом не сомневаюсь, но вы нам не родня. Зачем же вам мстить за оскорбление, касающееся только нас?

Если бы Дутрлез мог высказать свои сокровенные мысли… Но тон Жюльена не располагал к признаниям.

– По праву друга, потому что других прав у меня нет, – ответил он.

– Этого недостаточно. Я сам должен вызвать Бульруа на дуэль… Но если вы захотите оказать мне услугу, о которой я вас просил…

– Неужели вы сомневаетесь? – спросил Дутрлез, доставая бумажник.

– Конечно, нет. Только, пожалуйста, не здесь: недалеко сидят знакомые.

Зал действительно уже заполнился посетителями, которые завтракали за соседними столами.

– Как хотите! Отведаем понте-кане и поговорим о другом.

– Очень охотно. О женщинах, если хотите.

– О нет!

– Я и забыл, что вы влюблены.

– С чего вы это взяли? – воскликнул Дутрлез.

– Все ваши друзья такого мнения, и вы краснеете, когда об этом говорят. Стало быть, они правы.

– Это выдумал Куртомер. К тому же он не верит, что я люблю ложиться рано.

– Сегодня утром в клубе он сказал мне, что вы вернулись домой в полночь.

– Да, сразу же после вас.

– Как после меня? Я ведь уже сказал, что вернулся в два часа. Точнее, в четверть третьего.

– Странно, а я думал…

– Что?

– Что встретил вас на лестнице.

– Но я бы тогда вас увидел.

– Нет, все происходило в полной темноте.

– Что происходило?

– Нечто довольно любопытное: между первым и вторым этажами я наткнулся на человека, который шел впереди меня, и он схватил меня за руку. Я вырвался: мне не хотелось драться с пьяным. Я оставил его и пошел к себе.

– Это действительно странно и доказывает только, что в нашем доме нет порядка. Мотапану следовало бы выгнать консьержа, но он этого не сделает: они заодно. Уж не вообразили ли вы, что это я вступил с вами в драку?

– Признаюсь, эта мысль приходила мне в голову, – ответил Дутрлез, пристально глядя на Жюльена.

– Это для меня лестно! – воскликнул молодой Кальпренед. – Но почему вы предположили, что я брожу ночью по лестницам и нападаю на людей?

– Потому что этот человек, вместо того чтобы побежать за мной, открыл дверь вашей квартиры и вошел.

– Открыл?! Чем? Отмычкой?

– Ключом. Я остановился шестью ступенями выше и слышал, как ключ повернулся в замке.

Жюльен нахмурился и замолчал.

– Естественно, я подумал, что это вы, – продолжал Дутрлез.

– А если бы я сказал, – прошептал юноша, – что ко мне не в первый раз приходят ночью в мое отсутствие, что бы вы подумали?

– Что бы я подумал? – повторил Дутрлез. – Я подумал бы, что к вам приходят, чтобы обокрасть.

– Нет! – возразил брат Арлетт. – У меня ничего не украли.

– То есть вы уверены, что в вашу квартиру входили ночью?

– Почти. Вещи лежали не на своих местах… Мебель была отодвинута, стулья опрокинуты. Как будто кто-то ходил в темноте по комнате и что-то искал.

– Но ничего не взял? Это очень странно.

– Тем более странно, что так было уже пять или шесть раз, с тех пор как мы переехали, то есть с пятнадцатого октября.

– Но вам ведь прислуживает камердинер вашего отца – он, возможно, вошел в вашу комнату и…

– У моего отца больше нет камердинера. Кухарка у нас не ночует, а горничная моей сестры не посмеет войти ко мне, когда меня нет дома. Входили именно ко мне, а не в другие комнаты, – продолжал Жюльен. – И если собирались обокрасть, то эти люди явно не знали, что все деньги я ношу с собой.

– Почему вы решили, что этот человек не заходил в другие комнаты?

– Дальше располагается спальня моего отца, который всегда ночует дома, а у него чуткий сон. Вы знаете, что мои апартаменты состоят из двух комнат. Во второй они, скорее всего, не были – это мой кабинет, где я, впрочем, сам бываю редко.

– Именно там он и остался прошлой ночью.

– Кто?

– Тот, кто вошел к вам в половине первого и кого я принял за вас.

– Откуда вы знаете, что этот человек делал у меня в доме?

– Мне стало любопытно, я посмотрел в окно и увидел тень, мелькнувшую сначала в окнах вашей спальни, потом в окне кабинета. Там он остановился. Мне показалось, что он встал на колени.

– У окна слева?

– Именно. Как вы догадались?

– На этом месте стоит маленький шкафчик, который кто-то несколько раз переставлял. Однажды его даже опрокинули. А что было потом?

– Не знаю. Мне показалось, что это вы, и я перестал наблюдать.

– Жаль, – задумчиво проговорил Жюльен. – Быть может, вы нашли бы разгадку, которую я ищу уже целый месяц. – И, помолчав, продолжал: – Мой отец, наверно, спал?

– В его спальне было темно.

– А у моей сестры?

– У мадемуазель Кальпренед, – ответил Дутрлез, краснея, – кажется, горела лампа.

Жюльен опять замолчал. Он рассеянно выпил бокал вина и задумался. Альбер внимательно наблюдал за ним; разговор не изменил его мнения – наоборот, когда Жюльен признался в своих долгах, его подозрения превратились в уверенность.

«Он взял ожерелье, чтобы получить за него деньги, – подумал Альбер, – и заплатить Бульруа. Цель оправдывает средства… Да, так и есть. Жюльен попытался заложить ожерелье, но не смог и понес его назад. А чтобы сбить меня с толку, выдумал эту историю о ночных посещениях. Он, вероятно, не заметил, что недостает одного опала, потому что ложился в темноте и спрятал ожерелье, не осмотрев его. Сейчас, когда он может расплатиться с кредитором, он уже не будет его закладывать, но скоро у него опять может возникнуть такое искушение. Единственный способ не допустить этого – сказать, что я знаю его тайну и что он всегда может обратиться ко мне вместо того, чтобы закладывать вещь, которую должен благоговейно беречь».

Пока Дутрлез размышлял обо всем этом, Жюльен закурил сигару, не подумав предложить другую своему спасителю. Очевидно, он был очень озабочен, потому что забыл и о десерте, и о правилах хорошего тона. Дутрлез заказал кофе, мартельскую водку и кюммель[6]6
  Кюммель – датский ликер из тмина и анисового семени с добавлением ароматических трав.


[Закрыть] – он знал, что Жюльен питает слабость к этому напитку, и рассчитывал расположить его к откровенности. Он начал изображать постоянных посетителей клуба и так смешно передразнивал их слабости и пороки, что ему удалось рассмешить Жюльена. Альбер был настоящим парижанином и отличался веселым нравом.

Жюльен даже подыгрывал Дутрлезу и смеялся над его шутками. После нескольких рюмок кюммеля он сказал:

– Невыносимо видеть этих типов каждый вечер, а проигрывать им деньги – отвратительно. Мне очень хочется все бросить.

– Это нетрудно – стоит лишь выйти из клуба. Я тоже так сделаю, потому что карточная игра меня не увлекает.

– Вам очень повезло, – прошептал Жюльен, нахмурившись. – А я не могу избавиться от этой страсти, хотя у меня из-за нее было много неприятностей.

– Да, досадно быть должником… Анатоля Бульруа.

– Да, досадно. Вы не можете себе представить, как я страдал эти два дня. Просто с ума сходил. К счастью, вы согласились мне помочь, а то я уже потерял голову и, казалось, был способен на все: ограбить прохожего, украсть серебро отца…

– Полно, мой друг, я никогда не поверю, что вы способны совершить дурной поступок… Кстати, я должен показать вам свою находку… – проговорил Дутрлез, шаря в карманах.

Настал удобный момент для разоблачения. Кальпренед, не ожидая подвоха, спокойно наблюдал за Дутрлезом, который искал что-то в карманах жилета. Альбер полагал, что Жюльен, неожиданно увидев ожерелье, должен себя выдать – он был еще не в том возрасте, чтобы всегда держать себя в руках.

– Что вы скажете об этой вещице? – спросил Дутрлез, положив опал на скатерть и пристально глядя на Жюльена.

Тот удивился, но не смутился, и рука его не дрогнула, когда он взял камень.

– Очень хорош, – сказал юноша спокойно, – переливается, как перья на горлышке голубя. Жаль, что опал приносит несчастье: это прекрасный камень.

– Вы верите этому предрассудку? – прошептал Дутрлез, удивленный и обрадованный тем, что Жюльен так спокоен.

– Не совсем, но мне так не везет, что я ни за что на свете не стал бы носить эту вещицу. Мое невезение не победит никакой талисман. Смотрите, вот эту свинку я на прошлой неделе купил у ювелира за десять луидоров, но с тех пор проиграл в сто раз больше того, сколько она стоила.

– Но опал нельзя носить ни как брелок, ни на пальце. Вы не видите в нем ничего особенного?

– Ничего, кроме блеска… Хотя постойте!.. Да, он был соединен с другими камнями. Цепочка, должно быть, оторвана недавно.

– Да, недавно.

– Стало быть, вы знаете, кому он принадлежит?

– Думал, что знаю, но теперь вижу, что ошибся.

– Любезный Дутрлез, я ничего не понимаю, объясните.

– Охотно. Опал оторвал я!

– Боже мой! Зачем?

– Случайно. Я дернул, и камень остался у меня в руке.

– Ничего не понимаю!

– Вы правда никогда не видели этого камня?

– Никогда.

– Странно!

– Что вы имеете в виду? Вы меня допрашиваете, как будто в чем-то обвиняете.

– Простите, но меня мучила одна нелепая мысль.

– Какая, позвольте спросить?

– Я вообразил, что это ожерелье принадлежит вам.

– Опять! Вы определенно думаете, что я торгую драгоценными камнями!

– Но эта вещь могла достаться вам по наследству.

– Если бы этот антиквариат принадлежал мне, я давно избавился бы от него.

– Даже если бы вам завещала его мать?

– В таком случае я передал бы его своей сестре. Я так и сделал с бриллиантами, переданными мне матерью. Мы решили, что драгоценности останутся у Арлетт. Их оценили, и я получил свою долю. Они мне не нужны, а Арлетт сможет их носить, когда выйдет замуж.

– Совершенно справедливо, – сказал Дутрлез, краснея.

Его всегда смущали разговоры о будущем браке мадемуазель Кальпренед.

– Но я точно знаю, – продолжал Жюльен, – что после моей матери не осталось ни одного опала. К тому же сейчас никто не носит на шее таких камней, а если они когда-либо и были в моде, то не у нас. Взгляните на оправу и скажите, видели ли вы что-нибудь подобное у парижских ювелиров?

– Она, по-видимому, старинная.

– Должно быть, она была сделана мастерами Дальнего Востока и ее украли из сокровищницы микадо.[7]7
  Микадо – древний титул японского императора.


[Закрыть] Держу пари, что это ожерелье из какой-нибудь коллекции или музея. Я, в свою очередь, хочу спросить, как к вам попал этот камень?

Дутрлез испытал облегчение оттого, что напрасно подозревал молодого человека.

– Ну, любезный друг, – продолжал брат Арлетт, – по-видимому, это не тайна, раз вы показали мне свою находку. Где вы ее нашли?

– Это не совсем находка, – сказал Дутрлез с улыбкой, – это скорее трофей.

– Как это?

– Я же рассказал вам о своем ночном приключении на лестнице!

– Вы сказали, что наткнулись на кого-то.

– Да, оттолкнув его, я схватился за вещь, которую он держал, потянул изо всех сил, и этот опал остался у меня в руке.

– Удивительно! Вы могли подумать, что я стану блуждать впотьмах с драгоценным ожерельем в руках?

– Конечно, нет. Сказать вам, что я подумал?

– Будьте так любезны, – сухо ответил Жюльен.

– Мне кажется, вы сердитесь, – с улыбкой сказал Дутрлез, – но мы ведь друзья, и вы должны понять меня правильно. Я подумал, что это ожерелье принадлежит вам или вашим родным и вы, нуждаясь в деньгах, хотели его заложить.

– Вы обо мне очень низкого мнения, – заявил Жюльен, нахмурившись, – и вы поступаете дурно, считая, что я замешан в странных происшествиях, происходящих по ночам в нашем доме.

– В странных происшествиях? Мне кажется, вы клевещете на мой дом, – услышали сотрапезники чей-то насмешливый голос.

Дутрлез поднял голову и увидел Мотапана. Посетители прибывали, официанты бегали взад-вперед, метрдотели величественно, как министры, расхаживали между столиками, и среди всей этой суеты Мотапан вошел в зал незамеченным. Услышав его густой бас, оба удивились. Кальпренед вскочил, схватил шляпу, надел ее театральным жестом и раздраженно потребовал у официанта свое пальто. Дутрлез удивленно смотрел то на Жюльена, то на своего домохозяина, который явился так некстати.

– Как, Жюльен, вы уходите? – воскликнул он.

– Как видите, – сухо ответил Кальпренед.

– Подождите меня, я иду с вами. Я должен вам кое-что отдать…

Но тот уже повернулся и пошел к двери.

– Милый Жюльен, – крикнул ему вслед Дутрлез, – я всегда к вашим услугам. Вы найдете меня дома или в клубе.

Брат Арлетт не удостоил его ответом и убежал, словно за ним гнались кредиторы.

«Какой несносный характер у этого юноши! – с досадой подумал Дутрлез. – Я хотел сделать ему одолжение, но поссорился с ним, и бог знает, как он теперь выпутается из затруднения. Однако мне это на руку. Он не может драться с Бульруа, и, может быть, я сам найду случай наказать этого негодяя, который позволил себе злословить об Арлетт».

Мотапан спокойно наблюдал за этой сценой, и по его улыбке можно было догадаться, что увиденное его насмешило. В свои пятьдесят лет этот состоятельный господин был еще вполне крепким мужчиной. Годы грузом легли на его сильные плечи, но волосы оставались черны, как агат, и только жесткая и грубая борода, наполовину закрывавшая щеки, была чуть тронута сединой. Глаза под густыми бровями сверкали, как угли, а когда он смеялся, то показывал волчьи зубы – длинные, белые и острые. Лицо его походило на маску Полишинеля:[8]8
  Полишинель – комический персонаж старинного французского кукольного театра.


[Закрыть] выпуклый лоб и громадный загнутый нос, нависающий над острым подбородком.

Если бы Мотапан был низкого роста, то со своей большой головой и немного трагическим выражением лица он казался бы смешным, но у него была фигура кирасира, и насмехаться над ним никому не приходило в голову. С его проницательного лица обычно не сходила полуулыбка.

Дутрлез, хорошо знавший своего домохозяина, недоумевал, зачем тот пришел в полдень в кофейню «Лира», – наверняка не завтракать: он не садился за стол и, по всей видимости, собирался уходить. Тут Альбер заметил опал, который положил на стол и забыл убрать. Первой его мыслью было прикрыть камень салфеткой, но Мотапан смотрел на Дутрлеза в упор, и тот передумал. Он решил, что лучше действовать иначе – попросить счет, в ожидании его отвлечь внимание Мотапана и за разговором незаметно убрать драгоценный камень. Но Мотапан его опередил.

– Я пришел сюда, чтобы найти одного человека, – сказал он. – Пока я его не вижу, но надеюсь, что он придет. Вы не возражаете, если я займу место Кальпренеда?

– Сделайте одолжение, – ответил Дутрлез, прикрывая камень локтем и думая совсем о другом.

– Я недолго буду вам надоедать и могу предложить хорошую сигару, – продолжал Мотапан, сев на стул. – Такие в Париже никто не курит. В прошлом году я специально послал в Гавану одного из своих друзей, чтобы купить десять тысяч таких сигар.

– Благодарю, вы очень любезны, – ответил Дутрлез, протягивая руку, чтобы принять драгоценный подарок.

– Какая муха укусила вашего молодого друга? – спросил Мотапан.

– Просто он очень обидчив.

– Брыкается, как норовистый жеребец. Он на вас рассердился? Мне показалось, что он вел себя не совсем учтиво.

– Да? Я не обратил внимания.

– И вы правы. Младший Кальпренед совсем как ребенок. Кстати, о каких это странных ночных происшествиях он говорил? Мой дом мне дорог, и меня интересует все, что в нем происходит.

Дутрлез замешкался, размышляя над ответом, но тут ему пришло в голову, что, может быть, лучше просто сказать правду. Теперь он был уверен, что встретил не Жюльена, и не боялся скомпрометировать его, рассказав о своем приключении на лестнице.

Барон с улыбкой продолжал:

– Если бы отец этого юноши знал, что его сынок, как кот, бродит по ночам, он стал бы его запирать. Но граф нерешителен. Я сделал ему очень выгодное предложение, однако так и не добился ответа.

– Действительно, – тотчас сказал Альбер, – я ведь столкнулся с вами в ту минуту, когда вы входили к нему.

– О, я был там недолго и, вероятно, не скоро пойду опять. Вполне возможно, что никогда.

Влюбленный наконец перевел дух и решил, что надо рассказать о странной ночной истории этому добряку Мотапану.

– А теперь, милый друг, – продолжал хозяин, – скажите, разве в моем доме есть привидения?

– Нет, любезный барон, это не привидения, а люди из плоти и крови.

– Конечно, это мои жильцы! Они имеют право ходить куда и когда им угодно. Я люблю ложиться рано, но, когда был молод, не лишал себя удовольствия возвращаться ночью и нахожу вполне естественным, что и вы поступаете так же. Уж не вздумал ли консьерж сделать замечание вам или юному Кальпренеду?

– Нет-нет. Только он напрасно не оставляет свет после полуночи. Вчера я не нашел свечи и поэтому…

– Благодарю, что вы сказали мне об этом. Намылю же я голову этому растяпе Маршфруа! Он добрый человек, но, с тех пор как его дочь собралась дебютировать на сцене, тщеславие помрачило его рассудок. Так что, вы говорите, из этого вышло?

– Поднимаясь по лестнице, я наткнулся на одного господина.

– Только-то? – смеясь, сказал барон. – Это, конечно, неприятно, но вы ведь не стеклянный и не разбились от столкновения. И тот, другой, я полагаю, не сломал ни рук, ни ног.

– Он ничего не сломал, мы только толкнули друг друга. Он схватил меня за руку так крепко, что я чуть не закричал, но сдержался и прижал его к стене. Он тоже не произнес ни слова.

– Безмолвная схватка. Чем же она закончилась?

– Я пошел своей дорогой, а он – своей.

– То есть вы продолжили подниматься, а он – спускаться?

– Нет, когда я с ним столкнулся, он тоже поднимался.

– Кто же этот лунатик? – спросил Мотапан с любопытством. – Знаю, это лакей, засидевшийся в винном погребке. Может быть, ваш?

– Не думаю.

– Но точно не мой! Мой пьет только воду и ложится сразу, как только я его отпущу. Кстати, где вы встретили этого человека?

– Между первым и вторым этажами.

– На первом живу я, на втором – Кальпренед, у которого в прислугах только женщины. На третьем – Бульруа, у него есть камердинер. Но ведь слуги ходят по черной лестнице.

– Я уверен, что это был не слуга. И он вошел в квартиру на втором этаже.

– Любопытно! Стало быть, это был граф де ля Кальпренед или его сын.

– Я думал, что сын, но Жюльен сказал, что до двух часов оставался в клубе.

– Не оттого ли он рассердился, что вы его об этом спрашивали?

– Он расстроен, потому что ему не везет в игре.

– Гм! Он волен проигрывать, но должен платить при этом… Откуда он возьмет деньги?

– Это вас не касается, – внезапно ответил Дутрлез.

– О, напротив, это немного касается и меня, – прошептал Мотапан, – но не о том речь. Итак, все ограничилось ночным столкновением. Молодой человек не захотел сознаться, что в темноте вы его порядком отделали. Ведь вы прижали его к стене?

Разговаривая, Дутрлез успел накрыть опал салфеткой. Интуиция подсказывала ему, что Мотапану лучше не видеть камень – не потому, что он сомневался в Жюльене, а потому, что не решился рассказать историю до конца. Дуртлез подумал, что молодой человек, играющий в карты и не имеющий средств, всегда вызывает подозрения, а Альберу не хотелось, чтобы кто-то подозревал брата Арлетт.

Должно быть, Мотапан не заметил камня, потому как не сказал о нем ни слова.

– Я думаю, что вы ошибаетесь, – ответил Альбер, – ночью я столкнулся не с Жюльеном.

– Кто же тогда вошел к графу де ля Кальпренеду?

– Не знаю, и Жюльен не знает, но это уже случалось и раньше. Он несколько раз находил в обеих своих комнатах следы незваного ночного гостя…

– Бродить по ночам и проникать в квартиру через замочную скважину могут только призраки. Этот юноша напрасно распространяет подобные слухи. Он забывает, что они могут навредить его сестре.

– Что вы хотите этим сказать?

– Все очень просто: никто не верит в призраков, но недоброжелатели поверят, что у дочери графа де ля Кальпренеда есть поклонник, который приходит к ней по ночам.

– Это чепуха! – воскликнул Дутрлез.

– Согласен, – ответил Мотапан спокойно, – но клевете поверят, как бы нелепа она ни была. Если бы вы сказали, что графа де ля Кальпренеда хотели обокрасть, это было бы другое дело. Тогда я пообещал бы вам, что вор скоро будет пойман, потому что я устрою за ним слежку.

– Что бы там ни говорил Жюльен, я убежден, что человек, которого я встретил нынче ночью, кое-что украл…

Дутрлез, сам того не замечая, проговорился: расспросы заставили его сказать больше, чем он хотел.

– Украл? – спросил Мотапан с добродушным видом. – Я не думаю, чтобы у графа были сокровища. А! У него, наверно, украли вещь, которую вы показывали его сыну, когда я пришел?

– Какую вещь? – пролепетал Дутрлез, покраснев до ушей.

– Которая лежит под салфеткой.

Альбер почувствовал, что теперь отступать нельзя: это может вызвать новые подозрения у домовладельца.

– Вы угадали, – прошептал он, открывая опал. – Я не хотел говорить об этом, опасаясь встревожить вас. Но человек, которого я встретил сегодня на лестнице, вероятно, вор. Этот камень – часть ожерелья, которое он держал в руке. Я оторвал его во время борьбы.

– Позвольте мне взглянуть поближе.

Мотапан взял опал и начал внимательно его рассматривать. Глаза его сверкали, руки дрожали, и, когда он положил камень на скатерть, Дутрлезу показалось, что выражение его лица изменилось.

– Итак, вы уверены, что этот опал украден у графа де ля Кальпренеда? – спросил Мотапан.

– Нет.

– Все равно. Его украли, и я хочу отыскать вора, потому что он явно живет в моем доме. Я не прошу вас отдать мне эту улику, но могу ли я рассчитывать, что вы сохраните опал у себя, пока я расследую дело?

– Обещаю.

– Думаю, я скоро найду хозяина ожерелья, – проговорил домовладелец. – А потом… Однако уже второй час. Господин, которого я ждал, не явился, и я ухожу, – прибавил он и встал.

Дутрлез пожал ему руку и не стал удерживать. Он упрекал себя в том, что сказал лишнее, и боялся увлечься и разболтать еще больше.