Текст книги "Заклинатель"

Автор книги: Фиона Э. Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 13
Из дневника Пина

Я сейчас сижу в таверне «Ловкий пальчик», в самом темном углу. У меня осталось еще несколько монет – хватит на кружку пива. Так что я присмотрел себе маленький кривой столик, за которым и сижу теперь, пытаюсь описать вечернее представление, на котором только что побывал. Ну и город – сплошные мошенники, один обман кругом! Я уже думал, что видел несколько дней назад самые странные вещи, какие могут здесь твориться. Мне и в голову не приходило, что сюрпризы на этом не кончатся. Но сегодня в «Ловком пальчике» творилось такое… Я снова столкнулся с людьми, которые опоили меня в тот раз в целла-морибунди и оставили лежать без чувств. Представляете, каково мне было, когда я догадался, кто стоит на сцене? Наверное, я должен был лопнуть от ярости, но ничего подобного не случилось, – наоборот, с каждым вдохом витающие в воздухе аромат наполняли меня спокойствием и благодушием, и я опять стал свидетелем, на сей раз вполне сознательным, самого необычайного зрелища. Вот что я видел.

Представившись, мистер Пантагус встал в изголовье гроба.

– Достопочтенные зрители! – сказал он. – Заклинателями Костей не становятся, ими только рождаются. Дар общения с мертвыми достался мне по наследству как последнему отпрыску древнего рода Заклинателей. Я получил его от отца, тот – от своего отца и так далее. И так продолжалось из века в век, с глубокой древности. Возможно, за прошедшие столетия мир изменился и наука шагнула вперед, но не сомневайтесь: в нашем мире по-прежнему осталось место для тех, кто умеет воскрешать мертвых.

При этих словах по комнате пробежал приглушенный ропот. Мистер Пантагус указал рукой на гроб:

– Итак, я обладаю необыкновенным даром. И мне было поручено хранить этот гроб, в котором лежит скелет некой мадам Селестины де Коста. Прошу вас не шуметь, пока я буду совершать ритуал, с помощью которого верну ее к жизни.

Юнона – а я догадался, что второй участник представления именно она, – погасила все свечи на стенах, оставив гореть только четыре толстые свечи из пчелиного воска, которые стояли по четырем углам сцены на высоких железных подставках. Мистер Пантагус снял с гроба крышку и положил ее рядом на пол. Затем, щелкнув какими-то специальными внутренними задвижками, он опустил боковые стенки гроба, так что они легли на поверхность стола, обнаружив ужасное содержимое.

В комнате воцарилась полная тишина. Зрители, все как один, подались вперед, стараясь получше рассмотреть, что в гробу, ибо любопытство пересилило страх. На столе, перед глазами потрясенной публики, лежали сухие бурые кости мадам де Коста.

Растерянный, охваченный самыми противоречивыми чувствами, разинув рот от изумления, я наблюдал, как Бенедикт Пантагус принялся совершать странные действия, знакомые мне до мельчайших подробностей, – точь-в-точь то же самое он делал недавно в целла-морибунди. Снова запахло корицей и миррой, анисом и полынью. С нарастающим нетерпением я ждал неизбежного.

Скелет слегка пошевелился.

Дрожь пробежала по голому, лишенному плоти костяку, кости застучали. Челюсть слегка отвисла, и ухмыляющийся оскал разразился протяжным стоном, как в самом страшном сне. Толпа ахнула и отпрянул от жуткого существа, явившегося из потустороннего мира. Где-то в толпе раздался пронзительный крик, и молодая женщина упала в обморок. Люди были настолько заворожены страшным зрелищем, что никто не пришел на помощь бедняжке: она так и осталась лежать на полу, постепенно приходя в чувство.

Мистер Пантагус утверждал, что скелет принадлежал даме, но оценить правдивость этого утверждения мог бы только знаток. Она стала медленно подниматься, словно судно на гребне волны, подалась немного вперед и наконец села, так что верхняя часть ее туловища приняла строго вертикальное положение. Чтобы удержать равновесие, она взялась руками за края гроба; длинные костяные пальцы со стуком коснулись деревянной поверхности. Затем она широко распахнула на удивление зубастую пасть – по-видимому, зевнула.

Мы вслушивались в каждое слово мистера Пантагуса; его глубокий звучный голос плыл в густом воздухе.

– Леди и джентльмены, позвольте представить вам оживленные мною кости мадам Селестины де Коста.

Мы восприняли эти слова как намек, что пора аплодировать, и громко, усердно забили в ладоши. Борода мистера Пантагуса слегка дрогнула, – думаю, он улыбнулся.

– Благодарю вас, – снисходительно произнес он с легким поклоном. – А теперь не будем терять время даром и перейдем к главной цели нашей встречи. Ведь мадам де Коста не может долго оставаться в таком состоянии – будто она жива и здорова. Как вам известно, каждый заплативший шесть пенсов может задать ровно один вопрос. Может быть, вы желаете знать, какова участь любимого, близкого вам человека, который, как и мадам, отошел в мир иной. А возможно, вы хотите узнать что-нибудь о себе. О чем бы вы ни спросили, мадам де Коста постарается дать вам ответ.

Зрители зашептались: они боялись говорить с таинственным Заклинателем и его костлявой подругой.

– Ну что же вы, не стесняйтесь, – ободрил их мистер Пантагус, в голосе которого как будто послышались веселые нотки. – Прошу вас, уважьте мадам де Коста. При жизни она была знаменитой предсказательницей. Не лишайте ж ее удовольствия, дайте ей возможность показать, что она не утратила своих чудесных способностей и после смерти.

Похоже, уловка сработала: из толпы выступил молодой человек. Щеки у него горели.

– Это правда? Мадам де Коста действительно умеет предсказывать будущее?

– Безусловно. Мертвое тело, временно возвращенное к жизни, наделено даром предвидения, – ответствовал мистер Пантагус. – Вы хотите о чем-то спросить?

– Скажите, мадам де Коста, – взволнованно спросил юноша, – влюблю ли я когда-нибудь?

Повисла напряженная тишина – такая густая и плотная, что казалось, ее можно перерубить лишь топором. Мадам де Коста склонила голову набок; если бы в этих глазницах имелись глаза, они наверняка закатились бы, словно обращаясь за ответом к небу. Затем она слегка поклонилась навстречу юноше и произнесла голосом, какой мог звучать лишь из могилы:

– Да.

От этого слова толпа вдруг пришла в неописуемый восторг. Не могу отрицать, я и сам был весьма взбудоражен; парня сразу же грубо оттеснили от сцены, так что бедняга не успел произнести больше ни слова (на его месте я бы непременно поинтересовался когда), и вперед выступил здоровенный толстяк; он шагнул прямо к сцене и решительно положил на нее руку.

– Мадам, – начал он, едва переводя дух от восхищения, но мистер Пантагус нахмурился и перебил его.

– Мадам де Коста не желает, чтобы к ней прикасались, – сурово произнес он.

Толстяк вспыхнул и тут же отступил назад, извиняясь.

– Скажите, мадам, отчего мои куры не несутся?

Устремив на толстяка пустые глазницы, мадам де Коста с презрительной усмешкой ответила:

– На вопросы о курах я не отвечаю.

Тот с мольбой оглянулся на мистера Пантагуса, но последний лишь сочувственно развел руками.

Тут толпу прорвало: вопросы посыпались градом – обо всем подряд, в основном же о том, что составляло повседневные заботы жителей всякого города вроде Урбс-Умиды. На ответы люди реагировали по-разному: смеялись, вздыхали, кивали или качали головой. К концу представления в комнате уже царило веселье и гам – почище даже, чем внизу в таверне. Наконец мистер Пантагус поднял руку – шум сразу стих, и мы замерли, ловя каждое слово Заклинателя Костей.

– Все, последний вопрос, – сказал мистер Пантагус. – Время уже на исходе. У мадам де Коста почти не осталось сил.

По-моему, голос у мистера Пантагуса был такой, будто у него совсем сил не осталось. Поначалу глубокий, гортанный, он теперь звучал неестественно, напряженно. И тут, не сдержавшись, я услышал свой собственный голос:

– У меня есть вопрос.

Все взгляды устремились на меня и, как всегда, стали внимательно ощупывать мое лицо: люди сразу же чувствуют – какое-то оно странное, но в чем странность – понять не могут.

– Мадам де Коста, – осторожно спросил я, – где мой отец и почему он исчез?

– Это уже два вопроса, – проворчал незадачливый хозяин кур.

Прежде чем ответить, мадам де Коста помедлила, размышляя. Зрители начали шаркать, переминаясь с ноги на ногу.

– Да это же младший Карпью! – сказал кто-то у меня за спиной, и я почувствовал, что щеки у меня запылали, но продолжал твердо смотреть на мадам де Коста.

– Дитя, – мягко ответила она, – твой отец жив и гораздо ближе к тебе, чем ты думаешь. Не бросай поиском – и правда откроется.

Меня трясло. До чего ж мне хотелось, чтоб все эти люди перестали глазеть на меня и шептаться.

Наконец мистер Пантагус произнес:

– Дорогие дамы и господа! На сегодня вопросы закончены. Благодарю вас за то, что пришли. Очень надеюсь, вы поделитесь сегодняшними впечатлениями со своими друзьями.

Скелет, как по команде, плавно опустился в гроб; когда череп коснулся деревянных досок, кости в последний раз стукнулись друг о друга и затихли. Толпа шумно зааплодировала. Дверь распахнулась, и публика, громко шаркая, вылилась из наполненной ароматами комнаты в куда менее благовонный зал таверны.

Я наблюдал, как мистер Пантагус и Юнона собирают гроб: быстрыми движениями они подняли стенки и задвинули защелки. Тут обзор мне закрыли несколько любопытных, которые подошли к сцене, чтобы внимательно осмотреть гроб. Из любопытства я и сам подошел поближе, но на помосте уже никого не было: и Заклинатель Костей, и девушка исчезли. Я подошел к ширме, заглянул за нее и увидел в стене дверь. Подергал ручку – она подалась, дверь открылась, и за ней обнаружилась лестница вниз, ведущая к другой двери. Я оказался в проулке, у боковой стены «Ловкого пальчика». Слева катились медленные воды Фодуса, справа тянулась дорога через Мост.

Проулок был пуст. Вдыхая холодный воздух, я размышлял об увиденном и обдумывал странный ответ, который дала мне мадам де Коста. В сердце опять загорелась надежда. Что ж, может, отец действительно еще в городе. Однако с надеждой пришло беспокойство. Если я снова увижу отца, то узнаю всю правду. Но разве я так уж уверен, что хочу ее знать?

ГЛАВА 14
Случайная встреча

Вывернув из проулка на улицу, Пин достал из кармана шапку и натянул ее на самые уши, затем поднял повыше воротник куртки, чтобы края шапки и воротника заходили один на другой. Но, к несчастью, ткани для этого не хватило – затылок так и остался неприкрытым. Холод сжал голову мальчика, словно тисками. Тепло многолюдной таверны и пивной хмель улетучились как не бывало.

«Нет, нынче ночью нельзя оставаться на улице в таком виде. Не то я не доживу до утра».

На памяти Пина таких холодных зим еще не бывало. Даже сам Фодус, казалось, нес свои ядовитые воды медлительнее, чем обычно. Пин знал: главное – двигаться. Он решил было идти куда глаза глядят, но почти сразу же споткнулся обо что-то твердое. Картофелина. Мальчик с надеждой подумал, что, возможно, она горячая. Звучит нелепо, но на самом деле не так уж невероятно. Ведь очень многие для тепла носили в карманах горячую картошку, а когда остынет, съедали. К сожалению, та, что лежала под ногой у Пина, была сырая. К кожуре пристала земля. И форма у картофелины была странная: раздутая с одного конца, с другого она была заострена – почти что сходила на конус. Если б не темно-бордовая кожура, ее можно было бы принять за морковку.

– Разреши, я ее заберу?

Пин обернулся на голос, но никого не увидел.

– Простите? – растерянно произнес он и тут же почувствовал легкий шлепок чуть ниже спины.

Мальчик опустил взгляд и увидел низкого – вообще говоря, необычайно низкого – коренастого человечка, который требовательно смотрел на него.

– А-а! – протянул Пин, очень жалея, что ничего поумнее в голову не пришло, и вручил коротышке картофелину.

Незнакомец взял ее и сунул в карман.

– Премного благодарен, – сказал он и, протянув правую руку – в левой была зажата курительная трубка, – представился, крепко при этом стиснув мальчишке ладонь. На ощупь рука у незнакомца оказалась мозолистая и грязная.

– Бьяг Гикори, [2]2
  От гэльского beag – маленький. – Прим. перев.


[Закрыть]– весело сообщил он, глядя Пину прямо в глаза, хотя для этого коротышке пришлось очень сильно откинуть голову. – Очень рад познакомиться.

– Биак, – повторил Пин. – Как это пишется?

– БЬ-Я-Г. Значит «маленький».

Мальчик засмеялся, но, увидев выражение лица нового знакомца и удивленно изогнутые брови, сразу осекся.

– Наверное, не зря, – сказал Пин, внимательно вслушиваясь в речь собеседника. У Бьяга был весьма необычный акцент, с раскатистым «р», – этот человек явно родился не в городе. – Ведь ты же…

– Ну да, карлик, – отрезал Бьяг. – Ну и что? В конце концов, у каждого свой крест. Хотя у некоторых, конечно, полегче. – Он выжидательно посмотрел на Пина.

– Ой, – спохватился мальчик, вдруг осознав, чего именно от него ждут. – Меня зовут Пин.

– Просто Пин?

– Пин Карпью, – не подумав, ответил Пин и тут же нахмурился, но Бьяг ничего не сказал. Возможно, он ничего и не знал об отверженном семействе Карпью.

– Полное имя – Криспин.

– А-а, Криспин? – Бьяг подержал имя на языке, словно взвешивая, и смерил мальчишку взглядом с ног до головы. – Очень интересно, – только и сказал он. Кивнув в сторону «Ловкого пальчика», он спросил: – Был там, да?

– Ну да, – отвечал Пин. – Ходил смотреть на Заклинателя Костей.

– Ах вот оно что, на мистера Пантагуса, – сказал Бьяг. – Странноватое ремесло, на мой взгляд. Хотя многие скажут, что и мое не менее странное. А Прожорное Чудище ты видел?

Пин покачал головой:

– Нет еще.

Бьяг потер руки, пытаясь согреться, – звук получился такой, будто к ладоням его были приклеены два листа наждачной бумаги. Он вопросительно взглянул на Пина:

– Что ж, тебе, наверное, пора домой – прочь с этого холода. На моей памяти не бывало такой морозной зимы. Холод необычайный, это я точно могу сказать.

– Я бы с радостью отправился домой, – подтвердил Пин, и голос его прозвучал так жалобно, что ему самому стало неловко. – Но как раз сегодня меня выгнали из каморки, которую я снимал. Так что, скорее всего, ночевать мне придется на улице.

– Что ж, в этом городе ты не один такой, – сухо заметил Бьяг. – А я вот приятеля жду. Не то давно бы уже ушел. Он должен появиться с минуты на минуту…

– Друг мой, позволь выразить признательность за то, что ты не ушел и дождался меня, – послышался позади голос, за которым последовал звук приближающихся торопливых шагов.

Пин с удивлением подумал: интересно, что это у Бьяга за приятель, который выражается так витиевато, явно на северный манер; мальчик с любопытством ждал этой новой встречи. К ним подбежал высокий – очень высокий – человек, его стройную фигуру подчеркивал длинный черный сюртук, застегнутый на все пуговицы под самую шею. Как показалось Пину, незнакомец был чрезвычайно элегантен и необыкновенно хорош собой.

– До чего же я рад, что застал тебя, – сказал он, дружески хлопнув Бьяга по спине. – Не представляю, что бы со мной стало, если б пришлось гулять на ночь глядя в полном одиночестве. Вероятно, меня поймал бы тот сумасшедший и бросил бы в Фодус. Как там его прозвали? Убийца Серебряное Яблоко.

– Ага, это Деодонат Змежаб его так прозвал, – отвечал Бьяг.

– А кто этот молодой человек? – поинтересовался вновь пришедший, словно ему только теперь пришло в голову, что грязный, потрепанный мальчик, который стоит возле Бьяга, возможно, его спутник. – Будь добр, познакомь нас.

– Пин, – сказал Бьяг, – позволь представить тебе моего большого друга мистера Алуфа Заболткинса.

– Очень приятно, – вежливо ответил Пин и поднес руку к шапке.

– О, какие утонченные манеры! – улыбнулся мистер Заболткинс, пристально оглядывая мальчика с головы до пят. – Полагаю, по эту сторону реки такому не научишься?

– Это благодаря маме, – ответил Пин. – Она тоже пришла с того берега. Она говорила, хорошие манеры не стоят ни гроша, но стоят многого.

– Что ж, мудрая женщина, – согласился Алуф, которому очень польстило, что Пин принял его за северянина. Кто бы знал, сколько часов он потратил, тренируясь растягивать гласные.

– Да. Была… – пробормотал Пин.

– Пин лишился ночлега, – сообщил Бьяг. – Вот я и подумал: может быть, миссис Сытвуд поможет?

– Что ж, – решительно сказал Алуф, – если кто и согласится протянуть тебе руку помощи, так это миссис Сытвуд. Я совершенно убежден, что во всяком случае ужином она тебя накормит.

При мысли о такой перспективе глаза у Пина загорелись.

– Но ничего большего обещать не могу, – предупредил Бьяг.

Алуф принялся старательно дышать на замерзшие руки, затянутые в перчатки, всем своим видом показывая, что пора уже трогаться в путь, – и они пошли, все трое.

– Скажите-ка, юноша, – светским тоном поинтересовался Алуф, – а как вы с Бьягом познакомились?

– Я споткнулся о картофелину мистера Гикори.

Алуф рассмеялся:

– Вам еще повезло, что она не попала вам в голову.

Лицо Пина приняло озадаченное выражение, и Алуф вопросительно взглянул на Бьяга:

– Ты что же, не рассказал ему?

– О чем? – заинтересовался Пин.

Но Алуф не дал Бьягу возможности объяснить.

– О чем, о чем, о его выдающихся способностях! Росточком-то Бьяг, может быть, и не вышел, зато он велик умом!

Бьяг улыбнулся и отвесил низкий поклон:

– Мистер Заболткинс, сэр, вы слишком великодушны.

– А какие у вас способности? – спросил Пин, по-прежнему не понимая, при чем тут картошка.

Бьяг весь надулся от важности и заговорил таким напыщенным тоном, будто перед ним стояла целая толпа слушателей:

– Я, Бьяг Гикори, уроженец далеких земель, поэт и певец, а также ученый…

– Да знаем мы, знаем, – перебил Алуф. – Расскажи лучше юноше, чем ты занимаешься на самом деле.

Казалось, Бьяг несколько упал духом оттого, что его перебили так грубо: не успел воспарить – опустили на бренную землю. Тем не менее просьбу друга уважил:

– Видишь ли, я и вправду поэт. Мечтатель. Беда в том, что урбсумидцы такие таланты не ценят. Так что пришлось мне придумать другое занятие. Хотя не такую убогую будущность мне пророчили высшие силы, когда я сидел на Кахир-Фаза. [3]3
  Cathaoir Feasa – кресло познания (гэльск.).


[Закрыть]

– На кахир… чем? – не понял Пин.

– Лучше не спрашивай, – нетерпеливо отмахнулся Алуф. – Расскажи ему, чем ты занимаешься.

– Я, – гордо изрек Бьяг, – метатель картофеля.

И опять Пин с трудом сдержал смех.

Бьяг бросил взгляд в обе стороны улицы и указал рукой куда-то вдаль:

– Видишь вон тот столб?

Пин прищурился. Да, действительно, вдалеке маячил фонарный столб.

Бьяг начертил линию на снегу и сделал три шага назад. Он достал из кармана картофелину и отер ее от присохшей земли. Затем он зажал в руке ее тупой конец – очень удобной формы, словно специально для этого предназначенный, – подбежал к линии и с громким выдохом метнул корнеплод вдаль. Пин удивленно смотрел, как картофелина прорезала морозный воздух и, описав длинную невысокую дугу, с треском ударилась о фонарный столб.

– Для поэта неплохо, а? – не без гордости сказал Бьяг, отряхивая руки.

– Я бы сказал, вы – мечтателькартофеля, – сострил Пин и ухмыльнулся.

Бьяг покачал головой и тихонько засмеялся.

На помощь ему пришел Алуф.

– Представьте, он использует только самый лучший картофель, – сказал он с едва заметной усмешкой. – Сорт «Красный гикори».

ГЛАВА 15
Бьяг Гикори

Неизвестно, действительно ли метатель картофеля предпочитал сорт «Красный гикори», но одно можно было сказать точно: в метании тяжелых предметов средних размеров на значительное расстояние Бьягу не было равных. Вы ведь понимаете, дело не только в дальности броска – не менее важна и точность попадания в цель.

У Бьяга было немало талантов. В ранней юности он покинул родную деревню, мечтая повидать мир, многому научиться и, как говорят, поймать удачу за хвост. Он не желал, чтобы физический недостаток – низкий рост – помешал ему в осуществлении задуманного, так что к двадцати четырем годам (возраст уже зрелый и даже почтенный) Бьяг достиг двух из трех поставленных целей. Он очень много путешествовал, повидал много разных земель и написал множество песен, долженствующих это засвидетельствовать. И не так уж не прав был Алуф, говоря, будто коротышка Бьяг велик умом. За время своих путешествий он получил столько знаний, сколько урбс-умидский обыватель и представить себе не может, – он даже забыть успел столько, сколько большинству людей и освоить-то не под силу. Но что касается третьего пункта, а именно удачи, все сразу пошло сикось-накось. Из всех жестоких законов жизни, которые Бьягу пришлось усвоить и намотать на ус, труднее всего ему было смириться с одной простой истиной: поэзия и пение богатства не принесут. Другое дело метание картошки – этим, по крайней мере, можно заработать на хлеб. У жителей Урбс-Умиды было скудное воображение, так что этот талант им пришелся по вкусу.

Две зимы минуло с тех пор, как Бьяг ступил в ворота Урбс-Умиды: одежда, прикрывавшая его тело, да обувь у него на ногах, да небольшая кожаная сумка на длинной лямке, перекинутой поперек груди, – таковы были его скудные пожитки. В сумке, помимо прочего, лежали и его рукописи – стихи и баллады, положенные на музыку, по большей части печальные и необыкновенно унылые, которые он очень любил декламировать или петь и за которые надеялся однажды в будущем получить заслуженное признание.

К городу он подошел поздно вечером и долго брел вдоль стены, пока не вышел к одним из четырех ворот Урбс-Умиды, возле которых стоял караул. К несчастью для Бьяга, это оказались северные ворота, которые, соответственно, служили входом в северную часть города. Стоило стражникам разглядеть его потрепанное платье и мокрую остроконечную шляпу из валяной шерсти да расслышать иностранный акцент, они тут же смекнули, что впускать гостя не следует. Двое из них сделали шаг вперед, изобразив на лицах весьма неприветливое и даже воинственное выражение, и скрестили мушкеты прямо перед физиономией Бьяга. Впрочем, тыкать оружием ему в лицо они не собирались – так уж получилось из-за его малого роста, – поэтому стражники тут же исправили свою ошибку и опустили мушкеты пониже, отчего им пришлось принять довольно нелепую позу: склонившись вперед, они потребовали, чтобы пришелец сказал, кто он таков.

– Мое имя – Бьяг Гикори, – с достоинством объявил гость, – и в ваш прекрасный город я пришел в поисках удачи.

Он не понял, почему это заявление так развеселило стражников.

– Ого-го! – сказал тот из них, что был поуродливее. – И как же ты собираешься ее искать?

Бьяг вытянулся в полный рост: для этого он слегка, чтобы было не очень заметно, приподнялся на носках и поддернул шляпу за острый верх, который, однако, под тяжестью влаги тут же сник и повис снова набок.

– Я поэт и ученый, мудрец и художник, я сказитель…

– Понятно. Значит, ты лезешь не в те ворота, – со злостью перебил его второй стражник.

– А разве они ведут не в Урбс-Умиду? – спросил Бьяг.

– В нее, в нее. Но ворота все равно не те. Советую попробовать зайти с южного берега, – ответил первый стражник, даже не пытаясь сдержать зевок. – Там полно людей твоего сорта. И даже, подозреваю, твоего роста – гы, гы, гы!

Оба стражника от всей души заржали над этим потрясающим проявлением остроумия.

Бьяг нахмурился:

– В каком смысле – людей моего сорта?

– Нищих, попрошаек, циркачей, – пояснил стражник уже более строгим тоном.

– Загляни в таверну «Ловкий пальчик», что на Мосту, – посоветовал другой. – Ее хозяйка, Бетти Пегготи, любит показывать посетителям всяких странных зверюшек.

Эти слова вызвали у первого стражника такой припадок истерического хохота, что он уже не мог произнести ни слова.

Бьяг, которого жизнь научила многому – в частности, когда имеет смысл настаивать, а когда лучше уступить, – сообразил, что в этом случае лезть на рожон не стоит.

– Отлично, – сказал он и удалился со всем приличествующим мудрецу достоинством, лишь слегка запятнанный порохом в том месте, куда его ткнул мушкетом стражник. – «Ловкий пальчик», говорите? Значит, скоро увидимся. Желаю вам доброй ночи и удачи во всех начинаниях.

И вот некоторое время спустя Бьяг вошел в город через южные ворота – правда, не так торжественно, как намеревался. Даже не взглянув в его сторону, стражники сделали знак рукой, что вход свободен. Бьяг, разумеется, сразу заметил, что к югу от Фодуса пахнет крайне неприятно, и методом исключения очень быстро пришел к выводу, что источником вони является сама река. Безусловно, улицы были покрыты грязью и слизью вперемешку с разнообразными помоями, в которых нетрудно было различить останки животных и огрызки овощей, но именно запах реки заставлял Бьяга то и дело невольно морщиться. Бьяг решил идти вдоль Фодуса, рассудив, что Мост, о котором шла речь, должен вести через реку, и в конце концов оказался на рыночной площади. Торговцы складывали свои палатки, но вокруг все еще бродило много народу: бедняки надеялись купить за бесценок остатки непроданной пищи. Бьяг достал из сумки хитроумно устроенное деревянное приспособление, которое, раскладываясь, превращалось в подобие небольшого помоста, влез на него и начал вещать.

– Добрый вечер, дамы и господа! – заговорил он. Столь высокопарное и не соответствующее облику публики обращение вызвало у многих усмешку, но также привлекло внимание. – Позвольте представиться. Меня зовут Бьяг Гикори. Прошу, окажите мне честь и позвольте развлечь вас – спеть песню.

И он запел очень печальным, хотя, безусловно, мелодичным голосом; но не успел закончить первый куплет (которых было огромное множество), как услышал странный свист. Бьяг пел с закрытыми глазами, а потому не успел вовремя разглядеть угрозу: гнилой кочан капусты угодил ему прямо в висок.

Открыв глаза, он увидел, что еще какой-то овощ летит в его сторону; на сей раз Бьяг присел на корточки, и снаряд расплющился о физиономию какого-то бедняги, который стоял у него за спиной. Причем Бьяг по-прежнему продолжал мужественно – или глупо, а может быть, так и эдак одновременно – петь свою песню.

– Заткнись! – крикнул кто-то, и Бьяга снова чем-то ударили.

– Но как же… – промычал певец в праведном негодовании: рот его был забит тухлыми помидорами, – ведь я только начал!

– А вот и нет! – взвизгнул мальчонка прямо у него за спиной. – Ты как раз закончил! – И сорванцы обрушили на Бьяга целый град гнилых яблок.

Бьяг был в ярости. Еще никогда в жизни ему и его произведениям не оказывали такого враждебного приема.

– Ах ты чертенок! – крикнул он мальчугану, спрыгнул со своего помоста, схватил первое, что подвернулось под руку – а подвернулась большая гнилая картофелина, – и метнул ее так сильно и метко, что она не только попала в парнишку, но буквально сбила его с ног.

– Эй! Это мой сын! Ты что делаешь, гад?!

Бьяг стал как вкопанный: на него шел такой высоченный верзила, каких он прежде никогда не видывал. Эта человекоподобная обезьяна возвышалась над толпой на целую голову – и вот она стала склоняться к земле, к малышу Бьягу, который не мог двинуться с места, так у него тряслись колени.

«Боже всемогущий!» – вспыхнуло в сознании у Бьяга, и в то же мгновение он обрел способность двигаться. Он повернулся на каблуках и дал деру – полетел быстрее молнии. Когда он добежал до Моста, верзила и небольшая толпа все еще гнались за ним с лаем и воплями. Бьяг взбежал по Мосту, спотыкаясь о булыжники мостовой и отчаянно вертя головой по сторонам в поисках убежища.

– Сюда, сюда! – послышался шепот. – Скорей же!

Резко обернувшись, Бьяг увидел, что из-за угла его манит длиннющий палец; не тратя ни секунды на размышления, он рванулся ему навстречу.

– Сюда! – позвал рослый мужчина, обладатель пальца.

Он толкнул дверь и буквально запихал Бьяга внутрь в тот самый момент, когда преследователи поравнялись с соседним домом. Бьяг последовал за своим спасителем вверх по невысокой лестнице, а затем снова вниз – и оказался в большой многолюдной комнате, полной смеха и дыма.

– Где это мы? – спросил Бьяг у рослого незнакомца.

– В таверне «Ловкий пальчик», – отвечал тот. – Не знаю, как ты, а я бы выпил кувшинчик пива.

Каких-нибудь пару минут спустя Бьяг и его новый приятель уже сидели, притаившись в самом темном углу, и попивали пиво из большого кувшина, который принесла им служанка. Бьяг открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут у входа в таверну началась какая-то сумятица, отчего у него снова душа ушла в пятки. На пороге появился верзила.

– Карлика не видали? – спросил он, и в таверне тут же воцарилась тишина.

Навстречу ему выступила разъяренная женщина – сама почтенная Бетти Пегготи; уперев руки в бока, она обожгла его взглядом. Голову ее украшала замысловатая шляпа, видавшая лучшие времена.

– Сэмюель, здесь нет никакого карлика, – сурово сказала она. – Так что бери пиво или вали отсюда.

– Ба! – брякнул верзила, но, оказавшись перед таким выбором, отдал предпочтение пиву и вскоре развеселился не меньше, чем прочие посетители.

Успокоенный, Бьяг обернулся к своему спасителю:

– Позвольте спросить, как ваше имя?

– Меня зовут Алуф Заболткинс.

– Что ж, мистер Заболткинс, я обязан вам жизнью, – сказал Бьяг и благодарно потряс ему руку.

– Ну что вы, забудьте, – возразил Алуф с широкой улыбкой. – Всегда рад помочь человеку, попавшему в беду. Я, правда, ума не приложу, как вам удалось разозлить Сэмюеля Ленакра до такой степени, чтобы он не поленился погнаться за вами.

Бьяг поведал ему свою печальную повесть. Алуф выслушал его с искренним сочувствием.

– Значит, вам нужна работа. А что вы умеете? Кувыркаться?

Бьяг засмеялся и помотал склоненной набок головой.

– Кувыркаться я, конечно, умею. Разве бывают в наши дни карлики, которые бы этого не умели? Однако неужто нельзя предположить, что у меня могут быть и другие таланты?

Алуф приподнял одну бровь:

– Например?

– Я поэт, сочиняю стихи и пою баллады.

Алуф озабоченно сморщил лоб:

– Что ж, не сомневаюсь. Только если вы хотите заработать на жизнь в таком городе, как Урбс-Умида, вам следует знать, какова здешняя публика. Оглянитесь по сторонам, дружище, и скажите сами: нужны этим людям стихи и баллады?

Бьяг обвел взглядом комнату и почувствовал, как сердце его наполняет отчаяние.

– Но поэзия – моя страсть, – сказал он. – Ведь не зря я сидел на Кахир-Фаза.

– На чем?

Но Алуф не стал дожидаться ответа: он покачал головой и положил ухоженную руку Бьягу на плечо.

– Бьяг, Бьяг, – мягко сказал он, – посмотрите на них. Может быть, вы еще что-то умеете?

Бьяг еще раз обвел взглядом таверну и наконец понял.

– Я умею метать картофель, – уныло сообщил он.

– Ага! – Лицо Алуфа прояснилось. – Карлик – метатель картошки. Что ж, уже неплохо.