Текст книги "Красный сердолик"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава 2
Майкл Монтгомери вошел в кабинет своей обычной уверенной походкой. Он направился прямо, к моему столу и встал перед ним, высокий и светловолосый, глядя на меня сверху вниз. Его лицо свидетельствовало одновременно о силе и о слабости характера; целеустремленность уживалась в нем с чувственностью. Несмотря на свои сорок три года, он был полон жизненных сил.
– Ты хотел меня видеть? – спокойно спросила я. Его карие глаза источали немую мольбу. Когда он смотрел на женщину с подобным выражением, она забывала, что его подбородок не отличается твердостью, а линия рта выдает жестокость.
– Не знаю, как начать, – сказал он. – За последние две недели я часами репетировал этот разговор, подыскивая нужные аргументы и выражения, но вот сейчас ты передо мной – и я не в силах найти хотя бы одно подходящее слово.
Может быть, тебе просто нечего сказать? – предположила я. – Почему бы нам не оставить все как есть? У каждого из нас своя работа, а личные соображения мы можем приберечь для себя.
Но Монти был слишком тщеславен и не мог отпустить меня без затей. Он меня бросил. Женился на другой женщине. Но нуждался еще и в том, чтобы я продолжала подчиняться его воле.
– Когда дело касается нас с тобой, личные соображения рано или поздно вступят в свои права, – произнес он, понижая голос и добиваясь такого звучания, которое, по-видимому, считал неотразимым. Самая печальная сторона дела состояла в том, что в былые времена эти трюки казались неотразимыми и мне. Что никак не свидетельствовало о большом уме и не льстило моему самолюбию.
– Ты не можешь обойтись без меня, так же как и я не могу обойтись без тебя, Лайнел. Я жестоко надругался над твоими чувствами, но…
Я и сама была немного удивлена той резкостью, с которой прозвучал мой голос.
– Нет! Нет, Монти. Это не в твоей власти – надругаться над моими чувствами. Над моей гордостью – может быть. Но не надо мной самой. Ты бываешь очень мил, когда пускаешь в ход свое обаяние, и, признаюсь, в свое время я была достаточна глупа для того, чтобы принять твою игру за чистую монету. Но теперь я свободна, ты больше не имеешь надо мной власти. Не понимаю, почему ты поступил так, но этот вопрос меня просто не интересует.
Он продолжал гнуть свое, как будто до него не доходил смысл моих слов.
– Лайнел, дорогая, впервые в жизни я полюбил по-настоящёму, я люблю тебя сильнее всех на свете.
Боже милостивый, подумала я, уж не собирается ли он заниматься этой мелодекламацией, пока не возьмет меня на измор? Надо признать, что получалось у него неплохо, сказывалась длительная практическая подготовка.
– Так оно обычно и бывает, – попыталась я отрезвить его. – Это я насчет «впервые в жизни и сильнее всех на свете». Но как же сочетается безмерная глубина твоих чувств с тем простым фактом, что ты меня бросил и женился на Крис?
– Об этом я и хочу с тобой поговорить, Лайнел. Поэтому я здесь. Давай с тобой поужинаем сегодня вечером.
Это предложение настолько меня возмутило, что я отодвинула стул и стала приводить в порядок бумаги на столе.
– Ты уж меня извини, – ответила я, – но у меня намечены на сегодня кое-какие дела.
Я прошла мимо него, направляясь к двери, но он последовал за мной и взял за руку.
– Лайнел! Ты должна дать мне шанс. Позволь мне рассказать…
Я резким движением освободила свою руку.
– Если ты не желаешь думать о Крис – о твоей жене. А то о ней придется подумать мне. Я ее очень люблю, и мне ее жаль. И меньше всего на свете мне хочется обедать с ее мужем.
Он начал было возражать, и, чтобы его остановить я сказала нечто такое, чего говорить не собиралась.
– Раз уж об этом зашла речь – о том, что у тебя есть жена – позволь мне дать тебе один совет: не следует выставлять на всеобщее обозрение свои отношения с женщинами вроде Карлы Дрейк.
К моему удивлению, он не проявил в этом вопросе своей обычной изворотливости.
– Между мной и мисс Дрейк ничего нет, – заверил он меня. – Я с ней едва знаком.
Но мне показалось, что его оправдания прозвучали чересчур неискренне; к тому же я не могла выкинуть из памяти его рук, лежащих на плечах Карлы. Я не собиралась продолжать дискуссию на эту тему.
Выйдя из комнаты, я прошла по узкому коридору до того места, где он расширяется, образуя площадку возле лифта. Я не могла унять внутреннюю дрожь и злилась, потому что позволила ему себя завести. Но то, что он делает сейчас с Крис, то, что он, несомненно, проделывал раньше с другими девушками, – отвратительно и жестоко. А Крис совсем молоденькая, и она безнадежно, смертельно его любит.
Именно в этот момент я кое-что поняла. Встреча, о которой я с ужасом думала целый день, состоялась, но не принесла мне облегчения. Я холодно оборвала последние нити, связывавшие меня с Монти, но никакой эмоциональной разрядки от этого не испытала. Моя внутренняя напряженность скорее возросла; казалось, какая-то неумолимая сила влечет меня к неведомому будущему.
Я попыталась стряхнуть с себя этот морок и посмотрела на бумаги, которые держала в руке. Это были заготовки для рекламы показа мод, запланированного на субботу. В любом случае я должна спуститься на четвертый этаж и обсудить детали с Оуэном Гарднером. Возможно, я застану Крис у отца и выясню, что ее тревожит.
Четвертый этаж – мое любимое место в магазине. Этаж роскоши и высокой моды. В больших застекленных витринах выставлены редкие меха и изысканные платья. Мягкие ворсистые ковры податливо обволакивают ногу при каждом шаге; приглушенное освещение рассчитано на то, чтобы подчеркнуть совершенство товаров и выгодно оттенить красоту женщин-покупательниц.
Отдел был гордостью Оуэна Гарднера; он вложил в него все свое дарование художника. Людям, плохо знавшим Гарднера, это могло показаться странным; он имел вид туповатого маленького обывателя, которому более пристало интересоваться гольфом по воскресеньям и ежедневными сообщениями о дешевых распродажах, чем соблазнами мира высокой моды. Но я никогда не забуду, как застала его однажды врасплох: он нежно поглаживал своими пухлыми ручками отрез китайской парчи. В ту минуту он не был нервным коротышкой, все помыслы которого направлены на повышение доходности своего отдела; я поняла тогда: он сумел сделать четвертый этаж образцовым только потому, что любил роскошь и красоту со страстью, доступной не каждой женщине.
Мисс Бэбкок, товаровед отдела высокой моды, кивком головы указала на кабинет своего начальника.
– Его высочество проводит совещание, но вы можете войти. Он беседует с манекенщицей.
Сегодня мисс Бэбкок явно не везло. Но ей вообще редко улыбалась удача, так что она не унывала.
Когда я приблизилась к двери кабинета Оуэна, из-за нее доносился тихий, неразличимый рокот голосов, прервавшийся при моем стуке в дверь; кажется, разговор не предназначался для посторонних ушей.
Я просунула голову в дверь.
– Мисс Бэбкок сказала, что вы не слишком заняты. Извините, что прервала вашу беседу. Могу я…
– Входите, входите! – как-то чересчур гостеприимно воскликнул Оуэн Гарднер. – Для вас я всегда свободен, Лайнел. Надеюсь, вы знакомы с мисс Карлой Дрейк?
В представлении не было нужды. Поскольку ее имя совсем недавно всплыло в разговоре с Монти, я рассматривала Карлу с повышенным интересом.
Она повернулась ко мне медленно, с текучей плавной грацией, заставлявшей усомниться в том, что в теле мисс Дрейк наличествуют столь прозаические детали, как кости и суставы.
– Здравствуйте, мисс Уинн, – тихо, почти шепотом проговорила она.
Карла Дрейк выглядела весьма экзотично, от ее красоты захватывало дух. Правда, она не так уж молода. Хотя казалось, что такого понятия, как возраст, для нее не существовало. На лице, как у девочки, ни единой морщинки, серебристые волосы до плеч, стройное, но зрелое тело женщины в расцвете лет.
Гарднер пустился в объяснения, без которых легко можно было бы и обойтись.
– Я только что рассказывал мисс Дрейк о платьях, которые ей предстоит демонстрировать на показе мод. Пока, пожалуй, все, Карла. Детали обсудим потом.
Я недоумевала. Что здесь происходит? Возможно, мне это почудилось, но в тот момент у меня возникло ощущение, что Гарднер заканчивает разговор с манекенщицей с какой-то торопливой неловкостью. Карла послушно наклонила свою несравненную, сияющую голову и пошла к двери. Точнее было сказать "поплыла", подумала я, глядя ей вслед.
Немного странным показалось мне и то, что уже у двери, изящно вырисовываясь на фоне панели из красного дерева, манекенщица на секунду повернулась, и ее темно-голубые глаза взглянули на меня пристально и печально. Затем она вышла, и дверь за ней мягко закрылась.
Опять то же самое: даже эта женщина, с которой я едва знакома, смотрит па меня с сожалением; я уже корчилась от сочувствующих взглядов.
Я подошла поближе и положила свои бумаги на стол Оуэна.
– Хочу, чтобы вы просмотрели мои наброски, когда у вас будет свободное время. Крис сюда заходила? Я надеялась ее застать.
Он резко вскинул голову, и я не без смущения отметила выражение холодной ярости в его глазах.
– Она была здесь, – сообщил он. – Крис плакала.
Мне нетрудно было понять его чувства. То, что Гарднер избаловал свою дочь, относясь к ней с чрезмерным обожанием, было ясно каждому. Иногда я испытывала жалость к Сьюзен Гарднер, его пухленькой, всегда державшейся в тени жене, потому что вся любовь Оуэна была отдана дочери. Недоброжелательное отношение Оуэна к Майклу Монтгомери, равно как и вражда между четвертым этажом и отделом витрин, давно уже стали в магазине притчей во языцех. При таких обстоятельствах скоропалительное замужество дочери явилось для Оуэна тяжким ударом. И вот теперь, когда стало очевидным, что Монти не принес Крис ничего, кроме несчастья. Гарднер воспылал к зятю лютой ненавистью.
– Честно говоря, я спустилась сюда для того, чтобы повидать Крис, – призналась я. – Она хотела поговорить со мной, но наверху нам помешали. Вы знаете, где она сейчас?
– Она собиралась встретиться со Сьюзен в холле на первом этаже. – Он закрыл глаза и показался мне в ту минуту растерянным, чуть ли не сломленным. Однако когда Оуэн заговорил, в его словах прозвучала скрытая энергия, которую питал гнев. – Монтгомери дурной человек. Его отношение к женщинам отвратительно. Он насквозь прогнил. И теперь он намеревается сломать жизнь Крис, как раньше разрушил множество женских судеб. Если кто-нибудь до этого не сломает его собственную жизнь, что будет только справедливо.
– Пожалуйста, будьте осторожны, – предостерегла его я. – Вы можете ухудшить и без того тяжелое положение Крис. Может быть, у них все утрясется. Человек не бывает прогнившим насквозь. Монти не женился бы, если бы не испытывал по отношению к Крис…
– В том-то все и дело! – Гарднер с неожиданной силой ударил кулаком по столу. – Крис для него ничто, пустое место. Это моя вина; но даже я не мог предположить, что…
Он внезапно замолчал, и я поспешно направилась к двери. Все, что я говорила, только раздражало и расстраивало его еще больше.
– Вы не должны так волноваться, – сказала я перед уходом, пытаясь хоть немного приободрить его. – Попробую повидаться с Крис как можно скорее. Я с ней поговорю.
Оуэн меня не слышал. Он сказал:
– Я мог бы переломить ему хребет. Покончить с этим раз и навсегда. Возможно, так я и сделаю.
Ею невидящий взгляд был устремлен в стену. Я уверена, что он даже не заметил, когда я вышла из кабинета.
Я поднялась наверх, еще более встревоженная и озабоченная, чем прежде. Ну и денек! Одно громоздится на другое, напряжение растет, конфликты обостряются – и пороховая бочка вот-вот взорвется. Должна же наступить какая-то развязка. Но я уже знала, что она будет ужасной, и желала только одного: оказаться как можно дальше от бочки в момент взрыва.
Когда я вернулась в свой кабинет, на уголке моего стола сидел высокий человек с голубыми, смеющимися глазами. Он улыбнулся мне с видом заговорщика и кивком головы указал на Кейта, разговаривавшего по телефону.
Кейт брезгливо поморщился и передал мне трубку.
– Это Тони Сальвадор. Он, кажется, свихнулся. Так вот мы и живем.
Я подавила вздох и прижала трубку к уху. Тони был заместителем Монти в отделе оформления витрин.
– Заткнись, Тони. С тобой говорит Лайнел.
Конечно, я не ожидала, что он и впрямь заткнется, и оказалась права. Но он, по крайней мере, снизил тон на пару октав и несколько замедлил темп речи, так что отдельные слова уже можно было разобрать.
– Послушай, Лайнел, с меня хватит. Чаша моего терпения переполнилась. Плевать я хотел на Монтгомери. И на всех остальных тоже. Ты меня поняла?
– Конечно, Тони, – согласилась я. – Но будет лучше, если ты пойдешь домой и как следует выспишься, прежде чем приступишь к решительным действиям.
– Тут и без сна все ясно, – гневно продолжал Тони. – Я увольняюсь. Счастливо оставаться.
Продолжать телефонный разговор было бесполезно. Тони изрядно выпил и нуждался в личном общении…
– Где ты сейчас? – спросила я. – В отделе витрин? Хорошо, оставайся там. Закончу одно дело и приду. Мне надо с тобой поговорить.
Я повесила трубку прежде, чем он успел возразить, и отодвинула телефон от себя подальше.
– Наш милый, родной сумасшедший дом, – пробормотала я. И взглянула на молодого человека, примостившегося на моем столе. – Привет, Билл Зорн. Тони снова сцепился с Монти, придется пойти и его утихомирить.
Билл пересел на стул.
– Ты настоящий ангел-хранитель универмага Каннингхема! Бьюсь об заклад, что они повздорили из-за граммофона, который я подсоединил к витрине, пока Монти отсутствовал. Тони тебе об этом рассказывал?
Я покачала головой.
– Первый раз слышу.
– Ну, Тони посетила очередная бредовая идея. Ему пришло в голову, что в витрине, рекламирующей принадлежности для игры в гольф, на дереве должна сидеть механическая птичка. Она расхаживает по ветке и чистит перышки, а в это время спрятанный граммофон хрипит: "Здравствуй, весна-красна!" Там еще предусмотрен громкоговоритель, транслирующий звук на Стейт-стрит. И не смотри на меня так. Мое дело маленькое: я выполняю указания.
Я сморщила нос.
– На этот раз я не осуждаю Монти. У Тони бывают провалы по части вкуса.
– Беда оформителей витрин состоит в том, что они большие снобы, – разглагольствовал Билл. – Если Ден О'Клер придумал что-нибудь для Лорда и Тейлора, все магазины в округе скопируют новинку уже через неделю. У Тони, по крайней мере, хватает смелости отстаивать собственные убеждения.
– Но мы не Лорд и Тейлор, – заметила я, – а Тони – не Ден О'Клер. Хотя понимаю, в каком положении он оказался, когда Монти взял над ним верх. После ухода Грегори Тони ожидал, что начальником отдела назначат его. И у него были все основания надеяться. Но он до сих пор заместитель; хотя большинство идей принадлежат ему, лавры пожинает Монти. И следует признать, что идеи Тони в большинстве случаев недурны.
– Ты видела Крис? – неожиданно спросил Билл.
Я окинула его быстрым взглядом. Он рассматривал цветную фотографию, висевшую над моей головой, и у меня была возможность к нему приглядеться.
Билл Зорн мне нравился. Он обладал легким характером, дружелюбной улыбкой и чувством юмора. Всегда старался помочь, чем мог, и делал это ненавязчиво. Он был высок, худ и ладно скроен. В его голубых глазах мог вспыхнуть огонь. И мне нравились его руки, которые многое умели.
Трудно сказать, кем был Билл Зорн; всем понемногу. Художником, скульптором, изобретателем, механиком. Он унаследовал компанию «Юниверсал Артс», что на Уэст-Мэдисон-стрит, от своего знаменитого отца. Компания производила все необходимое для оформления витрин и обслуживала чуть ли не всю страну. В "Юниверсал Артс вы можете заказать что угодно: от пластмассового оленя до манекена за сто пятьдесят долларов. Если вам нужна греческая колонна или гиря из папье-маше, обращайтесь к Биллу. Кроме того, он владел небольшим магазинчиком, торговавшим электротоварами. Торговля там особенно бойко шла в канун Рождества, лампочки и заводные игрушки пользовались большим спросом у оформителей праздничных витрин.
Билл Зорн был особенно внимателен по отношению к Крис Гарднер.
– Она заходила ко мне недавно, – сказала я. – Крис чувствует себя несчастной.
– В этом я не сомневаюсь, – сухо отозвался Билл. – Она еще совсем ребенок. Но Крис талантлива. Я думаю, она могла бы сделать блестящую карьеру. Но теперь она вряд ли будет работать у Каннингхема.
Я покачала головой. Билл всегда помогал Крис, когда наведывался в магазин: давал советы, поправлял эскизы; иногда приглашал ее на ленч или на обед. И хотелось бы мне знать, насколько большим ударом для Билла оказалось замужество Крис.
– Ладно, у меня еще дела, – заторопился Билл. – Сегодня я встречаюсь с Монтгомери, хотя он и не подозревает об этом, и собираюсь хорошенько его отделать. Я вернусь и доложу тебе об оказанном приеме.
Это уж слишком; просто доходит до смешного. Я вскочила со стула и настигла Билла уже у двери.
– Билл, не будь идиотом! В этом магазине и без тебя найдется достаточно желающих отделать Монти. Рано или поздно он свое получит. Без твоего участия.
Билл усмехнулся.
– А я надеялся, что ты всецело одобришь мою идею. Хотя должен сказать: ты не похожа на растоптанный цветок.
– Надеюсь, что нет, – ответила я. – А если и ходила бы, то совладала бы с ситуацией без посторонней помощи.
– Хорошая девочка, – сказал Билл, и мне понравилось, как он на меня посмотрел. В его глазах не было жалости. Просто осознание того факта, что я столкнулась с определенными обстоятельствами и не дрогнула перед ними.
– Когда освобожусь, – продолжал Билл, – то зайду за тобой, и Мы можем вместе пообедать.
Но мне этого не хотелось. Не сегодня.
– Нет, Билл. Это был… тот еще денек. Я пойду домой и лягу спать. Если увидишь Тони, скажи ему, что я приду, как только управлюсь с делами.
– Хорошо, – согласился он. – Может быть, в другой раз. Мы, соблазненные и покинутые, должны держаться вместе.
Он помахал мне рукой и направился к лифту.
"Мы, соблазненные и покинутые"? Интересно, насколько серьезен его интерес к Крис? Или он просто хотел мне напомнить, что я в мире не одинока? Хороший он парень, этот Билл.
Глава 3
Я устала. Устала до боли. Пока я разговаривала с Биллом, казалось, что все приходит в норму, но теперь напряженность снова дала о себе знать; возобновилось странное ощущение, будто каждый момент приближает меня к какому-то рубежу. Развязка не наступила. Это еще не конец.
Жуткий зеленовато-желтый цвет все мерцал окном, но вот снова полил дождь, и серая пелена почти полностью скрыла блеклое марево. Вернувшись к столу, я заметила, что Кейт опять украдкой наблюдает за мной, и огрызнулась:
– Перепечатай вон те письма и забудь обо мне. Я положила перед собой чистый лист бумаги и стала его разглядывать. Нужно было сочинить девизы для витрин, выходивших на Стейт-стрит. Согласно задумке Тони, там будет ряд красных окон. Он очень увлекся разработкой этого плана, Сондо расписывала задники и выдвигала собственные идеи. Тони мечтал сделать в отсутствие Монти нечто из ряда вон выходящее, чтобы все увидели, кто есть кто. Теперь, независимо от исхода их свары, идея красных окон должна быть воплощена в жизнь.
Я без всякого интереса перечитала слова, которые написала на бумаге.
Цвет года – красный
Красный – это цвет дерзания
Красный – это цвет храбрости
Красный – …
– Красный – это цвет чего? – спросила я у Кейта.
Он оторвался от пишущей машинки.
– Может быть, крови, – мрачно предположил он.
– Иди-ка ты лучше домой, – сказала я. – До конца рабочего дня осталось всего полчаса, а я общением с людьми сыта на сегодня по горло.
Я знала, что оскорблю его лучшие чувства.
– Завтра все будет по-другому! – крикнула я ему вдогонку, но он вышел из комнаты, оставив мою реплику без внимания.
В этом состоит неудобство большого универсального магазина. Ты всегда окружена людьми. У каждого свой темперамент, свои склонности и чувства. Так же, как и у тебя самой. Мне это, в общем, нравилась спешка, возбуждение и непочатый край работы. В моей работе всегда присутствует какой-нибудь лейтмотив, как это бывает в газете. В течение нескольких недель главной темой будет весна. Потом мы с ней покончим и перейдем к жаркой погоде. И пора примериваться к хлопчатобумажным тканям, хотя ты еще хлюпаешь по апрельским лужам.
Но на сегодня лейтмотив – красный цвет. Я должна найти нужное слово. Хотя бы еще одно слово, прежде чем уйду из этого кабинета.
Я еще раз скользнула взглядом по цветным картинкам, развешанным на стенах; вдохновение на меня не снизошло. Алое и золотое на афише "Золотого Петушка"; глянцевая реклама лака для ногтей: руки с кроваво-красными ногтями раскладывают на черном столе нежно окрашенные морские ракушки; бордовое пальто на знаменитой манекенщице. Красное везде, но где найти для него подходящее слово? Как заронить искру в мою усталую башку?
Ладно, Бог с ним, этим словом. Найду его завтра. Сейчас забегу к Тони – и домой.
На восьмом этаже, в секции, ведущей к отделу оформления оконных витрин, не было ни души. Я прошла по длинному коридору мимо складских помещений, отзывавшихся эхом на каждый мой шаг, мимо ряда запертых дверей; коридор заканчивался площадкой, служившей как бы переходным мостиком между лестницей и грузовым лифтом. Дальше располагались комнаты отдела витрин.
Был один из тех дней, когда работники отдела приходят рано, чтобы завершить смену экспозиции до открытия магазина. А сейчас почти все уже ушли домой после обеда, кругом было пусто и тихо.
Отдел витрин состоял из ряда комнат различие го размера, образованных при помощи серых стальных перегородок, высотой достигавших середины стены большого холла. Кабинеты Монти и Тони находились с правой стороны; их разделяла маленькая приемная, где обычно сидела секретарша Монти. В тот день там никого не было; поскольку брат девушки серьезно заболел, она взяла отпуск и поехала его навестить домой, в Южный Иллинойс.
Слева, вдоль окон, располагалось множество комнатушек, открытых как сверху – отдельных потолков над перегородками не было, – так и со стороны холла. Одна из них служила Сондо рабочим кабинетом, в другой хранились манекены, остальные были приспособлены для различных нужд: отведены под склады, мастерские, подсобные помещения.
Кабинет Тони был пуст, и я поначалу решила, что он уже ушел. Я постояла там некоторое время, не зная, что делать, и тут меня снова охватило ощущение некоего предопределения, словно я должна была поступить так, а не иначе.
Я медленно пошла по коридору мимо комнат со старым хламом, мимо полок, набитых рулонами Различной материи и роликами бумаги; миновала кабинет Сондо, не заглядывая в него. Над моей головой, как ветки в лесу, свисали искусственные елки с длинными зелеными иглами и чешуйчатыми шишками – реквизит для оформления витрин к Рождеству. В этой обстановке было что-то фантастическое. Словно в Зазеркалье, где можно обнаружить что угодно и где может произойти все, что угодно.
И тут я услышала голос Тони и так испугалась, что на мгновение замерла. В звучании голоса, внезапно прорезавшего тишину, отчетливо слышались больные, почти безумные интонации. Казалось, Тони Сальвадор громко разговаривает с самим собой.
Но он к кому-то обращался. Я еще больше удивилась, когда до меня дошел смысл произносимых слов.
– Дорогая, – говорил Тони. – Я не знаю, что буду делать без тебя. Ты единственная, кто всегда готов меня выслушать. Ты знаешь, что я хороший человек, моя родная. Ты знаешь, что я лучший оформитель этих чертовых витрин на всей нашей улице. И я должен склонить голову перед таким ничтожеством, как Монти. Ты знаешь, почему он не дает мне развернуться, моя сладкая? Потому что понимает: я талантливее его.
Я взяла себя в руки и быстро вошла в помещение, где хранились манекены. Тони вел себя крайне неосмотрительно, и я должна остановить его словоизлияния, независимо от того, к кому он обращался. Если Монти хотя бы краем уха услышит что-нибудь подобное. Тони тут же вылетит с работы, хочет он того или не хочет.
Посередине комнаты, в которой царил невообразимый беспорядок, стоял Тони; разговаривая, он отчаянно жестикулировал, размахивая пластмассовой женской рукой. Тони был высок и черноволос, он обладал той присущей латиноамериканцам красотой, которая способна пробудить романтические чувства у самых холодных женщин. Но меня больше интересовала девушка, сидевшая на стуле спиной к двери.
На ней был алый плащ с капюшоном, кружевная черная юбка обтягивала колени и спускалась до носков серебристых сандалий.
– Входи, – пригласил меня Тони. – Долорес нам не помешает, у меня нет от нее секретов
Это был один из оконных манекенов, изготовленных столь искусно, что даже я на мгновение вообразила, что передо мной живая девушка.
– Тони! – воскликнула я с нескрываемым раздражением. – Ну можно ли быть таким дураком? Твой голос раздается по всему холлу. Что, если Монти войдет и услышит то, что сейчас слышала я?
– А что это изменит? – Тони жестикулировал гротескно и мелодраматично. – Все равно я увольняюсь. – И он чмокнул манекен в подбородок. – Отныне я всего себя посвящаю тебе, моя великолепная.
– Ты достаточно трезв, чтобы связно объяснить, что произошло? – спросила я.
Он подмигнул Долорес.
– Она думает, что я пьян. Посмотрела бы она на меня через час – вот тогда уж я действительно напьюсь. Ну да ладно… Я ей сейчас расскажу. Все из-за этого чертова граммофона, Лайнел. Билл Зорн подвел провода, говорящая птичка и все такое. Это отличная идея, и она могла заработать уже завтра, в окне для гольфа, которое выходит на Стейт-стрит. И как ты думаешь, чем кончилось дело?
– Попробую угадать, – сказала я. – Монти это не понравилось.
Он прислонился к встроенному шкафу с надписью "Бюсты" и глубокомысленно кивнул головой.
– Ты сообразительная девочка. Он сказал, что не позволит, чтобы окна Каннингхема были оформлены на уровне дешевой забегаловки. И он сказал, чтобы я возвращался обратно на ферму. Представляешь?
– Насколько я поняла, ты решил так и поступить?
Он туповато уставился на меня:
– Нет, ты поняла меня неправильно. Но мы еще посмотрим, как он без меня обойдется. Хватит ему жить за счет моих идей.
Тони мне уже изрядно надоел, я его почти не слушала. Комната манекенов всегда казалась мне самым необычным и пленительным местом во всем магазине. Я никогда не упускала случая порыться в ней в надежде отыскать что-нибудь особенное.
В стенах комнаты располагалось множество встроенных шкафов, за дверцами которых хранились различные виды манекенов. В одном углу размешались раздетые фигуры, приготовленные для ближайшей новой экспозиции, в другом – отложенные до лучших времен. Посередине комнаты стоял длинный стол, на который были навалены кучи пластмассовых рук и ног, несколько париков, заплетенные косы, искусственные цветы и что-то вроде детского игрушечного ружья. Я с любопытством взяла его в руки.
– Мухи не беспокоят? – спросила я и ради эксперимента выстрелила из ружья. Зеленая струйка взметнулась вверх и наполнила комнату едким запахом хвои.
– И это тоже, – обрадовался Тони, – одна из моих идей. Вспомни последнее Рождество, когда на первом этаже пахло как в еловом бору. А почему? Потому что я предложил, чтобы его опрыскивали каждое утро. Теперь пусть думают сами, без меня.
Я положила ружье на место.
– Ладно, если ты ищешь приключений на свою голову, то ты их получишь. Лучше скажи мне, закончено ли оформление витрины в том окне для гольфа, конечно, не считая птички на ветке? Не могу ли я помочь навести последний глянец?
Монти считал, что у меня неплохой вкус и чутье: на аксессуары и мелкие детали, поэтому в последнее время участие в оформлении витрин, особенно на заключительной стадии их подготовки, вошло в число моих профессиональных обязанностей.
Поразмыслив, Тони сказал:
– Была идея использовать дешевые ювелирные изделия для спортивных костюмов. Недавно завезли новую партию украшений, и там должно найтись что-нибудь подходящее. Булавки для лацканов и все такое прочее. Подыщи нужные аксессуары у ювелиров, если хочешь. А я умываю руки.
– Я об этом позабочусь, – пообещала я. – И вот что еще, Тони: выспись как следует, прежде чем принимать окончательное решение. Что бы там ни думал Монти, мы тебя высоко ценим.
Тони наконец положил женскую руку на стол и торжественно обнял меня за плечи.
– Благодарю вас, леди. Но я сыт по горло этой парочкой, Монти и Сондо.
– Хорошо, – сказала я. – Пока.
В кабинете Сондо горел свет, но я прошла мимо, не останавливаясь и не заглядывая в него. Приближалось время закрытия магазина, задерживаться мне в этот день не хотелось. Много позже я задумалась над вопросом: могла ли я что-нибудь изменить, если бы заглянула тогда в этот чертов кабинет?
Я поднялась к себе и взяла халат, чтобы не замерзнуть в оконной витрине, затем спустилась вниз.
На нижнем этаже толпились люди, которых наши продавцы называют "покупателями последней минуты". Особенно многолюдно было в отделе бижутерии. Реклама, придуманная Крис, оказалась поразительно эффективной. Это было последнее, что она сделала для Каннингхема, ее, так сказать, лебединая песня.
Я протиснулась к прилавку и поймала на себе Елены Фарнхем.
– Мне нужно что-нибудь для окна с гольфом, – объяснила я ей. – Возможно, коричневое, чтобы сочеталось с зеленым. Пара булавок или что-то в этом роде. Чтобы не свисало и не болталось.
У Елены сегодня выдался напряженный день; внешне она держалась – ее не так легко было выбить из колеи, – но вокруг глаз образовались предательские морщинки; когда она поставила передо мной поднос с булавками, ее руки слегка дрожали.
– У меня появилось заветное желание, – доверительно сообщила она, – прожить остаток жизни в мире, где не существует ювелирных изделий. – И, помолчав, добавила: – Что меня доконает, так это ноги, за весь день ни разу не присела.
– Мы обе завалимся спать, как только придем домой, – размечталась я. – Возьму, пожалуй, вот этого коричневого морского конька с красной головой. И может быть, золотой якорь.
Я заполнила соответствующий бланк и отдала его Елене. Затем, держа булавки в руках, пересекла боковое крыло здания и подошла к ряду средних окон. В этом месте лестничный пролет ведет вниз, в полуподвальное помещение. Поэтому размещать прилавки здесь нельзя, и ряд средних окон остается ничем не заслоненным.
Все двери, ведущие к оконным витринам, снабжены замками, но никто не потрудился их запереться. Я положила руку на дверь, которая с виду ничем не отличалась от обычной стенной панели, и почему-то застыла, не в силах сделать следующий шаг.
Я медлила, потому что испытывала острое нежелание открывать эту дверь, меня охватила постыдная слабость.
