Текст книги "Первородный грех"

Автор книги: Филлис Дороти Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

22

В малом архивном кабинете Дэлглиш спросил:

– Вам удалось поговорить с доктором Кинастоном, Кейт?

– Нет, сэр. Он сейчас в Австралии, у сына. Но док Уордл уже едет сюда. Я застала его в лаборатории, так что много времени нам ждать не придется.

Не очень благоприятное начало, подумал Дэлглиш. Он привык работать с Майлзом Кинастоном: тот не просто был приятен ему как человек, но вызывал глубокое уважение как один из самых блестящих судебных патологоанатомов в Англии. Так что Дэлглиш, – как выяснилось, совершенно безосновательно, – счел само собой разумеющимся, что не кто иной, как Кинастон, присядет на корточки рядом с телом Жерара Этьенна, что именно короткопалые руки Кинастона, затянутые в резиновые, тонкие, как вторая собственная кожа, перчатки, станут обследовать труп, так мягко и осторожно его касаясь, словно эти окоченелые члены все еще могли вздрогнуть под ощупывающими их пальцами. Реджинальд Уордл был очень способным патологоанатомом, иначе его не взяли бы в столичную полицию. Он хорошо сделает свое дело. Составленный им протокол посмертного обследования будет столь же исчерпывающим, как протоколы Кинастона, и представит он его вовремя. Свидетельские показания Уордла в суде – если возникнет такая необходимость – будут такими же четкими и убедительными, достаточно осторожными, но неопровержимыми на перекрестном допросе. Несмотря на это, он всегда вызывал у Дэлглиша раздражение, и Адам подозревал, что и Реджинальд испытывает к нему такую же антипатию, впрочем, не настолько сильную, чтобы перерасти в неприязнь и помешать их сотрудничеству.

Когда Уордла вызывали на место преступления, он являлся туда незамедлительно, – никто не мог бы упрекнуть его в нежелательной задержке, – но всегда входил лениво-небрежным шагом, с таким видом, словно хотел подчеркнуть, как мало значение насильственной смерти вообще, и этого мертвеца в частности, в принятой им для себя системе ценностей. Он начинал вздыхать и цокать языком над трупом, будто возникшие здесь проблемы были не столько интересны ему, сколько вызывали раздражение и вряд ли оправдывали полицейских, посмевших пригласить его сюда и оторвавших его от более существенных дел в лаборатории. На месте преступления он сообщал минимум информации, возможно, из вполне естественной осторожности, но при этом очень часто старался дать понять, что полиция безосновательно пытается вынудить его сделать преждевременное заключение. Чаше всего от него можно было услышать: «Лучше подождать, коммандер. Лучше подождать. Вот скоро уложу его на стол, тогда узнаем».

К тому же он умел подать себя. Если на месте преступления он производил впечатление скучного и неохотно идущего на сотрудничество человека, то на званых обедах – к всеобщему удивлению – был блестящим рассказчиком и вообще, кажется, гораздо больше любил поесть за чужой счет, чем многие другие его коллеги. Дэлглиш, не представлявший себе, как это человек может не только добровольно участвовать в долгом ресторанном обеде, но еще и наслаждаться чаще всего плохо приготовленной едой, лишь ради удовольствия подняться из-за стола и что-то произнести, мысленно добавил эту черту к списку других мелких ненормальностей Реджинальда. Однако у себя в секционной док Уордл становился совершенно иным человеком. Возможно, потому, что здесь было его всеми признанное царство, он, казалось, был рад и горд демонстрировать свое недюжинное мастерство и порой с готовностью обменивался мнениями и высказывал свои предположения.

С Чарли Феррисом Дэлглишу уже приходилось работать, и он с удовольствием увидел его здесь. Прозвище Чарли – Хорек – редко кто произносил ему в лицо, но оно настолько подходило к этому парню, что удержаться было довольно трудно. У него были маленькие острые глазки с белесыми ресницами, длинный нос, легко ловивший любые запахи, и тонкие ловкие пальцы, которые могли подбирать мельчайшие предметы, словно притягивая их магнитом. На работу он часто являлся в необычном, порой просто причудливом виде; так, чтобы провести обыск, он надевал туго обтягивающие хлопчатобумажные шорты или брюки, тренировочную трикотажную рубашку, хирургические резиновые перчатки и полиэтиленовую купальную шапочку. Его профессиональным кредо было утверждение, что ни один убийца не может покинуть место преступления, не оставив какой-нибудь материальной улики, и что его дело – эту улику найти.

– Тут ваша обычная работа, Чарли: обыск, – сказал Дэлглиш. – Только нам придется вызвать газовщика, вынуть газовый камин и составить протокол. Скажите им – это срочно. Если в камине скопился мусор, заблокировавший дымоход, мне нужно, чтобы он был отправлен в лабораторию вместе с образцами отвалившейся внутренней облицовки трубы. Это очень старый газовый камин для детской, со съемным краном. Не уверен, что нам удастся получить с него сколько-нибудь приличный отпечаток. Скорее всего – нет. Все поверхности камина надо проверить на отпечатки. Очень важен оконный шнур. Хотелось бы знать, он оборвался в результате естественного износа или был поврежден специально. Сомневаюсь, что вы сможете сказать что-либо определенное, кроме собственного мнения. Но надеюсь, лаборатория сумеет помочь.

Предоставив полицейским заниматься обыском, он опустился рядом с трупом на колени, с минуту пристально вглядывался в лицо, затем, осторожно протянув руку, коснулся щеки. Непонятно, что это было – игра воображения или румянец на лице, только Дэлглишу показалось, что щека под его пальцами чуть теплая. Или это теплота его собственных пальцев на несколько секунд наделила иллюзорной жизнью мертвую плоть? Он провел рукой вдоль челюсти, осторожно, стараясь не сдвинуть змею. Челюсть подалась под его легким нажимом, плоть, ее покрывавшая, была мягкой.

Он кивнул Кейт и Дэну:

– Посмотрите, что вы можете сказать о челюсти? Только осторожно. Не сдвиньте змею. Мне надо, чтобы она оставалась на месте, пока не проведут аутопсию.

Они по очереди – Кейт первой – опустились на колени, потрогали челюсть, вгляделись в лицо, положили ладони на обнаженный торс.

– Rigor mortis<sup>[69]69
  Rigor mortis (лат.) – трупное окоченение.


[Закрыть]</sup> в верхней части тела установилось полностью, – сказал Дэниел, – однако челюсть подвижна.

– А это значит?

На этот раз ответила Кейт:

– Кто-то нарушил окоченение в области подбородка через несколько часов после смерти. Предположительно это было необходимо, чтобы затолкать в рот змею. Только зачем было так стараться? Достаточно ведь просто обмотать змею вокруг шеи. Эффект получился бы тот же самый.

– Это выглядело бы не так драматично, – заметил Дэниел.

– Возможно. Но то, что рот был раскрыт силой, доказывает, что кто-то подходил к трупу через несколько часов после того, как наступила смерть. Это мог быть убийца… если это – убийство. Это мог быть кто-то другой. Мы никогда не заподозрили бы, что кто-то подходил к трупу второй раз, если бы змея была просто обернута вокруг шеи.

– Может быть, именно об этом убийца и хотел дать нам знать, – предположил Дэниел.

Дэлглиш внимательно разглядывал змею. Она была около пяти футов длиной и явно предназначалась для зашиты от сквозняков. По зеленому бархату верхней части ее туловища шли полосы, а нижняя часть была из какого-то более грубого коричневатого материала. Под бархатом ощущалась негладкая, как бы зернистая поверхность.

Из помещения архива донеслись медлительные шаги.

– Вроде бы док Уордл прибыл, – сказал Дэниел.

Док Уордл был очень высок – под два метра ростом. Внушительная голова возвышалась над широкими костистыми плечами, на которых, как на проволочной вешалке, болтался плохо сшитый из тонкого материала пиджак. Крючковатый, в рытвинах нос, грубый голос и пронзительные глаза под кустистыми бровями – они были такими яркими, светились такой неуемной энергией, что казалось, жили своей отдельной, собственной жизнью – делали его похожим на карикатурного раздражительного полковника. Его рост мог бы стать ему помехой в работе – ведь трупы довольно часто обнаруживаются в самых неудобных местах – в канавах, в канализационных люках, в шкафах и самодельных могилах, – однако его длинное тело могло с неожиданной легкостью и даже изяществом протиснуться в самое малодоступное место. Сейчас он пристально оглядывал комнату, явно не одобряя ее абсолютную простоту и то неприятное дело, из-за которого ему пришлось оторваться от микроскопа. Потом он опустился рядом с трупом на колени и с мрачным вздохом произнес:

– Вы, конечно, спросите меня о приблизительном времени смерти, коммандер. Это всегда первый вопрос после «Он мертв?». Так вот – да, он мертв. Это единственный факт, по поводу которого мы все можем быть согласны. Тело холодное, rigor mortis установилось полностью. За одним интересным исключением, но об этом поговорим позже. Его состояние позволяет предположить, что смерть наступила тринадцать или пятнадцать часов тому назад. В комнате тепло – слишком тепло для этого времени года. Температуру измерили, да? Двадцать шесть градусов. Этот факт, как и то, что метаболизм к моменту смерти скорее всего шел вполне активно, и мог задержать наступление окоченения. Вы, несомненно, успели уже обсудить имеющуюся интересную аномалию. И все-таки расскажите мне об этом, коммандер. Расскажите об этом. Или вы, инспектор. Я вижу – вам не терпится это сделать.

Дэлглиш был почти уверен, что Уордл добавит: «Это было бы слишком – надеяться, что вы удержались и не трогали тело». Он взглянул на Кейт. Она сказала:

– Челюсть подвижна. Rigor mortis лица, подбородка и шеи наступает примерно через пять-семь часов после смерти и полностью устанавливается примерно через двенадцать часов. Оно исчезает в той же последовательности. Так что оно либо уже проходит в области челюсти, что указывало бы на более раннее – часов на шесть – время смерти, либо рот был раскрыт с применением силы. Я бы сказала, что произошло именно последнее. Лицевые мышцы неподвижны.

– Я иногда удивляюсь, коммандер, зачем вы вообще вызываете патологоанатома, – сказал Уордл.

Кейт, не смутившись, продолжала:

– Это может означать, что голову змеи затолкнули в рот этого человека не в момент смерти, а пять-семь часов спустя. Так что удушение не может быть причиной смерти. Во всяком случае, не удушение с помощью змеи. Но мы и не думали, что это было причиной.

– Пятна на лице и на теле и само положение трупа, – сказал Дэлглиш, – позволяют предположить, что тело лежало лицом вниз и было впоследствии перевернуто. Интересно было бы выяснить – почему?

– Легче было уложить змею, вставить ее голову ему в рот, так? – предположила Кейт.

– Возможно.

Пока док Уордл продолжал осмотр, Дэлглиш не произнес ни слова. Он и так уже посягнул на большую часть территории патологоанатома, чем было позволительно. У него практически не было сомнений о причине смерти, и сейчас он думал, что именно – осторожность или своенравие – заставляет Уордла молчать об этом? Теперешний случай был далеко не первым из известных им обоим случаев смерти в результате отравления угарным газом. Посмертная синюшность, более, чем обычно, выраженная в результате замедленного оттока крови, розовато-красные пятна на коже, такие яркие, что труп казался раскрашенным, убедительно говорили сами за себя: ошибки здесь быть не могло.

И тут Уордл сказал:

– Прямо по учебнику, верно? Вряд ли требуется судебный патологоанатом, да и коммандер тоже, чтобы диагностировать отравление угарным газом. Только не стоит нам пока так уж радоваться. Давайте сначала водрузим его на стол, ладно? Тогда пиявки-лаборанты возьмут у него пробы крови и дадут нам ответ, на который мы сможем вполне положиться. Вы хотите, чтобы эта змея так и осталась у него во рту?

– Думаю, да. Мне хотелось бы, чтобы ее не трогали до конца вскрытия.

– А вскрытие, несомненно, следует провести немедленно или еще скорее? Ведь вы этого хотите?

– Как всегда.

– Могу провести вскрытие сегодня вечером. Нас пригласили на прием в шесть тридцать, но он не состоится – хозяйка неожиданно заболела: грипп. Во всяком случае, она так объясняет отмену. В шесть тридцать, в нашем морге, если вы сможете приехать к этому времени. Я им позвоню, скажу, что мы к ним собираемся. А что, труповозку вызвали?

– Она должна быть здесь с минуты на минуту, – ответила Кейт.

Дэлглиш прекрасно понимал, что post mortem<sup>[70]70
  Post mortem (лат. букв., «после смерти») – сокращение от «post mortem autopsis» – посмертное вскрытие, аутопсия.


[Закрыть]</sup> проведут независимо от того, сможет он приехать в морг или нет, но он, разумеется, там обязательно будет. Уордл на этот раз с необычайной охотой шел на сотрудничество. Однако Адаму пришлось напомнить себе, что, когда доходит до дела, Уордл именно так и поступает.

23

С первого взгляда на миссис Демери Дэлглиш понял, что с ней никаких трудностей не будет: ему уже не раз приходилось иметь дело с подобными ей свидетельницами. Он по собственному опыту знал, что у таких вот миссис Демери вовсе нет предубеждений против полицейских, которые, по их мнению, всегда на их стороне и вообще добры и полезны. В то же время эти женщины не видят причин выказывать полиции неумеренное почтение или считать, что полицейские более рассудительны и разумны, чем это обычно свойственно остальным представителям мужского пола. Эти женщины, несомненно, могут солгать с такой же легкостью, как и другие свидетели, когда надо защитить себя или своих, но так как они в принципе честны и не обременены богатым воображением, предпочитают говорить правду – ведь в целом говорить правду не так беспокойно, а раз уж она сказана, можно не мучить свою совесть раздумьями о собственных побудительных мотивах или о намерениях других людей. Они неколебимы в своих показаниях и упрямо стоят на своем, а на перекрестных допросах порой полны презрения. Дэлглиш подозревал, что эти женщины находят мужчин ужасно смешными, особенно тех, что одеты в мантии и парики и с важным видом вещают что-то надменными голосами поверх голов всех остальных людей; а уж сами они не собираются выслушивать назидания и не позволят, чтобы их запугивали или унижали эти неприятные существа.

И вот теперь перед Дэлглишем сидела представительница этой замечательной породы и смотрела на него откровенно оценивающим взглядом блестящих, умных глаз. Ее волосы яркого золотисто-оранжевого цвета, очевидно, совсем недавно покрашенные, были уложены в высокую прическу в стиле старых эдвардианских фотографий: поднятые сзади и у висков и туго заколотые на макушке, они пышной завитой челкой спускались низко на лоб. Остроносая, с ярко блестящими, чуть выпуклыми темными глазами, миссис Демери показалась Дэлглишу похожей на умного экзотического пуделька.

Не дожидаясь, пока он начнет разговор, она сказала:

– А я ведь вашего папашу знала, мистер Дэлглиш.

– Что вы говорите! Когда это, миссис Демери? Во время войны?

– Ага, точно. Мы с братом – у меня брат есть, близнец – были в вашу деревню вакуированы. Помните Картеровых близняшек? Ой, ну конечно, откуда вам помнить! У вашего папаши вас тогда еще и в задумке не было. Ну, он был очень даже приятный джентльмен. Мы-то не в доме священника были размещенные, у вас тогда матери-одиночки жили. А нас в коттедж к мисс Пилгрим вселили. Ох, Господи, мистер Дэлглиш, ну и ужасное место эта ваша деревня! Не знаю, как вы там жить-то могли, когда еще мальчишечкой были. Отвратила меня от сельской жизни до конца дней, вот что ваша деревня со мной сделала. Грязь, дождь и эта вонища со скотного двора! А уж про скуку и говорить нечего!

– Да, наверное, городским детям там трудно было себе занятие найти.

– Ну, я бы так не сказала, занятий как раз хватало. Только начни чего делать, в такую беду попадешь, что жизнь не мила станет.

– Вроде запруды на деревенском ручье?

– Так вы об этом слыхали? А как нам было знать, что вода зальет кухню этой миссис Пиггот и кошку ее старую потопит? Представить только, что вы об этом узнали, а? – На лице миссис Демери отразилось глубочайшее удовлетворение.

– Вы с братом стали частью деревенского фольклора, миссис Демери.

– Да вы что?! Это приятно. А помните поросят мистера Стюарта?

– Мистер Стюарт помнит. Ему уже далеко за восемьдесят, но ведь бывают события, которые навсегда отпечатываются в памяти.

– Ну, скажу я вам, это должны были быть настоящие скачки. Мы этих задохликов выстроили в ряд… Ну, более-менее. А они возьми да разбежись по всей деревне. А больше всего – по нориджской дороге. А вообще-то, ох ты Господи, ужасное место эта ваша деревня! А тишина-то! Мы по ночам лежали и все к ней прислушивались, к тишине этой. Все равно как мы умерли уже. А темнота! Я и не знала, что такая темнота бывает. Как смоль черная. Будто на тебя толстое черное шерстяное одеяло положили и давят, пока не задохнешься. Мы с Билли просто выдержать этого не могли. У нас никогда ночных кошмаров не было, пока нас не вакуировали. Мама когда нас навестить приезжала, так мы ревели не переставая. До сих пор помню эти ее приезды, как она тянет нас за руки по этой улице гадкой, а мы с Билли плачем и ноем, чтобы она нас домой забрала. Жаловались, что мисс Пилгрим нам есть не дает и только и делает, что гоняется за нами с тапкой в руке. Про еду – это правда была. Мы никогда приличного куска во рту не имели за все время, что у нее жили. Ну, в конце концов мама нас домой забрала, чтоб ей самой спокойней было. И нам тогда хорошо было. Мы очень интересно время проводили, особенно когда бомбежки начались. У нас в садике бомбоубежище Андерсона<sup>[71]71
  Бомбоубежище Андерсона – семейное бомбоубежище; такие бомбоубежища сооружались во дворах во время Второй мировой войны. Назывались по имени тогдашнего министра внутренних дел Джона Андерсона.


[Закрыть]</sup> стояло, так мы все там очень уютно сидели – с мамой, бабушкой, тетей Эдди и с миссис Пауэлл из сорок второго номера, когда ее разбомбили.

– А разве в бомбоубежище не было темно? – спросил Дэлглиш.

– Так у нас же фонарики были, а как же? А когда налеты шли где-то подальше, мы выходили и смотрели, как прожекторы работают. Ох и красиво же они в небе перекрещивались – все небо, бывало, исчертят. А уж шума-то, шума – и говорить нечего. Зенитки эти – будто огромный лист железа рифленого кто-то рвет. Ну, мама всегда говорила: если даешь своим детям счастливое детство, жизнь им уже ничего особо плохого потом сделать не сможет.

Дэлглиш понимал, что спорить с этим жизнерадостным взглядом на воспитание детей не только бесполезно, но и непродуктивно. Он собрался было тактично предположить, что пора бы и к делу перейти, но миссис Демери его опередила.

– Ну, хватит уж старые добрые дни вспоминать, – сказала она. – Вы же меня про это убийство спросить хотите.

– Вы так это расцениваете, миссис Демери?

– А как же еще? Не сам же он эту змею себе вокруг шеи замотал! Его задушили, верно ведь?

– Мы не узнаем, как он умер, пока не получим результатов посмертного вскрытия.

– Ну, на мой взгляд, он выглядел так, будто его задушили. Лицо все розовое, и змеиная голова в рот заткнута. И я вам вот что скажу – никогда не видала, чтоб труп выглядел таким здоровым! Он лучше выглядел, чем в жизни, а он ведь очень собой хорош был, живой-то. Красивый был, тут уж ни отнять, ни прибавить. Я всегда думала, что он на молодого Грегори Пека немножко походит.

Дэлглиш попросил ее подробно описать, что произошло после того, как она утром пришла в Инносент-Хаус.

– Я тут каждый рабочий день, кроме среды, с девяти до пяти. А по средам считается так, что сюда фирму уборщиков приглашают, чтоб все здание как следует вычистить. Они себя называют «Наилучшая фирма по уборке офисных помещений». А я так скажу – им правильней бы называться «Наихудшая фирма по уборке»… Думаю, они стараются, делают, что могут, только ведь у них личного интереса к этому дому нету. Джордж приходит на полчаса раньше, чтоб их впустить. Заканчивают они обычно к десяти.

– А кто вас впускает, миссис Демери? Или у вас есть свои ключи?

– Нет. Старый мистер Этьенн предлагал, чтоб у меня были, только я ответственность такую на себя брать не захотела. И так в моей жизни ключей хватает. Обычно Джордж издательство открывает. А то, бывает, мистер Донтси или мисс Франсес. Зависит, кто раньше придет. Сегодня утром мисс Певерелл и мистера Донтси тут не было, а Джордж был – он меня и впустил. Ну я тихонько прибирала на кухне и в дальней части дома. Ничего не происходило, пока без чего-то девять этот лорд Стилгоу не явился. Явился и говорит, что у него встреча назначена с мистером Жераром.

– А вы были там, внизу, в этот момент?

– Так получилось, что как раз я там была. Немножко с Джорджем поболтала. Ну, лорд Стилгоу не очень-то доволен был, что никого нет – только кто в приемной дежурит да я. Джордж все кабинеты в издательстве обзвонил, чтоб мистера Жерара найти, и уже предлагал лорду Стилгоу в приемной обождать, когда как раз мисс Этьенн и прибыла. Она у Джорджа спрашивает, мол, мистер Жерар у себя в кабинете? А Джордж ей объясняет, что звонил, а там никто не отвечает. Так что она пошла через холл к нему в кабинет, а лорд Стилгоу и я – за ней следом. Пиджак мистера Жерара на спинке кресла висел, а стул от стола был отодвинут, – это как-то странно нам показалось. Тогда она рукой в правый ящик стола залезла и ключи его достает. Мистер Жерар, когда в кабинете своем работал, ключи в этот ящик обязательно клал. Связка-то тяжелая, вот он и не любил, чтоб пиджачный карман оттягивала. Мисс Клаудиа говорит: «Он должен быть где-то здесь. Может, в десятый дом пошел, к мистеру Бартруму?» Так что мы вернулись в приемную, а Джордж говорит, что звонил в десятый. Мистер Бартрум приехал, но мистера Жерара не видал, хоть его «ягуар» на месте стоит. Мистер Жерар всегда свой «яг» в проулке Инносент-Пэсидж ставил, говорил, там безопасней. Ну, тут мисс Клаудиа и говорит, надо, мол, нам его найти, пойдем поищем. К тому времени уже первый катер прибыл, а потом – мисс Франсес и мистер Донтси.

– Мисс Этьенн была взволнована?

– Больше озадачена, если вы понимаете, что я хочу сказать. Ну, я ей говорю, что я, мол, уже почти всю заднюю часть дома прошла и первый этаж тоже, и что на кухне его нету. А мисс Клаудиа отвечает что-то вроде: «Вряд ли он мог там быть, с чего бы вдруг…» – и пошла вверх по лестнице, я – за ней, а мисс Блэкетт – за мной.

– Вы не говорили, что с вами была мисс Блэкетт.

– Не говорила? Ну, она ведь с первым катером приехала, а как же? Конечно, теперь ее и не заметишь, после того как старый мистер Певерелл помер. Ну, все ж таки она была с нами, хоть пальто еще не успела снять, так в нем и пошла за нами наверх.

– Вы втроем искали одного человека?

– Ну, ведь так оно и было. Думаю, я-то из любопытства пошла. Или это у меня вроде инстинкта какого… А почему мисс Блэкетт пошла, я не знаю. Вам у нее надо спросить. Мисс Клаудиа сказала: «Начнем поиски с самого верха». Так мы и сделали.

– Так она пошла прямо в архив?

– Точно. И прямо через него – в малый архивный. Дверь была не заперта.

– А как она ее открыла, миссис Демери?

– Что это такое вы спрашиваете – как открыла? Открыла, как все всегда двери открывают.

– Она ее широко распахнула, сразу? Или осторожно, тихонько? Вам не показалось, что она чего-то страшится?

– Да нет, я ничего такого не приметила. Просто открыла дверь, и все. Ну вот. А он там и лежит. Лежит на спине, лицо все розовое, и змея вокруг шеи обмотана, а голова ее – у него во рту засунута. Глаза открыты и так глядят пристально… Ужас страх какой! И вот что заметьте: я сразу поняла, что он уже мертвый, хотя, как я вам сказала, выглядел он красивше, чем живой, я его таким и не видала никогда. Мисс Клаудиа прошла и на коленки встала около него. Сказала: «Идите позвоните в полицию. Да убирайтесь же вы обе отсюда!» Грубовато у нее получилось. Ну все-таки он ведь ей брат был. А я понимаю, когда я лишняя, так что я ушла. Да и не больно-то хотелось там оставаться.

– А что мисс Блэкетт?

– А она прям за мной стояла. Я думала, она вот-вот закричит, но она вместо этого как-то так тоненько завыла… Ну, я ее обняла за плечи, а ее страх как трясет. Я и говорю, мол, пошли-ка отсюда, милая, пошли, все равно уж ничего тут не поделаешь. Ну мы пошли вниз по лестнице. Я подумала, это быстрей будет, чем на лифте, он вечно застревает. Но может, на лифте было бы лучше. Трудновато было ее по лестнице вниз вести, так ее трясло. Один-два раза у нее ноги подгибались, я боялась, она упадет. А раз даже подумала, что придется ее бросить и за помощью сходить… Когда мы до нижнего пролета добрались, там внизу лорд Стилгоу и мистер Де Уитт со всеми остальными стояли и смотрели вверх, на нас. Думаю, по моему лицу и по состоянию мисс Блэкетт они поняли, что что-то ужасное случилось. Ну я тогда им сказала. Они, кажется, целую минуту в толк взять не могли, а потом мистер Де Уитт бросился бегом вверх по лестнице, а за ним лорд Стилгоу и мистер Донтси.

– А потом что случилось, миссис Демери?

– Я помогла мисс Блэкетт до ее кресла добраться и пошла принести ей воды.

– В полицаю не позвонили?

– А я решила это дело им оставить. Мертвое тело не могло ведь никуда деваться, верно? Чего ж было торопиться? Да и все равно, если б я позвонила, это было бы неправильно. Вернулся лорд Стилгоу, подошел прямо к конторке и говорит Джорджу: «Соедините меня со Скотланд-Ярдом. С комиссаром. А если его нет – с коммандером Адамом Дэлглишем». Ну, ему-то самую верхушку подавай, а как же! Потом мисс Клаудиа попросила меня заварить кофе покрепче. Я и пошла. Она была бледная, белая как полотно. Да и чего тут удивляться, верно?

– Мистер Жерар Этьенн принял дела как президент и директор-распорядитель компании совсем недавно, правда? – спросил Дэлглиш. – Его любили?

– Ну, его не вынесли бы отсюда в похоронном мешке, если б он к нам как луч света явился. Кто-то его сильно невзлюбил, это точно. И конечно, ему не так легко было в должность вступать после старого мистера Певерелла. Мистера Певерелла-то все до единого уважали. Очень уж хороший человек он был. Но я-то с мистером Жераром неплохо уживалась. Мне до него дела не было, а ему – до меня. Ну, все же я не считаю, что так уж много людей тут у нас будут по нему слезы лить. Да только убийство – это убийство, и шок будет сильный, тут и сомневаться нечего. И издательству ничего хорошего не принесет, тут уж и удивляться не приходится. А у меня вот какая мысль, интересно, как она вам покажется? Может, он сам над собой это сделал, а потом этот тип, который тут у нас шутки шуткует, змею ему на шею намотал, чтоб показать, что они все о нем думают? Может, стоит об этом подумать?

Дэлглиш не стал говорить ей, что об этом уже подумали. Он спросил:

– Вас удивило бы, если бы вам сказали, что он сам убил себя?

– Ну если по правде, то удивило бы. Уж очень он был сам собой довольный, я так вам скажу. Да и вообще, с чего бы вдруг? Ладно, у издательства трудные времена, а у какой фирмы они сейчас не трудные? Он бы выкарабкался, тут и сомнения никакого нет. Не представляю, чтоб мистер Жерар как Роберт Максвелл<sup>[72]72
  Ян Роберт Максвелл (Ian Robert Maxwell, 1923–1991) – вышедший из низов английский миллиардер и медиа-магнат, основатель и глава издательских домов в Лондоне и Париже («Пергамон пресс», «Максвелл и К Лтд» и др.), владелец газеты «Дейли миррор», американской корпорации «Макмиллан», член палаты общин (1964–1970, лейборист), член нескольких научных обществ в Англии и Америке, глава комитета по науке и технике в Совете Европы, создатель благотворительных фондов, успешный продюсер музыкальных фильмов, автор книги «Муж и жена» (Man and Wife, 1968). Утонул во время поездки по Средиземному морю (предположительно – покончил с собой).


[Закрыть]</sup> сделать мог. А с другой стороны, кто бы такое про Роберта Максвелла подумал? Так что тут никогда точно не знаешь, правда? Люди очень загадочные, вот что я вам скажу, очень загадочные. Я могла бы вам много чего порассказать про то, какие они загадочные.

Тут вмешалась Кейт:

– Мисс Этьенн, должно быть, очень расстроена была, когда его вот так нашли. Родной брат все-таки!

Миссис Демери переключила свое внимание на Кейт, хотя вмешательство третьего лица в ее тет-а-тет с Дэлглишем ей явно пришлось не по душе.

– Задайте прямой вопрос и получите прямой ответ, инспектор, – сказала она. – Насколько мисс Клаудиа была расстроена? Это вы хотели узнать, да? Так это вам у нее придется спросить. Откуда мне знать? Она на коленках стояла возле его тела и ни разу головы не повернула, пока мы с мисс Блэкетт в комнате были. А мы там совсем недолго были. Я не знаю, что она там чувствовала. Я только знаю, что она сказала.

– «Да убирайтесь же вы обе отсюда!» Грубовато получилось.

– Ну может, у нее шок был. Вы уж сами с этим разберитесь.

– И вы оставили ее одну с телом брата?

– Ну, она, видно, этого хотела. Да я все равно не могла бы остаться. Кто-то же должен был мисс Блэкетт вниз свести.

– А издательство – хорошее место, миссис Демери? – спросил Дэлглиш. – Вам здесь нравится работать?

– Конечно, хорошее. Лучше-то ведь мне не получить. Послушайте, мистер Дэлглиш, мне уже шестьдесят три. Ну ладно, это не такой уж большой возраст, у меня пока еще и глаза смотрят, и ноги ходят, и работаю я получше некоторых, кого не будем называть. Но в шестьдесят три новое место искать не станешь, а я работать люблю. Я б с тоски померла, если б дома сидела. А к этому месту я привыкла, ведь я уже почти что двадцать лет тут. Конечно, такая работа не всякому по душе придется, но мне она подходит. И она под рукой… ну, более-менее. Я же в Уайтчепеле жить осталась. У меня теперь симпатичная квартирка, небольшая, зато современная.

– И как вы сюда добираетесь?

– Метром до Уоппинга, оттуда – пешком. Да это и не далеко вовсе. Меня лондонские улицы не пугают. Ходила по ним, когда вас еще и в помине не было. Старый мистер Певерелл говорил, он за мной такси будет присылать каждое утро, если мне дорога эта не по душе. И присылал бы, как пить дать. Он совсем особенный был джентльмен, старый мистер Певерелл. И это показывало, как он про меня думает. Приятно, когда тебя ценят.

– Это верно… Расскажите мне, миссис Демери, как у вас убирают в архиве – в большом помещении и в малом, где был найден мистер Этьенн. Вы отвечаете за уборку в архиве, или это обязанность уборщиков из фирмы?

– Я отвечаю. Пришлые уборщики никогда так высоко не заходят, чтоб на верхний этаж попасть. Это еще при старом мистере Певерелле заведено было. Там, наверху, вся эта бумага, понимаете? А они курят, так он боялся, что пожар устроят. А потом, ведь эти все дела – они конфиденциальные. Только не спрашивайте почему. Я как-то заглянула в одно или два, так там всего-навсего письма старые да рукописей полно, насколько я могла понять. Они там никаких кадровых документов или еще чего такого секретного не держат. Ну, все ж таки старый мистер Певерелл большущую важность этим архивам придавал. А все равно согласился те две комнаты под мою ответственность отдать. Да никто почти никогда туда наверх и не ходит, только вот мистер Донтси, так что я не слишком-то и утруждаюсь. Смысла нет. Один раз в месяц, по понедельникам, туда поднимусь и быстренько пыль смету.

– А пол пылесосите?

– Могу по-быстрому пройтись кругом, если увижу, что вроде надо. А то и нет. Я уже сказала – там только мистер Донтси пользуется, а он не больно-то и мусорит. Хватает уборки по всему дому, времени нету пылесос наверх тащить, где в нем и нужды нет.

– Понятно. А когда вы в последний раз в маленькой комнате убирали?

– Я там прошлый раз в понедельник, три недели назад, пыль быстренько смела. И опять пойду туда в следующий понедельник. Ну, по крайней мере я так всегда делаю. Только думаю, теперь ведь вы комнату эту запертой держать станете.