Текст книги "Убийство в теологическом колледже"

Автор книги: Филлис Дороти Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– В каком смысле «сам того»? Психически он был здоров. Разве возникали какие-то сомнения?..

– Просто все случилось сразу после самоубийства его жены, – напомнил отец Мартин. – Ему было очень непросто.

– Тяжелая утрата всегда дается непросто. Не понимаю, как личная трагедия могла повлиять на его мнение по поводу дела, в котором оказался замешан отец Джон. Мне тоже было непросто, когда погибла Вероника.

Отец Мартин с трудом сдержал улыбку. Леди Вероника Морелл погибла, в очередной раз навещая семейное гнездо, которое она, по правде сказать, и не покидала. Она упала во время охоты, занимаясь спортом, который так и не смогла, более того, и не собиралась бросать. Если отцу Себастьяну в любом случае предстояло потерять жену, он бы наверняка предпочел, чтобы она ушла именно так. Одно дело, думал отец Мартин, говорить «моя жена сломала шею во время охоты», и совсем иное – «моя жена скончалась от воспаления легких». Отец Себастьян не хотел жениться второй раз. Ведь он состоял в браке с дочерью графа! Пусть та и была на пять лет старше и слегка (если не сказать больше) похожа на обожаемых ею животных… Вероятно, перспектива создать союз с женщиной более низкого положения казалась ему не слишком заманчивой, более того, оскорбительной. Отец Мартин, поймав себя на столь недостойных мыслях, тут же мысленно покаялся. Леди Вероника ему нравилась. Он вспомнил стройную фигурку в галереях колледжа, когда по окончании последней службы, на которой она присутствовала, леди Вероника кричала мужу:

– Себ, твоя проповедь что-то затянулась. Не поняла и половины – кстати, уверена, что парни тоже.

Леди Вероника всегда обращалась к студентам не иначе, как «парни». Муж, по ее мнению, руководил не учебным учреждением, а конюшнями, в которых готовили на скачки лошадей, – во всяком случае, так казалось отцу Мартину.

Все знали: если жена директора в колледже, значит, сам он весел и в благоприятном расположении духа. Отец Мартин упорно отказывался допускать даже мысль об отце Себастьяне и леди Веронике на супружеском ложе, но совершенно не сомневался, когда видел их вместе, что они действительно испытывают друг к другу сильные чувства. Священник посчитал это одной из составляющих семейной жизни, которая так разнообразна и специфична и которую он сам, извечный холостяк, мог лишь восхищенно наблюдать со стороны. Ему пришло на ум, что, наверное, сильное влечение важно не меньше, чем любовь, и более надежно.

– Когда приедет Рафаэль, – сказал отец Себастьян, – я поговорю с ним об архидьяконе. Он переживает из-за отца Джона и порой, боюсь, не может мыслить разумно. Ничего хорошего не выйдет, если он спровоцирует открытый конфликт. Это лишь усугубит наше положение. Рафаэлю придется учесть: помимо того что архидьякон – попечитель колледжа, он еще и гость, и к нему нужно относиться почтительно.

– А не инспектор ли Джарвуд вел дело, когда первая жена архидьякона покончила жизнь самоубийством? – вдруг вставил отец Перегрин.

Все удивленно на него посмотрели. Священник всегда умудрялся добывать такие сведения. Иногда казалось, что в его подсознании хранятся разнообразные факты и обрывки новостей, которые хозяин по желанию мог воскрешать в памяти.

– Вы уверены? – спросил отец Себастьян. – В то время семейство Крэмптонов жило на севере Лондона. Он перебрался в Суффолк лишь после смерти жены. Этим делом должна была заниматься столичная полиция.

– Я что-то читал, – спокойно заметил отец Перегрин. – Помню доклад по этому расследованию. Думаю, несложно выяснить, что человека, который давал показания в суде, звали Роджер Джарвуд. И в то время он был сержантом столичной полиции.

Отец Себастьян наморщил лоб.

– Неудобно получается. Их встреча – а рано или поздно она произойдет – вызовет у архидьякона болезненные воспоминания. Но тут уж ничем нельзя помочь. Джарвуду необходимо отдохнуть и набраться сил, комнату я уже обещал. Три года назад, еще до повышения, когда он регулировал дорожное движение, а отец Перегрин врезался задним ходом в стоящий грузовик, инспектор оказал колледжу неоценимую помощь. Как известно, он довольно регулярно посещает воскресную службу, и по-моему, это ему на пользу. Если его присутствие вызовет горестные воспоминания, что же, архидьякону придется с ними справляться, как справляется со своими отец Джон. Я попрошу разместить Эмму в гостевых комнатах «Амвросий» сразу за церковью, а коммандер Дэлглиш будет жить в номере «Иероним». Тогда «Августин» достанется архидьякону, а «Григорий» – Роджеру Джарвуду.

Намечаются тяжелые выходные, пришло в голову отцу Мартину. Отцу Джону придется видеться с архидьяконом, что сильно его огорчит. Да и сам Крэмптон едва ли обрадуется такой встрече, хотя вряд ли она будет для него неожиданной: он ведь должен знать, что отец Джон здесь, в Святом Ансельме. И если отец Перегрин прав – а он всегда прав, – то встреча архидьякона и инспектора Джарвуда, скорее всего, поставит в неловкое положение их обоих. Рафаэля трудно будет проконтролировать и непросто удержать подальше от архидьякона, в конце концов, он старший студент. И еще Стэннард. Его и так нельзя назвать приятным гостем, а тут всплывают какие-то сомнительные причины для визита. Но больше всего проблем возникнет из-за присутствия Адама Дэлглиша: он будет безжалостно напоминать о том несчастье, которое, как они считали, осталось в прошлом.

Голос отца Себастьяна вывел его из задумчивости:

– А теперь пора выпить кофе.

6

Вошедший в кабинет Рафаэль Арбетнот замер в ожидании со свойственной ему грациозной уверенностью. Казалось, что его элегантную и сшитую по фигуре черную сутану с рядом пуговиц, не похожую на стандартные сутаны других студентов, только что сняли с вешалки портного. Темное аскетичное одеяние резко контрастировало с бледным лицом и сияющими волосами Рафаэля. Молодой человек, как ни парадоксально, одновременно был похож и на священника, и на актера. Отец Себастьян постоянно чувствовал некоторую неловкость в его присутствии. Он сам отличался внешней привлекательностью и всегда ценил – быть может, иногда и переоценивал – привлекательность в мужчинах и красоту в женщинах. Видимо, только в случае с женой это качество оказалось несущественно. Но мужская красота приводила его в замешательство и слегка возмущала. Молодому человеку, особенно молодому англичанину, не подобает выглядеть как слегка распутный греческий бог. Нельзя сказать, что Рафаэль был женоподобен, однако отец Себастьян знал, что подобная красота больше притягивает мужчин, чем женщин, даже если расшевелить его собственное сердце она была не властна.

Каждая встреча с Рафаэлем возрождала старые опасения. Сейчас отцу Себастьяну вновь пришла на ум самая насущная из многих проблем. Таким ли в действительности было призвание этого юноши? И следовало ли принимать его в колледж, когда он уже был, так сказать, частью семьи? Двадцать пять лет назад его мать – последняя из Арбетнотов – оставила двухнедельного ребенка на попечение колледжа. Незаконнорожденного и нежеланного. С тех пор он не знал другого дома. Возможно, лучше, да и разумнее было бы подтолкнуть его к рассмотрению других вариантов, порекомендовать поступить в Каддесдон или в Оксфордский теологический колледж Святого Стефана. Но Рафаэль сам хотел учиться в Святом Ансельме. Или, может, он немного опасался, что реального выбора нет: или здесь, или нигде? Наверное, и колледж оказался слишком сговорчив, переживая, как бы не уступить церкви последнего из Арбетнотов. В любом случае сейчас уже было слишком поздно, хотя отца Себастьяна раздражало, что бесполезные переживания о Рафаэле постоянно мешали сосредоточиться на более неотложных, хотя и мирских делах. Поэтому священник решительно выкинул их из головы и обратился к вопросам колледжа.

– Для начала пара мелких деталей, Рафаэль. Студенты, которые упорно продолжают парковаться перед колледжем, должны быть поаккуратнее. Ты знаешь, я предпочитаю, чтобы автомобили и мотоциклы оставляли за колледжем, позади зданий. Если так уж необходимо парковаться во внутреннем дворике, то по крайней мере следует делать это аккуратнее. И напомните студентам, что после повечерия нельзя пользоваться стиральными машинами. Их шум отвлекает отца Перегрина. Так как миссис Манро с нами больше нет, я решил, что постельное белье временно будут менять раз в две недели. Студенты должны сами брать что нужно в бельевой и перестилать постель. Мы дали объявление о вакансии, но потребуется время.

– Хорошо, отец. Я обговорю с ними эти вопросы.

– Есть кое-что поважнее. В пятницу нас навестит коммандер Дэлглиш из Нового Скотланд-Ярда. Очевидно, сэр Элред Тривз не удовлетворен вердиктом, который вынесло следствие по делу Рональда, и попросил столичную полицию навести справки. Не знаю, сколько он с нами пробудет, вероятно, только выходные. Естественно, мы все должны идти ему навстречу: отвечать на вопросы честно, ничего не утаивая, но не замахиваться на выводы.

– Отец, тело Рональда кремировали. Что надеется доказать коммандер Дэлглиш? Он ведь не сможет опровергнуть заключение следствия?

– Нет, конечно. Полагаю, здесь несколько иная подоплека: убедить сэра Элреда, что смерть его сына была расследована самым тщательным образом.

– Но это же просто смешно, отец. Полиция Суффолка провела всестороннее расследование. Что еще хочет обнаружить Скотланд-Ярд?

– Немногое, полагаю. Так или иначе, коммандер Дэлглиш уже едет и остановится в гостевом номере «Иероним». Помимо Эммы Лавенхэм, будут еще трое. Инспектор Джарвуд прибывает, чтобы восстановить силы. Ему нужны тишина и покой, и, наверное, он будет иногда есть в своей комнате. Мистер Стэннард продолжит работу в библиотеке. А еще мы ждем архидьякона Крэмптона. Он приедет в субботу и планирует уехать сразу после завтрака в воскресенье. Я пригласил его прочитать проповедь в субботу во время повечерия.

– Если бы я об этом знал, отец, то приложил бы все усилия, чтобы уехать, – сказал Рафаэль.

– Понимаю и надеюсь, что ты, как старший студент, останешься в колледже, по крайней мере до окончания повечерия, и будешь вести себя с ним учтиво, поскольку он гость, старше тебя по возрасту и к тому же священник.

– Первые два пункта проблем не вызывают, а вот о третьем даже слышать не могу. Как он может смотреть нам в лицо, смотреть в лицо отцу Джону после того, что сделал?

– Я думаю, и это не только мое мнение, он искренне верит: на тот момент он сделал то, что считал правильным.

– Да как он может считать, что был прав? – раскрасневшись, воскликнул Рафаэль. – Как может один священник загонять в тюрьму другого? Если бы так поступил кто-то другой, все равно это было бы позорно. А уж в его случае и вовсе омерзительно. Отец Джон – благороднейший, добрейший из людей.

– Ты забываешь, Рафаэль, что отец Джон признал свою вину.

– Он признал, что вел себя ненадлежащим образом. Этих двух мальчиков он не насиловал и не совращал, не наносил им физические травмы. Да, конечно, он признал свою вину, но его бы не посадили, если бы Крэмптон самолично не стал рыться в прошлом, не откопал этих трех юнцов и не уговорил их дать свидетельские показания. Да какого черта он вообще сунул туда свой нос?

– Он посчитал, что должен с этим разобраться. Не стоит забывать, что отец Джон признал свою вину и по другим обвинениям, гораздо более серьезным.

– Естественно. Он признал вину, потому что чувствовал себя виноватым. Он чувствует вину уже за то, что живет. По большому счету он так поступил, чтобы помешать юношам дать ложные показания со свидетельской трибуны. Он не мог этого допустить, допустить тот вред, который был бы им причинен, который они сами бы себе причинили тем, что наврали в суде. Он хотел их от этого избавить, даже ценой собственного тюремного заключения.

– Он тебе это сам рассказал? – резко спросил отец Себастьян.

– Не совсем так, не напрямую. Но это правда, я знаю.

Отец Себастьян почувствовал себя неуютно. Такой сценарий казался возможным. Ему самому приходили подобные мысли. Но если священник имел право на столь тонкую психологическую проницательность, то услышать такое из уст студента… Он пришел в замешательство.

– Рафаэль, у тебя не было никакого права обсуждать эти вещи с отцом Джоном. Он отбыл срок наказания и приехал к нам, чтобы жить и работать. Прошлое есть прошлое. Жаль, конечно, что ему придется встретиться с архидьяконом, но ни ему, ни всем остальным не станет лучше, если ты попробуешь вмешаться. У каждого из нас есть своя тайна. И в этом случае она касается лишь отца Джона и Господа или духовника. А твое вмешательство демонстрирует самонадеянность в вопросах духа.

Казалось, Рафаэль пропустил все мимо ушей.

– Мы же знаем, зачем приезжает Крэмптон. Вынюхивать, добывать новые доказательства против колледжа. Он спит и видит, чтобы нас прикрыли. И даже не скрывает этого с тех пор, как епископ назначил его одним из наших попечителей.

– А если с ним будут обращаться неподобающим образом, то он получит дополнительные доказательства. Колледж Святого Ансельма пока не закрыли благодаря моему влиянию и благодаря тому, что мы не враждуем с могущественными противниками. Мы и так переживаем непростое время, смерть Рональда Тривза только добавила проблем.

Отец Себастьян замолчал, а потом задал вопрос, который до этого момента оставался незатронутым.

– Должно быть, вы обсуждали эту смерть в своем кругу. Что по этому поводу думают студенты?

Вопрос Рафаэлю не понравился, и ответил он не сразу.

– По-моему, большинство считает, что Рональд покончил жизнь самоубийством.

– Почему? У вас были на то основания?

– Нет, отец, не думаю, – ответил Рафаэль после еще более продолжительной паузы.

Отец Себастьян подошел к рабочему столу и стал просматривать какой-то листок.

– Как я вижу, в выходные в колледже будет довольно пусто. Остаются только четверо. Объясни, пожалуйста, почему так много студентов уезжает, учитывая, что семестр едва начался?

– Трое студентов разъехались по приходам, отец. Руперта попросили прочитать проповедь в церкви Святой Маргариты, и, по-моему, два человека едут, чтобы его послушать. У матери Ричарда пятидесятилетие совпало с двадцать пятой годовщиной свадьбы, и он специально отпросился. Потом, как вы помните, Тоби Уильямс официально вступает в должность в своем первом приходе, и многие отправились его поддержать. В результате остаются Генри, Стивен, Питер и я. Я надеялся уехать сразу после повечерия. На формальную часть уже не успею, но хочется поприсутствовать на первой приходской литургии Тоби.

– Да, все сходится, – сказал отец Себастьян, все еще изучая документ. – Можешь уехать сразу после проповеди архидьякона. А разве у тебя нет урока греческого с мистером Грегори после воскресной службы?

– Мы уже договорились, отец. Он найдет для меня время в понедельник.

– Отлично, Рафаэль, тогда, думаю, на эту неделю все. Ты можешь забрать свое эссе. Там, на столе. Ивлин Во писал в одной из книг о путешествиях, что считает теологию некоей упрощающей наукой, в соответствии с которой туманные и неуловимые идеи делаются ясными и точными. Чего нельзя сказать про твое эссе. И ты неверно применил слово «копировать». Это не синоним слова «подражать».

– Конечно, нет. Простите, отец. Я могу вам подражать, но вряд ли получится вас скопировать.

Чтобы скрыть улыбку, отцу Себастьяну пришлось отвернуться.

– Настоятельно рекомендую не пытаться проделать ни то ни другое.

Улыбка не исчезла, и когда за Рафаэлем закрывалась дверь. Только потом директор понял, что так и не получил от молодого человека обещания хорошо себя вести.

Слово Рафаэль сдержал бы, вот только он его не дал. Выходные обещали быть сложными.

7

Дэлглиш вышел из квартиры, окна которой смотрели на Темзу в районе причала Куиншит, еще затемно. Само здание, переоборудованное под современные офисы для финансовой корпорации, прежде служило складом, и запах специй, мимолетный, словно воспоминание, все еще витал в просторных, обшитых деревом комнатах на верхнем этаже с небольшим количеством мебели, которые он занимал. Когда дом продали для реконструкции, он оказал решительное сопротивление попыткам будущего владельца выкупить его долгосрочную аренду. В конце концов, когда Дэлглиш отклонил и последнее предложение – а цена была непомерно высока, – застройщики признали поражение, и верхний этаж остался нетронутым. Теперь у Дэлглиша в распоряжении имелся, за счет компании, свой собственный скромный вход сбоку здания и личный надежный лифт прямо до квартиры. Квартплату за это повысили, но и аренду продлили. Коммандер подозревал, что в результате здание стало еще больше соответствовать требованиям владельца, а наличие на верхнем этаже старшего офицера полиции давало ночному сторожу убаюкивающее, хотя и иллюзорное чувство безопасности. Дэлглиш же сохранил то, чем дорожил: уединенность, пустые нижние этажи по ночам, почти полное отсутствие шума днем и прекрасный вид на изменчивую жизнь Темзы внизу под окнами.

Он поехал на восток через Сити к Уайтчепел-роуд, направляясь к шоссе A12. Даже в такую рань – было только семь утра – на улицах уже появились машины, а офисные работники небольшими группками выходили со станций метро. Лондон никогда не засыпает полностью, и коммандеру нравилось это утреннее затишье, первые признаки жизни, которая через пару часов забурлит, легкость, с которой можно было ехать вдоль свободных улиц. К тому времени как он добрался до шоссе A12 и вырвался из щупалец Истерн-авеню, первые розовые проблески на ночном небе переросли в ясную белизну, а поля и изгороди озарились светящимся серым, в котором деревья и кусты казались выписанными с полупрозрачной нежностью японской акварели, понемногу достигая отчетливости и приобретая первые богатые краски осени. Ему пришло в голову, что именно в это время года надо любоваться деревьями. Лишь весной они несут большее очарование. Листья еще не опали, и сквозь дымку увядающего зеленого, желтого и красного проглядывали темные части сучьев и веток.

По пути он размышлял о цели этого путешествия и анализировал причины своего участия – безусловно, нетривиальные – в расследовании смерти неизвестного молодого человека, расследовании, которое уже проведено, подкреплено вердиктом коронеров и считается завершенным, расследовании настолько же окончательно закрытого дела, насколько окончательна была кремация, превратившая тело убитого в прах. Нельзя сказать, что он предложил провести расследование, просто поддавшись порыву. Коммандер обычно руководствовался в работе иными мотивами. Не повлияло в этом случае и желание выдворить из кабинета сэра Элреда – хотя он относился к тому типу людей, чье отсутствие обычно предпочтительнее присутствия. Дэлглиш снова задумался, зачем этот человек интересовался расследованием смерти приемного сына, к которому не был привязан.

Но, возможно, он, Дэлглиш, слишком многое пытался на себя взять. Ведь сэр Элред не из тех, кто выдает свои чувства. Возможно, он испытывал к сыну намного больше, чем позволял себе демонстрировать? Или его преследовало желание узнать правду, какой бы неудобной или неприятной она ни оказалась, как бы трудно ни было ее выяснить? Такие мотивы Дэлглиш мог понять.

За короткое время он преодолел огромное расстояние и меньше чем через три часа доехал до Лоустофта. Много лет он не бывал в этом городе, и в прошлый раз его поразила гнетущая атмосфера упадка и нищеты. Тогда прибрежные отели, в которых летом в более благополучные времена селился средний класс, пестрели вывесками о сеансах игры бинго. Магазины по большей части были заколочены досками, а по улицам понуро бродили люди с мрачными лицами. Теперь все вокруг возрождалось. Заменили крыши, перекрасили дома. Он понял, что попал в город, который с изрядной долей уверенности смотрит в будущее. Переезжая знакомый мост, ведущий к порту, Дэлглиш почувствовал душевный подъем. По этой дороге он ездил на велосипеде, еще будучи ребенком, чтобы купить на причале свежевыловленную сельдь. Он припомнил запах блестящих рыбин, когда их пересыпали из ведер в его рюкзак, и тяжесть самого рюкзака, бьющего по плечам, пока он возвращался на велосипеде в колледж Святого Ансельма с подарком на ужин или завтрак для священников. С удовольствием, прямо как в детстве, вдохнул знакомый острый запах воды и гудрона и вгляделся в стоящие в порту лодки, размышляя, можно ли все так же купить на причале рыбу. Впрочем, повторить те детские ощущения уже не получится, и он больше никогда не вернется в колледж с трофеями, чувствуя себя героем.

Дэлглиш ожидал, что полицейский участок будет похож на те, что он помнил с детства: обычный дом, приспособленный для нужд полиции. А все превращение отмечено синим фонарем, установленным снаружи. Вместо этого коммандер увидел невысокое современное здание, фасад которого прерывал ряд темных окон. С крыши, впечатляя размерами, взмывала вверх радиомачта, а у входа на столбе развевался флаг Соединенного королевства.

Его ожидали. У стойки администратора молодая женщина с приятным суффолкским акцентом приветствовала его так, словно в ее жизни для полного счастья недоставало лишь Дэлглиша.

– Сержант Джонс вас ждет, сэр. Я позвоню, и он сейчас спустится.

Сержант Ирфон Джонс оказался темноволосым парнем худощавого телосложения, чья землистая кожа, слегка тронутая ветром и солнцем, контрастировала с волосами почти черного цвета. Уже с первых слов приветствия стало очевидно, что парень не местный – сложно было не заметить валлийский акцент.

– Мистер Дэлглиш? Я ждал вас, сэр. Мистер Уильямс разрешил, если вы заедете, воспользоваться его кабинетом. К сожалению, шеф сейчас в Лондоне на заседании ассоциации руководителей полицейских служб. Сюда, сэр, пожалуйста.

Проследовав за ним через боковую дверь с вставкой из непрозрачного стекла, а потом вдоль по узкому коридору, Дэлглиш заметил:

– Вы далеко забрались от дома, сержант.

– Так и есть, мистер Дэлглиш. Четыре сотни миль, если быть точным. Понимаете, женился на девушке из Лоустофта, а она единственный ребенок. Ее матушка не слишком хорошо себя чувствует, и Дженни лучше быть поближе. Я перевелся из Говера, как только выдался шанс. Мне тут неплохо, во всяком случае, пока я рядом с морем.

– Но море здесь не то.

– По счастью, несчастных случаев мало. Парнишка первый за три с половиной года. Везде стоят предупреждения, а местные и сами в курсе, что на утесах всякое может случиться. Уже выучили. Да и берег довольно уединенный. Семьи с детишками тут не попадаются. Сюда, сэр. Мистер Уильямс убрал все со стола. Не бог весть какие важные документы, но все же… Кофе будете? Только включить осталось.

На подносе с двумя чашками, ручки которых были аккуратно выровнены, стояли кофейник, банка с этикеткой «кофе», кувшинчик с молоком и электрический чайник. Сержант Джонс быстро, хотя несколько суетливо, со всем справился. Мужчины расположились на двух низеньких стандартных стульях перед окном.

– Я так понимаю, вас вызвали на пляж. Так что произошло? – поинтересовался Дэлглиш.

– На место происшествия я приехал не первый. Сначала там побывал молодой Брайан Майлс, местный констебль. Из колледжа позвонил отец Себастьян, и он сразу поехал. Довольно быстро, не больше получаса прошло. Рядом с телом были только двое: отец Себастьян и отец Мартин. Парнишка был мертв, никаких сомнений. Брайан – он хороший парень, и ему все это не понравилось. Не говорю, что он посчитал обстоятельства подозрительными, но ведь странная какая-то смерть, точно. Он мой подчиненный, поэтому решил посоветоваться. Я был здесь, когда он позвонил незадолго до трех, и так как Маллинсон, наш штатный врач, оказался в участке, мы и поехали на место происшествия вместе.

– На «скорой»? – поинтересовался Дэлглиш.

– Нет, не сразу. Наверное, в Лондоне у коронера есть своя машина «скорой помощи», но здесь, когда нужно перевезти тело, приходится довольствоваться городской службой. Машина была на вызове, поэтому мы его перевезли примерно часа через полтора. Когда мальчика доставили в морг, я переговорил с офицером при коронере: тот был уверен, что коронер запросит криминалистическую экспертизу. Мистер Мелиш очень осмотрительный человек. Тогда и решили считать, что это смерть при подозрительных обстоятельствах.

– А что именно вы нашли на месте происшествия?

– Ну, в общем, мальчик был мертв. Доктор Маллинсон сразу констатировал. Часов пять или шесть. Когда мы приехали, он еще был в песке. Мистер Грегори и миссис Манро откопали большую часть тела и макушку. Отец Себастьян и отец Мартин оставались на месте происшествия. Помочь они уже ничем не могли, но отец Себастьян настоял на том, чтобы остаться, пока мы не достанем тело. Наверное, хотел помолиться. Мы выкопали беднягу, перевернули, положили на носилки, и доктор Маллинсон смог его получше рассмотреть. Не то чтобы там было на что смотреть. Вот как-то так.

– Вы заметили какие-нибудь явные повреждения?

– Никаких, мистер Дэлглиш. Понятно, когда такое происшествие, всегда немного сомневаешься. Само собой. Но доктор Маллинсон не обнаружил ни следов насилия, ни следов удара по затылку, вообще ничего. Хотя, конечно, никто не знал, что найдет на вскрытии доктор Скаргилл, наш районный судмедэксперт. Доктор Маллинсон объяснил, что может только определить время смерти и нужно ждать вскрытия. Не сказать, чтобы мы считали, будто здесь что-то не чисто. Вроде все ясно: парень копался на склоне, подошел слишком близко к нависающему выступу, тот на него и свалился. Так и подтвердилось на следствии.

– А ничего не показалось вам странным или подозрительным?

– Скорее странным, чем подозрительным. Странное положение тела – головой вниз, будто нору на склоне копал, словно кролик какой или собака.

– Рядом с телом ничего не обнаружили?

– Там лежали вещи: коричневый плащ и что-то такое длинное, черное, с пуговицами – сутана вроде. Аккуратно так были сложены.

– Ничего, что могло бы оказаться орудием убийства?

– Только какая-то деревяшка. Мы откопали ее, когда доставали тело. Она лежала почти рядом с его правой рукой. Я решил, что лучше взять ее с собой в участок, вдруг это окажется важно, но на нее не обратили особого внимания. Она у меня здесь, сэр, если вы захотите на нее взглянуть. Даже не знаю, почему ее не выкинули сразу, как закончили следствие. Там пусто: ни отпечатков, ни крови.

Он прошел к шкафу в конце комнаты и вытащил из пакета какой-то предмет: кусок светлого дерева примерно два с половиной фута длиной. Присмотревшись, Дэлглиш заметил следы голубой краски.

– Она не была в воде, сэр, во всяком случае, так мне кажется, – продолжил сержант Джонс. – Возможно, парень нашел ее на песке и подобрал, просто так, без задней мысли. Инстинктивно. Все что-то подбирают на пляже. Отец Себастьян предположил, что она от старой кабинки для переодевания, которая была над лестницей к пляжу. Но ее снесли. Видно, директора старая бело-голубая кабинка несколько коробила своим видом, и он хотел построить что-то более скромное, из простого дерева. Так и поступили. Там еще хранят надувную лодку на случай, если кто заплывет далеко или что случится. Старая уже разваливалась.

– А следы на песке?

– Так это ж первое, на что обращаешь внимание. Следы парня засыпало песком, но мы все-таки нашли одну прерывистую линию дальше по пляжу. Точно его, у нас были ботинки. Хотя бо́льшую часть пути он прошел по гальке, и так же мог поступить кто угодно. На месте происшествия песок был весь зашаркан. Наверное, миссис Манро, мистер Грегори, да и священники особо не заботились о том, куда наступать.

– А вас не удивил вердикт?

– Малость удивил, должен признаться. Открытый вердикт, наверное, был бы логичным. Мистер Меллиш присутствовал на обсуждении вместе с присяжными, он любит так делать, если дело не из простых или к нему есть интерес. Так вот, присяжные вынесли вердикт единогласно, все восемь человек. Открытый вердикт редко кому нравится, это правда, а колледж Святого Ансельма очень здесь уважают. Они, конечно, ведут уединенный образ жизни, тут ничего не скажешь, но молодые люди читают проповеди в здешних церквах и приносят местным пользу. Имейте в виду, я не хочу сказать, что присяжные ошиблись. Так или иначе, решение есть.

– Сэр Элред, – сказал Дэлглиш, – вряд ли пожалуется на скрупулезность проведенного расследования. Думаю, вы сделали все, что могли.

– Я тоже так думаю, мистер Дэлглиш, и коронер сказал то же самое.

Решив, что здесь больше искать нечего, Дэлглиш поблагодарил сержанта Джонса за помощь и кофе и покинул здание. Деревяшку с остатками голубой краски, после того как ее завернули и надписали, он забрал с собой. Не потому, что она могла пригодиться, а, скорее, потому, что именно этого от него и ждали.

В дальнем конце автостоянки какой-то мужчина загружал на заднее сиденье «ровера» картонные коробки. Обернувшись, он заметил Дэлглиша – тот садился в свой «ягуар», – на секунду уставился на него в упор, а потом, словно внезапно приняв решение, подошел к коммандеру. Тот взглянул в преждевременно состарившееся лицо, на котором бессонные ночи, а может, перенесенные страдания оставили свой неизгладимый след. Это выражение было трудно не узнать, слишком часто он его видел.

– Вы, наверное, коммандер Адам Дэлглиш. Тед Уильямс говорил, что вы заедете. Инспектор Роджер Джарвуд. Я в отпуске по болезни, забираю тут кое-какие вещи. Подошел сказать, что мы увидимся в Святом Ансельме. Святые отцы время от времени дают мне там приют. Все подешевле, и компания не чета постояльцам местных психушек. Больше тут деваться некуда. Ну и, конечно, кормят лучше.

Фразы лились словно отрепетированные, а в темных глазах читался и вызов, и стыд одновременно. Новость не пришлась Дэлглишу по вкусу. Он почему-то думал, что будет единственным постояльцем.

– Не беспокойтесь, я не стану ломиться к вам в комнату после повечерия, чтобы выпить по кружечке, – сказал Джарвуд, словно почувствовав реакцию. – Не горю желанием общаться на полицейские темы, как, полагаю, и вы.

Он кивнул, развернулся и быстро направился к своей машине. Дэлглиш успел лишь пожать ему руку.