Текст книги "Богиня весны"
Автор книги: Филис Кристина Каст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Глава 22
– Говоришь, ее нет в покоях? – резко переспросил Гадес, глядя на даймона.
– Нет, господин. Богиня ушла.
– И Эвридика не знает, где она?
– Нет, господин. Эвридика занималась рисунками, которые должна показать богине сегодня.
Гадес нервно шагал взад-вперед. Персефона сказала ему, что ей необходимо посидеть немножко в горячей ванне, а потом подремать. Ну да, она казалась рассеянной, однако Гадес убедил себя, что богиня просто утомилась. Он должен был дать ей время побыть в одиночестве, а сам пока выслушал, хотя и слегка невнимательно, прошения душ умерших, пришедших в этот день. Впрочем, большинство из них явились, чтобы увидеть Персефону, и были весьма разочарованы, что богиня не появилась. Гадес стиснул зубы. Он не винил умерших; он и сам ничего не хотел больше, чем видеть ее. Он до сих пор чувствовал ее запах на коже, вспоминал ее жаркое прикосновение.
Куда же она ушла? И почему ничего не сказала? О чем она думает? Гадес запустил пальцы в волосы. После бесчисленных тысячелетий одиночества его желания стали слишком яростными; он, наверное, был груб с ней. Возможно, даже причинил боль. А может быть, не сумел удовлетворить ее. Может быть, она сравнивала его с другими бессмертными любовниками и сравнение оказалось не в его пользу? Гадес сжал кулаки. Одна только мысль о том, что к ней может прикоснуться другой бог, доводила его до безумия.
– Найди ее, Япис, – прорычал он.
Даймон кивнул и исчез.
Ладно, призналась себе Лина, она действительно тревожится.
– Merda! И кто только все так запутал? – Орион насторожил уши, прислушиваясь к ее голосу, и тихонько заржал. – Но я люблю его! – вслух заявила Лина, – И что мне теперь делать?
Она вообще-то знала, что должна сделать, и поэтому сбежала от Гадеса и тайком взяла Ориона.
– Думаю, моя легенда прикрытия была блестящей, – сказала она Ориону. – И я уверена, что Япис не слишком рассердится, когда обнаружит, что тот большой бурдюк, который он до краев наполнил амброзией по просьбе Эвридики, предназначался Церберу.
При упоминании имени трехглавого пса Орион недовольно фыркнул.
– Ну-ну, не так уж он и плох. Возможно, немножко склонен к алкоголизму, но он в общем вполне симпатичен. Но ты ведь знаешь, что тебя я люблю больше всех. – Она похлопала коня по блестящей шкуре.
Орион изогнул шею и перешел с рыси на легкий галоп. Его копыта пожирали темную дорогу. Преданный шарик света висел в воздухе над правым плечом Лины, покачиваясь в такт движению. Вдали уже виднелись светлые очертания призрачной рощи.
Лина гадала, заметил ли уже Гадес ее отсутствие. Она надеялась, что нет, но если он примется ее искать, Эвридика должна будет объяснить, что Персефоне захотелось отнести Церберу обещанное угощение, а конюх доложит, что она взяла Ориона и отправилась на прогулку. У Гадеса не будет причин для беспокойства. Лине совсем не хотелось, чтобы он тревожился. Она не хотела причинять ему хоть какую-то боль.
Ночь, проведенная с ним, была для Лины совершенно новым опытом. Гадес пробудил ее чувства, затронул то, что до сих пор было лишь обрывками снов и фантазий. И дело было не только в сексе. Лина вздохнула. С этим-то как раз легче всего разобраться. Она смогла позволить себе быть горячей и свободной, она насытилась и была вполне довольна собой. Нет, дело совсем не в сексе. Воспоминание о душах-половинках преследовало ее... и она постоянно видела перед собой лицо Гадеса, когда он сказал, что любит ее. Ей хотелось ответить тем же, но она не могла связать себя клятвой до тех пор, пока не выяснит все с Деметрой. И это разбивало сердце Лины.
Лина вовсе не собиралась влюбляться в Гадеса. Она спустилась в Подземный мир с наилучшими намерениями; она должна была выполнить задание. Она и думать не думала о какой-то там романтике, или любви, или сексе. И, честно говоря, Подземный мир представлялся ей последним местом, где можно найти что-либо подобное. Merda! Ведь Деметра описывала Гадеса как абсолютно бесчувственного и скучного типа. Поэтому Лина оказалась совершенно не готовой к тому, что увидела...
Жеребец стремительно несся через призрачную рощу, а Лина наматывала на палец пряди его шелковой гривы. Она запуталась целиком и полностью. Она полюбила Гадеса – в этом она не сомневалась, – но ее не оставляла одна неотвязная мысль. Пока она была с ним, ощущала его, смотрела в его глаза, ей нетрудно было верить, что и он тоже ее любит. Именно ее, Каролину Франческу Санторо, а не взбалмошную юную богиню. И разве не он сам утверждал, что истинная любовь принадлежит больше душе, чем телу? Так не все ли равно ему, какова она на самом деле? Почему его должно смутить тело сорокатрехлетней смертной? Теоретически вроде бы не должно...
Орион помчался сквозь темный туннель к увеличивавшемуся пятну света из внешнего мира.
Да, спорить не приходилось, она лгала Гадесу. И хотя она вовсе не намеревалась обманом влюблять его в себя, поверит ли он этому, когда узнает правду? Поймет ли?
И, что куда более важно, будет ли все так же ее любить?
Орион галопом вырвался из туннеля в мягкий свет и прохладу раннего утра. Лина натянула поводья, останавливая жеребца, сориентировалась и направила его к мраморной чаше, в которой лежал шар – оракул Деметры.
Соскользнув со спины коня, Лина сказала ему:
– Ты тут погуляй немножко и веди себя хорошо, ладно? Надеюсь, я там не задержусь.
– Она взяла Ориона и уехала к Церберу?
Даймон раздраженно кивнул.
– Я сам наполнил бурдюк. Она повезла этой здоровенной твари амброзию!
В любое другое время Гадес расхохотался бы, услышав такое. Но сейчас его сердце терзали сомнения.
– Но она сказала, что совершенно измучена. Она собиралась искупаться и отдохнуть. Почему же вместо этого она отправилась на верховую прогулку?
– Только сама Персефона может ответить на этот вопрос, господин.
Гадеса с самого утра мучило все нараставшее чувство неуверенности. Должно быть, он все-таки чем-то ее обидел. Или напугал? Или он слишком скоро заговорил о любви? Сердце темного бога сжималось. Она ведь не сказала в ответ, что тоже его любит. Он помнил ее слезы. Молча проклиная себя за неловкость, Гадес повернулся к даймону.
– Принеси мне шлем невидимости! – приказал он.
Лина всмотрелась в оракула. Он лежал все там же, тихий и кроткий шар молочного цвета. Но это был проводник, способный связать ее с богиней, обладавшей властью определять будущее. Лина закрыла глаза, признаваясь себе, что она не просто тревожится, она в ужасе... Что из всего этого выйдет? Она ведь просто смертная, из другого времени, из совершенно другого мира. А он – древний бог. Лина почувствовала, как ее глаза застилают слезы разочарования.
– Прекрати, – приказала она себе. – Соберись с мыслями. Необходимо рассказать обо всем Деметре. Больше невозможно откладывать.
Персефоны возле пса не оказалось, хотя Цербер со счастливым видом лакал из бурдюка, оставленного ею. Она не могла проскочить незамеченной мимо Гадеса, возвращаясь во дворец, так что темный бог направился дальше по дороге. Когда он добрался до лодочника, Харон сообщил, что переправил богиню и ее жеребца через Стикс.
Гадес был вынужден признать самое худшее. Персефона возвращалась в Верхний мир, мир живых. Темный бог ощутил, как в груди начинается знакомое жжение. Она ушла, даже не попрощавшись? Он не мог в это поверить. Он не поверит, пока не найдет ее и не услышит это от нее самой. Гадес помчался по черной дороге, что должна была привести его в Верхний мир и к богине весны.
Лина глубоко вздохнула и открыла глаза. Сосредоточившись на Деметре, она трижды провела руками над оракулом.
– Деметра, нам нужно поговорить, – сказала она.
В шаре началось кружение, и возникло строгое лицо Деметры.
– Когда дочь призывает свою мать, ее тону следовало бы быть приветливым, а не мрачным, – сказала Деметра, смягчая суровость замечания материнской улыбкой.
– Я не хотела проявить хоть каплю неуважения, но мне совсем невесело, – ответила Лина.
Деметра нахмурилась.
– Что тебя тревожит, дочь? Я слышала лишь хорошие отзывы о твоей работе. Духи умерших рады, что богиня весны пребывает в Подземном мире.
Это была чистая правда. После прибытия в Подземный мир той, кого все считали Персефоной, непрерывные раздражающие жалобы родственников умерших более не тревожили Деметру. Вместо них нарастал поток благодарностей и пожертвований. Эта смертная сумела широко оповестить Подземный мир о своем присутствии и отлично играла роль богини, Деметра просто не понимала, что могло беспокоить женщину.
– Все повернуло в неожиданную сторону.
Деметра сильнее сдвинула брови.
– Только не говори, что тебя разоблачили.
– Нет! Все продолжают считать меня Персефоной. – Лина немножко помолчала, приводя в порядок мысли. – Но у меня возникла проблема, и она требует решения.
– Объяснись, – потребовала Деметра.
– Я влюбилась в Гадеса, и он тоже меня любит, и я должна сказать ему, кто я на самом деле, и придумать, как разобраться со всей этой путаницей, – выпалила она наконец.
Взгляд Деметры стал ледяным.
– Это не шутка ли, свойственная смертным?
Лина вздохнула.
– Нет, ничего забавного тут нет.
– Так ты действительно сообщаешь мне, что вы с Гадесом стали любовниками?
– Да.
– Значит, бог решил поиграть с твоими чувствами. – Деметра грустно покачала головой. – Это моя вина. Я обрекла смертную на прихоть бога. Прости меня, Каролина Франческа Санторо, я совсем не хотела причинять тебе боль.
– Нет-нет, – возразила Лина. – Дело совсем в другом. Он не воспользовался своими преимуществами. Мы оба полюбили друг друга!
– Полюбили? Друг друга? – Голос Деметры стал резким. – Как это может быть? Гадес уверен, что ты – Персефона, богиня весны. Он понятия не имеет, что занимался любовью со смертной женщиной. Вдумайся, Каролина! С чего ты взяла, что он любит именно тебя? – Деметра грубо фыркнула, ее красивое лицо исказилось. – Любовь! Ты что, и вправду так наивна? Любовь бессмертных сильно отличается от любви людей! Да ты и сама наверняка слышала в своем мире истории о так называемой любви бессмертных.
Лина вскинула голову и прищурилась.
– Я не ребенок, Деметра! И не надо говорить со мной так, будто я неопытная девчонка, которая влюбляется во всех подряд. Я знаю разницу между любовью и простым желанием. Я знаю, когда мужчина хочет всего лишь попользоваться мной, и точно так же способна понять, когда он честен. Мне нелегко далось это знание, но опыт не прошел даром.
– Тогда тебе следует еще раз подумать, – сказала Деметра.
Лина вспыхнула, как будто негромкие слова Деметры ударили ее.
– Ты просто его не знаешь. Он не такой, как все вы.
– Не такой, как другие бессмертные? Наивная ерунда! Он бог. И вся разница между Гадесом и другими богами состоит в том, что он слишком необщителен и ставит смерть выше жизни.
– А это и есть часть того, что отличает его от прочих. – Лина глубоко вздохнула; она не хотела выдавать тайны Гадеса, но ей нужно было убедить Деметру. – И я – единственная богиня, которую он полюбил.
Деметра прищурилась.
– Это он тебе так сказал? Ну, это ведь твой первый опыт любви бессмертных. Никогда не верь тому, что говорит какой-либо бог в тот момент, когда старается затащить в постель богиню. Он сказал тебе лишь то, что, как он считал, ты хотела бы услышать, что подтолкнуло бы тебя к нему.
Отказываясь верить словам Деметры, Лина замотала головой, но богиня не обратила на это внимания и продолжила нападение:
– На что ты понадеялась? Что вы с ним вечно будете вместе? Ладно, забудь, что ты простая смертная. Забудь, что ты пришла из другого мира. Но даже если бы ты была настоящей богиней весны, неужели ты бы поверила, что Гадес и Персефона могут составить пару, что их имена навеки свяжут воедино? Сама эта идея нелепа! Как может весна существовать в мире умерших?
– А весне и не нужно там существовать. Я говорю о себе. О себе, простой смертной, Каролине Франческе Санторо. Я останусь в Подземном мире и буду любить бога. Просто снова поменяй нас местами. Верни мне мое тело, а это, – Лина показала на себя, – возврати своей дочери.
– Не могу. Ты не принадлежишь этому миру, Каролина. – Деметра разгневалась. – Ты знала, что пришла сюда только на время. Я ничего другого тебе не обещала.
– Но должен же быть какой-то способ...
– Его не существует. Мы обе должны сделать то, что обещали.
– И я даже не смогу рассказать ему, кто я на самом деле? – в отчаянии спросила Лина.
– Подумай как следует, Каролина, не поддаваясь порывам сердца. Как поступит владыка умерших, если узнает, что его обманули, что ты не богиня весны, а хозяйка пекарни из мира смертных, женщина средних лет? Ты полагаешь, он раскроет тебе свои объятия? – Деметра вскинула руку, не давая Лине возразить. – И не имеет никакого значения, что ты не собиралась его обманывать. Ты сказала, что я не знаю Гадеса, но все бессмертные знают о нем вот что: владыка умерших ценит правдивость превыше всего. И как он воспримет твою ложь?
– Но он любит меня...
– Если Гадес кого-то и любит, так это Персефону, богиню весны, завоевавшую его привязанность, – решительно заявила Деметра. – И вот еще о чем задумайся на мгновение. Как будут чувствовать себя души умерших в Подземном мире, если узнают, что богиня, принесшая им столько радости, на самом деле оказалась всего лишь простой смертной в маскарадном костюме?
Лина вздрогнула.
– Им будет очень больно.
– Именно так.
– То есть я никому не могу рассказать...
– Да, дочь моя, не можешь. – Лина крепко закрыла глаза, и Деметра видела, что женщина, скрытая в теле ее дочери, старается преодолеть боль, вызванную ее словами. – Помни вот о чем: когда ты вернешься на свое законное место, настоящая Персефона будет смотреть на Гадеса просто как на одного из богов; с кем она позабавилась. И даже если тебе кажется, что между вами произошло нечто особенное, Гадес со временем будет смотреть на все точно так же. Прислушайся к своему внутреннему голосу – и ты поймешь, что для бессмертных это обычное дело.
Когда Лина снова открыла глаза, в них горела решимость.
– Я вернусь в Подземный мир и завершу свою работу. Ты говоришь, мое время почти уже подошло к концу?
Деметра кивнула.
– Хорошо. Я готова уйти, когда ты скажешь.
– Я знала, что, выбрав тебя, поступила мудро. – Образ богини начал таять в хрустальном шаре. – Возвращайся, дочь моя, с моим благословением, – сказала Деметра и исчезла.
Лина отвернулась от оракула. Ее взгляд скользил по прекрасному озеру Авернус, не замечая его красоты. Лина не плакала. Она просто стояла неподвижно, как будто эта неподвижность могла защитить ее от боли.
Скрытый шлемом невидимости, Гадес задержался у выхода из тоннеля. Его отчаянное желание найти Персефону угасло. Она не сбежала от него. Она просто говорила с оракулом своей матери. Гадес не слышал слов, но он все видел, и его облегчение быстро сменилось новой тревогой. Персефона была сильно расстроена, она выглядела почти испуганной.
Может быть, именно поэтому она не хотела сообщать ему, что намерена поговорить с Деметрой? Возможно, она боялась того, как ее мать отнесется к их любви? Может быть, она пыталась как-то защитить его? Впрочем, она ведь понимала, что он и сам – могущественный бог. А может быть, и не понимала? Персефона была очень молода – хотя и проявляла такую зрелость ума, что легко было забыть о ее возрасте, – к тому же он слишком долго держался в стороне от других бессмертных... может быть, ей казалось, что он обладает могуществом только в своих владениях?
Он видел, как побледнела Персефона. Деметра чем-то сильно задела ее. Гадеса охватил гнев. Не снимая шлема невидимости, он стремительно двинулся вперед.
Из оракула доносился суровый голос Деметры:
– Помни вот о чем: когда ты вернешься на свое законное место, настоящая Персефона будет смотреть на Гадеса просто как на одного из богов, с кем она позабавилась. И даже если тебе кажется, что между вами произошло нечто особенное, Гадес со временем будет смотреть на все точно так же. Прислушайся к своему внутреннему голосу – и ты поймешь, что для бессмертных это обычное дело.
Гадес резко остановился, словно споткнувшись. Он что, ослышался? Он всего лишь один из богов, с кем она позабавилась? Не веря собственным ушам, Гадес ожидал ответа Персефоны.
– Я вернусь в Подземный мир и завершу свою работу. Ты говоришь, мое время почти уже подошло к концу?
Так он был для нее просто работой?
– Хорошо. Я готова уйти, когда ты скажешь.
Она собиралась покинуть его. Гадес, оставаясь невидимым, наблюдал, как богиня, которую он полюбил, отвернулась от оракула и уставилась куда-то вдаль. Ее глаза были сухими. Лицо – неподвижным. Она выглядела абсолютной незнакомкой.
Нет! Гадес не мог в это поверить. Он ведь слышал только часть их беседы. Он, должно быть, чего-то не понял. Он ведь знал Персефону. Его Персефона не могла бы обмануть. Он уже поднял руку, чтобы снять шлем невидимости, когда какой-то звук привлек его внимание. Он и Персефона разом повернулись – и увидели бога, свернувшего с тропы, обегавшей озеро Авернус.
Прекрасное лицо Аполлона светилось удовольствием. Он приветливо улыбался.
– Ах, Персефона, как приятно, что ты приняла мое приглашение! Мы все понимаем, что слишком долгое пребывание в Подземном мире должно было вызвать у цветка весны желание снова увидеть солнце.
Гадес, онемев, смотрел, как Аполлон обнял безвольное тело Персефоны.
Не в силах видеть дальнейшее, владыка Подземного мира повернулся спиной к парочке и молча вернулся в мир умерших.
Глава 23
Аполлону не понадобилось много времени, чтобы сообразить: обнимать Персефону все равно что обнимать хладный труп. Он отодвинулся от богини и всмотрелся в ее бледное лицо.
– Что случилось? Снова какие-то неприятности с Деметрой?
Персефона покачала головой. Она моргнула, и две слезинки упали с ее ресниц и скользнули по щекам, оставив влажные следы. Аполлон прикидывал, как ему лучше поступить: поцеловать ли богиню или материализовать для нее бокал вина, когда откуда ни возьмись выскочил черный монстр и втиснулся между ним и Персефоной.
– Убирайся, урод из преисподней! – закричал Аполлон, отскакивая назад и пытаясь удержаться на ногах.
Жеребец оглянулся на него и оскалил желтые зубы.
– Все в порядке, Орион, Аполлон не хотел плохого.
Печаль, прозвучавшая в голосе Персефоны, тронула бога солнца. Он вытянул шею, чтобы из-за черного зверя увидеть богиню. Она рассеянно гладила коня. По ее лицу текли слезы, но она этого не замечала.
– Орион! Мне надо поговорить с твоей хозяйкой! – Жеребец, сверкая глазами, повернул голову и посмотрел на Аполлона. Бог поспешил вскинуть руки в жесте мира. – Я хочу всего лишь предложить ей помощь.
Орион как будто подумал немножко, потом громко фыркнул и, лизнув богиню в щеку, отошел с тропы, не сводя черных глаз с бога света.
Аполлон взял Персефону за вялую руку и повел к скамье, вырезанной в камне неподалеку. Богиня села. Аполлон взмахнул рукой, и тут же из воздуха возник прозрачный бокал; его появление сопровождал фонтан искр. Аполлон предложил бокал Персефоне.
– Это просто родниковая вода, – сказал он, видя, что богиня колеблется. – Я подумал, что тебе надо освежиться.
– Спасибо, – деревянным голосом ответила Персефона.
Вода была холодной и вкусной. Она сделала большой глоток, но пустота внутри нее от этого не уменьшилась.
Аполлон сел рядом.
– Что тебя так расстроило? – спросил он.
Персефона не отвечала так долго, что Аполлон уже подумал: она просто не желает говорить. Но наконец она заговорила, и в ее голосе звучала такая безнадежность, что у бога что-то сжалось в груди.
– Моя собственная глупость... вот отчего мне так больно.
– Могу я чем-то помочь тебе?
Она посмотрела на него, и богу показалось, что ее глаза заглянули прямо ему в душу.
– Ответь мне на один вопрос Что главное в любви – тело или дух?
Аполлон улыбнулся и хотел было отшутиться, но вдруг понял, что не может этого сделать. В очередной раз богиня озадачила его своей искренностью. С последней встречи богиня весны не покидала его мысли. Он заглянул ей в глаза. Ему не по силам было облегчить ее боль, и потому он ответил честно:
– Персефона, ты задала вопрос не тому богу. Ты ведь знаешь, я весьма опытен в телесных усладах. Во мне вспыхивает желание – и я его насыщаю. Но любовь? Самое неуловимое из всех чувств? Я видел, как она ставит на колени непобедимых воинов, а какую-нибудь девицу делает сильнее, чем Геракл, но не могу сказать, что я сам когда-нибудь любил. – Он осторожно коснулся ее щеки. – Но когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы все стало иначе.
Вокруг понемногу светлело. Значит, вскоре должен был наступить рассвет. Колесница Аполлона стояла неподалеку, и времени у бога солнца почти не оставалось. Аполлон видел, что, хотя он сидит рядом и пытается предложить утешение и сострадание, Персефона даже не смотрит на него. Она смотрела на вход во владения Гадеса. Аполлон опустил руку.
– Ты любишь Гадеса! – Он даже не пытался скрыть удивление.
– А почему тебе это кажется таким уж странным? Потому что я – весна, а он – смерть? Или потому, что бессмертные на самом деле не умеют любить?
– Я просто не думал, что такое возможно, – смутился Аполлон.
– Наверное, невозможно. – Вспышка огня в ее голосе угасла, Персефону снова охватила безнадежность. Она встала. – Орион!
Жеребец рванулся к ней. Не произнеся больше ни слова, богиня вскочила на спину коня и ударила пятками по его бокам. Орион помчался вперед, оставив Аполлона стоять с разинутым ртом в облаке пыли, поднятом подкованными копытами.
– Персефона и Гадес? Но разве такое возможно? – пробормотал бог света.
Гадес был в кузнице. Он раздул огонь так, что жар стал почти невыносимым, и разделся, оставшись в одной лишь повязке на бедрах. Он не собирался сейчас ковать конские подковы. Этого ему было недостаточно. Нужно было что-то другое, более масштабное. Пожалуй, он возьмется за щит, начнет его ковать из самого прочного металла. Сделает нечто такое, что укрывает тело, если уж нельзя защитить душу.
Темный бог подбрасывал в огонь уголь до тех пор, пока пламя не заревело. Потом он сунул в горн лист металла и, когда тот раскалился, выхватил его. И начал ковать, что задумал.
Гадес работал и работал, не делая перерывов. Его плечи уже ныли, а каждый удар молота отдавался болью во всем теле. Он не винил Персефону. Она была просто юной богиней. Ему следовало подумать об этом раньше. У него ведь хватало ума держаться подальше от бессмертных. И она лишь доказала еще раз, что он был прав. Его дело – просто работать из века в век. Он был дураком, когда позволил себе отклониться от своего пути.
Он ощутил ее присутствие в тот самый момент, когда она вошла в кузницу. И рассеянно подумал: он что, всегда будет чувствовать ее близость? Почему его душа так привязана к ее душе, хотя Персефона совсем его не любит? Над этим стоит поразмышлять. Позже. Когда он снова останется один, когда он сможет думать о ней, не вспыхивая сразу таким мучительным желанием. А сейчас он должен со всем этим покончить. Он должен вернуться к прежнему образу жизни, пока не подвергся очередному унижению. И пока она не нанесла ему новую неизлечимую рану.
– Мне хочется, чтобы ты знал; ты невероятно привлекателен, когда работаешь в кузнице.
Когда богиня вошла в кузницу, Гадес перестал колотить металлом по металлу, и во внезапно наступившей тишине ее голос прозвучал слишком громко. Темный бог молчал, не в силах заставить себя говорить.
– Гадес? – Она откашлялась и продолжила, не дождавшись ответа. – Мне бы хотелось сегодня увидеть еще какие-нибудь области Подземного мира. Ты поедешь со мной?
Ее голос. Он был таким юным и сладким. На мгновение решимость Гадеса пошатнулась. Потом он вспомнил, как легко она позволила Аполлону обнять себя. А когда он наконец медленно повернулся к ней, Персефона не смотрела ему в глаза. Гадес окончательно пал духом.
– Боюсь, нашим путешествиям пришел конец. Как видишь, у меня много работы, которую необходимо завершить.
У Лины все сжалось внутри. Мужчина, отвернувшийся от наковальни и заговоривший с ней, не был ее возлюбленным. Это был холодный и властный бог, которого она встретила в тот день, когда пришла в Подземный мир. Нет... Лина повнимательнее присмотрелась к нему и поняла, что ее первое впечатление было ошибочным. Этого мужчину она вообще не знала.
– Но я думала, тебе нравится рассказывать о твоих владениях, – глупо пробормотала она.
Он засмеялся, однако в его смехе не слышалось тепла, а глаза были пустыми и холодными.
– Персефона, давай прекратим...
– Но прошлой ночью... – перебила она его. – Я не понимаю!
Искреннее потрясение, отразившееся на ее лице, для Гадеса было сродни удару ножом. Ведь все это было чистым притворством! Ему хотелось закричать от боли, и с воистину божественным гневом он швырнул свой молот через всю кузницу. Упав на пол, молот высек фонтан искр. Глаза Гадеса яростно вспыхнули, голос зазвучал подобно грому:
– Молчи! Я владыка умерших, а не школьный учитель!
Лина почувствовала, что бледнеет.
– Так, значит, все это время ты просто притворялся, что...
– НЕ ГОВОРИ МНЕ О ПРИТВОРСТВЕ! – Стены кузницы задрожали от силы гнева темного бога. Но Гадес спохватился, и, прежде чем кузница рухнула, он взял себя в руки. Сквозь крепко стиснутые зубы он язвительно произнес: – Разве ты явилась сюда не для того, чтобы просто отдохнуть, Персефона? Поиграть в королеву умерших? – Он холодно, грубо рассмеялся. – Может, ты и молода, но мы оба знаем, что ты не так уж неопытна. Да, наши уроки были забавными, но ты должна понимать: время шарад закончилось, и, как я понимаю, время твоего визита тоже подошло к концу. К несчастью, я позволил нашим забавам надолго отвлечь меня от моих обязанностей. И если у меня не найдется времени, чтобы еще раз поговорить с тобой до твоего отбытия, позволь сразу пожелать тебе приятного пути до Верхнего мира, мира живых. Возможно, ты когда-нибудь еще соберешься заглянуть в Подземный мир... а может быть, и нет.
Он небрежно пожал плечами и повернулся к Лине спиной; дрожащей рукой схватив другой молот, он снова принялся ритмично колотить по металлу. Ему незачем было видеть, как она уходит, он это чувствовал. Вскоре по его лицу побежали струи пота, смешиваясь с безмолвными слезами, а он все бил и бил молотом по безответному железу, пока боль в руках не стала такой же сильной, как душевная боль.
– Я не принадлежу этому миру... – Губы Лины были почти белыми, и она говорила вслух, чтобы удостовериться – они еще в состоянии шевелиться.
Не было смысла объяснять самой себе, что Деметра была права, и то, как Гадес обращался с ней, было обычным делом для бессмертных. Но Лина ведь не была настоящей богиней, и ее простая смертная душа рыдала от горя, не в силах понять происходящего.
Лина выскользнула из кузницы, не чуя под собой ног. Ей просто хотелось уйти. Она прошла вдоль конюшен и быстро проскочила между рядами затейливо подстриженных кустов, но вместо того, чтобы пойти по дорожке, ведущей в сады Гадеса, она повернула к лесу. Наконец, несмотря на царившую в ее уме путаницу, она сообразила, что идет к тому самому лугу, где танцевали светлячки, – и сразу же повернула в другую сторону. Она не желала возвращаться к сладким воспоминаниям той ночи. Ей просто не вынести этого.
Она не замечала вокруг себя душ умерших, кроме разве что смутных отдаленных теней, которые, похоже, шептали ее имя. Ее глаза ничего не видели из-за непролитых слез, и мысли тоже почти отсутствовали. В глубине души она была благодарна теням за то, что они не приближаются к ней. Сегодня она не в состоянии быть их богиней.
А души умерших останавливались, когда Персефона проходила мимо них. С Персефоной что-то было не так. Ее лицо полностью лишилось красок. Ее глаза блестели, и она, похоже, ничего не слышала. И шла она так, как ходят призраки только что умерших, деревянным шагом. По полям Элизиума начал распространяться страх за богиню весны.
А Лина все шла и шла. С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль. Эти три фразы были очень хорошо ей знакомы. Они стали ее мантрой, когда муж ушел к молодой женщине, способной родить ему детей. Эти фразы помогли ей преодолеть разбитые мечты и бессонные ночи, последовавшие за разрывом. Они поддерживали в ней силы, когда потом ей пришлось еще несколько раз испытать разочарование. И они же утешили ее, когда Лина осознала, что, похоже, ей уже не встретить настоящей любви.
С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.
Шаловливый ветерок принес пьянящий аромат нарциссов, и Лина поморщилась, увидев впереди заросли цветов. Она снова повернула, стремясь уйти подальше от прекрасных нарциссов, выбрав дорожку, что проходила между клумбами цветов попроще.
Ее рука сама собой поднялась к груди, где висел на серебряной цепочке аметистовый нарцисс. Что же на самом деле означал дар Гадеса? Это не было знаком любви; слова, произнесенные темным богом в кузнице, были слишком понятны. В памяти Лины продолжала звучать его холодная речь. Пальцы Лины поглаживали прекрасный, безупречно вырезанный цветок. Похоже, он был всего лишь платой за услуги, и никакого другого значения в нем не скрывалось. Гадес... бог, не похожий на других? Ее язвительный смех слишком напоминал рыдания. Пальцы Лины сжались, она с силой дернула тонкую цепочку, оборвав ее.
– Деметра была права. Мне следовало соображать лучше. – Лина швырнула украшение на землю и пошла дальше.
Даже не оглянувшись.
С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.
Единственным, что Лина заметила, когда ландшафт вокруг начал меняться, – здесь не росли нарциссы, которые нужно было бы обходить. И души умерших почти перестали мелькать в отдалении, что тоже принесло некоторое облегчение. Еще Лина смутно отметила, что начинает темнеть; но ведь деревья вокруг стали очень высокими и густыми. Они вполне могли затенять нежный дневной свет Подземного мира. Лина ведь прошла совсем немного... по крайней мере, ей казалось, что идет она недолго. Она не чувствовала усталости. То есть на самом деле она вообще почти ничего не чувствовала. От этой мысли Лина едва не улыбнулась. Деметре не о чем беспокоиться. Боги явно недооценивают стойкость смертных.
Наверное, ей пора поворачивать назад, во дворец. Эвридика будет ждать ее, чтобы показать рисунки. Лина может насладиться милым обществом маленькой призрачной девушки, а потом искупаться в ванне... Нет, никаких обливаний на балконе... об этом даже думать не хочется... просто долго и спокойно лежать в горячей воде. То время, что ей осталось провести в Подземном мире, она будет просто избегать Гадеса. Это не составит особого труда. Он ясно дал понять, что слишком занят и она его не интересует. Так что вместо того, чтобы бегать за этим богом, она лучше побольше времени проведет с Эвридикой, но ей нужно быть честной с девушкой и сразу объяснить, что в Подземном мире она ненадолго. И еще надо будет предупредить Эвридику, чтобы она была поосторожнее с Яписом и не спешила влюбляться него. Он, конечно, выглядит вполне достойным доверия, но...
