Текст книги "Роман с натурщиком"
Автор книги: Филис Хаусман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Глаза Сирил против ее воли наполнились слезами – столько в его голосе было доверчивости, вины и робкой надежды на неосуществимое…
– Боже, как бы я хотела, чтобы это было впервые, Шон! Нет, ты не первый. Если тебе это так важно, то ты второй. – Она любовно и нежно провела пальцем по его губам.
– Второй? Но почему тогда ты…
– Шон, до этого вечера я занималась любовью с одним-единственным мужчиной… У нас были две встречи, это случилось давным-давно, когда я еще училась в университете. Но лучше бы этого не было! Насколько замечательно все вышло сейчас, настолько безобразно – тогда. Без тебя я никогда бы не узнала, что такое наслаждение возможно, слышишь, милый?
Лесть сработала: губы Шона непроизвольно расплылись в улыбке!
– Кстати, милый, а чего это ты лежишь? Неужели устал?
– Я?! – возмутился Шон. – Ах ты насмешница!..
Они до позднего вечера занимались любовью, приходили в себя, болтали, смеялись, шутливо бранились и снова занимались любовью…
Потом Сирил впала в дрему. Перышко, щекочущее ухо, разбудило ее. Когда она отмахнулась, ухо обхватили горячие губы.
– Милая, если ты не хочешь, чтобы я с голодухи съел это миленькое розовенькое ушко, вставай и приготовь поесть мужчине, у которого за плечами напряженный трудовой день.
– Мммм!.. Ухо? Только не это! Я слишком много денег растратила на сережки. – Зевнув, она поближе и поуютнее прильнула к большому, пышущему жаром телу.
– Сирил, разве ты не слышишь, как протестует мой желудок?
– Правда? А я думала, это ты урчишь от удовольствия, как киска… А что, разве тебе не хорошо и так? Мне, например, – очень.
– Мне тоже, но я боюсь, что еще полчаса – и я умру от голода.
– Ладно, уговорил. У тебя хватит сил продержаться, пока я приму душ?
– Только если ты разрешишь мне сэкономить горячую воду для муниципалитета.
– Каким образом?.. Ах да!.. Куда деваться, если ты такой настырный…
Через полчаса Сирил, свежая и умытая, оделась в домашнюю одежду, а Шон натянул на себя свои изрядно помятые джинсы и рубашку, наотрез отказавшись надевать обувь.
– Потом мучайся и снимай снова, – разъяснил он мотивы своего упрямства.
– И то правда, – согласилась Сирил, хихикнув. – Хоть в этом мы, женщины, счастливее вас: сбросить туфли – дело секунды.
И она пошла на кухню, чтобы вытащить из холодильника гигантский бифштекс – главное блюдо запланированного ею ужина.
6
– Да, пока не забыла, Шон: заполни, пожалуйста, пару бланков. Мне они нужны, чтобы отчитаться перед налоговой инспекцией за твои гонорары. Сейчас схожу за ними.
Сирил взбежала на чердак и в мастерской быстро откопала нужные бумаги.
Шон заполнял их, пока она жарила мясо, тушила в микроволновой печи овощи, шинковала салат из свежего шпината и спаржи с итальянской приправой.
Сварив напоследок – по рецепту Шона – кофе, Сирил гордо расставила блюда на кухонном столе.
– Ого, прямо слюнки текут! Я голоден как волк! – провозгласил Шон, бросив взгляд на свою тарелку.
Сирил расхохоталась.
– Да-да, я знаю, что это затертое сравнение, но нисколько не стыжусь его! – запальчиво заметил Шон.
– Боже, не в этом дело, Шон! Ты сейчас всего-навсего разрушил мое представление о тебе как об огромном золотогривом льве. – Она обвила его руками за шею, уткнувшись носом в свежевымытые влажно-рыжеватые волосы.
От него веяло свежим ароматом шампуня и крема после бритья. Чистый, стопроцентный, настоящий Шон Стивенс, рядом с которым хотелось во весь голос говорить о… любви.
– Все правильно – ты мне положила львиную долю бифштекса, – проворчал Шон. – Слава Богу, за плечами у меня напряженные трудовые выходные, а то бы пришлось беспокоиться об объеме талии.
– Ничего, есть масса способов сбросить лишний вес.
– Например?
– Например, бег трусцой по песчаному пляжу.
С воплем удовольствия Сирил увернулась от руки Шона, попытавшейся шлепнуть ее по заду. Потом, косясь на него и время от времени снова начиная хихикать, она умяла содержимое своей тарелки. Шон ел не отрывая от нее взгляда и тоже иногда громыхал, заходясь смехом.
Когда они поели, Сирил с небрежным видом взяла бланки, заполненные Шоном, и впилась в них глазами.
– Шон, у тебя докторский почерк, я ничего не могу разобрать, – посетовала она, вглядываясь в мелкую торопливую скоропись.
– Мне не терпелось поскорее сесть за стол, но если тебя это не устраивает, я перепишу все печатными буквами, – предложил он.
– Нет, я, конечно, разберусь, хоть это потребует некоторых усилий. Если бы учителя, учившие тебя писать, видели результат своего труда, они бы поседели.
– Они и без того были седыми, эти суровые леди, и кроме того обожали бить по рукам линейкой. Какой почерк после такого воспитания может быть у ученика? – засмеялся он.
– Шон О'Кейси Стивенс? – приподняла она брови, разобрав наконец почерк.
– Да, родители решили увековечить в моем имени девичью фамилию матери.
– Так вы родственники? – спросила Сирил, намекая на ирландского драматурга Шона О'Кейси.
– Насколько мне известно, они меня не усыновляли, – саркастически заметил Шон, но Сирил пропустила его выпад мимо ушей: ей вдруг стало стыдно за свою студенческую подколку.
Шон, разумеется, даже не понял ее литературной реминисценции. Какого черта она вообще начала играть с ним в литературные шарады? Разве ей не наплевать на разницу в их образовании и интеллектуальном багаже?
Увы, старые привычки, очевидно, умирают не сразу и в муках… Сирил долго жила, обожествляя своего талантливого отца, Джона Адамса, и свысока поглядывая на нежную, кроткую мать.
И лишь когда ей исполнилось семнадцать, Сирил, сложив воедино результаты своих жизненных наблюдений, поняла вдруг, что высокомерность отца проистекает из его стремления скрыть свою несостоятельность. Устыдившись, Сирил немедленно изменила отношение к матери, впервые обретя подобие взаимопонимания с нею.
Но полностью оценить безмерную интеллигентность матери Сирил смогла лишь после смерти отца. Пэгги Адамс, словно стряхнув с себя оцепенение, экстерном закончила среднюю школу, затем начала посещать курсы университета, а итогом этого чудесного преображения явилась встреча с замечательным человеком, ставшим вскоре ее вторым мужем.
Чего Сирил не понимала, так это почему рецидив высокомерия посетил ее именно сейчас. Единственная правдоподобная версия – она пытается отомстить Полу Джордану, вставляя шпильки Шону… Нет, это было бы слишком нечестно с ее стороны, что бы ни говорили по этому поводу Фрейд и его психоанализ!
Сирил знала одно: после всего, что произошло между ней и Шоном этим вечером, нельзя позволять, чтобы дурные замашки из прошлой жизни отравляли их доверительные, выходящие за рамки дружбы отношения. У Шона было много куда более ценных качеств, чем рафинированное краснобайство и охота к отвлеченным беседам на литературно-исторические темы. Он, если уж на то пошло, был самым ласковым из всех, с кем ей приходилось сталкиваться, и даже в минуты безумной страсти оставался предан заботе о ней, ее чувствах, ее благополучии.
Его исключительная физическая сила смягчалась нежностью, а жизненный – и интимный – опыт компенсировал Сирил недостаток своего. Те жаркие, дерзкие, откровенные признания, которые он шептал ей на ухо в моменты апогея страсти, помогали ей увериться, что и она способна дарить ему такое же наслаждение…
Но самое главное – Шон помог ей преодолеть внутреннее ожесточение на жизнь и прежде всего на мужчин, помог избавиться от наваждения, превратившего ее личную жизнь за эти четыре года в непрерывный кошмар. Как бы ни сложились потом их отношения, за одно это она была бесконечно благодарна ему!
– Эй, кьерида, даю сентаво за то, чтобы знать все твои мысли!
Сирил вздрогнула – и от внезапного вопроса, и от безупречного испанского произношения, которым сейчас щегольнул Шон.
– А Стивенс – это разве ирландское имя? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать в ответ.
Шон пристально поглядел на нее.
– Будем считать, что ирландское. В первом поколении. Папаша мой сошел с корабля на берег в сорок шесть, и с каждым годом его ирландский акцент лишь прогрессировал. Сын, как видишь, пошел в этом дальше родителя, – сказал Шон, усмехнувшись.
– Так ты, если быть точным, не Стивенс, а Сиэн? – блеснула знанием ирландских имен Сирил.
– Совершенно верно. Именно так пишется моя фамилия в свидетельстве о рождении. Но мне надоело с детских лет объяснять окружающим, что меня зовут не Стивенс, а Сиэн, и я пошел по легкой дорожке – стал англосаксом.
– Кстати, если речь зашла о произношении, то твой испанский просто блестящ. Ты можешь бегло говорить на нем?
– Ну… можно сказать да, а можно – и нет, – откликнулся Шон. – От матросов, с которыми мне приходилось плавать, я нахватался самых разных словечек и выражений на всех языках мира, но не уверен, что они подходят нежному женскому уху.
– Ты был матросом?! ВМС?! – Сирил даже привстала от удивления: Шон О'Кейси Стивенс вырастал в куда более многогранную личность, чем она предполагала.
– Нет, ВМС тут ни при чем. Когда мне исполнилось шестнадцать, мы с отцом круто повздорили: скажем так, не сошлись во взглядах на мою дальнейшую жизнь! – беспечно рассмеялся Шон. – Я отчалил из дома и нанялся матросом на первую попавшуюся шхуну, наврав про свой возраст: я тогда казался взрослее своих лет.
– Да и сейчас кажешься, – с тонкой иронией вставила Сирил.
– Ага… Так вот, я за два года, перед тем как вернуться, успел облазить весь наш земной шарик, – покачиваясь на стуле, продолжил Шон.
– Погоди, – перебила Сирил, – а родители? Они же, наверное, были вне себя от твоего исчезновения!
– Ну, я им позвонил с Гавайев – с оплатой на тот конец номера, – Шон издал смешок. – Я до того не понимал, какая это тяжелая работа – быть матросом, и в момент звонка готов был рвануть домой – если бы отец прислал денег на билет. Но отец не предложил, а я из гордости не попросил. Выяснив, что я в целости и сохранности, он ограничился лишь фразой: «Счастливо покататься, когда вернешься – встретимся». Старик любил поговорки и любил поговаривать, что длинная дорога домой всегда короче. И конечно же, он был прав, этот изворотливый и упрямый старик ирландец! Когда я вернулся, то готов был ухватиться за любой совет, который мне дадут бывалые люди. Жизнь матроса сурова, и чтобы выжить, пришлось повзрослеть. В итоге я получил очень свободное воспитание, нахватавшись всего понемножку: языков, сувенирчиков, экзотических лихорадок… К счастью, ни одна из них не оказалась смертельной, так что и здесь я вывернулся… Вот и все, что я хотел выложить вам, леди, о своей жизни. Теперь твой черед, Сирил. Ты по-прежнему остаешься для меня полной загадкой, и я хочу хоть немного знать о тебе.
Шон улыбнулся, увидев, как несогласно наклонилась голова Сирил.
– По крайней мере, я хотел бы знать кое-что из твоего прошлого. В частности, о том сукином сыне из университета, чтобы при случае разбить ему морду.
Быстрым движением подхватив Сирил на руки, он прошел с нею в гостиную и уложил ее на один из диванов.
– Может, зажечь огонь в камине? – спросил он, подходя к очагу.
Сирил молча кивнула в надежде, что он в конце концов сменит тему: она вдруг почувствовала, что не в состоянии говорить с ним о Поле.
Когда пламя охватило дрова, Шон вернулся к ней и, положив голову ей на колени, сказал:
– Итак, я слушаю.
В ту же секунду его рот был пленен жадными и настойчивыми губами Сирил. Победа на сей раз оказалась за ней, и через минуту тела их уже сплелись, по молчаливому уговору отказавшись от беседы на заданную тему.
Никто из них не слышал звонка в дверь, но когда по ней заколотила пара кулаков, Сирил стремительно выпрямилась, отбрасывая с лица волосы.
– Кто там? – пробормотал Шон, не желая отпускать ее.
– О Боже! Я совсем забыла про Мартина! – закусила губу Сирил, бросая взгляд на каминные часы: они показывали половину одиннадцатого. – Паразит! Не мог потерпеть до одиннадцати.
Впрочем, высвободившись из рук Шона, Сирил сообразила, что в одиннадцать Мартин оказался бы еще менее желанным гостем.
Кое-как оправившись, Сирил открыла дверь раньше, чем разъяренный Мартин сорвал ее с петель.
– Ради всего святого, Сирил, только не говори, что ты провела выходные в постели! – сходу начал он, бросив свирепый взгляд на босые ноги и растрепанную прическу хозяйки дома. – Мне не нужно тебе напоминать, что случится, если ты не приготовила эти треклятые…
Голос Мартина оборвался на верхней ноте: он увидел Шона. Тот, отвернувшись, сидел на оттоманке и, обхватив колени, смотрел на огонь в камине.
– Что такое, Сирил?! – Взгляд Мартина перебегал от нее к Шону и обратно. Больше всего его, судя по всему, поразили их босые ноги.
Прежде чем Мартин успел перейти на брань, Сирил представила мужчин друг другу:
– Прошу любить и жаловать: Шон Стивенс! А это Мартин Коллинз, Шон!
Мартин, конечно, не знал, что видит перед собой всего лишь плотника, а если бы и знал, едва ли придал бы этому значение: не имеющий ни малейшего понятия об этикете, он был одинаково груб со всеми, кроме выгодных клиентов.
– Мартин заказал мне эскизы, которые мы делали, Шон… А Шон, Мартин, оказался настолько любезен, что согласился позировать мне, когда я не смогла связаться со своими постоянными натурщиками.
Шон лишь молча кивнул с дивана высокопоставленной конторской крысе.
– Ладно, – нетерпеливо сказал Мартин, – хватит телячьих нежностей и сантиментов. Где они?
– Секунду, я их принесу. Только не надо рвать и метать: эскизы готовы и дело в шляпе.
В мастерской Сирил торопливо переложила рисунки папиросной бумагой и начала уже завязывать папку, когда внезапная мысль заставила ее прыснуть. Она поняла вдруг, почему Шон не поднялся навстречу гостю: джинсы такие тесные, так плохо скрывают проявление мужской страсти…
Все еще улыбаясь, Сирил подняла валявшуюся на полу бумажку и взглянула на нее: « Светом чистоты озаряют мир ее черты…»
Нет, только не это! Безымянный поэт из зала суда, пленивший ее ум, как Шон пленил ее тело…
Вновь пребывая в состоянии неприятного раздвоения, Сирил поспешила вниз, не желая надолго оставлять Шона и Мартина вдвоем.
– Вот они, – сказала она, суя альбом Мартину в руки. – Дома у себя посмотришь, хорошо?
Подхватив бесцеремонного гостя под руку, она хотела тут же вывести его за порог, но Мартин вдруг уперся:
– Минуточку, золотце мое! Этот здоровяк заявил мне, что никогда раньше не работал натурщиком. Что ты пытаешься подсунуть мне? Нет, как хочешь, а я не уйду, пока не увижу всего своими глазами.
– Так-так, – пробормотал он, развязав тесемки и выкладывая листы на диван. – Хорошо… ну да…
Первыми шли работы, сделанные углем и мелом. Когда настала очередь пастели, из уст Мартина вырвался рев.
Сирил больше всего беспокоило, чтобы Шон не увидел ее рисунков – слишком откровенно проглядывало в них ее отношение к нему.
Мартин, что-то бормоча себе под нос, закончил просмотр, снова завязал папку и резко повернулся к Сирил:
– Не узнаю твой стиль, бэби! И вообще, ты ли это рисовала?
Он явно намекал на нечто большее, чем художественная манера, и… Уловив оскорбительный намек в его словах, Шон поднялся, расправил плечи – и в комнате сразу стало мало места.
– Вы получили, что вам надо, Коллинз? Или вам нужно что-то еще? – вежливо, но твердо поинтересовался Шон, надвигаясь на Мартина.
– Э-э… нет. Больше ничего. Все в ажуре. Мне надо будет поговорить с тобой, Сирил, – произнес Мартин, пытаясь выглянуть из-за большой фигуры Шона. Впервые в жизни Сирил видела, как он растерялся. – Не представляю, что скажет Гулар… Я ожидал совершенно другого…
Эти слова оказались последними: тяжелая дверь со стуком захлопнулась перед его носом.
Сирил стояла против камина, зачарованно смотрела на языки пламени и грела внезапно озябшие руки. Когда она повернула голову, Шон стоял сзади. Встревоженная непонятным выражением его лица, она обвила руками его шею, прижав лицо к его груди.
– Порядочный кусок дерьма, правда, Шон? – пробормотала она, предупреждая его слова.
– Какого черта ты работаешь на эту скотину, милая? – процедил он сквозь зубы, явно сдерживая себя.
– Я не работаю на него, милый! Я всего лишь иногда получаю от него заказы. Ты не поверишь, но эта конторская крыса разворачивает одну из самых изощренных рекламных кампаний в современной истории! И мое благополучие, к сожалению, сейчас во многом зависит от преуспевания этого типа. И знаешь, что самое удивительное? Его жена – одна из самых чудесных женщин, которых я когда-нибудь встречала! Не пойму, что она в нем нашла и как с ним живет, но она, судя по всему, абсолютно счастлива. Впрочем, и он отвечает ей тем же: он каждый вечер приходит домой – уникальная вещь для человека его рода деятельности.
– Сирил, – сказал Шон, ловя ее лицо в ладони. – Извини, что я поставил тебя в неловкое положение. Ты, как я понял, никогда не опускалась до панибратских отношений с натурщиком, и теперь этот Коллинз невесть что о тебе подумает. Если хочешь, я прямо сейчас могу уйти.
– О Господи, только не это! Ради Бога, останься, Шон! – Сирил стиснула его в руках, словно испугавшись потерять в следующее мгновение. – Да, я держала дистанцию в отношениях с ними, но они – это они, а ты – это ты, Шон. Неужели ты еще не понял, что сотворил? Пять лет меня давил этот кошмар, а ты пришел – и его не стало. И все благодаря тебе, милый! Не уходи и даже не говори об этом, слышишь?
– Конечно, слышу. И конечно же, не уйду, – грустной улыбкой отозвался Шон, целуя ее.
7
В зале поднялся легкий ропот, и судья Каррера ударом молотка восстановила порядок.
– Минутку, мистер Стерн, – сказала она, бросив взгляд в сторону адвоката. – Поясните. Вы желаете представить в качестве улики еще одну журнальную публикацию обвиняемого?
– Да, ваша честь, и не одну, но и все остальные тоже. Мне хотелось бы, чтобы председатель суда и присяжные воочию убедились в том, насколько обширна тематика публикаций доктора Кернса.
Как и публика в зале, Сирил чувствовала себя озадаченной: представленная суду статья Кернса не имела ничего общего с кристаллографией.
Адвокат доктора Кернса попросил время для выяснения вопроса и, быстро переговорив с клиентом, дал согласие обвиняемой стороны на ознакомление суда с содержанием публикации.
– Дело в том, – заметил мистер Барсон, возвращая ксерокопию приставу, – что я и сам предполагал представить высокому суду ряд работ своего подзащитного, так что должен поблагодарить адвоката истца за то, что он избавил меня от этой необходимости.
Дэниэл Стерн, однако, продолжал представлять суду одну за другой статьи, опубликованные в научных журналах, выходящих едва ли не во всех концах света. Эрудиция Кернса просто потрясала, он оказался настоящим гением. Однако Сирил никак не могла уяснить: понимает Дэниэл Стерн или нет, что такими действиями не столько помогает, сколько вредит своему клиенту?
Когда Стерн кинул на Сирил один из своих многозначительных взглядов, той захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Но она лишь еще сильнее вдавила тело в обивку сиденья, а потом, вспомнив, вытащила из кармана записку, подброшенную ей утром, и еще раз перечитала ее.
Это послание содержало всего одну фразу: « Я люблю тебя», но написанную на множестве языков, шесть из которых Сирил опознала, а еще столько же – нет.
Но особенно очаровывала каллиграфия письма, различная в каждом новом случае: то дерзко-размашистая, то школьнически аккуратная, то торопливо-бисерная. А завитки на полях вообще были произведением искусства – такому мастерству и вкусу могли позавидовать переписчики и иллюстраторы средневековых летописей и духовных книг.
Проведя пальцем по этим виньеткам, Сирил почувствовала, что сердце ее вот-вот выскочит из груди от радостного волнения и тягостного предчувствия одновременно.
Еще утром, на заре, когда Шон, поцеловав ее сонную, уехал к себе домой, чтобы переодеться для заседания суда, она была совершенно уверена, что любит его, и еще больше убедилась в этом, когда они встретились в коридоре напротив зала суда. Вокруг толпились другие присяжные, и Шон ограничился тем, что украдкой пожал ей руку. Потом им разрешили войти в зал заседаний, и садясь на свое место, Сирил с нежностью и трепетом поймала на себе веселый взгляд своего «бога»-любовника.
И вот теперь, когда в руке у нее был этот шедевр артистизма, это изысканнейшее выражение явно неподдельных чувств, в душе Сирил царила полная неразбериха. Она украдкой посмотрела на Шона, и тот, почувствовав на себе ее взгляд, обернулся и насмешливо-вопросительно поднял бровь. Сирил собралась было качнуть головой: дескать, ничего особенного, – когда поняла вдруг, что за ней следит еще одна пара глаз.
Мэтту Тернеру пришлось немыслимо изогнуться, чтобы видеть Сирил из-за своего соседа-великана. Сирил едва не застонала от тихого ужаса, заметив страстный блеск в его глазах. С деланной улыбкой, адресованной сразу двум мужчинам, она повернула голову, обратив свое внимание на судебный процесс.
Наверняка именно Мэтт – автор этой изящной записки, решила она, и открытие это совсем не обрадовало ее. Боже, а ведь при одном чтении любовного послания сердце у нее сжималось от невольного восхищения и тайного удовольствия. Если бы пальцы Шона могли сотворить этот образчик чувства, ума и вкуса, все было бы просто идеально! Не в том дело, что он красив физически и обворожителен в общении: еще больше ее восхищали в Шоне незаурядный ум и способность к беззаветной любви. Но, отдавая ему должное, заподозрить в нем автора тончайших и виртуознейших по исполнению любовных посланий она не могла.
Ирония судьбы: вместе Шон и неизвестный воздыхатель складывались для нее в образ идеального мужчины, а каждый в отдельности не до конца захватывал ее душу… С глубоким вздохом Сирил констатировала, что по-настоящему не влюблена ни в Шона, ни в своего поклонника-поэта, но увлечена и тем и другим одновременно.
Представление научных статей доктора Кернса продолжалось все утро. Вначале зачитывалось название работы, после чего адвокат обвиняемого и его клиент беседовали вполголоса и только затем давали свое согласие на ознакомление со статьей в качестве вещественного доказательства по делу. Процедура принимала затяжной и утомительный характер, и Сирил то и дело впадала в дрему, и тогда перед глазами проплывали картины минувшей – невероятной и неслыханной – ночи, закончившейся тем, что Сирил заснула в руках любовника.
Погрузившись в воспоминания, она не сразу поняла, что судья Каррера сделала паузу в ходе процесса, и чуть не подскочила на месте, когда оказавшийся рядом пристав громко произнес ее имя.
– Телефонограмма для вас, мисс Адамс, – повторил он, протягивая записку.
– Телефонограмма? – глуповато переспросила Сирил.
– Да, от мистера Коллинза.
– А-а, от Мартина! – Так он пытался связаться с ней по ходу заседания!
Сирил буквально выхватила бумажку. На ней было написано: « Позвони мне!!!»
Тихо простонав, Сирил натянуто улыбнулась приставу, а в ушах у нее уже звучал противный скрипучий голос Мартина.
Сунув телефонограмму в сумочку, Сирил взглянула на часы. Что это сегодня с судьей? Время обедать! Словно прочитав мысли Сирил или услышав голодное урчание ее желудка, судья Каррера взяла слово и, извинившись за задержку, объявила перерыв на обед.
Перерыв был объявлен и в четырех других залах суда, и людской поток разнес Сирил и Шона в разные стороны. Повертев головой, она обнаружила своего великана в дальнем конце коридора. Шон жестом звал ее к себе, но Сирил изобразила приложенную к уху трубку, давая понять, что у нее срочный телефонный разговор.
Шон на глазах полусотни людей снова начал что-то показывать жестами. Народ остановился и затих, с интересом участвуя в этой пантомиме: им, в отличие от Сирил, не показался экстравагантным такой способ общения.
– Я придержу для тебя место за столиком! – торжествующе произнесла наконец его мимическую фразу Сирил, и публика, активно помогавшая ей в разгадывании шарады, одобрительно зааплодировала. Сирил, покраснев, раскланялась, еще раз махнула Шону и стала пробираться к дамской комнате.
Телефон Мартина она набирала с забытой на лице улыбкой, но когда на том конце провода раздался гудок, Сирил резко протрезвела. Какие еще сюрпризы готовит ей этот коротышка? – подумала она с неприязнью.
– Мистер Коллинз, это Сирил Адамс, я звоню по вашей просьбе, – начала она.
– Сирил, дорогая! – последовала мгновенная реплика. – У меня для тебя колоссальные новости, драгоценная моя!
– Извините, я, наверное, ошиблась. Мне нужен Мартин Коллинз, – неуверенно сказала Сирил, не узнавая в радостном, звенящем голосе собеседника.
– Он самый собственной персоной! И если речь зашла о персонах, то ты, дорогая, истинная цирцея в том, что касается мужчин. Жак Гулар утром нагрянул ко мне, и прежде чем я успел открыть рот, схватился за твои эскизы. Ему понравилось все без исключения, но самое грандиозное впечатление на него произвел этот твой Джон.
– Не Джон, а Шон. Отлично. Значит, все в порядке, – сдержанно сказала Сирил, на всякий случай скрестив пальцы.
– Лучше просто не бывает! Более того, Жак настаивает на том, чтобы сегодня вечером ты присутствовала на официальной презентации его моделей.
– Ну, раз так… Ладно. Думаю, это возможно, – медленно ответила Сирил.
– И почему бы тебе заодно не прихватить этого своего здоровяка?
– Сомневаюсь, что это стоит делать… В конце концов, он не профессиональный натурщик, и его может не интересовать презентация одежды, – сказала Сирил, насторожившись от такого поворота беседы.
– Понимаешь, бэби, Гулар желает познакомиться с тобой и с этой гориллой, – Мартин уже перешел на обычный для него стиль общения. – Он хочет, чтобы я заключил контракт на презентацию его белья с этим твоим сокровищем. Так что будьте оба, я уже пообещал Жаку, что ты с Роном в полном его распоряжении.
– Его зовут Шон! – уже раздраженно крикнула Сирил. – Ты случайно не тронулся умом на старости лет? У тебя контракт только со мной, и на Шона никто из вас никаких прав не имеет! Кроме того, у него есть другая работа и… свои планы на сегодняшний вечер.
– Из увиденного вчера вечером я могу представить, что именно вы планируете на этот и следующие вечера. И все же подумай-ка как следует о ставке в этой игре! Постель подождет, когда светит контракт не с кем-нибудь, а с самим Гуларом.
– Знаешь, кто ты после таких речей?.. – начала Сирил, чувствуя, как телефонный провод буквально раскаляется от ее негодования.
– Я тот, кому сегодня вечером предстоит охмурить самого Гулара, и я это сделаю во что бы то ни стало, даже если для этого мне понадобилось бы нарядить в его белье сорок касаток! Чтобы сегодня в восемь ты и твой Дон были у меня в конторе!
Раздались частые гудки – отбой.
– Не Дон, а Шон… – прошептала Сирил в трубку. – Чтоб тебе пусто было, Мартин! Ты же точно знаешь, что его зовут Шон…
– Ты просто ненормальный! – объявила Сирил, усаживаясь рядом с Шоном за столик.
Шон нагнулся, чтобы на короткое мгновение овладеть ее мягкими губами. Сирил, поколебавшись секунду, ответила на поцелуй, хотя и понимала, что на них смотрят с соседних столиков.
– Итак, ты сказала, что я просто ненормальный? – переспросил Шок, выпрямляясь в кресле.
– Да, и я удивлена, что пара дюжих санитаров не увезла тебя на психиатрическую экспертизу сразу по выходе из здания суда, – сказала Сирил, укоризненно качая головой. – Если хочешь знать, ты на каждом шагу удивляешь меня. Кто бы мог, например, предположить в тебе первоклассного мима, достойного соперника Марселя Марсо?
– Ну, до Марсо мне далеко, но когда мы играли с соседями в «Угадай без слов», Стивенсы всегда опережали других, – посмеиваясь, сказал Шон.
– Что ж, мне и здесь есть чему у тебя поучиться, – сказала Сирил и густо покраснела, задним числом поняв смысл своей фразы.
– Тебе? Учиться? Нельзя позолотить золото и выбелить лилею, говаривал кто-то из древних, – отозвался Шон и движением фокусника достал из-под стола розу. – Я искал красную, но ничего подходящего не увидел. Как ты думаешь, что значит слово «абрикос» на языке цветов?
– Боже, Шон, – краснея еще больше, пробормотала Сирил и, потянувшись, пожала пальцы Шона.
– Именно это я и ожидал услышать! – удовлетворенно улыбнулся Шон. – Ну а теперь перейдем к еде! Что ты думаешь насчет тунца?
Сирил лишь кивнула, боясь даже на секунду открыть рот.
Шон тем временем как волшебник одним движением брови подозвал к себе официантку. Жизнерадостная девушка, отвечающая на каждую шутку Шона смехом, до мельчайших деталей расспросила о том, как именно приготовить ему сандвич с тунцом.
Сирил недовольно закатила глаза, но вдев в петлицу блузки розу и погладив ее атласные лепестки, почувствовала вдруг, что вполне понимает радостное волнение, овладевшее официанткой: рядом с таким мужчиной нельзя чувствовать себя спокойной.
Но тут же ехидный внутренний голос напомнил ей о другом мужчине и другом драгоценном подарке – любовной записке, приютившейся в одном из отделений ее сумочки, – подарке не менее впечатляющем и трогательном.
– А что это Мэтта Тернера нет с нами? – спросила она, словно очнувшись.
Шон вздрогнул и отвел взгляд в сторону. Казалось, ему был неприятен вопрос, заданный Сирил.
– Шон, я же тебя спросила про Тернера!
– Он сказал, что вынужден отказаться от ланча и бежать по какому-то срочному делу, – резко отозвался Шон. – И по правде сказать, милая, как бы ни нравился мне этот паренек, но если мы его никогда больше не увидим, я не стану переживать.
Сирил уставилась на Шона, пораженная неприязненностью тона, но ласковая улыбка на его лице и поглаживание мозолистых рук по ее щеке чуть успокоили ее.
– Ну и ладно, я… я только спросила, – запинаясь, сказала она. – Это даже хорошо, что его нет, потому что ему, вероятно, было бы неприятно услышать, как я приглашаю тебя сегодня на вечеринку, не позвав и его тоже.
– С тобой – хоть на край света, а если есть еще и возможность развлечься – то это вообще прекрасно! – Шон, казалось, снова повеселел.
– Ты не совсем верно меня понял! – рассмеялась Сирил, чувствуя, как разрумянились ее щеки. – Ты не очень-то настраивайся на веселье! Речь идет о визите в офис Мартина Коллинза в Беверли-Хиллс. Сегодня вечером он дает старт рекламной кампании новой серии моделей Жака Гулара.
– Тебе так нравится общаться с этим хорьком? – иронично поинтересовался Шон.
– Не нравится, но придется, и Мартин – это еще цветочки. В этих сферах плавают такие акулы и пираньи, что Мартин на их фоне покажется ангелом без крылышек… Но мне и в самом деле важно присутствовать там, Шон… Речь идет о большом прорыве.
– Что ж, если тебе важно…
– Да, важно! – повторила она. Ей надо было зацепить Гулара, надо было довести труд четырех лет до логического завершения – успеха. – Гулар собирается предложить мне новую работу, а еще он хотел бы познакомиться с тобой. Ты как натурщик произвел на него неизгладимое впечатление.
