Текст книги "Паутина любви"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Там, в Корнуолле, – говорила мать, – перестаешь интересоваться происходящим в мире. Там живут своей жизнью, их больше интересуют привидения, призраки, проклятия и тому подобное… никак не связанное с тем, что происходит вокруг.

– Ты имеешь в виду то, что происходит сейчас в Германии?

– В том числе и это.

– Мне кажется, Гретхен и Эдвард очень озабочены этим.

– Ну, разумеется. Бедная девочка! Наверняка она боится за своих родителей. Это может повредить будущему ребенку. Эдвард сумел, по крайней мере, вытащить оттуда Гретхен, теперь она в безопасности.

– Конечно, о ней заботится муж, но за семью она продолжает беспокоиться… Курт – очень милый молодой человек! По-моему, он приезжал к ним перед самым Рождеством.

– Жаль, что они не могут съездить в Германию.

Ричард Доррингтон, безусловно, был рад видеть нас. Взяв меня за руки, он крепко сжал их.

– Я не мог дождаться вашего приезда! Надеюсь, с вашей сестрой в Корнуолле все в порядке? Мэри много рассказывала нам об этих местах, вернувшись из чудесной поездки, в которую вы ее пригласили.

– Я была рада встрече с ней, а Дорабелла очень довольна своим портретом.

– Милая Мэри! Уверяю вас, вы сделали из нее нового человека. Мы все очень благодарны вам – и моя мать, и я, не говоря уже о самой Мэри.

– Она может стать действительно крупным художником.

– Она говорит, что миниатюры теперь не в моде.

– Именно она может сделать их модными! С ее талантом это вполне возможно!

За обеденным столом Доррингтонов неизбежно должен был возникнуть разговор о Германии. Кроме нас были еще четверо гостей – юрист и врач со своими женами.

Еще когда мы ехали к их дому, мы не могли не заметить броских заголовков и не услышать криков мальчишек-газетчиков: «Читайте в „Стандарте“!.. Читайте в „Ньюс“!.. Гитлер встречается с канцлером Австрии! Шушнигг в Берхтестгардене».

– Что все это значит? – спросила мать, когда такси доставило нас к Доррингтонам.

Эдвард сказал:

– Я не знаю, но мне все это не нравится.

Он взял руку Гретхен и нежно сжал ее. Лучше бы уж мы не приносили эти новости. За столом доктор сказал:

– Похоже, Гитлер собирается захватить Австрию? – Он не сможет этого сделать, – возразил Эдвард. – Посмотрим, – ответил доктор. Мне не хотелось бы слышать за столом такие разговоры, но все умы были заняты именно этой темой. Как и страницы газет, и все с нетерпением ожидали результатов встречи между Гитлером и Куртом фон Шушниггом.

Юрист сказал:

– Нам давно следовало занять твердую позицию. Гитлер и Муссолини действуют рука об руку, они оба диктаторы! Никто не сумеет удержать их, во всяком случае, изнутри, а обуздать диктатора можно, лишь сместив его. Мое мнение таково, что Гитлер настроен на завоевания, его нужна империя и он сделает все, чтобы добиться этого! Он уже избавился от Шахта, пытавшегося приостановить рост гонки вооружений, разрушающе действующий на экономику. Бломберг, Фритч и другие ушли, потому что были профессиональными военными и советовали соблюдать осторожность.

– И к чему все это приведет? – спросил Ричард. – Я думаю, очень многое зависит от результата этой встречи. Шушнигг – сильный политик, он не позволит Гитлеру подмять себя.

– Вскоре мы узнаем результат, – сказал Ричард. Я сумела встретиться с ним взглядом и слегка кивнула в сторону Гретхен. Он понял меня: очень бледная, она сидела, уставившись в свою тарелку.

– А скажите-ка мне, – продолжил без всякого перехода Ричард, – чем вы собираетесь заняться в Лондоне? – Пока я одно знаю наверняка – все запланированное нам сделать не удастся, – ответила я.

– Есть выход – останьтесь здесь подольше!

Мужчины остались посидеть за портвейном, и у меня появилась возможность поговорить с Гретхен.

– Должно быть, ты рада тому, что скоро появится малыш? – спросила я, и, положив ей руку на плечо, мягко добавила: – Не нужно беспокоиться, Гретхен!

– Я думаю о них, – тихо произнесла она. – С каждым днем Гитлер набирается сил! Не представляю, что еще он сделает с нашим народом?

– Твою семью уже?.. Она покачала головой.

– Пока нет, но этого следует ожидать…

– Им следует бежать, Гретхен!

– Я уже писала им, Эдвард тоже, но они не поедут. Они такие упорные и гордые: говорят, что это их родина и они не позволят себя вышвырнуть.

– Что же они собираются делать?

– Будут держаться до последнего.

– Как я рада, что ты здесь!

– Это заслуга Эдварда! Я живу чудесно, но постоянно думаю о своем родном доме…

–. Милая Гретхен, будем надеяться, что в один прекрасный день все изменится! А теперь у тебя будет ребенок! Моя мать хочет приехать сюда к моменту родов. Ты это знаешь?

Она кивнула, и я с радостью заметила на ее губах улыбку.

– Когда родится ребенок, тебе станет лучше! Взглянув на меня, она печально улыбнулась, и мне опять захотелось как-то утешить ее.

На следующее утро за завтраком мы обсуждали события вчерашнего дня.

– Лучше бы присутствующие за столом поменьше говорили о Германии, – посоветовала я.

– Все говорят об этом, и вне всяких сомнений – тема очень важная.

– Я понимаю, но газеты и без того полны ею, а это слишком расстраивает Гретхен.

– Она не может не думать о том, что происходит на ее родине. Я искренне надеюсь, что все закончится благополучно.

– Наверное, ей будет легче, когда она родит ребенка? У нее почти не останется времени, чтобы думать о чем-то другом.

Гретхен была очень довольна, когда мы вместе с ней отправились за покупками. Мы без конца обсуждали различные колыбельки и детское приданое. Эдвард был рад нашему присутствию, а когда я видела его вместе с Гретхен, мне показалось, что их искренняя преданность друг другу отличается от отношений между Дермотом и Дорабеллой. Впрочем, Эдвард и Гретхен были серьезными людьми, а Дорабелла и Дермот привыкли вести себя иначе и, возможно, просто не проявляли глубины своих чувств. Мы с Мэри Грейс посетили выставку живописи, оказавшуюся весьма интересной. К нам зашли юрист и его жена, и, когда мы сидели за коктейлем, я показала им сделанный Мэри портрет Дорабеллы. Жена юриста очень высоко оценила его, и я тут же предложила ей заказать свой портрет, что доставило мне удовлетворение.

Насколько я понимала, жена юриста вела очень активную светскую жизнь, и я была уверена, что, когда портрет будет закончен и понравится ей, она начнет показывать его всем знакомым. Будет удивительно, если после этого не появится еще, по крайней мере, один заказ.

Зная любовь моей матери к опере, Ричард пригласил всех на «Риголетто», и этот вечер получился просто очаровательным. После оперы мы ужинали, оживленно обсуждая декорации, костюмы и чудесную музыку. Со смехом я заявила, что предпочла бы быть Джильдой, а не Виолеттой. – Виолетта гораздо более очаровательна, – сказал Ричард. – И гораздо лучше быть тезкой дамы, грациозно умирающей в своей постели и одновременно берущей самую верхнюю ноту, чем той, что вынуждена испускать дух в мешке!

Мы много смеялись, но вечер был испорчен новостями, встретившими нас по пути домой. Гитлер заставил Шушнигга перед самым отъездом из Берхтесгардена подписать соглашение, развязывающее руки австрийским нацистам.

Через несколько дней Ричард пригласил меня на обед. На нем должны были присутствовать только мы, вдвоем. Это было странно, поскольку обычно мы собирались большой компанией. К тому, конечно, были основания, и мать понимала, что все это значит. Ричард отвел меня в тихий небольшой ресторанчик возле Лейчестер-сквер. Мы заняли уединенный столик, и после того, как был сделан заказ и подана еда, Ричард сказал:

– Как чудесно, что вы здесь! Моя мать говорит, что Мэри Грейс совершенно изменилась, и все это благодаря вам.

– Рано или поздно кто-нибудь все равно открыл бы ее талант.

– Но сделали это вы! Мы очень благодарны вам за это… Вся наша семья в долгу перед вами.

– Я очень тронута, но все получилось само собой. Мэри показала мне свои работы, и я сразу поняла, как они хороши. Дорабелла была просто очарована моим портретом.

– Мы все очень любим вас, не только я…

– А мы, конечно, любим всех вас. Помолчав секунду, он просто сказал:

– Что касается меня, я влюблен в вас.

– О… – пробормотала я. – Я…

– Не собираетесь ли вы сказать, что это неожиданно и что вы очень удивлены?

– Но мы слишком недавно знаем друг друга…

– Срок здесь не играет роли. Я знаю, что люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой! Что вы думаете по этому поводу?

– Ну… я понимаю, что заявление, будто это так неожиданно, может показаться шуткой… но, до некоторой степени, это именно так. Видите ли, мы и в самом деле недостаточно хорошо знаем друг друга…

– Узнать друг друга можно в очень короткий срок.

Мне стало не по себе. Промелькнуло воспоминание о Дорабелле и Дермоте: то замечание матери расстроило меня. А Ричард? Он мне нравился, мне было приятно в его обществе, оно волновало меня, но, в отличие от Дорабеллы, я не собиралась бросаться в брак очертя голову.

– Жениться – это очень серьезное дело! – произнесла я. – Это значит – прожить всю жизнь вместе…

– Вас это не привлекает?

– Пока я просто ошеломлена!

– Вы, должно быть, знали, как я отношусь к вам?

– Я знала, что нравлюсь вам, но сейчас речь идет о другом: мы говорим о браке.

– Есть кто-то другой?

– О нет… нет!

– Похоже, вы не слишком уверены в этом?

Я представила Джоуэна Джермина в поле, когда я упала, потом его, улыбавшегося мне за кружкой сидра, показывающего мне свой дом…

– О нет! У меня нет никого другого…

– В таком случае?..

Я взглянула на Ричарда. Он был человеком чести, преданным семье, целеустремленным, жившим интересной жизнью. Я сама оживала в Лондоне, любила находиться среди людей, которые спешат по своим делам, не присматриваются к вам, не знают, откуда вы явились и чем занимаетесь… Мне нравилась миссис Доррингтон, я любила Мэри Грейс… и Ричарда тоже…

Похоже, он пал духом.

– Я слишком рано сделал предложение!

– Да, слишком рано, – согласилась я. – Я не склонна к поспешным решениям, без полной уверенности.

– Но я нравлюсь вам?

– Очень.

– И нравится моя семья?

– Конечно.

– Мэри Грейс была бы очень рада, как и моя мать…

– И мои родители…

– В таком случае, – сказал Ричард, радостно улыбнувшись, – мы только на время отложим этот вопрос. Вас это устраивает?

– По-моему, это превосходная мысль!

– В Лондоне вы получите возможность получше узнать меня.

– А вы – меня.

– Я уже знаю все, что мне нужно!

– Неужели я столь прозрачна?

– Нет… я сказал глупость!

Я рассмеялась, а он продолжал:

– То есть ответ не звучит «нет»? Вы сказали: «Я не уверена». Я правильно понял?

– Совершенно верно.

– Что ж, придется довольствоваться пока этим, – он поднял свой бокал. – Давайте выпьем за это!

Это был радостный вечер. Конечно, я не могла не чувствовать удовлетворения: очень приятно ощущать себя любимой, а на меня не слишком обращали внимания, потому что оно всегда концентрировалось на Дорабелле.

Мне нравился Ричард, и я уже начинала думать, что у нас с ним может сложиться, счастливая жизнь: в Ричарде было что-то надежное. Я сравнивала его с Джоуэном Джермином и немножко – с Гордоном Льюитом. Ричард был другим. Наверное, оттого, что он был истинно городским человеком, он нравился мне. Похоже, я понимала его и, наверное, была способна влюбиться в него, однако следовало получше узнать его и его семью.

Когда я вернулась, ко мне в комнату вошла мать. Она не скрывала своего возбуждения, и я поняла: она рассчитывает, что сейчас я объявлю о помолвке.

– Вечер удался? – спросила она.

– О да.

Мы помолчали.

– Все прошло нормально? Ричард, я хочу спросить… сделал тебе предложение?

– А откуда ты знаешь?

Она засмеялась.

– Дорогая моя, это же было совершенно очевидно!

Ричард влюблен в тебя, и влюблен с первого взгляда.

Он очень милый человек! Я так рада за тебя!

– Ты слишком опережаешь события!

– Что ты имеешь в виду? Он сделал тебе предложение?

– Да…

– И ты его отвергла? – она в ужасе взглянула на меня.

– Неужели тебе так хочется поскорее избавиться от меня?

Виновато посмотрев на меня, мать обняла меня.

– Ты же знаешь, что мы с отцом думаем только о твоем счастье! Ричард – такой хороший человек… он подходит тебе во всех отношениях…

– Я не отвергла предложения – просто оно сделано слишком рано…

Мать почувствовала облегчение и улыбнулась.

– Ты всегда была очень предусмотрительной! – заметила она, но я поняла, что у нее мелькнула мысль о Дорабелле, поскольку на лице ее появилось озабоченное выражение.

– Так что же вы решили?

– Я сказала Ричарду, что он мне очень нравится, но пока еще рано говорить о том, выйду ли я за него замуж.

– Надеюсь, он это поймет?

– Ричард вообще очень понимающий человек, с хорошо развитым чувством здравого смысла. Ну да, ведь он юрист!

Склонившись, мать поцеловала меня. Некоторое время мы еще говорили, а потом, пожелав мне спокойной ночи, она отправилась в свою комнату, не до конца разочарованная мной.

Продолжали поступать тревожные новости о событиях в Европе. Ими были полны газеты, их обсуждали все, и спрятаться от них было невозможно.

Шушнигг вернулся в Австрию, где отрекся от своего соглашения с Гитлером, которое тот вынудил его подписать, и объявил о том, что состоится плебисцит, который решит – произойдет ли политическое и экономическое воссоединение (аншлюс) с Германией. Гитлер в ответ вторгся в Австрию. Он пользовался поддержкой в Италии, в то время как Британия и Франция, захваченные событиями врасплох, ничего не сделали, чтобы предотвратить агрессию.

Гитлера, вступившего в Австрию, приветствовали толпы людей. Никакого противодействия могучей армии не было оказано, хотя это могло бы произойти, но Австрия не нашла в себе сил поступить иначе.

Так или иначе – это продемонстрировало всем, каковы цели и средства германского диктатора. Ричард заявил:

– На этом дело не кончится, я склонен думать, что это всего лишь начало!

Он оказался прав: теперь Гитлеру понадобилась Чехословакия, но тогда произошло событие, которое заставило нас полностью забыть о происходящем в Европе.

Мы с матерью и Гретхен отправились за покупками. Это оказалось увлекательным занятием, и домой мы вернулись только к обеду.

Мы готовились сесть за стол, когда приехал отец. Увидев его, мы встревожились, потому что он был совершенно не похож на себя: он был ошеломлен и несчастен.

Мать, подбежав, обняла его.

– Роберт, дорогой, что случилось?

Он открыл рот, зашевелил губами, но не смог произнести ни слова. От волнения у него сжалось горло.

– Присядь, – мягко предложила мать. – Успокойся... и расскажи нам, что случилось?

– Мне пришлось приехать… я не мог говорить по телефону, я тут же поехал! Она пошла купаться… Одежда была на берегу… а она исчезла… исчезла…

Мы в ужасе уставились на него. Отец переводил полные горя глаза с матери на меня.

– Дорабелла… она погибла!

ОТКРЫТОЕ ОКНО

Отец был вне себя от горя и с трудом объяснялся. Все это казалось совершенно нереальным: Дорабелла, полная жизни, молодая, красивая… Я не могла поверить в то, что никогда больше не увижу ее. Она была частью моей жизни, частью меня самой. Она не могла умереть, это какая-то ошибка! Я не могла поверить в это, я не должна была верить в это!

Все было похоже на какую-то неправдоподобную историю: сказали, что Дорабелла отправилась купаться и погибла при точно таких же обстоятельствах, что и ее предшественница, первая жена Дермота. Слишком уж все совпадало, и был в этом какой-то оттенок нереальности.

Отец немногое мог сообщить нам. Думаю, он был слишком потрясен, чтобы воспринять все, что ему рассказали; наверняка он знал лишь одно – Дорабелла умерла!

Позвонил Гордон Льюит и сказал, что у него настолько ужасные новости, что он не знает, как изложить их. Потом он рассказал, что Дорабелла отправилась купаться. Похоже, у нее сложилась привычка купаться рано утром. Вряд ли это было подходящее время года для таких купаний, но она заявляла, что холодная вода ее бодрит.

Уже это не могло быть правдой: Дорабелла никогда не была любительницей плаванья, хотя в школе она плавала вместе с остальными. Что-то здесь было неладно…

Гордон сумел связаться с Дермотом, который в это время был в отъезде, в одном из других имений. Тот был вне себя от горя, и весь дом был потрясен.

Мать стояла неподвижно, сложив руки. Лицо ее было пепельно-бледным. Она смотрела на меня, безмолвно выражая свое горе и нежелание верить в случившееся.

Потом она прижалась ко мне, как бы делясь своим горем и не веря в то, что случилось столь ужасное событие.

– Это невозможно, этого не может быть! – настаивала я. – Я не верю в это!

Мать воскликнула:

– Мы немедленно отправляемся в Корнуолл! Я сама хочу узнать, как это случилось!

В Корнуолл мы приехали поздно. Нас, конечно, никто не встречал, но мы сумели нанять автомобиль, который доставил нас на место.

Никто не удивился, увидев нас.

– Мы должны были приехать, – сказала мать Гордону и Матильде, встретившим нас в холле.

– Это ужасно! – произнесла Матильда. – Я не верю в это!

– Мы хотим точно знать, что здесь случилось? – заявил отец.

Матильда настояла на том, чтобы мы поели, хотя никто из нас не мог и думать о еде.

Разговор шел в гостиной. Матильда, похоже, была слишком потрясена, чтобы вести беседу, так что рассказывал в основном Гордон.

– Все случилось так неожиданно, – начал он, – Она отправилась купаться, видимо, когда мы еще спали…

– Кто-нибудь это видел? – спросила я.

– Ну, в этом нет сомнений: она накануне говорила, что поняла всю прелесть утренних купаний… Мы убеждали ее, что еще слишком рано, что вода не прогреется до середины лета, но она настаивала на том, что ей это нравится… Когда Дермот уезжал, Дорабелла не спускалась обедать с нами, а он уехал в имение Брентон – в один день туда и обратно не обернуться… Накануне утром она тоже плавала: я встретил ее входящей в дом, и она сказала, что это великолепное ощущение – начинать день с купания в море! А потом… на следующее утро…

– И что случилось тогда? – потребовала мать. – Ее в то утро вообще никто не видел?

– Нет, с утра мы ее редко видели. Мы решили, что она уже позавтракала и отправилась в Полдери, но, когда она не вышла и к ужину, мы начали беспокоиться… Тут пришел один из садовников и сказал, что на берегу лежит одежда Дорабеллы – купальный халат и туфли… Сомнений в том, что они принадлежат ей, не было, так что… есть лишь одно объяснение случившемуся… Мы сообщили об этом в полицию: ее искали лодки, вызвали самолет, но нигде не нашли… Должно быть, ее унесло в море? Возможно, потом тело выбросит на берег? – он отвернулся, закусив губу.

– Эти купания… очень не похожи на нее! – сказала я.

Гордон кивнул.

– Да… нам это тоже показалось странным, но она настаивала, на том, что ей нравится, а здесь сильное течение, и…

– И ей об этом никто не говорил? – в отчаянии спросила я. Мое горе было так велико, что мне хотелось на кого-то возложить вину за ужасное несчастье.

– Такое могло случиться с кем угодно, – сказал Гордон. – Люди здесь постоянно купаются, и время от времени…

– Я не могу в это поверить…

– На берегу была ее одежда, а Дорабелла исчезла…

Я могла только сидеть, сжимаясь от горя и цепляясь за спасительное неверие. Только так я могла выдержать это.

– Бедный Дермот! – вздохнула Матильда. – У него разбито сердце! Он осуждает себя за то, что уехал, и ужасно страдает… Это случилось так скоро после свадьбы, а как он гордится своим малышом!.. Мне невыносимо думать об этом!

Больше сказать было нечего.

Мы сидели в тупом безнадежном молчании.

Я отправилась в детскую проведать Тристана! Он спал. Няня Крэбтри бросилась ко мне и, обняв, крепко прижала к груди, повторяя:

– Какой ужас… моя мисс Дорабелла!

– Няня, этого не может быть! Это же неправда, верно?

Покачав головой, она отвернулась. Няня всегда стеснялась проявлять свои чувства открыто, но глаза у нее покраснели, и она сопела. Была у нее такая привычка, обычно это означало возмущение или недоверие. Она сказала:

– А что же будет с осиротевшим малышом? Наверное, леди Денвер заберет его?

– Об этом еще не было разговора.

– Ну, так будет, и чем раньше, тем лучше! Надо нам уезжать отсюда, никогда мне здесь не нравилось! Отчего-то здесь в дрожь вгоняет: все эти разговоры насчет семейной вражды, насчет того, что с тобой будет, если ты сделаешь то-то и то-то… За всю жизнь столько чепухи не слышала! Да, так было бы лучше всего: мы отвезем мальчика в Кэддингтон, в нашу старую добрую детскую!

Ее губы тут же задрожали, и я поняла – она вспомнила меня и Дорабеллу, когда мы были совсем маленькими.

Я подошла к колыбели и взглянула на Тристана.

– Он на вас смахивает, мисс Виолетта, – сказала няня. – Уж не знаю, почему, но мне он больше напоминает вас, чем его мать.

Крэбтри взяла его, сонного, на руки.

– Присядьте-ка, – предложила она.

Я села, и она передала ребенка мне. Меня охватило чувство нежности: Тристан выглядел таким беззащитным. Мгновенно исчезло чувство отчаяния и безнадежности: у меня осталась частица Дорабеллы!

Покинув детскую, я отправилась в комнату матери. Она сидела, уставившись невидящим взглядом в окно. Услышав, что я вошла, она повернулась. Я сказала:

– Я была в детской…

– Бедная няня! Она тоже разбита горем!

– Она считает, что нам следует забрать Тристана и отвезти его в Кэддингтон. – Мы тоже так думаем, твой отец и я. Это – естественное решение…

– Няне Крэбтри не нравится этот дом.

– Думаю, никому из нас не захочется побывать здесь снова!

– А что с Дермотом? Не забывай – Тристан и его сын!

– Дермот, похоже, сам не знает, чего хочет! – в голосе матери появились сердитые нотки. Подобно мне, ей хотелось возложить на кого-нибудь вину за случившееся. Несомненно, она считала, что если бы Дермота не угораздило уехать, то всего этого не случилось бы. Почему он не смог позаботиться о своей жене? Почему не запретил ей купаться в том же самом месте, где погибла его первая жена? Но запретить Дорабелле, это значило – подтолкнуть ее продолжать то же самое… Бедняга Дермот! Он был так же потрясен, как и мы, и мог лишь замкнуться в своем горе.

Я знала, о чем сейчас думала мать: если бы Дорабелла не познакомилась с Дермотом, если бы мы никогда не видели этого дома, сейчас она спокойно сидела бы в родном гнезде с обеими дочерьми!

Я понимала ее: она хотела побыстрей уехать из этого дома, как и няня Крэбтри. Мы должны были возложить на кого-нибудь вину, хотя бы на сам дом.

– Я хочу как можно быстрее уехать отсюда! – воскликнула мать.

– А ты не думаешь, что произошла какая-то ошибка? У меня не выходит из головы, что она жива… Я понимаю, что говорю глупости, но мы с ней… временами чувствуем себя почти одной личностью. Частенько я читала ее мысли… и я никак не могу избавиться от чувства… это почти уверенность… что она где-то… что она вернется…

– Я понимаю, понимаю, – нежно сказала мать. – Мне самой в это не верится, однако мы должны смотреть правде в лицо, и лучшее, что мы можем сделать – побыстрее уехать отсюда!

У меня не хватало слов, чтобы объяснить матери, даго, несмотря на доказательства гибели Дорабеллы, у меня оставалось чувство, что она жива, что я еще увижу ее. Я не могла и не хотела смириться с фактом ее смерти!

Мать сказала, что поговорит с Матильдой, заявит, что мы уезжаем и забираем с собой Тристана. Позже меня изумили ее слова о том, что Матильду потрясло это предложение.

– Она взглянула на меня чуть ли не с отвращением, – сообщила мне мать, – и сказала: «Не знаю, согласится ли с этим мистер Трегарленд! Этот ребенок – его внук! Это крупное поместье, наследник которого – Дермот, а впоследствии – Тристан, и в семье существует традиция: наследник должен воспитываться здесь!» Я сказала, что мы не собираемся лишать ребенка семьи, просто сейчас более удобно воспитывать его в Кэддингтоне. В конце концов, мы тоже его дедушка и бабушка, а нам легче жить в своем доме. Я поняла, что Матильде очень не нравится эта идея. Она сказала, что изложит ее мистеру Трегарленду. Я спросила, имеет ли она в виду Дермота? «Дермота и его отца, разумеется», – таков был ее ответ, Я заметила, что, по моему мнению, Дермот не слишком разбирается в уходе за младенцами, а его отца, должно быть, этот вопрос не слишком интересует. К тому же я уверена, сама она так занята домашним хозяйством, что не сможет должным образом позаботиться о младенце. «У нас есть няня Крэбтри, – сказала она, – и она, конечно, останется». Я была поражена! Я-то думала, что они будут рады, если мы заберем Тристана с собой.

– И что же теперь будет?

– Не знаю, Матильда говорила так, будто против этого может возражать старик. Чего-то я, видимо, не понимаю? Ладно, думаю, все будет в порядке.

Однако случилось по-иному: мистер Трегарленд был тверд.

– Я понимаю ваши чувства и уверен в том, что мальчик получил бы у вас прекрасное воспитание, но он рожден Трегарлендом, он – мой внук! В свое время он станет владельцем поместья! Нет, нет, я очень благодарен вам за предложение, но я не могу позволить мальчику оставить родной дом!

Мы с матерью были ошеломлены, а отец сказал:

– Придется смириться с тем, чтобы ребенок остался здесь. Бедняга Дермот поддержит своего отца. Он сейчас слишком потрясен: он потерял жену, и полагаю естественным, что он не захочет терять и сына!

Вопрос долго обсуждался, и, наконец, мать смирилась с тем, что ей не позволят забрать с собой Тристана.

Я же была в нерешительности: поначалу мне хотелось как можно быстрее покинуть это место, но теперь я поняла, что не хочу уезжать. Меня не оставляло ощущение, что Дорабелла жива. Я была уверена в том, что еще увижусь с ней, что произошла какая-то ошибка. Я искала самых невероятных объяснений: скажем, ее унесло в море; она потеряла память; ее подобрало какое-то судно. Она где-то находится! Ее тело не было найдено, и до тех пор, пока этого не произойдет, я буду уверена в том, что она жива. Конечно, это было глупо, но мне следовало за что-то уцепиться. Мы были с ней так близки; мы были, по ее словам, одной личностью, между нами существовали узы, по ее словам, «невидимая паутинка». Я продолжала чувствовать наличие этих уз.

Потом Дорабелла приснилась мне, и в этом сне она повторила то же, что говорила в свое время наяву: «Помни о своем обещании. Если меня не будет, ты должна позаботиться о моем ребенке! Поклянись…»

Я же дала ей обещание. Это была священная клятва, и я должна была выполнить ее. Матери я рассказала:

– Когда-то Дорабелла совершила странный поступок: она заставила меня поклясться в том, что если ее не станет, я должна позаботиться о ее ребенке…

– Что? – воскликнула мать.

– Она пришла ко мне ночью и сказала, что мы с ней всегда были одним целым и, если с ней что-то случится, позаботиться о ее ребенке должна я. Я поклялась в этом! Когда ты уедешь, я останусь здесь!

– Виолетта, послушай меня, это звучит очень благородно, но ты не можешь остаться в этой глуши! Это несправедливо по отношению к тебе! Ах, если бы Трегарленды перестали упрямиться и отдали Тристана! Но я решила, что, несмотря на все препятствия, мне следует сдержать слово, данное Дорабелле.

У меня появилась возможность поговорить с Дермотом. Выглядел он озабоченно, исчезла его живость, глаза покраснели, и пальцы рук дрожали. Я с трудом узнавала того веселого и беззаботного молодого человека, с которым мы когда-то познакомились в Баершиер Вальде. Он без конца повторял:

– Я не могу поверить в это, Виолетта! Я просто не верю! В его глазах появилось безумное выражение.

– И совершилось это так же… – пробормотал он. – Что это может значить?

Я покачала головой.

– Точно так же, как странно, как могли они обе, одинаково?

– Ей не следовало ходить туда купаться.

– Я понимаю, но я не думал, что такое может случиться! Ведь некоторые купаются по утрам, – он прикрыл глаза ладонями. – Она начала делать это неожиданно, примерно за неделю до этого: стала ходить на море рано утром. Я был удивлен, она всегда удивляла меня, именно это и делало ее такой привлекательной!

– Да, я знаю. У Дорабеллы появлялась какая-нибудь идея, она с энтузиазмом воплощала ее, а потом совершенно о ней забывала!

Он грустно покивал головой. Бедный Дермот, он, действительно, глубоко любил ее! Я, наконец, поняла, что он – слабый человек, передавший все в руки Гордона Льюита и не желающий ни за что отвечать. – Дермот, мне нужно поговорить с вами, по поводу Тристана.

Он поднял на меня глаза, полные слез, а я продолжала:

– Однажды у нас с Дорабеллой произошел очень серьезный разговор. Теперь мне думается, у нее было предчувствие того, что она недолго проживет. Это было незадолго до родов, и тогда я решила, что она просто боится умереть во время их. Мы с ней были исключительно близки, как это иногда бывает у близнецов. Она попросила меня позаботиться о Тристане, если ее не станет! Мы бы забрали его в Кэддингтон, но ваш отец против этого. Однако я дала слово Дорабелле и собираюсь сдержать его, я обязана сдержать его! Я хочу здесь пожить и присмотреть за Тристаном.

– Я рад этому! Я чувствую, что это ей понравилось бы!

– Дорабелла твердо требовала этого, даже заставила меня дать клятву. Дермот, можно ли мне пожить здесь… до тех пор, пока все не утрясется? Сейчас я в замешательстве и ни в чем не уверена, но если бы я могла остаться… Если бы вы сказали Матильде и своему отцу, что Дорабелла особенно подчеркивала, что в случае…

– Я поговорю с отцом и Матильдой! – в голосе Дермота вдруг прозвучала решительность. – Я уверен, что Дорабелла хотела бы именно этого! Благодарю вас, Виолетта, я рад тому, что вы остаетесь здесь!

Вскоре после этого родители уехали. Им не хотелось покидать меня, но все было пока неясно. Мать сказала, что я «загоняю себя в тупик». Она, должно быть, думала, что Ричард Доррингтон помог бы мне пережить это ужасное горе. В такое время, по её мнению, лучше было смотреть в будущее. Мальчик же был слишком мал, чтобы осознавать потерю матери, а к тому же возле него оставалась нянюшка Крэбтри. Мать считала, что в свое время Трегарленды поймут – Тристану лучше жить у родителей матери.

После прощания с ними мне стало очень грустно, я отправилась в детскую, к Тристану. Взяв его на руки, я сразу ощутила умиротворенность. Нянюшка Крэбтри глядела на нас. Мы были ее детьми: и я, и Тристан, к она хорошо понимала, что значит для меня потеря Дорабеллы. Она сказала мне:

– Он узнает вас: взгляните-ка на его личико! Мы с вами, мисс Виолетта, позаботимся, чтобы у него все было в порядке!

Через несколько дней после отъезда родителей я получила письмо от Ричарда:

«Моя дорогая!

Я говорил с вашими родителями. Какая ужасная трагедия! Я узнал, что вы намерены остаться с этим ребенком, но надеюсь, вы не забыли о нашем браке? Это то, о чем я более всего мечтаю. Напишите мне, пожалуйста, и я приеду к вам, как только сумею вырваться отсюда. Нам нужно обсудить наше будущее. Я связываю его лишь с вами. И от Эдварда, и от вашей матери я знаю, как близки вы были с сестрой, и представляю ваши переживания. Мне очень хотелось бы быть рядом с вами и постараться утешить.