Текст книги "Валет червей"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Не сейчас, – сказала я, – уже поздно. Развернув лошадей, мы направились к Эверсли. Когда мы подъезжали, из-за дома появился конюх. Дикон велел ему отвести лошадей в конюшню и спрыгнул на землю раньше меня. Он подхватил меня и слегка приподнял в воздух – точно так же, как в тот день, когда встречал нас с матерью. Наверное, он считал этот жест символичным. Он силен. Я обречена на его милость.

– Спасибо, – сухо сказала я. – Поставь меня на землю.

Но еще несколько секунд он продолжал держать меня, а я старалась не встретиться с ним глазами. И тут я заметила, что кто-то смотрит на нас из окна. Но когда я подняла голову, неизвестный успел исчезнуть в глубине комнаты.

Когда Дикон поставил меня на землю, я спросила:

– Кто там?

– Где? – лениво спросил он.

– Вот в том окне… на самом верху, – я кивнула головой в сторону дома, указав на окно.

– А, там живет старая Гризл.

– Старая Гризл?

– Одна из служанок, Гризельда. Мальчишки называют ее Гризл. Это имя ей подходит.

Я вошла в дом, мои мысли были заняты Диконом и его бесконечными намеками, так что я забыла про старую Гризл. До поры до времени.

Мне хотелось поближе познакомиться с сыновьями Дикона, и однажды в первой половине дня, когда, как я знала, у них наступал перерыв в занятиях, я поднялась в классную комнату.

Мальчики и мистер Рэйн, их наставник, сидели за столом и пили молоко.

– Надеюсь, я не прервала ваши занятия, – сказала я.

– Входите, – пригласил Джонатан. Мистер Рэйн заверил меня, что у них перерыв и до начала занятий еще минут пятнадцать.

– Тогда я могу присесть и поговорить. Мне хотелось бы с вами познакомиться.

Джонатан улыбнулся мне; Дэвид казался заинтересованным.

– У меня у самой есть сын во Франции, – проговорила я. – Он года на три моложе вас.

– Три года! – воскликнул Джонатан с некоторым презрением.

– Ты когда-то тоже был на три года младше, чем сейчас, – напомнил ему Дэвид.

– Это было давным-давно.

– Три года назад, если быть точным, – вмешался мистер Рэйн. – Мальчики, перестаньте спорить и ведите себя повежливей с мадам де Турвиль.

– Вы француженка, – заявил Джонатан, явно выпаливший первое, что пришло ему в голову.

– Она об этом знает и не нуждается в напоминании, – произнес Дэвид, который, похоже, был склонен на каждом шагу одергивать брата.

– Я француженка, – объяснила я, – поскольку мои отец и муж – французы. Но я долго жила здесь, прежде чем уехала во Францию.

– Это было много лет назад.

– До того, как вы родились.

Они восхищенно посмотрели на меня.

– Они еще слишком малы, чтобы понять, что мир существовал и до того, как они пришли в него, – пояснил мистер Рэйн.

– У меня есть еще маленькая девочка. Она совсем маленькая… можно сказать, младенец.

Это совершенно не вызвало их интереса.

– А как зовут вашего мальчика? – спросил Джонатан.

– Шарль. Мы зовем его Шарло.

– Смешное имя, – заметил Джонатан.

– Ты глупый, это французское имя, – пояснил Дэвид. – А почему вы не привезли их с собой?

– Нам пришлось срочно собираться в дорогу, к тому же моя дочка слишком маленькая, чтобы путешествовать.

– А Шарло мог бы приехать.

– Да, думаю, он мог бы.

– Вот было бы здорово, – сказал Джонатан. – Я бы показал ему своего сокола. Я его обучаю. Мне помогает Джем Логгер.

– Джонатан проводит много времени в конюшне и на псарне, – сказал мистер Рэйн, – а теперь у него появился еще и сокол. Боюсь, эти занятия его интересуют гораздо больше, чем литература и математика.

Дэвид самодовольно улыбнулся, а Джонатан пожал плечами.

– А у Шарло есть наставник? – спросил Дэвид.

– Пока нет. С ним сейчас занимается гувернантка.

– Как Гризл? – спросил Дэвид, и при этих словах мальчики переглянулись и рассмеялись.

– Гризл? – спросила я. – По-моему, я видела ее.

– Она редко выходит.

– Но она же ваша няня.

Джонатан презрительно заявил:

– У нас нет няньки. Мы для этого слишком взрослые. – Значит, Гризл…

– Она приехала с матерью мальчиков, – объяснил мистер Рэйн. – Теперь она сторонится людей, но продолжает жить здесь. Она… несколько странная.

Мальчики обменялись взглядами и заулыбались. Похоже, предмет разговора был единственным, по которому у них существовало полное согласие.

– Она ходит во сне, – рассказал Дэвид. Джонатан при помощи скрюченных пальцев изобразил ее походку, напустив на лицо злобное выражение, а Дэвид рассмеялся.

Мистер Рэйн, решив сменить тему разговора, показал мне работы мальчиков. Оказалось, у Джонатана явный Талант к рисованию, что удивило меня. Он сделал несколько рисунков собак и лошадей, причем н них чувствовалась хорошая рука. Я выразила свое восхищение, что очень порадовало мальчика.

– Это единственное, чем он может похвастаться в классе, – сказал мистер Рэйн. – Но он превосходный спортсмен. А у Дэвида, конечно, острый ум. Ум ученого.

Оба мальчика, судя по всему, были очень довольны собой, а мне показалось, что мистеру Рэйну приходится с ними нелегко.

Я внимательно просматривала их работы и слушала объяснения, хотя на самом деле мне хотелось бы побольше услышать о Гризл.

Я расспросила Сабрину.

– Ох, Гризл просто глупая старуха, – сказала она. – Я с удовольствием бы от нее избавилась, но куда ее денешь? Она приехала вместе с Изабел. Когда-то она была ее нянькой, а сама знаешь, какими фанатичными бывают эти няньки по отношению к своим подопечным. Мне кажется, она слегка свихнулась, когда умерла Изабел. Временами она, похоже, убеждена, что Изабел все еще живет здесь. Все это довольно неприятно, но что поделать? Не можем же мы ее выгнать. Она слишком стара, чтобы искать другое место.

– Я знаю, как бывает с нянями, и частенько задумываюсь, как, должно быть, грустно для них, когда дети вырастают и больше не нуждаются в них. Они ждут новое поколение… если еще достаточно молоды. И все начинается сначала.

– К несчастью, бедная Гризельда недостаточно молода. А здесь она хорошо устроена. Ей отведены две комнаты в восточном крыле замка. Ей приносят еду, и мы ее почти не видим. Единственная сложность в том, что она довольно необычно относится к близнецам. Она обожает Джонатана и недолюбливает Дэвида. Это странно. Но Дэвиду это безразлично. Они оба подшучивали над ней, пока им не запретили. Но в основном она ведет себя тихо.

– Я видела, как она выглядывала из окна, когда мы с Диконом возвращались с прогулки.

– О да! За Диконом она все время следит. Он же смеется и не обращает на это внимания. Ты же его знаешь. Твоей бабушке это не очень-то нравится. Ей от этого было жутковато. Но такова уж Гризельда.

Я не вспоминала о Гризельде до тех пор, пока несколько дней спустя, входя в дом, не заметила нечто, похожее на тень, промелькнувшую за балюстрадой. Она промелькнула так быстро, что я не была уверена, не померещилось ли мне. В этом не было ничего особенного, но отчего-то у меня вдруг появилось неприятное ощущение и пробежала дрожь.

Затем я начала замечать фигуру у окна, наблюдающую за мной. После нескольких таких наблюдений я решила, что она проявляет ко мне несколько повышенный интерес.

Прошла еще неделя со дня нашего приезда в Эверсли. Мать была уже готова отправиться обратно, но всякий раз, когда она заговаривала об отъезде, раздавались крики протеста и ее убеждали отложить отъезд еще на недельку.

Я не жалела об этом. На меня действовало обаяние Эверсли, а возможно, и Дикона. Было очень приятно убеждать себя, что Дикон мне неинтересен, что я ясно понимаю, каков он на самом деле. Но каждый день, просыпаясь, я ощущала прилив энергии, и все потому, что знала – сегодня вновь проведу день с Диконом.

Ничто не изменилось по сравнению с днями юности, за исключением того, что теперь я смотрела на него иными глазами. Я больше не была наивным ребенком. Я понимала, что он – пиратствующий авантюрист, настроенный брать от жизни все возможное, эгоист, для которого собственные интересы превыше всего. Пугало меня то, что мое понимание Дикона никоим образом не охлаждало моих эмоций. Как и прежде, мне хотелось быть с ним; часы, когда его не было рядом, казались мне пустыми, однако, встречаясь, мы проводили время в словесных стычках, доставлявших мне гораздо большее удовольствие, чем дружеская беседа с кем-то иным.

Наша послеобеденная прогулка верхом вошла в привычку. Дикон все время старался очаровать меня, усыпить мои подозрения, получить возможность соблазнить меня. Пока я сопротивлялась и собиралась поступать так же и в дальнейшем.

Как-то мы снова проезжали мимо Эндерби, и он спросил:

– Почему ты не хочешь осмотреть дом?

– А зачем? Я не собираюсь его покупать, так зачем мне его осматривать?

– Потому что это интересно. Этот дом имеет свою историю. Ты же знаешь, ходят слухи, что он населен привидениями… тех, кто прожил свою жизнь так дурно, что не может найти вечного покоя.

– Думаю, там очень грязно.

– Паутина. Мрачные тени. Странные, едва заметные силуэты. А я буду защищать тебя, Лотти.

– Я не нуждаюсь с защите от паутины и теней.

– Ну да, а как насчет привидений?

– Не думаю, что я испугаюсь их. С чего бы им проявлять интерес именно ко мне?

– Они проявляют интерес ко всем, кто вторгается на их территорию. Но ты, я вижу, боишься.

– Я не боюсь.

Он лукаво взглянул на меня.

– Не дома, а меня.

– Боюсь тебя, Дикон? Да с чего бы, Господи помилуй?

– Боишься дать мне то, чего я хочу, и то, чего так сильно хочешь ты.

– Что? Эверсли ты уже получил.

– Тебя, – сказал он. – Лотти, ты и я созданы друг для друга.

– Кем?

– Судьбой.

– Значит, Судьба плохо поработала. Уверяю тебя, я, наверняка, не была предназначена для тебя… как, впрочем, и ты для меня. Ты, наверное, был создан для Эверсли. Но это уже совсем другое дело – Ты все время упоминаешь Эверсли. Ты придаешь этому слишком большое значение.

– Нет, это ты придаешь ему слишком большое значение.

– Язык остер, как у змеи. Кто это сказал? Никто? Странно. Тогда будем считать, что это высказывание принадлежит мне.

– Я говорю, берегись змей.

– Но признайся же в том, что ты боишься вместе со мной войти в этот дом.

– Уверяю тебя, я не боюсь.

– Подкрепи свои уверения делами.

Недолго думая, я спешилась. Привязывая лошадей к столбу, он посмеивался. Он взял меня за руку, и мы пошли к дому.

– Окно со сломанной задвижкой где-то здесь. Через него легко попасть внутрь. Несколько недель назад кто-то хотел заглянуть сюда, и я показал дорогу Не знаю, выполнил ли он свое намерение.

Дикон нашел нужное окно, открыл его, заглянул внутрь и помог забраться мне. Мы оказались в зале, в глубине которого виднелась открытая дверь. Через нее мы вошли в большую кухню с каменным полом. Здесь сохранилось почти все – даже вертела. Мы осмотрели очаг с решетками для дров и с котлами. Все предметы были покрыты толстым слоем пыли. Из любопытства я исследовала содержимое буфетов.

Мы пробыли там, должно быть, минут пять, а затем вернулись в зал. Над нами нависала галерея для менестрелей.

Дикон приложил палец к губам.

– Эта галерея – самое таинственное место в доме. Давай осмотрим ее.

Он взял меня за руку, и я почувствовала облегчение, поскольку пребывание в этом доме начало вызывать во мне какой-то суеверный страх. Теперь я уже была готова поверить, что здесь по ночам появляются привидения, живущие своей таинственной и трагической жизнью.

В тишине гулко отдавались наши шаги.

– Здесь холодно, правда? – спросил Дикон. – А ты немножко побаиваешься, Лотти?

– Конечно, нет.

– Но выглядишь испуганной, – он обнял меня за плечи. – Ну вот, так будет лучше.

Мы поднялись по лестнице. Наверху сохранились остатки мебели, хотя большая часть ее была вывезена.

– Давай пройдем по галерее, попугаем призраков, . Ты согласна?

– Конечно.

– Тогда пойдем.

Мы прошли на галерею и, склонившись через перила, посмотрели вниз, на зал.

– Представь: зал полон людей… танцующих людей… давно умерших людей.

– Дикон, я прекрасно знаю, что ты не веришь в привидения.

– Не верю, когда нахожусь снаружи. А здесь… Неужели ты не чувствуешь нечто зловещее?

Я ничего не ответила. Я действительно переживала какое-то странное ощущение. Конечно, это было глупо, но мне казалось, что дом ожидает моего ответа.

– Давай бросим вызов мертвым, – предложил Дикон, – Давай покажем им, что мы живые. Он обнял меня.

– Не делай этого, Дикон. В ответ он рассмеялся.

– Дорогая Лотти, неужели ты думаешь, что я отпущу тебя, когда ты наконец в моих объятиях?

Я попыталась освободиться. Я, разумеется, понимала, что наши силы несоизмеримы. Но он не решится применить ко мне насилие. Ему придется удержаться в рамках приличий… даже ему. Я не деревенская девчонка, которую он спокойно мог взять силой и не думать о последствиях. К тому же насилие вообще не в обычаях Дикона. Он был слишком уверен в собственной неотразимости и ожидал благосклонного отношения к себе. Сопротивление не входило в его расчеты… во всяком случае сопротивление с моей стороны.

– Лотти, – сказал он, – я всегда хотел тебя. И никого другого. О тебе можно сказать то же самое. Ты тоже никогда не забывала обо мне. Наконец-то мы вместе. Давай смиримся с неизбежным. Лотти… прошу тебя.

Он крепко обнимал меня, и я чувствовала, что теряю над собой контроль. Я вновь была тем самым ребенком. Дикон был моим любимым. Я была создана для него.

Я перестала сопротивляться и услышала его торжествующий смех.

– Нет… – лепетала я, – Нет…

Но мой протест этим и ограничивался. Дикон знал, что победа близка.

Но… тут я услышала какое-то движение, что-то вроде звука шагов наверху – и это немедленно вернуло меня к реальности.

– Здесь кто-то есть… в доме.

– Нет, – сказал Дикон.

– Слушай.

Звук повторился. Это был явно шум шагов.

– Пойдем, узнаем, кто это, – произнес Дикон. Он быстро пошел вдоль галереи, а потом вверх по лестнице. Я последовала за ним.

Мы оказались в коридоре, по обеим сторонам которого шли двери. Дикон открыл одну из них. Я вошла за ним в комнату. Здесь никого не было. Мы прошли в другую комнату. В ней стояла кое-какая мебель, и понадобилось некоторое время, чтобы удостовериться, что там никто не прячется. Именно в тот момент, когда Дикон отдернул рваный парчовый полог над кроватью, мы снова услышали эти звуки. На этот раз они доносились снизу. В доме на самом деле кто-то был, и этот кто-то сумел обмануть нас и сейчас выбирался через то самое окно, через которое мы попали в дом.

Мы опрометью бросились вниз, перелезли через окно и оказались в зарослях кустов. Я испытывала огромную благодарность таинственному посетителю, спасшему меня от Дикона и от самой себя.

Домой мы возвращались молча. Дикон был явно расстроен, но отнюдь не обескуражен. Я понимала, что он не отказался от попыток осуществить свои намерения в будущем. Я же ощущала радостное волнение. Никогда, пообещала я себе.

Нечто, находившееся в доме, спасло меня. Это звучало, как человеческие шаги, но мне казалось, что это было привидение из прошлого, возможно, моя прабабушка Карлотта. Когда-то она посещала этот дом и одно время даже была его владелицей.

В конце концов я почти убедила себя, что меня спасла именно Карлотта, вернувшаяся из потустороннего мира. Уже по этому выводу можно судить о том, в каком состоянии я была. Я всегда считала себя практичной женщиной. Французы вообще пользуются славой людей практичных, а я ведь наполовину была француженкой. И все же временами у меня появлялось такое чувство, что с тех пор, как я приехала в Англию, меня опутала паутина, из которой, может быть, мне так и не удастся вырваться. Конечно, это было абсурдным чувством, но следовало во всяком случае признать его наличие.

У меня складывалось впечатление, что за мной следят. Если я, возвращаясь в дом, бросала взгляд на окна Гризельды, то улавливала там какое-то быстрое движение. Казалось, кто-то следит за мной, но старается отпрянуть от окна, чтобы остаться незамеченным.

Я могла отнести это на счет любопытства старухи, поскольку, по словам Сабрины, она была не в своем уме, но этим дело не ограничивалось. Временами мне казалось, что за мной наблюдают из галереи, коридоров, иногда я даже бросалась в ту сторону, откуда, по моему мнению, за мной наблюдали, но там никого не оказывалось. Уж во всяком случае старуха не была настолько проворна, чтобы делать вылазки в Эндерби и лазать в окна.

Со времени нашего приезда здоровье бабушки значительно улучшилось, и мать снова начала говорить о возвращении домой. Сабрина и бабушка огорчились.

– Так чудесно было снова увидеть вас, – сказала Сабрина. – Эта встреча много значит для всех нас. И Дикон, благодаря вам, побыл с нами. Уж давно он не задерживался в Эверсли на такой долгий срок.

Я сказала, что наши с мамой мужья будут за нас волноваться, а мать добавила, что мы получили разрешение на поездку лишь при условии, что она будет непродолжительной.

Я решила, что до отъезда мне необходимо повидаться с Гризельдой, и в один прекрасный день отправилась в ту часть замка, где, как я знала, были расположены ее комнаты.

Здесь было очень тихо, и, пока я поднималась по короткой прямой лестнице и шла по коридору, мне никто не встретился. Я прикинула, где должна находиться комната, из окна которой за мной время от времени наблюдали.

Подойдя к двери, я постучала. Ответа не было, я подошла к следующей двери и снова постучала.

Ответа не было и теперь, но я чувствовала, что за дверью кто-то есть.

– Простите, можно войти? – спросила я.

Дверь резко распахнулась. Передо мной стояла старуха. Седые волосы выбивались из-под чепца, бледное лицо и глубоко посаженные глаза с огромными белками создавали впечатление, что их обладательница постоянно чем-то изумлена. Она была в платье из муслина в узорах с высоким воротником и узкой талией и казалась очень хрупкой.

– Вас зовут Гризельда? – спросила я.

– Что вам от меня надо?

– Я хочу познакомиться с вами. Скоро я уезжаю и перед отъездом решила навестить всех, кто живет в этом доме.

– Я знаю, кто вы, – произнесла она таким тоном, словно это знание не доставляло ей особого удовольствия.

– Я мадам де Турвиль. Когда-то я жила здесь.

– Да, – сказала она, – до того, как сюда приехала моя госпожа. Тогда вы жили здесь.

– Нельзя ли мне войти и немного побеседовать с вами?

Довольно неуклюже она отступила назад, и я вошла в комнату. Я была изумлена, увидев Джонатана, встающего из кресла мне навстречу.

– Здравствуйте, – произнес он.

– Джонатан! – воскликнула я.

– Джонатан хороший мальчик, – проговорила Гризельда, потом повернулась к нему:

– Мадам де Турвиль считает, что ей нужно со всеми познакомиться, поэтому она зашла ко мне.

– Да, – ответил Джонатан. – Я могу идти?

– Да, иди, – согласилась она. – Приходи ко мне завтра.

Она обняла его и нежно поцеловала. Он попытался освободиться от ее объятий, бросив на меня смущенный взгляд, словно извиняясь за то, что его насильно вовлекли в столь демонстративное излияние чувств.

Когда Джонатан вышел, Гризельда сказала:

– Он хороший мальчик. Он ухаживает за мной и помогает мне.

– Вы никогда не расставались с этой семьей, – сказала я.

– Я была нянькой. Я приехала со своей госпожой. Господи, лучше бы мы этого никогда не делали.

– Вы имеете в виду леди Изабел?

– Его жену. Мать юного Джонатана.

– И Дэвида, – добавила я.

Она промолчала, но поджала губы. Ее глаза, казалось, стали еще больше и производили впечатление совсем диких.

– Я видела вас, – произнесла она тоном обвинения. – видела вас… с ним.

Я бросила взгляд в сторону окна.

– Думаю, это вас я видела здесь… время от времени.

– Я знаю, что происходит, – сказала она.

– О, неужели?

– С ним, – добавила она.

– О…

– Я никогда не прощу его. Знаете, он убил ее.

– Убил! Кто кого убил?

– Он убил. Хозяин. Он убил мою девочку, мой маленький цветочек.

Ее глаза наполнились слезами, рот искривился, она сжала руки и показалась мне совсем безумной.

Я мягко произнесла:

– Не думаю, чтобы это было правдой. Расскажите мне про Изабел.

Выражение ее лица так мгновенно изменилось, что я была поражена.

– С самого начала она была моим ребенком. Нянчила я, конечно, и других, но Изабел – это было совсем другое. Единственное дитя, видите ли. Ее мать умерла… умерла при родах, прямо как… ну, в общем, она была мне как родной ребенок. А он, ее отец, он был неплохим человеком. Но не более того. Слишком уж важная шишка. Очень богатый. Всегда был чем-то занят… Но когда приезжал, он любил свою доченьку. Но на самом деле она была моя. Он никогда ни во что не вмешивался. Бывало, он говорил: «Ты сама знаешь, что лучше для нашей маленькой девочки, Гризельда». Хороший человек. Он умер. Хорошие умирают, а злые процветают.

– Я вижу, вы очень любили Изабел. Она быстро и сердито заговорила:

– Ей ни в коем случае не следовало вступать в этот брак. Его бы и не было, если бы это зависело от меня. Это единственное, что я не могу ему простить. Он просто вбил себе в голову, что девушек надо выдавать замуж и что у Изабел все сложится не хуже, чем у других. Он не знал мою девочку так, как ее знала я. Она боялась… на самом деле боялась. Она приходила ко мне поплакаться. Я ничего не могла поделать… хотя была готова умереть за нее. Так что она вышла замуж, мой бедный маленький ангел. Она сказала: «Ты поедешь со мной, Гризельда», а я ответила: «Меня от тебя и дикими лошадьми не оттащить, моя любимая».

Я сказала:

– Мне близки ваши чувства. Вы любили ее нежно, как мать любит свое дитя. Я это понимаю. У меня у самой есть дети.

– И мне пришлось смириться с тем, что ее привезли сюда… В этот дом. Ему на нее было наплевать. Ему было важно то, что он мог получить, благодаря ей.

Я промолчала. С этим я была согласна.

– Так все и началось. Это был ужас. Она, видите ли, была обязана родить ему сына. Мужчины… они все хотят детей… Посмотреть, что бы они сказали, если бы им самим пришлось рожать. Она испугалась, когда поняла, что забеременела… ну, а потом, еще и трех месяцев не прошло, как она сронила. А во второй раз было еще хуже. Она была уже на шестом месяце. А потом последний раз. Когда она лишилась жизни. Она была нужна ему только для этого – если не считать, конечно, денег. Ну, а когда ее отец умер, то он получил и деньги. Тогда он уже мог от нее избавиться.

– Вы говорите, что он убил ее.

– Так оно и есть. Они могли бы спасти ее… но это значило бы потерять мальчиков. Этого он не хотел. Ему были нужны мальчики. Вот так. Он их и получил… И это стоило ей жизни.

– Вы хотите сказать, что существовала возможность выбора? Она кивнула.

– Я обезумела от горя. Я постоянно была рядом с ней. Она хотела этого, и даже он не решился спорить. Он убил ее – можете быть в этом уверены, как в том, что вы сидите передо мной, мадам. А теперь он посматривает на вас. Чего он хочет от вас, как вы думаете?

– Гризельда, – сказала я, – я замужняя женщина. У меня во Франции есть муж и дети и скоро я возвращаюсь к ним.

Она придвинулась ко мне поближе и взглянула мне прямо в лицо. Казалось, ее глаза светятся.

– У него есть планы в отношении вас. Помните об этом. Он не из тех, кто легко отказывается от исполнения своих желаний.

– У меня свои собственные планы.

– Вы с ним проводите много времени. Я его знаю, знаю, как он ведет себя с женщинами. Даже Изабел…

– Вы обо мне ничего не знаете, Гризельда. Расскажите мне еще про Изабел.

– А что еще рассказывать? Со мной она была счастлива. Она приехала сюда и была убита.

– Перестаньте говорить про убийство. Я знаю, что она умерла, дав жизнь близнецам. Вы очень любите их, не так ли?

– Ее убил Дэвид.

– Дэвид!

– Ну, оба. Хозяин тем, что вынудил ее… использовал ее… мою малютку Изабел, заставил приносить детей, хотя она была неспособна к этому. Ее мать умерла при родах. Такая уж была у них в семье слабость, у их женщин. Ее не следовало заставлять рожать. А потом еще этот Дэвид. Он родился через два часа после Джонатана. Ее можно было спасти. Но ему, видите ли, нужен был еще и Дэвид. Он хотел иметь двоих сыновей… на всякий случай, если с одним что-нибудь случится. Так вот вдвоем они ее и убили… он и Дэвид.

– Гризельда, уж Дэвида вам не следовало бы осуждать. Это новорожденного-то! Разве это не глупо с вашей стороны?

– Как только вижу его, говорю себе: это ты… либо твоя жизнь, либо ее. У них уже был Джонатан. Этого было достаточно.

– Гризельда, вы можете это доказать? Она посмотрела на меня диким взором, не ответив на вопрос. Вместо этого она сказала:

– Он так больше и не женился. У него уже есть два сына. Теперь он может свободно вести себя с женщинами. Бывало, он привозил их сюда. Я их видела. Я все думала – возьмет он кого-нибудь вместо Изабел.

– Разве не пора забыть прошлое, Гризельда?

– Забыть Изабел? Вы это хотите сказать?

– Зачем вы следили за мной?

– Я слежу за всеми.

– Вы имеете в виду…

Она вновь наклонилась ко мне и шепнула:

– За его женщинами.

– Я не отношусь к их числу. Она хитро улыбнулась. Я вспомнила эпизод на галерее менестрелей в Эндерби и устыдилась. Я спросила:

– И у вас есть помощники?

– Я не могу всюду расхаживать, – ответила она, – у меня ревматизм. Они у меня давно есть. Они много чего знают.

– Вы много общаетесь с Джонатаном? Она улыбнулась и закивала головой.

– А с Дэвидом?

– Я его никогда не пускаю сюда. Он не такой, как его брат.

– Значит, Джонатан приходит один. И о чем вы с ним разговариваете?

– О его матери, о прошлом.

– Разумно ли говорить об этом с ребенком?

– Я рассказываю ему правду. Все дети должны знать правду. Так сказано в Священном Писании.

– И вы позволяете Джонатану… выполнять ваши поручения?

– Он сам этого хочет, – сказала она. – Ему это доставляет радость. «Ну, какое у нас сегодня задание, Гризл?»– спрашивает он… маленькая обезьянка.

– Значит, он следит за своим отцом. Он… шпионит за ним?

– Нам всем нужно знать, не собирается ли хозяин снова жениться. Это бы повлияло на всех нас.

– Но вы же няня, и неужели вам не кажется, что че следует вовлекать ребенка в такие дела?

– Джонатан не ребенок. Он уже родился мужчиной… как его отец. Я знаю многое из того, что происходит. Я много узнавала от Изабел. Я видела его ее глазами. Поосторожней, мадам. Он опасен для всех. Не забывайте, он убил мою Изабел.

У меня было большое желание встать и убежать, чтобы не видеть эти безумные глаза. Мне стало казаться, что я задыхаюсь, словно меня здесь заперли вдвоем с безумной старухой. Она обвиняла Дикона в убийстве только потому, что его жена умерла во время родов. Она научила Джонатана шпионить за отцом. Сама мысль о том, что этот мальчик выслеживал нас до Эндерби… лежал там где-то в засаде… вызывала во мне отвращение.

Я задумывалась над тем, рассказать ли Сабрине о сделанных мною открытиях. Я чувствовала, что кому-то об этом необходимо рассказать, но кому? Бабушка была просто физически не в состоянии справиться с ситуацией. Сабрина? Мать? Дикон?

Я никак не решалась поделиться своим открытием с кем-нибудь из домашних. А потом я подумала: а какой собственно вред в том, что старуха шпионит? Для Джонатана это было просто игрой. Шпионить за собственным отцом и сообщать об этом Гризельде! Да, в этом было явно нечто нездоровое. Но нечто нездоровое было вообще в отношениях людей в этом доме.

Пока я прикидывала, подготовка к отъезду шла полным ходом, и через несколько дней после моего разговора с Гризельдой мы с матерью уже были в пути.