Текст книги "Голос призрака"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Шарло потянулся к нему через стол, одобрительно кивая головой, и они пустились обсуждать подробности побегов, о которых рассказывали Лебрены. Они говорили с огромным воодушевлением; между нами как бы возникла некая связь, некая сфера взаимопонимания, из которой я и Дэвид были исключены.

– Вот что я сделал бы в подобных обстоятельствах… – говорил Джонатан, с жаром излагая какой-то рискованный план действий.

Вся троица была по-мальчишески полна энтузиазма.

Джонатан подробно описал, как толпа схватила мою мать и притащила в мэрию, где ее держали под арестом, между тем как под окнами бесновались люди, с воплями требуя ее выдачи, чтобы вздернуть на фонарь.

– А в это время мой отец, переодетый кучером, сидел на козлах кареты на заднем дворе мэрии.

Он подкупил мэра, чтобы тот выпустил мою мать, и погнал карету, в которой она спряталась, прямо сквозь толпу на площади.

Риск был огромный. В любой момент можно было ожидать провала.

– Он никогда не допускал возможности провала, – сказала я.

За столом наступила тишина. Все отдавали молчаливую дань восхищения Дикону. Даже Шарло, видимо, считал, что в тот момент он был великолепен.

И все же Шарло сказал:

– Но он мог бы в тот раз помочь бежать и другим!

– Как бы он это сделал? – спросила я. – Даже вывезти матушку было достаточно трудным и опасным делом.

– Однако ведь людей как-то вывозят оттуда. Есть отважные мужчины и женщины, которые жизни свои положили за это! Mon dieu, как бы я хотел быть там.

– И я! – эхом отозвался Луи-Шарль.

Разговор еще долго продолжался в том же духе.

Меня по-прежнему занимали мои собственные проблемы. Джонатан или Дэвид? На следующий год в это время, говорила я себе, мне будет восемнадцать. И к тому времени все должно быть решено.

Если бы только мне не нравились они оба так сильно! Возможно, все дело было в том, что они – близнецы, как бы две противоположные грани одной личности.

У меня мелькнула фривольная мысль, что тому, кто влюбился в близнецов, следовало бы позволить вступить в брак с обоими сразу.

Когда я была с Дэвидом, то много думала о Джонатане. Но когда я была с Джонатаном, то вспоминала Дэвида.

На следующий день после памятного разговора за обедом я выехала на прогулку и ожидала, что Джонатан последует за мной, как он обычно делал. Он знал, в какое время я выезжаю.

Я ехала довольно медленно, чтобы дать ему возможность нагнать меня, но он не появился. Я поднялась вверх по склону туда, где был хороший обзор. Но Джонатана нигде не было видно.

Я прервала прогулку и вернулась обратно, порядком раздосадованная. Когда я вошла в дом, то услышала голоса в одной из маленьких комнат, примыкающих к холлу, и заглянула в нее.

Джонатан был там вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они были поглощены серьезным разговором.

Я сказала:

– Привет! А я выезжала.

Они едва меня заметили… даже Джонатан.

Я ушла от них раздосадованная и направилась к себе в комнату.

Вечером за обедом разговор опять потек по обычному руслу: события во Франции.

– На земле есть и другие места, – напомнил им Дэвид.

– Есть еще Древний Рим и Древняя Греция, – довольно презрительным тоном сказал Джонатан. – Ты настолько погрузился в древнюю историю, братец, что потерял представление о той истории, которая разыгрывается вокруг тебя.

– Будь спокоен, – возразил Дэвид, – я полностью понимаю всю важность того, что происходит в настоящее время во Франции.

– Ну, и разве это не важнее, чем Юлий Цезарь или Марко Поло?

– Ты не можешь отчетливо видеть исторические события в тот момент, когда они происходят, – медленно сказал Дэвид. – Это все равно, что рассматривать картину, написанную маслом, с близкого расстояния. Ты должен отойти назад… на несколько шагов… или лет. Картина же, которая пишется сейчас, еще не закончена.

– Ты, с твоими метафорами и притчами! Ты жив едва на половину. Давайте расскажем ему, а? Шарло? Луи-Шарль? Как? Расскажем ему, что мы собираемся делать?

Шарло с важностью кивнул.

– Мы едем во Францию, – сказал Джонатан. – Мы собираемся спасти тетю Софи… вместе с другими.

– Вы не можете! – вскричала я. – Во-первых, Дикон никогда не разрешит вам!

– Знаешь, Клодина, я уже не ребенок, которому говорят: «Сделай то… сделай это». – Он смотрел на меня со снисходительной усмешкой. – Я мужчина… и я буду делать, что хочу.

– Правильно, – поддакнул Шарло. – Мы – мужчины… и мы собираемся поступать так, как нам кажется нужным, кто бы нас ни пытался остановить.

– Отец скоро положит конец этим планам, – сказал Дэвид. – Ты очень хорошо знаешь, Джонатан, что он никогда не даст согласия на твой отъезд.

– Я не нуждаюсь в его согласии.

Шарло самодовольно улыбнулся Луи-Шарлю:

– На нас у него нет прав.

– Увидите, что он не допустит этого, – сказал Дэвид.

– Не будь так уверен!

– Но, – задала я практический вопрос, – каким образом вы намерены пуститься в это великое приключение?

– Не ломай себе головы, – ответил Шарло. – Тебе все равно не понять.

– О нет! – воскликнула я. – Я-то, конечно, глупа… но не так глупа, как некоторые, которые тешат себя буйными фантазиями. Помнишь историю дяди Армана? Как он хотел обрушиться на смутьянов? Что с ним стало? Его посадили в Бастилию… и сильный, здоровый человек превратился в жалкого инвалида. И… как говорят Лебрены, он умер, так и не оправившись после заточения в Бастилии.

– Значит, он был недостаточно осторожен. Он наделал ошибок. Мы их не повторим. Дело это благородное. Я не могу больше стоять в стороне, когда такое происходит с моим народом… с моей родиной…

Дэвид сказал:

– В самом деле, это – благородная идея, но она требует глубокого и тщательного обдумывания.

– Разумеется, надо все обдумать, – возразил Шарло. – Но как мы можем выработать план, пока не попадем туда… пока не разузнаем обстановку?

Я заметила:

– Кажется, вы в самом деле настроены серьезно.

– Серьезнее, чем когда-либо, – ответил Шарло, Я взглянула на Луи-Шарля. Он кивнул мне в подтверждение. Конечно, он всюду последует за Шарло.

Я заставила себя посмотреть на Джонатана и увидела горящую голубизну его глаз, и ощутила боль и гнев оттого, что это пламя зажег в них замысел, не имеющий ко мне никакого отношения, и оттого, что он готов был так необдуманно рисковать не только своей жизнью, но и жизнями Шарло и Луи-Шарля.

– Уж тебе-то незачем ехать с ними, – сказала я. Он улыбнулся и покачал головой.

– Но ты не француз.

Это не твои проблемы.

– Это проблемы всех здравомыслящих людей, – назидательно произнес Шарло.

Им двигала любовь к своей стране, но с Джонатаном дело обстояло не так, и он меня глубоко уязвил. Он ясно дал мне понять, что я имею для него лишь второстепенное значение.

Он жаждал этого приключения сильнее, чем меня.

Весь следующий день Джонатан отсутствовал вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они вернулись вечером и не сказали, где были. Но у них был хитровато-довольный вид. Наутро они снова уехали верхом и опять вернулись поздно.

Я говорила о них с Дэвидом, и он выразил озабоченность по поводу их планов.

– По-моему, это одни разговоры, – сказала я, – Вряд ли они отправятся во Францию.

– А почему бы и нет? Шарло – фанатик, а Луи-Шарль всюду последует за ним.

Вот Джонатан, – он пожал плечами, – у Джонатана часто возникают сумасбродные планы, но уверяю тебя, что большинство из них так и не осуществились. Он любит воображать, как он мчится на великолепном боевом коне навстречу опасности и выходит из нее победителем.

Он всегда был таким.

– Он очень похож на отца.

– Нашему отцу никогда бы не пришла в голову донкихотская идея насчет спасения чужестранцев. Он всегда говорил, что французы навлекли на себя революцию собственным безрассудством, и теперь должны расплачиваться.

– Но он все же отправился туда и вернулся победителем.

– У него всегда была ясная цель. Он отправился туда единственно за тем, чтобы спасти твою мать. Он разработал план действий хладнокровно и эффективно. Эти же трое позволяют своим эмоциям взять верх над рассудком.

– С тобой этого никогда не бывает, Дэвид.

– По своей воле – нет, – согласился он.

– Что с ними делать? Я чувствую, что они настолько безрассудны, что способны на все.

– Отец скоро приедет. Он разберется с этим.

– Скорей бы они с матушкой вернулись! Дэвид взял мою руку и пожал ее.

– Не волнуйся, – сказал он. – Сейчас происходят важные события. Мы на грани войны с французами. Прежде всего наши мальчики убедятся, что пересечь границу не так-то легко. Они наткнутся на препятствия, непреодолимые препятствия.

– Надеюсь, что ты прав, – сказала я.

К моему великому облегчению, Дикон и матушка вернулись домой на следующий день.

– Все хорошо, – сказала мать. – Мы доставили Лебренов к их друзьям. Их встретили очень радушно. Они найдут там приют, в котором так нуждаются, но пройдет еще некоторое время, прежде чем они придут в себя после перенесенных ужасных испытаний.

Буря разразилась за обедом.

Мы все сидели вокруг стола, когда Шарло сказал почти небрежно:

– Мы решили отправиться во Францию.

– Это невозможно! – воскликнула матушка.

– Невозможно? Вот слово, которого я не признаю.

– Ваше признание или непризнание английского языка к делу не относится, – вмешался Дикон. – Я знаю, что вы владеете им далеко не безукоризненно, но когда Лотти говорит вам, что вы не можете ехать во Францию, она имеет в виду, что вы не можете быть так глупы, чтобы пытаться это сделать.

– Другие же смогли, – возразил Шарло.

Он с вызовом посмотрел на Дикона, который ответил резким тоном:

– Она имеет в виду, что это невозможно для вас.

– Вы хотите сказать, что считаете себя каким-то сверхчеловеком, который один только может делать то, что другие не могут?

– Пожалуй, вы попали в точку, – добил его Дикон. – Возьму-ка я еще немного этого ростбифа.

Отлично готовят его у нас на кухне.

Тем не менее, – сказал Шарло, – я еду во Францию.

– А я, – вставил Джонатан, – еду с ним. Несколько мгновений отец и сын молча мерили друг друга взглядами. Я не могла до конца понять, что выражали эти взгляды. В глазах Дикона мелькнула искорка, которая заставила меня подумать, что он не был слишком удивлен. Но, возможно, я придумала это после.

Наконец, Дикон нарушил молчание. Он сказал:

– Ты сошел с ума.

– Нет, – сказал Джонатан, – просто принял твердое решение.

Дикон продолжал:

– Так, понимаю. Значит, это план. Кто еще собирается присоединиться к этой компании глупцов? Как насчет тебя, Дэвид?

– Конечно, нет, – ответил Дэвид. – Я уже сказал ему, какого я мнения об этой идее.

Дикон кивнул:

– Я приятно удивлен, что кто-то в семье еще сохранил благоразумие.

– Благоразумие! – возмущенно сказал Джонатан. – Если благоразумие заключается в том, чтобы посвятить себя исключительно книгам и математике, то мир не сможет далеко продвинуться по пути прогресса.

Наоборот, – возразил Дэвид, – идеи, работа мысли и образование сделали намного больше для прогресса, чем безответственные авантюристы.

– Я готов поспорить!

– Довольно! – прервал Дикон. – Думаю, вас сбило с толку появление этих беженцев. Но ведь вы слышали их рассказ. Франция превратилась в страну дикарей.

– Там еще есть благородные люди, – сказал Шарло, – и они делают все, что в их силах, чтобы спасти страну.

– Для них это будет непосильная задача. Я предупреждал много лет назад, что они движутся к катастрофе.

– Это правда, – сказала матушка. – Ты предупреждал их, Дикон.

– И тогда они стали проповедовать против нас… встали на сторону американских колонистов.

Что за глупцы! Кто же теперь может удивляться, что они дошли до такого состояния!

– Я могу, – сказал Шарло. – Но заставить вас понять – напрасный труд.

– Я достаточно хорошо понимаю. Не очень-то вы глубокомысленны, просто компания молодых идиотов. Ну, а теперь покончим с этим. Я хочу спокойно насладиться этим превосходным ростбифом.

За столом воцарилось молчание. Сабрина, которая сошла вниз ради счастья любоваться Диконом и видеть, как он с аппетитом поглощает ростбиф, сидела с напряженным лицом. Она ненавидела споры.

Матушка тоже расстроилась. Она жалела, что все так вышло. После отлучки из дома, даже такой краткой, она хотела радоваться своему возвращению к домашнему очагу.

Дикон сказал, что после обеда он хочет поговорить с Джонатаном в своем кабинете. Когда я поднималась наверх, то слышала, как они там негромко беседовали.

Матушка зашла ко мне в спальню. Она присела на кровать и грустно посмотрела на меня.

– Как все это случилось? – спросила она.

Я рассказала, как они постоянно толковали между собой и так были поглощены своими замыслами, что мы, остальные, как бы перестали для них существовать.

– Мне кажется, это затеял Шарло, – сказала я.

– Шарло всегда был настроен патриотически. Он сын своего отца. Жаль, что он и Дикон не ладят между собой.

– Думаю, что и никогда не поладят. У них прирожденная антипатия друг к другу.

Она вздохнула, и я улыбнулась ей.

Моя милая maman, – сказала я, – вы не можете иметь все от жизни, не так ли? Вы и так получили очень много.

– Да, – согласилась она. – Это правда; и запомни мои слова, Клодина, на будущее, когда ты будешь старше: самое лучшее, что может быть в жизни, – это обрести счастье тогда, когда ты достаточно созрела, чтобы уметь наслаждаться им.

– Ну что ж, это именно ваш случай Она утвердительно кивнула.

И не тревожься за этих глупых юнцов. Они поймут свое безрассудство. Дикон сможет образумить их.

Но он не смог.

Они тайно покинули Эверсли на следующее утро, но их не хватились до самого вечера, когда обнаружилось, что их нигде нет. Мы провели тревожную ночь, а утром Дикону принесли письмо, написанное Джонатаном.

Они сговорились о проезде с хозяином суденышка, которое держало курс к фландрскому побережью, и к тому времени, как Дикон получил письмо, уже, должно быть, высадились на берег.

СВАДЬБА В ЭВЕРСЛИ

Наше домашнее хозяйство пришло в упадок. Дикон злился, а моя мать погрузилась в уныние. Хотя она никогда не была так близка с Шарло, как со мной, и они значительно отдалились друг от друга с тех пор, как она вышла замуж за Дикона, он был ее сыном, и за последующие недели я поняла, насколько расстроило ее его бегство. Она знала, что Шарло в действительности никогда не хотел жить в Англии, и она чувствовала определенную вину, потому что понимала, какое разочарование он должен был испытывать. Он приехал сюда на время, как все мы, и его злило, что его принудили остаться в Англии. Я часто слышала, как он говорил, что хотел бы вернуться назад, и на этот раз вместе с матерью. Он никогда бы не покинул Франции, если бы мог. Он должен был остаться, чтобы сражаться. Дэвид сказал:

– Тебе не пришлось бы долго сражаться. Ты стал бы еще одним в длинной очереди на гильотину.

Теперь все вспомнили эти разговоры, и не только это. Прогулки верхом потеряли свой интерес. Не было никакой надежды, что Джонатан присоединится ко мне. Он уехал. Что если он никогда не вернется?

Моя мать горевала втайне от других: она не хотела еще больше расстраивать Дикона. Спустя некоторое время он перестал выказывать глубокое страдание, хотя Джонатан, его сын, уехал и подвергался такой опасности, которую трудно представить тому, кто ее не испытал. Думаю, Дикон не был чересчур сентиментален по отношению к кому-либо из своих сыновей; но они были его наследниками, и, подобно большинству мужчин, он хотел сыновей. Мне было интересно, допускает ли он такую возможность, что Джонатан не вернется. Возможно, он утешал себя тем, что у него еще есть Дэвид.

В течение первых недель мы ждали их. Я поднималась на самый верх дома и смотрела на дорогу, а иногда моя мать присоединялась ко мне. Потом она брала меня за руку, и я знала, что она опять видит себя на ратуше и толпу внизу. Такие переживания никогда не забываются, и в такие времена, как сейчас, естественно, они становятся более отчетливыми.

Однажды она потеряла самообладание и закричала:

– Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в сравнении с тем злом, которое она нанесла! Мой отец потерял единственного сына. Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда отец умер. Ты не знала его, Клодина.

Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.

– Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, – сказала она.

– Я всегда буду рядом с тобой.

– Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.

Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.

Думаю, больше всего Дикон испытывал злость. Он никогда не любил Шарло, и я уверена, что он почти не думал о его исчезновении. Он был зол, потому что это расстраивало мою мать.

Сабрина заболела. Я уверена, что это случилось из-за переживаний, и на время это отвлекло наши мысли от того, что могло случиться с ними во Франции.

Я часто сидела и читала вслух, это ей нравилось. Да и она много рассказывала о прошлом. Какой счастливой девушкой она была! Ее всегда любили… Я многое узнала о ее детстве, что заставило меня посмотреть на нее по-другому.

Она поведала мне, как однажды в детстве ей запретили кататься на коньках по замерзшему пруду, потому что стояла оттепель. Она не послушалась и провалилась в воду. Спасла ее мать, но простудилась, что и сократило ее жизнь. Отец никогда не простил ее. Это омрачило всю ее жизнь. Только моя прабабушка, Кларисса, приходящаяся ей кузиной, понимала ее. А потом она вышла замуж за человека, которого любила Кларисса.

Я смотрела на ее хрупкое тело, белые волосы и ее увядшие, но еще дивные черты и видела, что ее всю жизнь тяготило чувство вины. Она делила Дикона с Клариссой, и они находили утешение в сыне человека, которого они обе любили.

То, что происходит с нами в юности, оказывает влияние на формирование наших характеров. Дикон был надменный, агрессивный и считал, что унаследовал землю по праву. Что ж, эти две обожающие его женщины помогли ему стать таким. А Шарло… он воспитывался во Франции. Это была его страна, и ему никогда не оторваться от нее.

Я молилась о том, чтобы его никогда не схватили те, кто совершил революцию. Это означало для него мучительную смерть. Луи-Шарль всегда бы кем-то вроде мученика. А Джонатан? Нет, я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь был лучше Джонатана. Он был похож на Дикона, и я подсознательно чувствовала, что с ним ничего не случится. Я поддерживала в себе эту веру, потому что она ободряла меня.

Я проводила много времени с Дэвидом, благо затрагивать эту животрепещущую тему с ним было намного легче, чем с моей матерью.

– Я боюсь за них… Как бы я хотела, чтобы они вернулись домой, – сказала я.

– Джонатан вернется, вот увидишь, но о Шарло и Луи-Шарле сказать ничего не могу.

Шарло долго готовился к этому, и взял Луи-Шарля с собой.

Для Джонатана это новое приключение. Однако, думаю, что оно ему скоро наскучит.

Он потеряет свой энтузиазм довольно быстро.

Поездку в Лондон, обещанную к моему дню рождения, отложили. Ни у кого не было настроения для увеселительных прогулок.

– Возможно, – трогательно говорила моя мать, – когда они вернутся, мы сможем поехать туда все вместе.

Дикон тем не менее отправился в Лондон, и моя мать присоединилась к нему. «Не так ли, – подумала я, – пренебрег и Джонатан своими делами и домом?»

Когда первое потрясение прошло, дни потекли быстрее. Для меня они в основном состояли из ежедневных уроков. Я говорила по-английски достаточно свободно, что удовлетворяло даже Дикона, и слабый французский акцент проявлялся крайне редко.

Дэвид часто читал мне отрывки из книг, которые интересовали меня, и я знала, что увлекало его. Ему нравилось кататься со мной верхом вокруг поместья, и во время этих прогулок я познакомилась с некоторыми ближайшими арендаторами. Меня интересовали состояние коттеджей и молодые пары, имеющие детей. Дэвид был доволен и часто говорил о том, какой популярностью я пользуюсь у этих людей. Он говорил, что, когда меня не было с ним, они спрашивали обо мне.

– Однажды один из них сказал: «Она похожа на нас – госпожа Клодина. Никто никогда не подумает, что она иная».

– Похоже, они простили, что у меня отец – француз.

– Это большая уступка, уверяю тебя, – сказал Дэвид.

– Почему люди так ограниченны?

– Потому что их кругозор такой же узкий, как и ум.

– Шарло был похож на них.

Я хотела бы никогда не говорить этого. Мы всегда старались избегать любого упоминания о том, что случилось.

– Шарло француз до такой степени, что не принимал ничего, что не является французским. Мой отец такой же по отношению к Англии.

– Похоже, что это мужской недостаток.

– Что ж, возможно. Похоже, твоя мать может быть или француженкой, или англичанкой… в зависимости от того, что требуется. Это относится и к тебе, Клодина.

– Дом там, где те, кого ты любишь. Это не здание или кусок земли, я уверена в этом.

– Значит, это твой дом, Клодина.

– Моя мать здесь. Я считаю, что дом всегда будет там, где она.

Затем он сказал:

– А как насчет… других?

Я прямо посмотрела на него и ответила:

– Да… и другие.

– Например, я?

– Конечно же, Дэвид.

Ты выйдешь за меня замуж, Клодина? И я ответила:

– Да, Дэвид, выйду.

Впоследствии я удивлялась, почему ответила так быстро, хотя с тех пор, как Джонатан уехал и я все больше и больше привязывалась к Дэвиду, в сердце моем все еще не было уверенности.

Оглядываясь назад, думаю, что я хотела просто вырваться из этой трясины уныния, в которую мы все, похоже, погружались. Я хотела, чтобы что-нибудь произошло, что-нибудь такое, что вывело бы нас из этого состояния. Поскольку Джонатан уехал так легко, бросив меня на волю случая, – говорила я себе, – то Дэвид и есть именно тот, кого я люблю. И, давая обещание, я пыталась убедить себя, что поступаю правильно, так как всегда чувствовала это сердцем.

Дэвид торжествовал, и почти сразу же атмосфера в доме улучшилась. Уныние рассеялось, и какое-то время я тоже чувствовала себя вполне счастливой. Перемена в моей матери была поразительной, и Дикон был так доволен, что стало ясно – больше всего он хочет нашей свадьбы.

Моя мать окунулась в подготовку к ней с почти лихорадочной энергией. Когда справлять свадьбу? Не стоило долго ждать. Лето – лучший сезон для свадеб.

Конечно, лето скоро кончится. Был уже август, а для приготовлений нужно время. Может, конец сентября? Или начало октября? Наконец, решили, чтобы дать нам необходимое время для подготовки, это будет октябрь.

Был конец февраля, когда мальчики уехали во Францию. Иногда же казалось, что прошли годы.

Время шло, и я говорила себе по двадцать раз на дню, что поступаю правильно. Я была очень счастлива. У нас с Дэвидом было много общего, и мы будем счастливы всю нашу жизнь в окружении семьи.

«Это правда», – говорила я себе. Но почему же тогда я твердила это так настойчиво?

Я была рада, как всегда, видеть мать полной хлопот. Она была почти такой же как раньше, думая о том, сможет ли Молли Блэккет сшить свадебное платье и не обидит ли она ее, если наймет для этого придворную портниху. Занимая себя подобными проблемами, она, по крайней мере, не думала о том, что может случиться с Шарло.

В конце концов, она решила, что мода должна быть принесена в жертву человеческой доброте, и Молли взялась за работу с многими ярдами белого шифона и тонкого кружева. Я терпеливо ждала, в то время как она стояла на коленях у моих ног с подушечкой для булавок, а мои мысли возвращались к другому событию, когда Джонатан ворвался к нам и под надуманным предлогом отослал Молли, чтобы сжать меня в своих объятиях.

Платье должно было иметь успех и стать радостным событием в жизни Молли Блэккет. Оно висело в шкафу моей спальни целую неделю перед свадьбой, и каждую ночь перед тем, как отправиться в кровать, я смотрела на него и думала, что оно похоже на стоящий здесь призрак. Не призрак из прошлого, а призрак того, что будет. Однажды мне приснилось, что я надела его, а Джонатан пришел и, сорвав лиф с моих плеч, поцеловал меня.

Полагаю, что каждая девушка чувствует себя немного тревожно перед своей свадьбой. Я часто размышляла о тех свадьбах, которые совершались в знатных семьях. Как чувствует себя невеста, идя к неизвестному жениху? По крайней мере, я знаю Дэвида как доброго, интересного человека, который действительно любит меня, и, – говорила я почти вызывающе призраку в шкафу, – которого люблю я.

Днем мне было не так страшно. Катаясь с Дэвидом верхом по поместью, я чувствовала себя довольной. Такой и будет наша жизнь. Я полностью свыкнусь с ней. Я буду помогать ему в его хлопотах по поместью; мы будем ездить в Лондон. В действительности мы хотели сделать это во время нашего медового месяца. Я часто думала о той поездке в Италию, которую мы планировали, о посещении Геркуланума или Помпеи, но сейчас из-за войны с Францией это будет не просто. Я часто размышляла о том, что произойдет с англичанином, пойманным там в это время. Дикон говорил, что в стране такой беспорядок, поэтому они мало обращают внимания на иностранцев; они слишком заняты тем, чтобы убивать друг друга. Но я боялась за Шарло и Луи-Шарля так же, как и за Джонатана.

Мы решили, что поедем в Лондон… всего на неделю. Мы поплывем вверх по реке до Хэмптона, посетим театр и остановимся в семейном особняке, который станет нам на время домом.

Я не могла не думать о Венеции и итальянских песнях о любви, которые поют гондольеры, проделывая свой путь по темным водам.

Однажды мы возвращались домой мимо Грассленда, который принадлежал миссис Трент, и как раз в это время она вышла и окликнула нас.

Она мне никогда не нравилась. В ней было какое-то коварство. Когда я посетила Эверсли в самый первый раз, а я тогда была маленькой, я думала, что она колдунья, и поэтому боялась ее.

Почему я это чувствовала, мне было не совсем понятно, так как в молодости она, должно быть, была довольно симпатичной; но к ней относились с некоторой осторожностью, что заставляло и меня быть настороже.

Она приветствовала нас и сказала:

– Вот наши молодые невеста и жених… Зайдите, выпейте по бокалу тернового джина… или, если предпочитаете, вина из бузины, которое в этом году получилось хорошим.

Я хотела отказаться, но Дэвид уже поблагодарил ее и принял приглашение. Думаю, ему хотелось идти не больше, чем мне, но он был слишком мягкосердечен, чтобы отказаться.

По сравнению с Эверсли Грассленд был очень маленьким поместьем. Здесь было всего две фермы, но я слышала, что у миссис Трент очень хороший управляющий.

Мы вошли в величественный, с несколькими внушительными дубовыми колоннами, но маленький по сравнению с нашим в Эверсли холл. Она провела нас в скромную гостиную и позвала служанку, чтобы та принесла вина из бузины и тернового джина.

Миссис Трент так и излучала довольство. Я знала, что у нее бывает немного гостей. Я сделала вывод, что по некоторым причинам ее никогда не принимали соседи. С ней была связана скандальная история. Ее мать служила экономкой у моего дальнего родственника Карла Эверсли, в действительности она была его любовницей и к тому же вовсю обворовывала его. Разразился скандал, который учинила моя бабушка Сепфора, и дама исчезла, но не прежде, чем ее дочь стала работать у Эндрю Мэйфера и так вошла в его жизнь, что он женился на ней, и, когда вскоре умер, оставив ее с сыном, она стала владелицей Грассленда.

Молва окрестила ее авантюристкой, и вскоре после смерти ее первого мужа она вышла замуж за Джека Трента, ее управляющего, который, как говорили, был ее возлюбленным, и с тех пор внешне жила почтенно, но такое прошлое не легко забывается.

– Все взволнованы предстоящей свадьбой, – сказала она. – Я думаю, что ваша мать действительно довольна и отчим тоже. Хорошо, когда события оборачиваются таким образом, как этого хотели, не так ли?

Дэвид сказал, что мы тоже довольны предстоящей свадьбой.

– Что ж, хорошенькая бы каша заварилась, если бы вы не были довольны, верно? Я представляю, что почувствует мистер Джонатан, когда вернется домой и обнаружит, что его брат натянул ему нос.

Я почувствовала, что краснею. Да, это подтверждало то, что я знала о миссис Трент. Казалось, она была в курсе всех сплетен и находила удовольствие в том, чтобы, обсуждая их, заставлять людей думать, откуда она все знает. Ведь это присуще только колдуньям.

Принесли вино, и она налила его.

– Хороши вина в этом году, как из бузины, так и из терна, – сказала она. – Теперь давайте выпьем за свадьбу.

Мы выпили. Затем она продолжила:

– И за благополучное возвращение мистера Джонатана.

Ее глаза заблестели, когда она взглянула на меня. Я почти почувствовала, как она проникает в мои мысли.

– Я люблю, когда что-то происходит, – сказала она. – Что касается провинции… в ней очень тихо. Вы знаете, я начинала свою жизнь в Лондоне. Какая разница! Потом моя мать приехала в Эверсли, и для меня началась жизнь провинциалки. Некоторые говорят, что я была счастлива. Несмотря ни на что, скажу: я очень благодарна судьбе за все.

Ее светлые глаза, казалось, вглядывались в прошлое, и она самодовольно улыбнулась воспоминаниям.

– Я как-то видела вашего отчима, он ехал верхом. Какой видный джентльмен! – Теперь в ее серых глазах был какой-то особенный блеск, как будто она знала что-то о Диконе и дорого заплатила бы за то, чтобы рассказать это.

Я подумала, а не приписываю ли я ей несуществующее коварство и знание чужих тайн только потому, что в детстве слышала о ней как о колдунье.

Когда она говорила о Джонатане и Диконе, то в ее голосе слышались такие нотки, которые позволяли предположить, что она их в действительности очень хорошо знает и забавляется на их счет.

У меня было сильное желание уйти, ее общество тяготило меня. Интересно, чувствует ли Дэвид то же самое. Я поймала его взгляд и пыталась показать ему, что мы должны допить вино и уйти. Что-то гнетущее витало в Грассленде.

Миссис Трент подняла голову, как бы прислушиваясь, и наконец позвала:

– Я вижу вас… не подглядывайте. Войдите и поприветствуйте счастливую пару.

Вошли две девушки. Они были одеты в платья для верховой езды. Эви выглядела очень привлекательно, что составляло разительный контраст с ее сестрой.

– Вы знаете моих Эви и Долли, – сказала миссис Трент. Она с гордостью посмотрела на Эви, и я тотчас почувствовала жалость к Долли, которая держалась немного позади. Полагаю, она была слишком хорошо осведомлена о своем уродстве. – Девушки сделали реверанс, и миссис Трент продолжала:

– Они считают, что это замечательно… Вы, мисс Клодина, и вы, мистер Дэвид, не так ли, девушки?

Они кивнули.

– Где ваши языки? – требовательно спросила миссис Трент. – Вы что, не можете ничего сказать?

– Поздравляем, мисс де Турвиль и мистер Френшоу, – сказала Эви.

– Спасибо, – ответили мы одновременно, и Дэвид продолжил:

– Я иногда вижу вас верхом и должен сказать, что вы хорошо управляетесь с лошадьми.