Текст книги "Голос призрака"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Ты, кажется, забываешь, что скоро сам станешь мужем.

– Это не позволит мне все забыть.

– О, Джонатан, неужели тебе совсем не стыдно? Ты будешь обманывать Миллисент. То, что мы сделали, ты и я… ты не раскаиваешься…

– Как я могу раскаиваться в самом волнующем, что было в моей жизни?

– Оставь это для твоих доверчивых жертв.

– В данном случае я говорю правду.

Я люблю тебя, Клодина. Люблю с первого взгляда. Ты помнишь… маленькая девочка, которая говорила на ломаном английском. Я тогда подумал: «Она моя». С первого же момента, как увидел тебя, я так и подумал.

– Мы совершаем ужасную вещь, Джонатан.

– Неужели любить ужасно?

– При таких обстоятельствах да.

Я обманываю мужа. Ты обманываешь брата. Конечно же, ты знаешь, что это подло. Я не могу понять, почему тебе не стыдно.

Неужели нет?

– Нет, – холодно ответил он.

– Ты не думаешь, что мы поступаем дурно?

– Будет плохо, если нас раскроют. – Он улыбнулся. – Ты удивлена. Послушай, Клодина, вот как я это представляю. – Он поднял камень и бросил его в реку. – Грех… безнравственность ранят других. Если же никто не страдает от того, что делают другие, то никто и не поступает дурно.

– Но мы-то знаем, что мы делаем…

– Конечно, знаем… и я никогда не забуду. Я постоянно вспоминаю тебя… нас в той комнате. Я никогда это не забуду. Я не раскаиваюсь… пока Дэвид не знает ничего, какие страдания мы причиняем ему?

– Ты аморален… и безнравственен.

– Может быть, ты права. Мы были счастливы, ты и я. А счастье – это редкий и прекрасный подарок. Разве это грех – взять то, что тебе предлагают?

– Но это нарушение брачных обязательств и предательство по отношению к брату.

– Я повторяю, что, если никто не страдает, нет нужды раскаиваться. Твоя беда, Клодина, в том, что ты была воспитана почитать обычаи. Ты веришь, что они нерушимы. Есть правда и ложь, и нарушение обычаев вызывает гнев Божий… или, в конце концов, гнев твоих родственников. Вот простой пример: никого не обижай, доставляй людям радость. Это очень хорошие заповеди.

– Неужели ты не видишь, как жестоко мы поступаем, ты и я, по отношению к Дэвиду?

– Он будет страдать, только если узнает. Если же не узнает, то чего и страдать? Могу тебе сказать, что редко видел Дэвида таким счастливым, как сейчас.

– Ты не хочешь понять мои доводы.

– Это твои доводы, Клодина. А я пытаюсь заставить тебя понять мои.

Твои подобраны так, чтобы оправдать тебя.

– Наверное, твои тоже.

– Есть еще кое-что, – продолжала я, – что я должна сказать тебе.

Кто-то знает о наших отношениях.

– Что?

Кто?

– Я не знаю. Ты смеялся над голосами, которые я слышала. Они не были выдумкой. Жанна обнаружила что-то вроде переговорной трубы, которая ведет из той комнаты в кухню. Итак, кто-то был в кухне Эндерби, когда мы были там. Я слышала голос этого человека.

– Это правда?

– Да. Это тебя удивило, не так ли? Видишь, если кто-то знает, то твои теории можно оставить в стороне. Если этот кто-то расскажет о нас Дэвиду, что тогда?

– Кто это может быть? – спросил он.

– Я не знаю. Подозреваю, что миссис Трент.

– Эта вредная старуха!

– Она ничего не сказала мне, но пыталась шантажировать… нет, не то слово… предлагала мне помочь Эви с Гарри Фаррингдоном. Она сказала, что ее сын Ричард был сыном Дикона.

– Я знаю про эти слухи. Отец немного помогал ей. Пастбища очень плохо возделывались, и он вложил в них деньги. Ричард Мэйфер был игроком и слишком много пил. Он разрушил семью. Отец помог им.

– Так ты думаешь, что она права, и Ричард родился от твоего отца?

– Пожалуй. У него всегда было много женщин, и это произошло между ними в годы его юности. Она надеется, что у нее есть некоторые права… или, в конце концов, у дочери Ричарда.

– Да, она это и подразумевала. Она ничем не угрожала, но во время разговора несколько раз намекнула, что что-то знает обо мне.

– Мы не потерпим шантажа.

– Я сделала, что могла, для Эви… Но только потому, что мне было жаль ее и я не знала, как реагировать на старые скандалы.

Он наклонился ко мне и взял мою руку.

– Если она попробует причинить тебе неприятности, не пытайся решить их сама. Дай мне знать. Я сразу же все улажу.

Я почувствовала облегчение. Мое беспокойство усилилось с тех пор, как Жанна показала мне трубу в Эндерби.

– Спасибо, – сказала я.

– В конце концов, – он подошел ко мне, улыбаясь, – это наша тайна, не так ли… твоя и моя?

– Я никогда не соглашусь с тобой относительно этих вещей.

– Может быть… со временем. Это мудрый взгляд.

– Я никогда не забуду своей вины. Каждый раз, глядя на Амарилис…

– Это моя дочь, не так ли?

– Не знаю. И никогда не узнаю, кто ее отец.

– Я буду думать о ней как о своей, а Дэвид – как о своей.

– Дэвид обожает ее, – сказала я. – Думаю, что ты редко думаешь о ней.

– Ты так мало знаешь обо мне, Клодина. Целую жизнь может занять изучение всех лабиринтов моей души и ее скрытых тайников.

– Я оставлю Миллисент это путешествие за открытиями.

– Она даже не попытается. Миллисент принимает это, как и ты. Наша женитьба будет идеальной с точки зрения обеих семей. Богатые семьи преследуют одну цель – объединяться. Они делают это веками. Это основа, на которой зиждется большинство наших благородных домов. Маленькие семьи разрастаются, большие становятся огромными. Они увеличивают благосостояние и вес в обществе. Их девиз: благополучие и власть через союз.

– Это все очень цинично.

– И, тем не менее, мудро.

– Как же тогда люди, которые строят эти великие сооружения? Они ничего не значат?

– Они крайне важны. Они – кирпичики и камни, которые один за другим ложатся в башню могущества. Только объединение делает нас такими, какие мы есть.

– Моя мама ничего не внесла. Правда, когда-то и она была очень богата.

– И это пленило Дикона.

Он так любил ее, что взял без единого пенни… как я тебя.

– Но твой отец выполнил долг, женившись на моей матери. Я думаю, что она много сделала для увеличения благосостояния Эверсли.

– О да, конечно. Особенно в Лондоне. Банки… и все связанное с ними.

Мой отец много сделал для благополучия семьи и этим заслужил право жениться по любви.

– Ты самый циничный человек, которого я когда-либо встречала.

– Потому что я называю вещи своими именами, потому что я не развожу сентименты.

– Ты не любишь Миллисент.

– Мне нравится Миллисент. Она забавляет меня. Между нами будут споры, потому что она очень сильная дама и любит командовать. Она похожа на свою мать, которая честно переигрывает старого Петтигрю. Посмотри на леди Петтигрю, и ты увидишь Миллисент через тридцать лет.

– И это не беспокоит тебя?

– Конечно, нет. Я восхищаюсь леди Петтигрю. Я не хочу мягкой глупой жены. Споры больше возбуждают, чем надоедливые упреки.

– Возможно, упреки будут.

– Безусловно.

– Ты показал себя в очень плохом свете.

– Хотя я все еще не теряю надежды, что ты расположена ко мне, Клодина. Не так ли?

– Я думаю, что ты именно тот, кого называют обольстителем.

– Я польщен.

– Я видела тебя с дамами, с Миллисент… а как на тебя смотрят горничные и сегодня Матти. Это похоже на влечение полов.

Он засмеялся:

– Я люблю женщин. На них так приятно смотреть, а когда они умны, с ними так интересно разговаривать. Я люблю споры… словесные сражения.

– Ты любишь, флиртуя, поддразнивать, и здесь ты великолепен.

– Ты также, Клодина.

– Не могу понять, почему ты решил это.

– Потому что ты это хорошо делаешь. Люди всегда любят то, что они хорошо делают.

Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, и я, увидев сверкающую голубизну его глаз, подумала: «Нет, нет! Только не это. Это не должно снова произойти».

– Клодина, – сказал он серьезно. – Я люблю тебя и всегда буду любить, ты знаешь.

Он притянул меня к себе, и в этот счастливый миг я почувствовала, что снова поддаюсь ему. Я хотела быть с ним, опять хотела очутиться в той маленькой комнате. Он снова околдовал меня своими чарами, и что-то говорило мне, что он никогда меня не отпустит.

– Нам надо возвращаться.

– А не рано? На улицах полно народу. Церемония во дворце еще не закончилась. Слуги и подмастерья еще гуляют. Их трудно удержать в такой день.

Мы можем куда-нибудь пойти… побыть наедине… вместе.

На мгновение я почти поддалась на уговоры. Потом стыд наполнил меня.

– Нет, – сказала я строго, – больше это не повторится. Иногда я встаю ночью и думаю…

– Обо мне… о нас, – сказал он.

– О тебе и о себе, и я ненавижу себя. Твои правила не для меня. Ты скоро женишься. К свадьбе уже почти все готово.

И я замужем за Дэвидом, твоим родным братом.

Он такой хороший человек.

– Да, Дэвид хороший.

– Он сегодня в Клаверинге, как всегда, работает, думая, вероятно, что мы скоро будем вместе. Ты пытался открыть мне… твою жизненную философию. Она так цинична, Джонатан. Ты мало думаешь о том, что важно для меня.

– Мы не причинили Дэвиду боли. Он никогда не узнает.

– Как ты можешь быть уверен? Я умру, если он узнает.

– Он не заподозрит. Он никогда не усомнится в тебе. Верный тебе, он думает, что и другие похожи на него, особенно ты. Он живет по установленным канонам. Я хорошо его знаю. Мы вместе росли, нас воспитывал один учитель. Я был хитер и искал приключений. Я часто следил за своей старой нянькой, когда она тронулась умом.

Ее так расстроила смерть моей матери, что она стала следить за отцом, надеясь поймать его за каким-нибудь нехорошим делом. Она хотела знать о каждой женщине, интересовавшей моего отца. Мне нравилось это. Однажды я пошел за ним и твоей мамой в Эндерби. Этот старый дом, как он притягивает! Он оказался прекрасным местом для тайных встреч. Дэвид прост… я не имею в виду умственно. Он очень умен, даже более, чем я.

Но он не обращает внимания на жизнь… жизнь в моем понимании.

Он живет, как все, думает, как все, и считает, что и все такие же.

Поэтому он никогда не заподозрит.

– И если то зло, которое я ему причинила…

– Я сказал тебе, это будет злом, только если оно откроется.

– Мне не подходят твои циничные рассуждения. И если то зло, которое я причинила ему, можно утаить, то я никогда, никогда не сделаю то, что снова сможет ранить его.

– Глупо давать такие клятвы, Клодина. Я встала, Джонатан тоже поднялся.

– Какой прекрасный день! – сказал он. – Река, тишина… и ты здесь одна вместе со мной.

– Давай вернемся, – ответила я.

Мы поехали назад, и, когда достигли города, толпы все еще были на улицах.

В доме было несколько слуг. Они сказали, что свободны до вечера, пока не вернутся остальные.

Было около пяти часов.

Джонатан сказал:

– Если ты не хочешь оставаться дома, давай уйдем через час? Возьмем лодку, и я прокачу тебя вниз по реке… или вверх, если хочешь.

Решай.

Я была так счастлива, да и день еще не кончился. Мне так хотелось побыть с ним. Я наслаждалась битвой и была уверена, что смогу совладать с собой.

– Оденься во что-нибудь другое, не слишком выбирай, – сказал он. – Не стоит привлекать внимание карманников и жуликов. Мы будем выглядеть, как торговец с женой, которые хотят хорошо повеселиться.

Мы вышли из дома около шести часов. Река тоже была переполнена гуляющими, и таверны ломились от посетителей. Джонатан взял меня под руку и, защищая, прижал плотно к себе, пока мы шли к берегу реки, где он нанял лодку.

На реке было много судов, и Джонатан сказал, что мы должны выбраться из толчеи. Это было непросто, но Джонатан был опытен, и поскольку большинство людей не хотели удаляться от центра, где шло празднество, то мы решили пройти мимо Кью к Ричмонду.

Было какое-то очарование в этом вечере, или, может быть, я это чувствовала, поскольку Джонатан был со мной. Он с легкостью управлял лодкой. Я опустила руку в воду и подумала: «Какая же я счастливая! Я хочу, чтобы это продолжалось бесконечно. Нет вреда в том, чтобы стать счастливой, ведь так?»

– Правда, приятно? – спросил он.

– Очень.

Ты выглядишь довольной. Мне нравится, когда ты такая. Для меня это прекрасный день, Клодина.

– Мне он тоже очень понравился.

– А ты не чувствуешь, что знаешь меня теперь немного больше?

– Да, наверное.

– И я стал лучше при близком знакомстве? Я промолчала.

– Лучше? – настаивал он.

– Я никогда не смогу думать так, как ты, Джонатан. Я не могу так смотреть на жизнь.

– Итак, ты будешь страдать от угрызений совести, когда в этом нет необходимости?

– О, Джонатан, я вижу то, что есть.

– Однажды я заставлю тебя посмотреть на жизнь с моей точки зрения.

– Слишком поздно, – ответила я. – Я замужем за Дэвидом, а ты женишься на Миллисент. Пусть тебя утешит, если тебе надо утешение, что финансовые интересы ее отца станут очень крепкими кирпичами в великом здании семьи, которое так важно построить. Если бы ты женился на мне, я ничего бы не принесла в дом. Подумай, что ты потерял.

– Тогда бы Дэвид женился на Миллисент.

– Дэвид…

Миллисент. О нет!

– Думаю, что он женился бы на ней. Принимай жизнь, как есть, Клодина. Он выбрал тебя, я взял Миллиеент. Но ты и я пойманы любовью, и если человек не может иметь все, что хочет в жизни, то он должен, в конце концов, взять то, что может.

– Я никогда раньше не думала, как великодушно было со стороны твоего отца разрешить одному из своих сыновей жениться на бедной девушке.

– Все зависело от обстоятельств.

Это произошло под влиянием твоей матери, да и ты не была обычной бедной девушкой. Поскольку один из нас взял Миллисент, другой мог взять тебя.

– Я не могу поверить, что это правда.

– Не столь явная.

Эти мотивы скрывались под вежливыми предложениями. Но их смысл от этого не изменился. И вообще, стоит ли тратить вечер на такие грустные разговоры? Тебе здесь нравится, Клодина? Скоро появятся звезды. Я знаю очень хорошую гостиницу рядом с Ричмондским бечевником .

– Как хорошо ты знаешь все гостиницы страны.

– Это искусство знать, где можно вкусно поесть.

– Еще одни из твоих друзей?

– Все хозяева гостиниц – мои друзья. Да, я прав, вот первая звезда. Думаю, это Венера. Посмотри, какая она яркая. Звезда любви…

– Это может быть и Марс, – сказала я.

– О, Клодина, зачем ты так поступаешь? Как бы мы вдвоем могли повеселиться! Твоя жалкая совесть нагоняет сон.

– Ты обещал не говорить об этом, – сказала я.

– Я так и делаю… и, думаю, что гостиница близко. Вот она. Ты видишь огни? Я подгребу к скрытому причалу и привяжу лодку.

Он, улыбаясь, поднял меня на несколько секунд в воздух. Затем взял за руку и мы вошли в расположенную на берегу гостиницу. Посетителей было немного. Они пили пиво и закусывали снетками, которые были фирменным блюдом гостиницы.

Я была удивлена, как легко Джонатан приспосабливается к любым компаниям. Мы сели за один из столиков и взяли пиво с рыбой.

– Итак, – сказал он, – ты никогда раньше не посещала таких мест?

– Никогда, – согласилась я.

– Тебе нравится?

– Очень.

– Место или компания? Ну, Клодина, будь честной.

– Думаю, и то и другое.

Он подцепил снеток на вилку.

– Вкусно, – сказал он. – Маленькая рыбка, но это ничуть не портит ее. Неудивительно, что снетки становятся все более популярными.

Кто-то запел. У певца был хороший тенор, но его песня явно не подходила к сегодняшнему дню. Я хорошо ее знала, как и многие другие. Она была написана йоркширцем Уильямом Антоном о своей возлюбленной. Но она прекрасно подходила и к другой паре, что делало ее весьма популярной. Ричмонд-хилл в песне мог быть Ричмондом в Йоркшире, но был еще и Ричмонд близ Лондона, и миссис Фитцгерберт жила неподалеку в Марбл-хилле. Более того, ходили слухи, что они с принцем встретились на Ричмондском бечевнике. Благодаря любовному роману принца эта песня стала популярной во всей стране. Без этого песня мистера Антона прошла бы незамеченной.

Есть в Ричмонд-хилле красотка одна,

Краше девиц не бывает.

Как майское утро, она свежа,

Улыбкой сердца пленяет.

О, нежная роза без шипов,

Ты станешь навеки милой!

Корону отдать за тебя готов,

Красотка из Ричмонд-хилла.

(Перевод стихов Н.Васильевой.)

Последняя строчка почти соответствовала действительности, потому что был момент, когда принц Уэльский решил, как утверждали некоторые, отказаться от короны ради Марии Фитцгерберт. Тем не менее, все это уже прошло. Он отверг Марию, и если его новой женой стала Карелина Брунсвик, то его любовницей была леди Джерси.

Кое-кто подхватил песню, зато другие неодобрительно хранили молчание.

Внезапно один мужчина поднялся и, взяв певца за отвороты камзола одной рукой, закричал:

– Это оскорбление королевской семьи!

Затем он выплеснул остатки вина из своей кружки в лицо певца.

Сразу же в распавшейся компании началась потасовка.

Джонатан схватил меня за руку и потащил через толпу. Когда мы оказались снаружи, он сказал:

– Предоставим роялистам и республиканцам разбираться между собой.

– Думаешь, это серьезно? – спросила я. – Мне хотелось бы остаться посмотреть, чем это кончится.

– Они слишком много выпили.

– У певца приятный голос, и я уверена, он не имел в виду ничего плохого.

– Он выбрал неподходящую песню для такого дня. Люди ищут повода выступить против монархии. Петь о возлюбленной принца в день свадьбы в глазах некоторых граничит с государственным преступлением… и, вполне возможно, джентльмен столь грациозно вылил свое питье в лицо другому главным образом для того, чтобы начать драку. Мне жаль хозяина гостиницы, он хороший человек и содержит приличный дом.

Ночной воздух содрогался от долетающих до нас криков.

– Вот лодка, – сказал Джонатан.

– Ты быстро нашел ее.

– Я узнал надписи, и, кроме того, у меня ценное поручение. Я обещал твоей маме, что присмотрю за тобой, и не хочу подвергать тебя хоть малому риску.

Он взял весла и мы отчалили от берега. Я смотрела на гостиницу. Некоторые посетители с руганью покидали ее.

– Мне понравились снетки, – заметила я.

– А мне общество… так как я до сих пор наслаждаюсь их воплями; маленькие рыбки не волнуют меня. До конца вечера будет еще много небольших столкновений, будь уверена.

Совсем стемнело. Я смотрела на звезды, на кусты по берегу и чувствовала себя счастливой.

Джонатан начал петь. У него был сильный тенор, очень приятный, и песня, которую он пел, была полна красоты:

Лишь взглядом тост произнеси,

И я отвечу взглядом.

Оставь лишь в кубке поцелуй,

И мне вина не надо.

Чтоб жажду страсти утолить,

Душа просит напитка богов,

Но я и зевесов нектар отдать

За хмель твоих губ готов.

Пока я сидела в лодке, глядя на его лицо, освещенное лунным светом, и слушала прекрасные слова, которые Бен Джонсон посвятил некой Целии, я знала, что люблю его и ничто… ни мое замужество, ни его женитьба ничего не изменят.

Думаю, что он тоже знал это, так как любил меня. Мы молча доплыли до Вестминстера, оставили лодку и пошли домой.

Праздник все еще продолжался. Люди пели, танцевали, многие были пьяны. Джонатан проявлял истинную заботу обо мне, и я чувствовала себя в полной безопасности.

Когда мы пришли домой, мама и Дикон уже вернулись. Они сидели в малой гостиной перед огнем.

– О, как хорошо, что вы пришли, – сказала мама. – Мы уже начали беспокоиться, не так ли, Дикон?

– Это ты стала волноваться. Я знал, что Джонатан позаботится о Клодине.

– Что за день! – сказала мама. – Вы устали? Проголодались?

– Нет. Мы были на реке и вернулись, когда там началась потасовка.

– Мудро сделали, – заметил Дикон. – Сегодня будет много ссор, скажу я вам.

– Почему радостный день всегда кончается драками? – спросила я маму.

– Это от хорошей выпивки и человеческой природы, – ответил Дикон.

Он налил вина и подал его нам.

– Пришлось прервать ужин со снетками, – сказала я.

– Не повезло, – заметила мама. – Но вы оба выглядите так, будто неплохо провели день.

– Да, это так.

– Мы ездили в «Собаку и свисток»в Гринвиче, а потом отправились в Ричмонд.

– Убежали от суеты.

– Мы этого и хотели, – сказал Джонатан.

– Но вы-то были в центре событий, – добавила я. – Расскажите, как все происходило.

– Было достаточно грустно, – сказала мама. – Мне жаль принцессу. Она такая неловкая и простая, а вы знаете, что у принца изысканный вкус.

– Должно быть, плохо жениться против воли, – сказала я.

– Плата за королевскую власть, – ответил Дикон. – Принцу нравится использовать власть, и это хорошо. Это правильно.

Но он должен платить за это.

За все в этом мире надо платить, – сказала мама. Джонатан не согласился.

– Иногда этого можно избежать. В конце концов, некоторые из королей женились по любви. У них были и любимая женщина, и королевская власть.

– Жизнь не всегда справедлива, – добавила я.

– Что касается принца, – продолжал Джонатан, – это только временное неудобство. Женитьба не внесет никаких изменений в его жизнь. Неудобство доставят только несколько ночей, проведенных с женой, а когда она забеременеет, он вновь обретет свободу.

– Он казался немного не в себе, не так ли, Дикон? – спросила мама. – И я уверена, что два герцога, которые шли за ним, поддерживали его потому, что он выпил слишком много и плохо стоял на ногах.

– Был момент, когда я подумал, что он намерен отказаться продолжать все это, – сказал Дикон.

– О да, – продолжила мама, – король почувствовал это, потому что он тут же поднялся и что-то прошептал принцу. Это бросилось в глаза, ведь в это время новобрачные стояли на коленях перед архиепископом, а принц почти что встал с колен.

– Он, должно быть, был очень пьян, – пояснил Дикон.

– Думаю, что да.

Но тогда я поразилась, вдруг что-нибудь случится. Я почувствовала облегчение, когда все благополучно закончилось.

Музыка была приятной, а хор в это время пел:

Блаженны чтущие Господа.

О, благо Teбe!

О, благо Тебе!

И счастье твой удел!

Но не совсем удачно говорить о счастье, когда оба – и невеста и жених – ясно демонстрировали, что далеки от него… И поэтому фраза «И счастье твой удел» прозвучала фальшиво.

– Да, вы, наверное, довольны, что присутствовали при таком историческом событии, – напомнила я.

– Я никогда этого не забуду. Я видела леди Джерси. Она казалась более довольной, чем остальные.

– Она боялась, что у принца будет красивая невеста и он ее полюбит, – сказал Дикон.

– На какое-то время, конечно, – добавил Джонатан. – Его возлюбленные, как правило, долго не удерживаются. Но дама неопределенного возраста, мадам Джерси, не может позволить себе даже небольшого антракта.

– Очень жаль, что он бросил Марию, – сказала матушка. – Она подходила ему. И, думаю, он действительно любил ее.

– Он не мог ни жениться, ни отвергнуть, – вставила я резко.

– Представь, как на него давили, – продолжала мама. – Не думаю, что он был счастлив с тех пор, как они расстались.

– Не стоит жалеть Его королевское Величество, – сказал Дикон. – Думаю, что он сам способен о себе позаботиться.

– Но только не сегодня… – сказала мама. – Расскажите нам лучше о «Собаке и свистке».

Мы сидели, сонно болтая обо всем понемногу, но никто из нас не хотел уходить. Свечи оплыли, а некоторые из них потухли, но мы и не думали заменить их. В комнате воцарилось молчание. Думаю, каждый из нас был занят своими приятными мыслями.

Я перебирала в памяти события прошедшего дня. Я чувствовала запах реки, вкус ростбифа, приготовленного Матти, видела сверкающие отблески огня в холле гостиницы, слышала тихий плеск воды о берег.

Это был счастливый день.

Чары рассеялись, когда огонь в камине стал затухать.

– Он скоро совсем погаснет, – сказал Дикон.

– И становится холодно, – добавила матушка. Она зевнула и встала. Мы с ней под руку поднялись наверх. Она на прощание поцеловала меня у двери. Я зашла в комнату и зажгла свечи на туалетном столике.

Я смотрела на свое отражение в зеркале. В свете свечей я казалась еще лучше. Свет свечей льстит, сказала я себе, но я отметила и еще кое-что. Во мне появилась легкость, какой-то свет. Этот день я не забуду никогда.

Я задумчиво расчесывала волосы, вспоминая «хмель твоих губ…»

Я поднялась и закрыла дверь.

Конечно же, он не посмеет прийти ко мне сюда, где мама была так близко. Но не отважится ли он еще на что-нибудь?

Я должна закрыть дверь, ведь если он придет, то как я смогу устоять перед ним в такую ночь?

Несмотря на то что мы поздно легли, когда я рано утром спустилась, мама уже завтракала.

– А, вот и ты, – сказала она. – Хорошо спала после вчерашних волнений?

– Не очень, но, тем не менее, чувствую себя отдохнувшей.

– Что за день! Я никогда не забуду его, хотя и рада, что он закончился. Я очень хочу увидеть Джессику. Я не люблю надолго оставлять ее. А ты не соскучилась по Амарилис?

Я сказала, что она права.

– Думаю, что мы вернемся послезавтра…

– Ладно.

Если только Дикон сможет, – добавила мама.

– Он обещал…

– Но пока не уверен. Если он сможет поехать, то мне бы хотелось сходить к торговцу бархатом и шелком утром. Я должна взять еще кружев. Он сказал, что их привезут сегодня. Ты поедешь со мной? Я хочу с тобой посоветоваться.

– Конечно.

– Тогда все хорошо. В десять часов? Мы можем пройтись пешком. Это в десяти минутах ходьбы.

– Сейчас переоденусь.

Мы пошли в магазин и долго выбирали кружева. Матушка также купила немного бледно-розовых ленточек для отделки одежды малышей.

Когда мы вышли из магазина, она сказала:

– Я знаю, что мы сейчас сделаем: выпьем немного кофе или шоколада. Эти кофейные домики довольно интересны.

Я согласилась с ней, ведь они стали частью лондонской жизни, более чем просто местом, где отдыхают и пьют кофе или шоколад. Там можно было перекусить, почитать специально подготовленные для посетителей газеты, написать письмо и, что нравилось многим, послушать разговоры завсегдатаев. Различные кафе посещали люди с разным общественным положением: были политические кафе, где устраивались дискуссии по любым темам. Знаменитые остряки и эрудиты часто посещали их. В определенные дни Самуэль Джосон собирал аудиторию в «Голове турка», «Бедфорде» или «Чеширском сыре», а Валпол и Аддисон соперничали с Конгривом и Ванбрахом в «Кит Кэте».

Кафе, которое мы выбрали, было в нескольких шагах от лавки.

Его называли «Бенбоу»– по имени, как я слышала, его владельца, преуспевшего за игорным столом. В этот час в кафе не было остряков, и мне показалось, что здесь собрались люди вроде нас, которые обычно сидят ровно столько, сколько требуется, чтобы выпить кофе или шоколад.

Нас радушно встретил хозяин. Он знал мою маму. Как она объяснила позже, они заходили сюда с Диконом во время последнего визита в Лондон.

Он провел нас к пустому столику.

– Здесь, в этом небольшом алькове, вам будет удобно, – добавил он, подмигивая.

– Это моя дочь, – сказала мама.

– Рад познакомиться, леди, – ответил он, поклонившись с большим почтением.

Мы пили прекрасный шоколад, и мама вдруг вспомнила:

– О, дорогая, я оставила ленты в магазине.

– Мы вернемся и возьмем их, когда закончим пить кофе.

– Я схожу сейчас.

Это быстро, останься здесь. Она поднялась. Мистер Бенбоу вышел ей навстречу.

– Я иду в магазин, он здесь недалеко. Я оставила там покупку. Дочь подождет меня здесь, – сказала мама.

– Я позабочусь о ней в ваше отсутствие, леди. Я засмеялась:

– О, неужели здесь так опасно? Он развел руками:

– Не очень опасно, но на красивую даму обращают внимание. Я буду защищать вас.

– Надеюсь, что это не понадобится, – улыбнулась мама.

Допив кофе, я стала рассматривать комнату. Вошел мужчина, и я сразу же почувствовала, что видела его раньше, но несколько минут пребывала в растерянности. Должно быть, это было давно. Возможно, во Франции. Но кто? Где? Я вспомнила о замке. Мы встречались там.

Я узнала его. Это был учитель Шарло и Луи-Шарля. Или, если это был не он, то кто-то, очень похожий на него.

Тогда я была молода, но этот человек вызвал переполох. Я помню, он внезапно уехал, чтобы ухаживать за престарелой матерью. И много позже, когда матушка снова приехала во Францию и находилась в опасности, она обнаружила, что тот шпионил в замке, и благодаря ему сына Комти, Арманда, заточили в Бастилию.

Вероятно, я очень пристально рассматривала его, потому что он посмотрел на меня. Конечно, он не узнал меня. Я была маленькой девочкой, когда он жил в замке. Сейчас это ясно всплыло в моей памяти. Не могло быть никакого сомнения… это он – шпион-учитель, и его звали… я напрягла память. Затем имя внезапно всплыло – Леон Бланшар.

Я чувствовала смятение. Он был революционером, смутьяном. Что он мог делать в кафе «Бенбоу»?

Сердце мое забилось: еще один человек вошел в кафе. Я чуть не вскрикнула. Это был Альберик.

Он прямо подошел к столику, за которым сидел Леон Бланшар, и что-то сказал ему. Они поговорили несколько секунд, затем Альберик оглянулся и увидел меня.

Я позвала его:

– Альберик..

– Мисс… Клодина, – он, потрясенный, запнулся. – Я… я… выполняю поручение для мадемуазель д'Обинье. – Вы… вы… одна?

– Нет, с мамой.

Она сейчас придет.

Леон Бланшар встал и направился к двери.

– Я должен идти, – сказал Альберик. – До свидания, мисс Клодина.

Он вышел из кафе вслед за Бланшаром.

Через минуту после их ухода, когда я еще сидела в полном изумлении, возвратилась с лентами матушка.

– Я только что видела нечто странное, – выпалила я. – Здесь был Альберик Он встречался с одним человеком.

Думаю, что узнала его.

Хотя и не очень уверена.

Это был Леон Бланшар, учитель. Альберик очень торопился.

Они оба спешили.

Мама побледнела.

– Господи спаси, – прошептала она, вздохнув. – Леон Бланшар и Альберик. Это может означать только одно. Думаю, нам следует немедленно вернуться. Дикон должен узнать об этом.

По счастью, Дикон и Джонатан только еще собирались уйти из дома.

На одном дыхании мама объяснила, что случилось.

Дикон был ошарашен.

Джонатан недоверчиво смотрел на меня:

– Ты уверена?

– Конечно, уверена, что это был Альберик, – ответила я. – Он говорил со мной. Другой… Да, я внимательно рассмотрела его и узнала…

Теперь понятно, – сказал Дикон. – Не стоит терять времени. Сейчас… лучше действовать. – Он посмотрел на Джонатана и продолжал:

– Они оба попытаются скрыться. Альберик, увидев Клодину, наверное, в шоке, а Бланшар испугался, что она узнала его. Он боялся, что его увидит Лотти. Тогда не будет никаких сомнений. Вероятно, Альберик постарается бежать во Францию.

– Взяв с собой бумаги, без сомнения.

Его надо задержать.

– А что же с Билли Графтером… его рекомендовал Альберик. Они оба жили под нашей крышей. Это объясняет визит Кардю. Мы знаем, что они взяли. Господи, как мы были неосторожны!

– Нет смысла возвращаться к этому, – сказал Джонатан. – Сейчас лучше всего действовать.

– Вы должны немедленно вернуться в Эверсли. Альберик захочет замести следы. Может, он даже оставил что-то в Эндерби и, возможно, должен предупредить Графтера. Вероятно, он приедет, чтобы сделать это. С другой стороны, он может спрятаться здесь, в Лондоне. – Секунду он был в задумчивости. – Да, Джонатан, ты возвращайся в Эверсли, а я на некоторое время останусь здесь. Мы попытаемся найти его. Если нам удастся, то мы сможем найти и остальных. Я хочу поймать Бланшара. Но не исключено, что Альберик попытается уехать во Францию, так как его раскрыли. Какие мы дураки, что поверили этой истории с его бегством. Как скоро ты сможешь выехать?