Текст книги "Голос призрака"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– О да, – сказала миссис Трент. – Я специально воспитываю их. Я хочу, чтобы мои девушки были так же хороши, как все.

– Уверена, вы достигнете цели, миссис Трент, – сказала я. – Должна признать, что вино особенно удалось в этом году. Спасибо, что дали нам его попробовать, а теперь, я думаю, мы действительно должны идти, не так ли, Дэвид?

– Боюсь, ты права, – сказал он. – Так много дел в поместье.

– Как будто я не знаю, – сказала миссис Трент. – Конечно, по своему небольшому опыту. Грассленд не Эверсли, но и его достаточно для того, чтобы мы были постоянно заняты по хозяйству. Было очень благородно с вашей стороны пригласить нас. Мы ценим это, не так ли, девушки?

– О да, мы ценим, – подтвердила Эви.

– И я приду и потанцую на вашей свадьбе. Вам, девушки, придется немного подождать до ваших свадеб. Но у меня есть предчувствие, что Эви не придется долго ждать. Что ж, посмотрим.

Мы поднялись и поблагодарили ее за вино, и она вышла с нами к лошадям. Эви и Долли последовали за ней и стояли, глядя на нас, пока мы садились на лошадей.

Миссис Трент нежно похлопала мою лошадь по бокам.

– Я буду на свадьбе, – сказала она. – У меня особый интерес к вашей семье.

Я не знаю, почему, возможно, из-за того чувства, которое она вызывала во мне, но мне показалось, что ее слова прозвучали зловеще.

Когда мы возвращались, Дэвид сказал:

– Она плохо воспитана, но думаю, она не имела в виду ничего плохого.

Итак, он почувствовал то же, что и я. Я согласилась, что она невоспитанна, но насчет плохого не была уверена; и все же моя тревога казалась необоснованной, поэтому я пустила лошадь галопом. Я чувствовала, что мне хотелось оказаться подальше от Грассленд а.

Когда мы выехали на дорогу, то поехали медленнее.

– Они, должно быть, живут в Грассленде давно, – сказала я.

– Да, миссис Трент появилась здесь как экономка и вышла замуж за старого Эндрю Мэйфера. Отец девушек появился от этого брака, и, когда Эндрю умер, миссис Трент вышла замуж за управляющего поместьем, Джека Трента. Теперь он мертв, но у нее довольно хороший управляющий.

– Грассленд очень отличается от другого дома… Эндерби.

– Очень. Так было всегда. Есть что-то странное в Эндерби.

Ты веришь, что дома могут оказывать влияние на людей?

Говорят, Эндерби – несчастливое место. Дэвид рассмеялся:

– Как дом может быть несчастливым? Это всего лишь кирпичи или камни.

Они не могут влиять на судьбу, разве не так?

– Давай поедем и посмотрим на это старое место. Только взглянем…

Это вверх по этой дороге, а?

Свернув с дороги, мы увидели старый дом. Должна признаться, что даже при ярком дневном свете он вызвал дрожь во всем моем теле. Он выглядел темным и угрожающим, как иногда выглядят заброшенные дома. Кусты вокруг него были густыми и неухоженными.

– Он выглядит очень удручающе, – сказал Дэвид.

– И в то же самое время открыто, – ответила я. Он рассмеялся.

– Как может дом казаться таким?

– Эндерби может. Пойдем. Я хочу посмотреть поближе.

Как ты думаешь, его когда-нибудь купят?

– Не в таком состоянии, в каком он находится. Он пустует уже многие годы из-за его репутации.

– Дэвид, я хочу посмотреть поближе.

– Не достаточно ли Грассленда для одного утра?

– Может быть, именно из-за Грассленда.

Он удивленно посмотрел на меня. Затем улыбнулся и сказал:

– Хорошо. Пошли.

Мы привязали лошадей к столбу, поставленному здесь для удобства посетителей, и подошли к входной двери. Дом был безмолвный, мрачный. У двери был ржавый звонок, за который я дернула, и мы стояли, слушая звон, который эхом отдавался по всему дому.

– Звонить бесполезно, – сказал Давид. – Кто может отозваться?

– Привидения, – ответила я. – Люди, которые жили в доме и не могут найти покоя из-за своих грехов. Разве здесь не было когда-то убийства?

– Если и было, то это старая история.

– Именно старые истории и создают призраков.

– Клодина, я уверен, что у тебя есть черты характера, которых я еще не знаю. Ты веришь в злых духов. Верно, Клодина?

– Не знаю, но, наверное, поверю, если удостоверюсь в их существовании.

На самом деле, Дэвид, я поверю во что угодно в мире, если у меня будут для этого основания.

– В этом-то и загвоздка. Ты собираешься поверить без доказательств?

– Стоя здесь… в тени этого дома… могу.

– Мы не можем войти, потому что нас некому впустить.

– Может быть, где-то есть ключ… хотя бы для возможного покупателя?

– Я уверен, что он у миссис Трент. Она ближайшая соседка. Ты не собираешься предложить вернуться и спросить о нем?

Я многозначительно покачала головой:

– Я все-таки хочу осмотреть его.

Дэвид, желая доставить мне удовольствие, обошел за мной вокруг дома. Мы прокладывали себе дорогу в высокой траве через разросшиеся сорняки. Увидев окно со сломанной задвижкой, я толкнула его, чтобы открыть, и заглянула в холл.

– Дэвид, – сказала я взволнованно. – Мы можем пролезть через него.

Давай попробуем.

Он влез в окно и, стоя в холле, повернулся, чтобы помочь мне. Вскоре мы смотрели на сводчатый потолок и галерею менестрелей, на широкую лестницу в конце холла.

– Это, – сказал Дэвид, – как говорят, то самое пресловутое место. Все началось, когда некто, испытывая финансовые затруднения, захотел повеситься на веревке, свисающей с потолка галереи. Веревка была слишком длинной, и он касался пола ногами, испытывая страшные мучения.

С того времени дом и стал считаться проклятым.

– Сабрина жила здесь в детстве.

– Да.

Но, хотя с ней все было в порядке, она избегала приходить сюда. Тогда в этом доме ничего необычного не было, потому что ее мать, которая была очень хорошей женщиной, делала его таким. А после ее смерти муж был убит горем и погрузился в меланхолию. Это показывает, не так ли, что именно люди делают дом таким, какой он есть, а не камни и кирпичная кладка?

Ты победил, – сказала я. Он рассмеялся и обнял меня.

– Ну что, мадам? Никчемное хозяйство. Но такое, которое может стать полезным… в руках подходящих людей.

– Кто в здравом уме захочет жить в таком месте? Подумай о той работе, которую надо проделать, чтобы все восстановить.

– Нет ничего такого, чего не смогли бы сделать несколько садовников за месяц. По моему мнению, виновата в этом темнота. Из-за растительности снаружи.

– Пойдем тогда и посмотрим на эту пресловутую галерею.

Мы поднялись по лестнице. Я отдернула шторы. Они были покрыты толстым слоем пыли. Я вошла и остановилась, глядя вниз, в холл. Да, атмосфера здесь была тяжелой. Дом казался безмолвным, настороженным.

Я вздрогнула, но ничего не сказала Дэвиду. Он не заметил моего состояния. Он был слишком практичным.

Мы посмотрели вниз в противоположный конец холла, на перегородку, за которой находилась кухня. Воображение рисовало людей, танцующих в этом зале; и я представляла, что здесь будет, когда наступит темнота. Это место было действительно полно призраков, и фантазия могла сыграть злую шутку. Никто и никогда не захочет поселиться здесь, и дом будет разрушаться, приходить в упадок.

Мы поднялись по лестнице; звуки наших шагов эхом отдавались в доме. Мы заглянули в спальни. Здесь их было много, и кое-какая мебель: старый шкаф в одной из комнат и кровать с пологом на четырех столбиках – стояла в них годами.

Мне захотелось всего лишь на несколько мгновений остаться здесь одной. Дэвид был слишком прозаичен, слишком лишен воображения, чтобы впитать атмосферу дома. Конечно, было глупо думать, что я смогу почувствовать то, что, возможно, сама выдумала.

Я проскользнула в одну из комнат. Шаги Дэвида слышались в другой, и я подумала, что он осматривает старый шкаф.

Тишина. Только слабый шорох в деревьях, которые густо росли вокруг дома. Раздался какой-то звук. Возможно, его издавала раскачивающаяся решетка сломанного окна внизу, но он испугал меня.

Затем неожиданно я услышала шепот. Казалось, он заполнил комнату: «Берегись… берегись, маленькая невеста!»

Холодея от ужаса, я быстро огляделась вокруг. Ведь кто-то произнес эти слова. Я отчетливо слышала их. Я подбежала к двери и посмотрела вдоль коридора по направлению к лестнице. Нигде никого не было.

Из комнаты, в которой мы недавно были, вышел Дэвид.

– Ты слышал что-нибудь? – спросила я.

Он выглядел удивленным.

– Здесь никого нет, – отозвался он.

– Я думала, что слышала…

– Тебе показалось.

Я кивнула. У меня было сильное желание уйти. Я знала, что в этом доме было что-то враждебное.

Мы быстро спустились по лестнице в холл. Все время я оглядывалась, чтобы увидеть хоть какой-то признак чьего-то присутствия.

Но тщетно.

Дэвид помог мне вылезти из окна. Я пыталась унять дрожь в руках, пока он помогал мне сесть в седло.

– Думаешь, кто-нибудь захочет поселиться в этом месте? – спросил Дэвид.

– Вряд ли.

Думаю, оно полно злых призраков.

– И, конечно, паутины и пауков.

– Ужасно…

– Не думай об этом, моя дорогая.

Это заставит тебя еще больше ценить Эверсли.

Эверсли… Навеки мой дом… окруженный любовью, любовью матери и мужа. А если Джонатан когда-нибудь вернется домой?

Я пыталась не думать об этом, но не могла. Я все еще слышала слова: «Берегись, маленькая невеста!».

Последующие дни были заполнены делами, и я забыла наш визит в Эндерби. Только иногда, и то во сне, вещие слова приходили мне на ум.

Свадьба должна была быть спокойной и скромной. Отсутствие Джонатана, Шарло и Луи-Шарля накладывало на все свой отпечаток. Как всегда, чем больше мы старались забыть об этом, тем сильнее нас одолевали сомнения. Где они сейчас, что с ними? Вся наша семья пребывала в тревоге. Семь месяцев, прошедших с тех пор как они уехали, казались вечностью.

Холл был украшен принесенными из оранжереи растениями, и повсюду царила атмосфера суеты; с кухни доносились аппетитные запахи, и повариха готовила огромные свадебные торты, над которыми она охала каждый раз, когда я входила в кухню.

Мы решили оставить у нас в доме несколько человек, тех, которые приедут издалека, чтобы они успели добраться домой вечером после свадьбы; те же, кто жили неподалеку, могли присутствовать на церемонии бракосочетания и на последующем приеме, а затем отправиться домой.

Свадьба должна была состояться в домашней церкви Эверсли, в которую можно пройти из холла по короткой винтовой лестнице. Она не была такой маленькой, как церкви провинциальных домов, но, с другой стороны, не была и достаточно большой, чтобы вместить всех гостей. Моя мать сказала, что слуги могут сидеть на лестнице, если для них не останется места в церкви.

На другой день после свадьбы Дэвид и я отправимся в Лондон и проведем там неделю.

– Настоящий медовый месяц пока откладывается, – сказал Дэвид, – но только до тех пор, пока жизнь на континенте не станет более мирной. Тогда мы совершим большое путешествие. Мы проедем через Францию, если это будет возможно, и, может быть, навестим некоторых знакомых и места, которые ты когда-то знала. А потом… в Италию. Мы будем счастливы. Тебе нравится это?

– В полной мере, – сказала я, смеясь.

Я отбросила все сомнения. Моя мать была так довольна. Я знала, что ей всегда нравился Дэвид. Почему так случилось, что именно она, которая выбрала Дикона, самого необузданного искателя приключений и менее всего подходившего для роли преданного мужа, считала, что лучшей парой мне будет серьезный Дэвид? Возможно, по той причине, что сама она отдала предпочтение Дикону. Я знала, что мой отец был человеком, которого ей приходилось делить со многими женщинами. Поэтому, возможно, именно ^ этом была причина, почему она предпочла надежного мужа для своей дочери.

В ночь перед свадьбой, я открыла дверцу шкафа и посмотрела на свадебное платье. При свете зажженных свечей оно казалось стоящей там женщиной. Нежный шифон. Гордость всей жизни Молли Блэккет. Оно было красивым. Я буду счастлива.

Я разделась и расчесала волосы, тщательно заплетя их в две косы. Потом подошла и села у окна. Было бы все так же, если бы Джонатан не уехал? – спрашивала я себя. Я мысленно вернулась к моему дню рождения, когда прибыли беженцы из Франции и все изменилось. Ведь именно они зажгли Джонатана и Шарло идеей уехать во Францию. Кроме того, Шарло всегда хотел вернуться.

Предположим, что эти эмигранты не спаслись бы. Предположим, что они никогда не приехали бы в Эверсли… Состоялась бы завтра свадьба?

Я посмотрела вдаль. Как часто я стояла здесь, устремив взор к горизонту, высматривая всадника, который мог оказаться Джонатаном, возвращающимся из Франции.

Но он не приезжал. Возможно, он никогда не приедет. Может быть, он пропал, как мой дядя Арман, хотя тот вернулся… когда было уже слишком поздно.

Вернется ли Джонатан?

Я пошла спать. Заснуть было трудно. Я продолжала думать о будущем, охваченная тревогой. Но чего было бояться? Дэвид самый добрый из людей, любит меня.

А если Джонатан когда-нибудь вернется?.. Что произойдет тогда? Я буду уже замужем. Его возвращение или новый отъезд не будет иметь ко мне никакого отношения.

Наконец, я заснула и, проснувшись, увидела мать, стоящую около моей постели.

– Вставай, маленькая невеста, – сказала она. – Это день твоей свадьбы.

Я очнулась ото сна, и, когда я улыбнулась ей, мне показалось, что я слышу другой голос, незнакомый и призрачный: «Берегись, маленькая невеста!»– .

Мое бракосочетание с Дэвидом состоялось в церкви Эверсли. Церемония, совершенная священником, который жил в поместье и исполнял свои обязанности во всех подобных случаях, была простой. Я испытывала чувство обреченности, стоя на красивых изразцовых плитках, где поколения невест из Эверсли стояли до меня.

От жары в церкви и дурманящего запаха большого количества цветов у меня кружилась голова, но, возможно, это было просто от возбуждения.

Дэвид улыбнулся, надевая кольцо мне на палец, и твердым голосом произнес необходимые слова. Надеюсь, что, как все и ожидали, мой голос звучал также решительно.

Потом мы пошли к выходу из церкви, и я увидела, сколько там было людей: лорд и леди Петтигрю с дочерью Миллисент, друзья, живущие по соседству, и в конце церкви, проявляя фальшивую скромность, стояли миссис Трент и две ее внучки.

Я чувствовала их взгляды на себе. И разве не естественно, чтобы невеста была в центре внимания?

Слуги, сидевшие на ступеньках, поспешно прижались к стене, образовав проход для нас, когда Дэвид и я, теперь уже муж и жена, вошли в холл.

Моя мать шла позади нас. Ее щеки заливал румянец, и она выглядела очень красивой: с темно-голубыми глазами и прекрасными темными волосами она все еще оставалась удивительно привлекательной женщиной.

В ее красивых глазах сейчас стояли слезы. Она прошептала мне, что все было очень трогательно.

– Я вспомнила день, когда ты родилась, и все твои забавные проделки.

– Думаю, все матери испытывают такое же чувство в день свадьбы их дочерей, – сказала я, – поэтому, дорогая мама, ты ведешь себя так, как положено.

– Пошли, – сказала она. – Все уже возвращаются. Мы должны хорошо их накормить.

Вскоре мы разместились в зале, который наполнился гулом голосов. Дикон выглядел очень довольным, и я слышала его добродушный смех, перекрывающий разговоры. Матушка была рядом с ним, и я подумала: она счастлива в первый раз с тех пор, как уехал Шарло.

С помощью Дэвида я разрезала торт и улыбнулась, увидев, какой озабоченный взгляд бросила на нас повариха, когда мы совершали этот обряд.

Я кивнула ей, показывая, что торт хорош. Она закрыла глаза и, снова открыв, возвела их в восторге к потолку. Дэвид и я рассмеялись и продолжали резать торт. К ужасу Миллисент Петтигрю, – ее мать не любила миссис Трент – с ней заговорила Эвелина. Я думала, что Эвелина Трент знала это и специально задерживала Миллисент разговором, хотя было ясно, что той хотелось убежать.

– Следующая будет твоя очередь, моя дорогая, – услышала я ее слова. – О да, именно так. Возьми кусок торта и положи его под подушку, моя дорогая. Тогда ночью тебе приснится твой будущий муж.

Миллисент смотрела поверх головы миссис Трент, но та продолжала, указывая на своих двух внучек, которые стояли поблизости.

– И мои девочки положат этот торт под свои подушки, не так ли, девочки? Им хочется ночью увидеть своих будущих мужей. – Она повернулась к Миллисент. – Осмелюсь спросить, вы останетесь на ночь?

Миллисент признала, что останется.

– Слишком далеко, чтобы возвращаться ночью, – продолжала миссис Трент. – А также и опасно. Я не хотела бы отправиться в путь, когда стемнеет. Эти разбойники на дорогах стали очень наглыми. Они не удовлетворяются тем, что отбирают у женщин кошельки…

Как мне говорили, они хотят кое-чего еще, помимо этого.

Миллисент пробормотала:

– Извините. – И отошла, чтобы присоединиться к своей матери.

Веселье продолжалось, гости подходили поздравить нас; были произнесены все тосты. Дикон произнес речь, сказав, как счастливы он и моя мать, и сделал ударение на необычности происходящего, заключавшегося в том, что его сын женится на дочери жены, и это будет самый хороший союз, какой только можно вообразить.

Все зааплодировали, слуги унесли еду, и начались танцы. Как было принято, мы с Диконом открыли танцы, за нами последовали Дэвид с моей матерью, другие танцевали рядом с нами.

Я устала и была немного не в себе, отчасти успокоившаяся, отчасти обеспокоенная. Гости начали разъезжаться. Остались только те, кто должен был заночевать в доме.

Перед отъездом миссис Трент подошла проститься со мной.

– Полагаю, вы рады, что мы уезжаем, – сказала она, ее глаза блестели, и она почти со злобой смотрела на меня. – Теперь, – продолжала она, – может начаться настоящая свадьба.

Я смотрела, как они уходят, и чувствовала себя счастливой от того, что они больше не находятся под нашей крышей.

Экипажи стали отъезжать, а мы стояли в дверях и махали им руками, пока они под стук копыт не скрылись в темноте.

Затем Дэвид взял меня за руку, и вместе мы пошли в комнату для новобрачных, в которой многие из семьи моей матери провели свою первую в супружеской жизни ночь.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Все мои сомнения исчезли. Дэвид был необычайно добр, нежен и деликатен, полон желания сделать все, что может доставить мне удовольствие. Мы перешли от долгой дружбы к более интимным отношениям так, как будто это было самое естественное на свете. Я с радостью рассталась со своей невинностью.

Когда я проснулась на следующее утро после свадьбы, Дэвид еще спал. Он неуловимо изменился, думаю, так же, как и я. Он уже не был спокойным молодым человеком, погруженным в серьезные вопросы. Он страстно любил меня, и я была очень счастлива. Мы всегда были самыми лучшими друзьями, но эта новая близость оказалась приятной для меня. Я чувствовала счастье и безопасность. Я узнала другого, нового Дэвида, и, осмелюсь сказать, что он чувствовал то же самое по отношению ко мне. Меня всегда интриговала фраза из Библии, которую я мысленно произнесла: «Он пришел к ней и познал ее». Теперь я понимала, что это значит. Дэвид пришел ко мне и познал меня, а я познала Дэвида, и мы были едины.

Когда Дэвид проснулся и увидел меня смотрящей на него, он ответил мне взглядом, полным какого-то восхищения. Мы обнялись. Я знала, что он чувствовал то же самое, что и я, и что нам не нужны слова, чтобы выразить наши мысли. Это было частью новых взаимоотношений, которые возникли между нами.

Матушка с беспокойством посмотрела на меня. Я, должно быть, выглядела сияющей, и ее опасение тут же испарилось. Она близко подошла ко мне и сказала:

– Я так рада, моя дорогая. Теперь ты будешь счастлива.

Она выглядела такой же, как раньше.

Что это были за счастливые дни! Лондон всегда будоражил меня: суета, экипажи с красивыми женщинами и мужчинами, магазины, полные восхитительных товаров, мальчики с факелами на темных улицах – жизнь кипела везде.

Теперь быть здесь с Дэвидом, строить планы, как мы проведем день, казалось полным блаженством.

Мы остановились в фамильном особняке на Альбемарл-стрит и почувствовали себя почти как дома, но в первый раз дом был в нашем полном распоряжении. Я чувствовала себя повзрослевшей, и мне нравилось, что слуги из-за моего нового положения, связанного с супружеством, обращаются со мной совершенно иначе.

Так началась одна из самых счастливых недель в моей жизни, которая, конечно, и была такой, какой должен быть медовый месяц. Я намеревалась наслаждаться каждым моментом, и в течение этого времени все мои сомнения исчезли. Я уверовала, что мой выбор был сделан правильно.

Существовало так много интересных вещей, которыми можно было заняться. Нам нравилось бродить по улицам, прогуливаться по рынку, слушая уличных торговцев; мы отправлялись на прогулку вдоль реки до Хэмптона и забирались далеко, до самого Кенсингтона, возвращаясь обратно по мосту через Вестборн в Найтсбридж. Когда мы следовали мимо Кингстон-хауса, Дэвид рассказал мне о недавнем скандале, имевшем отношение к последнему герцогу и его любовнице Элизабет Чедли, которая собиралась стать герцогиней несколько лет назад. Это был нашумевший судебный процесс.

У него было много интересных историй, которые он рассказал мне, и я чувствовала, что вижу Лондон совершенно иным. Мне нравились наши неторопливые прогулки по улицам Сити, когда он указывал на те исторические места, которые были сценой многих событий из истории нашей страны. Это был, например, Паддинг-лейн, где ужасный пожар, возникший в магазине булочника, бушевал с понедельника до четверга. Дэвид мог рассказывать живо, и я видела яростный огонь и людей, в ужасе выбегающих из своих домов, суда на реке и, наконец, эксперимент с черным порохом, который снес дома перед стеной огня и таким образом остановил его продвижение. Мы посетили новый собор Святого Павла, построенный на месте старого, величественный образец работы Кристофера Рена.

Дэвид как бы оживлял историю.

Мы неторопливо прошли мимо Карлтон-хауса и остановились полюбоваться на колоннаду одного из домов принца Уэльского, который раньше был резиденцией Фредерика, принца Уэльского, умершего прежде, чем он сел на трон. Он был связан с Кингстон-хаусом печально известной герцогиней, фрейлиной принцессы Уэльской, которая тоже жила в прекрасном Карлтон-хаусе.

У Дикона было много знакомых в Лондоне, и некоторые из них стремились развлечь его родных во время их пребывания здесь, но, поскольку мы только что поженились, они считали, и кстати совершенно правильно, что мы предпочтем провести несколько дней друг с другом. Итак, несколько первых дней недели мы были предоставлены самим себе, и, думаю, они были самыми счастливыми. Особенно мне доставляло удовольствие то, что я поверила в правильность выбора мужа. Чем больше мы были вместе, тем больше мы находили общего. Конечно, он подстраивал мои вкусы под свои, но в этом была своя прелесть, потому что мне было не трудно подчиняться ему. Я была очень счастлива в эти дни. «Дни моей невинности» назвала я их позже, когда меня охватило желание убежать от себя такой, какой я стала, и вернуться назад, в те дни. Очень немногие люди хотели бы повернуть время назад больше, чем я.

Но вернемся к тем идиллическим дням. Я помню волшебный вечер в Рейнло. Приятные сады, река в сумерках, величественный храм с расписным потолком, ротонда, в которой звучала музыка, исполняемая величайшими музыкантами в мире. Сам Моцарт бывал здесь. Я помню, как моя прабабушка говорила об этом. Мы в восторге слушали оркестровую музыку Генделя и Плейеля, волшебный голос сеньора Ториджани.

Великолепным был и фейерверк. Мы в изумлении смотрели на искрящиеся ракеты, как они взрывались в воздухе, но наибольшее впечатление произвели бомбочки, которые лопались, испуская мириады звезд и комет.

– Никому не придет в голову, что наша страна переживает войну, – сказал Дэвид угрюмо.

Я сжала его руку и сказала:

– Забудь войну и все неприятное. Я так счастлива сегодня!

Мы воспользовались одним из экипажей, которые собирали людей в разных частях Лондона и с удобством доставляли их в сады Рейнло для развлечений. Это было некое подобие французских дилижансов. Удивительно, почему мы перенимаем так много от французов, а они многое копируют от нас, хотя мы должны быть врагами и даже сейчас находимся в состоянии войны?

Дэвид всегда серьезно относился к моим поверхностным замечаниям. Поэтому он обдумывал этот вопрос всю дорогу от Рейнло до Гайд-Парка, где мы вышли из экипажа.

– Между нашими двумя странами существует антипатия, – сказал он. – Я думаю, это из-за того, что мы слишком преклоняемся перед мастерством друг друга как в мирном, так и в военном плане, а в душе боимся друг друга. Но, несмотря на враждебность, и у нас бывают временные вспышки подражания, когда желание быть похожим друг на друга становится непреодолимым. Помни, что подражание – высшая форма лести.

Я посмеялась над ним и сказала, что он настолько серьезно отнесся к этому, что превратил все в проблему.

– Действительно, – сказала я, – я верю, что ты мог бы заседать в парламенте вместе с мистером Питтом, мистером Берком, мистером Фоксом и остальными.

– Карьера, для которой я совершенно не подхожу.

– Ерунда. Ты можешь делать все, что пожелаешь, и, так как дела в стране, похоже, находятся в некотором беспорядке, нам нужны умные мужчины, чтобы привести их в порядок.

– Ты переоцениваешь мои способности, – сказал он. – Политики должны быть преданы своему делу. Они не должны только думать, что они правы, а должны быть уверены в этом. Я же постоянно сомневаюсь в себе.

– Это потому, что ты достаточно умен, чтобы понимать, что в каждом вопросе заключены противоречия.

– Что и не позволяет мне стать политиком.

Он рассмеялся и, обнявшись, мы прошли до Альбемарл-стрит.

Оглядываясь назад, я удивляюсь, как много мы сделали в эти несколько дней. Мы посетили площадь в Ковент-Гардене, и Дэвид рассказал мне, как Драйден был здесь подвергнут нападкам из-за некоторых строф в его последней комедии, и как тут был убит солдат. Он знал истории о многих людях. Стил, Драйден, Поуп, Колли Гиббер, доктор Джонсон и известные театральные деятели, такие, как Пег Уоффингтон и Дэвид Гэррик, художники Питер Лели и Годфри Кнеллер – все они в свое время часто посещали эту площадь.

Я поражалась его знаниям и как-то сказала ему:

– Подумать только, сколько в жизни мне предстоит еще узнать!

Мы ходили в Ковент-Гарден слушать восхитительный голос Элизабет Биллингтон, что вызывало восторг, в особенности из-за блестящей публики, вплоть до принца Уэльского с миссис Фитцгерберт. Они особенно привлекали меня, потому что выглядели, как Дэвид и я, страстно влюбленными.

Позже я часто думала о том, как жизнь обошлась со всеми нами. Кажется, что, даже когда мы находимся на вершине нашего счастья, зло подстерегает нас, выжидая, чтобы нанести удар. Это было одно из последних выступлений Элизабет Биллингтон, так как в следующем году она покинула страну и из-за скандальных статей о ней возвратилась на континент. Да, королевские любовницы, как известно, тоже испытывают превратности судьбы.

Что касается меня, то я была молода и достаточно наивна для того, чтобы верить в вечную счастливую жизнь.

Позже, когда друзья приглашали нас к себе, я радовалась встрече с ними, но не так, как в те идиллические первые дни.

Конечно, мы не могли отгородиться от происходящего. Во время обедов на приемах постоянно шли разговоры о том, что произошло во Франции, и не было сомнений, что людям, находящимся в центре событий, приходилось нелегко. Дэвид очень интересовался всеми высказываниями на этот счет. Он слушал с большим вниманием. Я думаю, что именно поэтому он и был таким умным. Он никогда не пропускал мимо ушей никаких сведений, никаких суждений.

Когда мы вернулись домой, он сел на постель и завел разговор, а я, глядя на него, лежала, облокотившись на подушки.

– Что это означает для нас? – сказал он. – Только то, что мы должны понять, как революция во Франции скажется здесь, в Англии.

– Если уже не сказалась, – заметила я. – Она убила мою бабушку, отобрала поместья дедушки, разрушила семью, потому что кто знает, где сейчас находится тетя Софи. А теперь она забрала моего брата Шарло, Луи-Шарля и твоего брата Джонатана.

– Да, – согласился он. – Но это личное… трагедия нашей семьи. Как она повлияет на нашу страну? И это, Клодина, может сильно сказаться на нас в будущем. Заметила ли ты, что никто ни в чем не уверен… даже политики? Кто сейчас наши лидеры?

Я бы назвал Питта, Фокса и Берка, а ты? Хотя все, что они говорят и делают в парламенте, мне кажется противоречивым. Фокс слишком доверчив, он верит в свободу и в то, что страна может управляться большинством, которым, считает он, должны быть революционеры. Я думаю, Берк видит это иначе. Он знает, что французы хотят равенства… но они не хотят свободы. И, конечно же, для своих врагов. Сколько совершенно невинных людей было отправлено на гильотину только потому, что они родились аристократами? Берк сознает, что революция, а значит анархия, может прокатиться по всей Европе. А Питт… он не разделяет симпатий Фокса к воле народа. Он большой сторонник мира и уверен, что во Франции все еще можно уладить. Он не хочет вступать в войну. Три разные точки зрения, куда они приведут нас?

– Не знаю, – заметила я, зевая, – и уверена, что ты тоже не знаешь. А даже если бы ты и был… что ты можешь сделать?

Я протянула к нему руки, и он, смеясь, подошел ко мне.

Но если на эту ночь проблема отложена, то уже на следующий день она возникла вновь. В нашу честь был дан прием. Я всегда знала, что наша семья вызывает большой интерес в Лондоне. Где бы я ни появлялась с моей матушкой и Диконом, везде устраивались многочисленные светские рауты, на которых я, по молодости, не присутствовала. Теперь я поняла глубину связей Дикона и желание некоторых людей выказать дружбу сыну Дикона и дочери его жены.

Мне нравилось встречаться с этими интересными людьми, которые казались такими уверенными и умными. Мне нравилось слушать их разговоры, но я заметила, что все они тогда вертелись вокруг одной темы.

Когда мы сидели за столом на одном из приемов, разговор принял обычное направление. Кто-то упомянул Шарлотту Корде. Прошло как раз три месяца с тех пор, как она была казнена за то, что заколола Жан-Поля Марата в ванной, но это событие все еще обсуждалось, как будто бы это произошло вчера.

– Не думаю, – сказал мужчина, сидевший рядом со мной, – что кто-либо питает больше симпатии к Марату.

– Конечно, – согласилась я, – но многие симпатизируют Шарлотте Корде.

– Смелая женщина.

Она знала, что подписывает свой смертный приговор. На это требуется мужество.

Я согласилась и с этим.

Наш хозяин сказал:

– Интересно, кто будет следующим?

Дантон?

– Вы думаете, что дойдет до этого? – сказала леди по правую руку от него.

– Эти люди всегда восстают друг против друга, – ответил наш хозяин.