Текст книги "Мир Чаши. Дочь алхимика"

Автор книги: Филипп Крамер

Соавторы: Ольга Серебрякова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

На том они и распрощались.

– Вас проводить? – Она поднялась, чтобы лично сопроводить ушана к воротам, но тот замахал маленькой сухой ручкой:

– О нет, не стоит, юная леди. Мы не очень любим ходить пешком. – Он кивнул на прощанье и исчез в короткой вспышке крошечных Врат.

Урок действительно занял не особенно много времени, и Жозефина решила не откладывать дела. Расспросив Мартина, она взяла с собой Каталин и еще двух северян в качестве защитников и провожатых и отправилась в Заречье.

– Мне нужна улица Гральто Красного. Знаете такую?

– Найдем, – кивнула Каталин. – Это чуть южнее, ехать недалеко.

Широкий арочный мост, где могли свободно разъехаться два дилижанса, был облицован розоватым, как предрассветные облака, мрамором, изукрашенным изящной резьбой со множеством крупных лилий. Четверо всадников съехали с него, забирая левее, и двинулись вглубь Заречья.

У самого берега располагались кузни, каменотесные, бумажные, ткацкие и плотницкие мастерские – те, которым требовалось подвозить большие грузы вроде бревен или камней, которые не вдруг протащишь по нешироким улицам, где едва могла проехать телега. Дальше же всякий оказавшийся в Заречье мог найти самые разнообразные лавки и мастерские – портновские и кожевенные, ювелирные и стеклодувные, слесарные и аптечные, пекарные и свечные – и множество иных, так необходимых жителям столицы и окрестных земель. Едко пахли красильни, звонко постукивали топоры и зубила, подмастерья кузнеца-бронника катили по двору утробно и мягко бухающую бочку с песком и кольчугой. Под запахи и звуки они проехали по Заречью и оказались на тихой неширокой улице, в начале которой стоял высеченный из камня поясной бюст мужчины. Изваявший его скульптор очень точно поймал улыбчивое и ироничное выражение лица, полускрытого прядями касающихся плеч волос.

Этот самый Гральто был бастардом Золотых Пиков, жившим во времена, когда Альвэнда еще только стала столицей Чаши. Такую славу, из-за которой его именем назвали одну из центральных улиц ремесленного Приречья, он снискал себе не столько складными язвительными стихами или отказом от причитавшихся ему ленных владений, и даже не тем, что мог перепить любого плотогона, а своим мастерством стеклодува. Красным же Гральто прозвали за то, что именно он первым научился красить стекло и делать из него яркие и притом прозрачные бусы, шары и витражи – такие, что до сих пор украшали королевский дворец и дома старых нобле Альвэнды.

Они подъехали к крепкому каменному дому, вмещавшему в себя и жилую часть, и мастерскую, и лавку. К вывеске в виде искусно вырезанной из дерева неведомой зверюшки, изогнутой и завитой хитрыми петлями, снизу был подвешен резной же знак Круга магов – навершие посоха в ореоле косматого протуберанца, из которого во все стороны бьют молнии. Такой знак украшал те лавки, в которых торговали магическими талисманами.

Лавочка действительно оказалась полна разных талисманов, которые часто берут горожане – и те самые шкатулки, и талисманы от болезни, от утопления, для слуха и голоса, лечебные, связные и прочие тому подобные несильные, но изрядно облегчающие жизнь магические штучки. Стоили они, впрочем, не так уж мало – селянину уж точно не хватило бы денег, а справный ремесленник призадумался бы, так ли оно ему нужно. Но лавочка явно не бедствовала, судя по застекленным окнам и добротной одежде сидевшего за прилавком молодого гноума, вырезывающего что-то из деревянной плашки. Гноум был на полголовы повыше ушана и раза в полтора пошире в плечах, но в остальном почти столь же безобиден. Под расстегнутым камзолом виднелась излюбленная гноумовская кожаная безрукавка, покрытая вышивкой по вороту.

– Приветствую, мастер. – Жозефина подошла к прилавку, Каталин молча маячила у нее за плечом. – Я ищу гноума Шарда.

Приказчик поднял на нее глаза, и от него засквозило высокомерием.

– Мастер Шард занят, – изрек он, не прекращая работы; резец продолжал вслепую, но все столь же точно стесывать стружку с заготовки.

– Разумеется. Но я надеюсь, что он найдет время для постоянных заказчиков, – и тонкие пальцы пододвинули к приказчику серебрушку. Тот взглянул на денежку и скользнул взглядом выше, к гербовому перстню.

– А, госпожа, простите. Тот же час позову. – Подхватив монету, гноум вышел в заднюю дверь. Оттуда донесся шум разговора, и в лавку вошел, очевидно, мастер Шард. В его темной бородке уже пролегли серебряные нити, но до старости ему было далеко: ладный, некрупный, пышущий здоровьем, он выглядел так, будто собирался разменять еще лет пятьсот, никак не меньше.

В отличие от приказчика – видимо внука, – сам мастер сразу догадался взглянуть на перстень, да и траурную ленту на шее тоже не пропустил.

– Госпожа де Крисси, – произнес он приятным низким голосом, степенно кланяясь, – поздравляю вас с наследием и сочувствую его причинам.

Она сдержанно кивнула, принимая сказанное.

– По какому делу пожаловали?

– Это ваша работа? – Жозефина вручила ему шкатулку матушки. Гноуму хватило одного взгляда.

– Без сомнения.

– Мне требуется ее открыть, и вы как мастер можете это сделать.

Тот важно надулся, став в полтора раза больше.

– Я действительно могу это сделать, но тогда надобно официальную бумагу от магусов или алхимиков.

– Это займет время, а у меня его, к сожалению, нет. Можно ли обойтись без лишних проволочек?

Показываться что в представительстве Круга магов, что в Алой палате Жозефина попросту боялась, не зная, что ей там предстоит; тюремные застенки и Королевская академия представлялись ей одинаково горькой долей, а на то, что маги и алхимики оставят ей жизнь и свободу как есть, надежда была слишком слабой.

– Можно, – кивнул Шард, – но тогда понадобятся особые ингредиенты и немалое время… сто золотых будет достойной ценой.

Даже Кроненбах попросил двадцать. Жозефина едва удержалась, чтобы не пошатнуться.

– Быть может, из уважения к моей матушке… – начала было она, надеясь сбить цену, но Каталин решительно вывела ее из лавки.

– Постойте здесь, госпожа. Парни, присмотрите, – и снова скрылась в лавке. Лениво зубоскалившие северяне немедленно подобрались и, обступив госпожу, принялись нести службу.

Из-за двери долетел низкий, сдавленный рык, невнятное бормотание и глухие звуки, перемежающиеся поскуливанием. Каталин вынырнула наружу:

– Госпожа, идемте. Он уже вспомнил, сколько на самом деле стоят его услуги.

Робея, Жозефина последовала за своей заступницей. Весь левый глаз гноума стремительно заплывал отменным лиловым синяком, нос с горбинкой припух, и дышал он так, будто некто только что держал его за ворот, сдавливая горло.

– Каталин, ну зачем так… – шепнула девушка, с жалостью глядя на мастера. Тот тоже увидел ее и протянул руку:

– Что ж вы сразу, госпожа, не сказали, что это вам по наследству вручили, а ключик и потерялся… сей же момент все будет, сей момент…

Он забрал шкатулку-хранительницу, вышел на двор и вскоре вернулся. Между верхней крышкой и стенками теперь была щель, и Жозефина немедленно откинула крышку.

Там лежало несколько шоколадок, завернутых в промасленную бумагу, и засахаренные леденцы в полотняном мешочке. Магии от них не ощущалось, и Жозефина не удержалась от искушения немедленно сунуть один за щеку. Привкус молока и мяты растекся по языку, на мгновение вернув ее в детство, когда родители были живы и матушка баловала ее точно такими же леденцами.

– Только снова замок не защелкивайте, а то опять открывать придется. Мастер-ключ найти, да к нужной серии подобрать, это целый золотой же…

Мягко остановив грозно двинувшуюся вперед Каталин, Жозефина отдала золотой, принимая из рук гноума шкатулку. Тот, боязливо покосившись на воительницу, попробовал монету на зуб и тем несколько утешился.

– Пожалуй, мне стоит приобрести собственную шкатулку. Сколько вы просите за вон ту? – Девушка указала на вещицу примерно того же размера, что и матушкина, светлого дерева, со скромным и изящным узором на крышке.

– Десять золотых, – чуть не шепотом назвал гноум настоящую цену.

– Благодарю. – Отсчитав деньги, девушка кивнула мастеру и вышла прочь. Судя по долетевшим отзвукам чувств, Каталин, следовавшая за ней, на прощанье показала мастеру кулак, и тот, успевший его попробовать, по достоинству оценил угрозу.

Не то чтобы крепкий мужик не мог справиться с Каталин – разумеется, если гноум и не превосходил ее силой, то всяко мог бы потрепыхаться, но слишком велика разница между мирным мастеровым и воином, кормящимся со своего клинка. К тому же этот гноум слишком ценил собственную жизнь, чтобы затевать драку с воительницей, сопровождающей нобле далеко не самого последнего рода – пара зуботычин и золотой всегда лучше, чем небольшая глухая комнатка королевского дворца, пожалованная по обвинению в нападении на людей той самой нобле.

Едва Жозефина с северянами пересекли мост, как небо прочертила из выси вниз огненная стрела и, уйдя за крыши, грянулась оземь. Вздрогнувшая под ногами земля придала резвости лошадям, и четверка всадников во весь опор полетела к поместью – куда, судя по всему, та стрела и попала.

Нижняя часть правой створки ворот оказалась погнута чудовищным ударом, а под ней было нечто, напоминающее свежую кротовину, только слишком большую. Над кротовиной уже стояли с лопатами в руках Мартин и Серж.

– Все живы? – выдохнула Жозефина, прыжком слетев из седла.

– Все, – кивнул Мартин и почесал редеющие седые волосы на затылке. – Упало только что-то, госпожа, сейчас выкопаем, а после решетку поправим, не извольте беспокоиться.

– Копайте, – кивнула девушка, – и ни в коем случае не трогайте руками то, что найдете.

Этот удар был, без сомнения, нацелен в нее. Там, на дне «кротовины», лежало нечто, излучающее огромную Силу; спасало лишь то, что эта Сила не полыхала протуберанцами, жаждущая вырваться, а перетекала в своем плетении медленно и лениво – во всяком случае, до поры до времени.

До поры, когда ее коснется кто-нибудь?..

Лопата вторглась в клубок Силы, и Жозефина решительным жестом отстранила мужчин. Она нагнулась над дном ямы, и там ее пальцы нащупали нечто твердое.

Больше всего оно было похоже на камень – почти идеальный шар размером с полкулака, с гладкой, словно тщательно отполированной поверхностью бело-серебристого цвета с серыми крапинами.

Оно действительно спало, как громадный, сильный и очень опасный зверь, мирно свернувшийся клубком и теперь дремлющий, и было тем еще опаснее: неизвестно, когда и отчего оно проснется и что сотворит. Поблагодарив слуг, она немедленно отправилась к себе, где завернула небесный камень в антимагическую шкуру. Выбросить эту вещь было опасно, как и просто положить на полку – в обоих случаях могли пострадать ни в чем не повинные люди, а ей совершенно не хотелось вновь приносить кому-то безвременную смерть.

А вот спросить совета, что делать, отнюдь не помешало бы, и девушка нашла в поясном кошеле литую серебряную черепашку.

– Мастер Феликсефонтий, я прошу прощения за беспокойство, но вы срочно нужны мне здесь.

Раздался вздох, и прямо из воздуха в комнату шагнул мастер-архимаг в серой хламиде.

– Ну-с, я вас слушаю.

Жозефина молча развернула кожу. От ушана так и хлынуло тщетно сдерживаемое изумление и – радость пополам с сожалением. Морщинистая лапка взяла камень, ощупала, ушан внимательно всмотрелся в непроницаемую поверхность и, казалось, даже прислушался к творящемуся в его недрах.

– Итак, я объявляю наш второй урок, и он будет стоить десять серебряных. В этот раз я принужден изменить своим принципам и попросить деньги вперед. – Он принял мгновенно и молча отсчитанные монеты и продолжил: – Эта, с позволения сказать, вещь называется Яйцом Сущности, и я обязан немедленно доложить Кругу магов и самому королевскому осведомителю об этой находке.

Не требовалось быть эмпатом, чтобы разглядеть в серых глазах заплескавшийся страх: ничего хорошего общение с Кругом магов Жозефине не грозило, да еще и по такому поводу. Она не знала, что это, но название было вполне красноречивым – оттуда должно было появиться некое существо, и вряд ли оно будет особенно мирным. Мастеру-архимагу явно можно было доверить Яйцо куда вернее, чем совершенно неопытной в прочих областях магии юной целительнице, и хотя девушке жаль было отдавать очередную тайну, желание отделаться от нее было куда сильнее – тем паче что одно покушение уже свершилось, унеся жизнь того, кого она должна была защитить.

Вот только вряд ли Круг магов или Алая палата поступят с ней милосерднее разбойников…

– Посему я вынужден отлучиться для доклада, но, пожалуй, по пути я зайду к парочке родичей, да и другие дела у меня имеются.

Они прекрасно поняли друг друга: Феликсефонтий, связанный долгом и сам находящийся на королевском крючке, никак не мог замолчать подобный случай – в конце концов, найдутся иные маги, услышавшие грохот и почувствовавшие эманацию, – но он мог дать Жозефине время на то, чтобы собраться и оказаться подальше от города в тот момент, когда маги всполошатся.

– Благодарю! – горячо сказала девушка.

– Доброй вам дороги, – кивнул ушан и пропал во Вратах.

Первым делом Жозефина позвала Каталин. Пока воительница поднималась, девушка отчаянно соображала, что, кого и сколько брать с собой.

– Госпожа? – постучавшись, Каталин вошла в комнату и остановилась на пороге.

– Каталин, я спешно уезжаю. Возможно, будет погоня или меня попытаются найти иными средствами.

– Мы едем с вами, – без раздумий заявила та.

– Я не могу оставить поместье без охраны. Здесь… здесь останутся четыре бойца.

– Это разумно, – кивнула она.

– Подготовьте лошадей. Выезжаем сразу, как соберемся.

– Да, госпожа, – и она без лишних слов отправилась исполнять сказанное.

Через мастер-браслет Жозефина оповестила Мартина об отъезде и попросила собрать еды для шестерых на неделю; Серж получил просьбу оседлать ей кобылу, и девушка бросилась к столу – написать необходимые письма. Одно предназначалось дяде и извещало его о скором приезде племянницы с охраной; второе же было для Меченого – она ощущала необходимость сообщить о том, что покидает город, единственному человеку, которому могла доверять, за исключением собственных домочадцев. Но письма медленны, а маг, возможно, мог дать ей какой-нибудь совет – и, в конце концов, она просто хотела увидеть его на прощанье, не зная, когда сможет вернуться сюда.

Пластинка талисмана потеплела в ладони, и прямо на кровать Жозефины вывалился из крохотных Врат отчаянно зевающий Меченый, явно выдернутый из собственной постели, одетый только в полотняную рубаху до колен – видимо, ночь у государственного мага выдалась сложной, и он все еще отсыпался после трудов.

– Приветствую, – выдавила Жозефина: она чувствовала себя крайне неловко оттого, что разбудила, в общем-то, едва знакомого человека, у которого и без нее хватало забот.

– И вам, – отозвался тот, пытаясь подавить очередной зевок.

– Кофе? – участливо поинтересовалась девушка.

– Не помешает, – кивнул маг, то ли приглаживая, то ли взъерошивая волосы.

Она коснулась мастер-браслета и попросила Маленькую Аду сварить кружку крепкого кофе, но кровь, разогнанная необходимостью спешно уезжать в неизвестность, стучала в висках, и Жозефине казалось, что Ады нет слишком долго – хотя в действительности та со всей расторопностью любящей служанки бросилась исполнять сказанное. Ища действия во вдруг замедлившемся мире, Жозефина вспомнила про лежавшие в матушкиной шкатулке шоколадки и протянула одну магу:

– Это тоже поможет проснуться.

– Благодарствую, – неловкими со сна пальцами он развернул бумагу, откусил кусок и, едва прожевав его, накренился с края кровати и свалился на пол – так, как не положено живому дышащему телу.

Жозефину охватил безумный страх: а вдруг в шоколаде был яд – не зря же матушка хранила его в шкатулке, которую не мог открыть никто другой?.. Неужели она собственными руками погубила Меченого, своего единственного друга?..

Все эти мысли и чувства вспыхивали внутри, ускоряя и без того бешеный ток крови. Страшным усилием воли девушка заставила себя успокоиться, отодвинуть прочь все, что смущало разум, и бросила ладони на грудь мага, к вздрагивающему сердцу, направляя через них поток Жизненной Силы – удержать, не отпустить, вернуть…

Тщетно. Дыхание мага становилось все слабее, дрожь в груди затихала, кровь отлила от лица и губ.

Человек, которого она считала почти другом, умирал на полу ее спальни, в доме, где матушка вылечила столько людей.

– Феликсефонтий!.. – почти крикнула Жозефина в серебряную черепашку и увидела архимага, сидящего за столом в каком-то гостеприимном доме.

– Слушаю, – скрипуче отозвался тот.

– Приходите, прошу!

– Подвиньтесь, – и он вновь оказался в комнате, которую покинул совсем недавно. Складки сморщенного личика разгладились, во все стороны от него ударило беспокойство, и ушан немедля упал на колени рядом с телом мага:

– Что с ним?

– Шоколадку дала… – прошептала девушка.

– Шоколад прекрасно экранирует магию, – бросил Феликсефонтий через плечо и всецело сосредоточился на Меченом, выплетая крохотными руками пассы. Его бормотание было удивительно нежным и немного суровым – чтобы спрятать огромное беспокойство. – Опять всякую дрянь в рот тянешь, а я тебе говорил: внимательней, Лео, с этой твоей службой так и помереть можно, если кушать раз в три дня, а потом слопать все, что плохо лежит…

Плетение архимага опустилось на Узор Потоков Меченого, и он наконец задышал, а следом забилось и сердце, но в сознание мужчина так и не пришел. Феликсефонтий еще посидел над ним, накидывая новые плетения, Жозефина же замерла в шаге от него, безотрывно глядя на мага и не дыша.

– Жить будет, – вынес вердикт ушан, и девушка наконец выдохнула так, будто ее саму только что выдернули из-за смертной черты. – У вас есть тут где его положить? Полный покой, ведро рядом с кроватью, как очнется – простокваша и сухари. Я потом его заберу.

– Б-благодарю… – Она смотрела на бледное, но живое лицо, и только понятие о приличиях и девичья стыдливость сдерживали ее от того, чтобы дотянуться до лба, стереть покрывшие его бисерины пота, поправить щекочущие ухо волосы…

– И, раз уж вы собрались уезжать, заберите с собой эту штуку. Оно не должно пропасть в королевских запасниках. – Он протянул ей Яйцо Сущности. – И не почтите за труд взять с собой одного спутника. Юноше давно пора посмотреть жизнь за пределами библиотеки.

Он даже не шевелился – просто его Узор Потоков, чуть сместившись, выхлестнул Силой, и рядом появился еще один ушан. Ростом он был с Феликсефонтия – то есть по плечо невысокой Жозефине – и одет по-дорожному, а на плече нес сумку, в которой явно таились книги. Глаза его светились любопытством и живым умом, свойственными любому ушану.

Девушке, признаться, было страшновато держать ответ еще и за юного ушана, но ни времени, ни сосредоточения и сил отнекиваться не было.

– Это мой племянник, Фердинанд. Я сам его учил, – пояснил Феликсефонтий, – так что он сможет обучать в пути и вас. Фердинанд, это госпожа Жозефина де Крисси, Мать рода де Крисси. Ты будешь сопровождать ее в путешествии.

Фердинанд кивнул и поклонился Жозефине.

– Постарайтесь уехать от города подальше, – и старый ушан повел рукой, левитацией перекладывая распростертого на полу Меченого на кровать. Жозефина укрыла мага и взбила ему подушку под головой. – А теперь меня ждет брусничный отвар на чабреце. Надеюсь, он еще не успел остыть.

Жозефина даже не успела выговорить слова благодарности, как он исчез во вспышке Врат.

Она снова завернула Яйцо Сущности в багряную кожу и заметалась по комнате, пытаясь понять, что еще ей нужно. Отцовский перстень, перстень Дома, карта-Окно, шкатулка-хранительница, пояс с мизерикордией – самое важное было уже при ней.

– Идем. – Она выпустила ушана из комнаты и стремительно сбежала по лестнице, на ходу прикасаясь к мастер-браслету. – Мартин, я уезжаю. Если кто спросит, отвечайте, что я отбыла на охоту. С вами остаются четыре бойца Барбуса. Буду писать как только смогу.

– Да, госпожа, – поклонился управляющий.

– И еще. В моей комнате лежит сейчас маг Леонард Геллар. Ему требуются уход и присмотр на ближайшие дни. Мастер Феликсефонтий рекомендовал много теплого питья, простоквашу и сухари, когда господин Леонард проснется. Он же заберет его как только сможет.

– Хорошо, госпожа… – Мартин был слегка обескуражен, но именно слегка – это совершенно не меняло его поведения и не мешало выполнить указание своей госпожи со всем тщанием.

– Я обязательно вернусь. Благодарю вас за службу. Да хранит вас Светлая Дана, – она крепко пожала ему руку, начертала в воздухе знак Благословения Даны и почти бегом направилась к конюшне.

Умница Серж нашел Фердинанду самую низкорослую лошадку, подтянул ей стремена и выбрал повод, так что держаться на ней у маленького ушана получалось вполне прилично. Быстро объяснив наемникам, кто он и зачем с ними едет, Жозефина вспрыгнула в седло мышастой кобылы. Бойцы последовали ее примеру, и кавалькада, провожаемая всеми домочадцами и оставшимися северянами, выехала за ворота поместья.

– Каталин, вы хорошо знаете дороги?

– Неплохо, – спокойно кивнула она, обернувшись к госпоже, – пришлось поездить по Срединным землям. Куда мы направимся?

– Точно не к дяде – там меня будут искать в первую очередь, а я не хочу подставлять его. Мне нужно на Запад, к замку Карн, и было бы хорошо, если бы мы могли запутать следы.

Воительница призадумалась, сощурив глаза.

– Мы можем выехать из Северных ворот по Северному тракту, а там свернем на отвилок к Западу. Если погоня и будет, то пойдет по ложному следу – пока доедем до Северных ворот, у нас накопится полгорода свидетелей.

– Благодарю. Пусть будет именно так.

По пути к Северным воротам Жозефина и Фердинанд обзавелись дорожными плащами плотной шерсти с глубокими капюшонами. Ушан избрал зеленый, на два тона темнее своего камзола, а девушка была очарована серебристо-серым с жемчужным оттенком – хороший цвет для дороги и для души.

Ворота отряд проехал спокойно, под равнодушными взглядами стражников. С гиканьем пронеслась мимо толпа в полтора десятка человек верхами, из авангарда которой доносились крики вроде: «Спорим, я доскачу первым!» – и мышастая ступила на Северный тракт.

Мерно покачиваясь в седлах, зубоскаля и перешучиваясь – с оглядкой на госпожу, без самых соленых наемничьих прибауток, – отряд проехал около полуверсты, когда их нагнал некий всадник самого расфуфыренного вида: на нем красовалось петушино-яркое фасонистое одеяние, пошитое из клиньев лазоревой, канареечной и кроваво-алой ткани, дополненное томно свисающим на правую сторону беретом с длинным фазаньим пером. Портрет дополнял гриф какого-то инструмента, торчащего откуда-то из-за бока. Всадник явно пристраивался ехать с ними, наемники косились, шепотом подтрунивая по поводу чуда чудного, и Жозефина как глава отряда не могла не поинтересоваться:

– Приветствую. Вам что-то от нас требуется?

Обладатель шутовского наряда умудрился прямо в седле отвесить не лишенный изящества поклон:

– Я буду счастлив сопровождать столь прекрасных и благородных дам!

– Благодарю, у меня уже есть люди, – несколько холодно отозвалась Жозефина, не сбрасывая с головы капюшона. Отряд и так был слишком велик, к тому же каждый сторонний человек означал риск, который мог стоить жизни любому из них – или всем сразу.

– Но я вижу здесь лишь наемников и… – Взгляд его скользнул по Фердинанду, но, очевидно не найдя его в своей классификации, петушиный всадник продолжил свою речь: – И поэт и певец однозначно скрасит вам унылое течение дороги!

Девушка качнула головой, пряча лицо глубже в тень капюшона. Что-то беспокоило ее, заставляя отстраняться от этого безобидного на вид существа; на открытое столкновение идти было не слишком разумно, потому она продолжила разговор, оставаясь собранной и готовой ко всему в любой момент:

– Как вас называют?

Еще один поклон, на сей раз с изящным взмахом берета, перо которого, к удовольствию всех северян, прочертило дорожную пыль.

– Я – мастер Рододендрон Даурский, поэт, лютнист и знаток множества баллад! Имя мое знают во всех частях света, я прихожу как гроза, и ухожу как рассвет, меня привечают крестьяне и нобли, королевский двор считает за честь мое посещение и даже суровый Север внимает мне…

– Да-а-а, – пополз шепоток среди наемников, – вот о прошлом годе как его розгами-то привечали, сладкопевца! Или то другой был?.. А, какая разница, все на одну смазливую харю!

Перекрывая тщательно сдерживаемый смех, Жозефина без особой вежливости прервала поэта и лютниста:

– Ясно, что столь много путешествовавший…

– Да, во все страны земные, через множество городов и весей!

– …должен обладать немалой мудростью…

– …Конечно, мой разум хранит множество сказаний, и я умею предугадывать судьбу по движению звезд и читать ее по ладони! Дозволит ли госпожа ручку?..

– …и не мог бы обладатель сей мудрости рассказать об упоминавшемся в некоторых не слишком ученых книгах некоем Яйце Сущности? – закончила девушка, хладнокровно убирая ладонь от шаловливых ручонок излишне яркого таланта, уже вознамерившегося цапнуть ее за руку. «Заразно это, что ли?» – пришла в каштановую голову мысль после обозрения собственной излишне пышной сиюминутной речи.

Нимало не смутившись, означенный талант перехватил поводья и принялся разливаться соловьем:

– Есть одна древняя баллада, повествующая о подобном. Один юноша, безнадежно и безответно влюбленный, подарил своей возлюбленной прекрасное яйцо горного хрусталя; «глаза твои сквозь толщу хрусталя, как будто льда, смотри, прозрачно мое сердце пред тобой», и прочая чепуха. – Под взглядами отряда певун бросил терзать струны лютни и снова взялся за поводья, припомнив старую поговорку о том, что иногда лучше молчать, чем говорить; в его случае, правда, это скорее означало «лучше говорить, чем петь», тем паче меж северян уже мелькнула фраза «поет, как павлин» – как-то им пришлось сопровождать одного торговца, который как раз по весне пытался сбыть в столице пару десятков этих ярких южных птиц. – Но прекрасная и холодная отвергла его ухаживания и вышла замуж за богатого старика. И на свадьбе, когда сгустилась полночь, яйцо треснуло, и оттуда был порожден злобный дракон, пожравший всех, кто только был в зале!

Помолчав в раздумье, девушка спросила:

– Условием появления дракона была потеря невинности?

– О нет, там говорится так: «когда струя ударила в хрусталь, он заалел, сам той струе подобный…», – покосившись на ухмылки боевой силы, на сей раз Рододендрон смолк куда быстрее. – Говоря прозаически, бедного влюбленного казнили в ночь свадьбы за неподобающие подарки, и его кровь брызнула на хрустальное яйцо, тогда и появился дракон.

Получив пищу для размышлений, юная госпожа замолчала, пока укротитель слов продолжал говорить о других сказаниях и даже порывался читать свои собственные вирши; она всей душой надеялась, что на развилке, до которой оставалось чуть более версты, они распрощаются навек.

– Стой! – долетел сигнал спереди, и все осадили коней. Тревога разлилась в воздухе, явственно запахло дракой; пятерка наемников немедленно взяла госпожу и племянника мага в плотное кольцо, сгрудилась, готовясь дать отпор. Привстав на стременах, Жозефина разглядела впереди с дюжину всадников, плотно перегородивших тракт. Лица их до изумления напоминали ту парочку, с которой юной де Крисси довелось однажды – подумать только, каких-то три дня назад! – повстречаться на улице. Нет, речь не о личинах или кровном родстве – просто что-то общее, не касающееся костей или плоти, – будто метка пролитой крови, смывающей с лица не столько разум, сколько приятность и человеческое выражение вообще.

– Это ограбление, – весело заявил их главарь. – Отдавайте деньжата и ценные штучки и катитесь отсюда.

– Чтобы катиться, надо быть круглым… круглым дураком! – зашелся смехом певец с именем куста. Отряд только отметил сказанное краем сознания, уже спаянный единой целью защищаться, никто даже не бросил на него взгляд – только предчувствие внутри Жозефины наконец-то развернулось тугой пружиной. Она повернула голову на этот смех, что никак не кончался и только забирался все выше по октавам, становясь истерическим, и увидела, как пестрая личина сползает с «певца» клочьями, обнажая нечто совершенно иное… определенно родственное тем, кто заслонял дальнейший путь. Наемники ощетинились оружием и сгрудились плотнее, отшатываясь сами и оттирая конями своих подопечных к обочине, подальше от странного типа в цветных ошметках поверх темной одежды разбойника.

Фердинанд явно тоже заметил неладное, потому что в его ладонях уже клубился ком Силы, вливаемый в затейливое плетение. Заклинание вспорхнуло и растворилось – очень аккуратно и почти незаметно, как у самой Жозефины получалось только с целительскими плетениями. Павлин неторопливо разворачивал коня к тесно сбившемуся отряду, те изображали дуэль взглядов, выигрывая драгоценные секунды времени для составления тактического плана, когда из-за елей, с хрустом ломая подлесок, вырвался огромный, раза в два поболее лошади, чешуйчатый и усеянный острыми гребнями зверь с широченными лапами и с ревом бросился на разбойников. Они отшатнулись в разные стороны, не слишком понимая, откуда взялась зверюга, и отряд Жозефины немедленно рванулся вперед, в образовавшиеся бреши, расталкивая врагов крутыми конскими плечами и рубя влево и вправо. Двое или трое разбойников с криками вывалились из седел, остальные, отнюдь не рвавшиеся в драку с северянами, успели вовремя увернуться. Впрочем, главное свершилось – серебро и лазурь прорвались сквозь цепь и теперь уходили, послав коней в галоп.

– Идиоты, это фантом! – догнал путешественников (и разбойников) разъяренный вопль главного, очевидно, Павлина. – За ними! Девчонку взять живьем!!!

Разбойники – ох, Дана Милосердная, лучше бы это были самые обыкновенные, привычные, милые разбойники! – повисли на хвосте отряда. Наемники строго блюли боевой порядок: двое сзади, прикрывая спины, двое спереди, в середине – Жозефина с Фердинандом и слева от них, на фланге – Каталин. Скачка была безумная, благо вымощенный тракт и сухая погода позволяли нестись во весь опор, не опасаясь вылететь из седла на очередной кочке или луже. Преследуемые не давались, преследователи не собирались отступать; нужно было что-то делать, пока в спины не засвистели стрелы – и благодаря колдовству обернувшейся на скаку Жозефины между разбойниками и ее людьми появилась выпуклая линза Щита, обращенная назад. Они пронеслись еще шагов сто, и вместо стрел из-за спин ударил поток чужеродной и злой Силы, обтекший небольшой Щит и обогнавший отряд.