Текст книги "Разочарование в Боге"

Автор книги: Филип Янси

Несчастное совпадение можно было бы истолковать как акт божественного возмездия: под протестующие крики толпы священник Дэвид Дженкинс (59 лет), публично заявлявший, что нет необходимости буквально понимать непорочное зачатие или Воскресение, был рукоположен в епископы Дурхэма в Йоркском соборе. Спустя три дня ранним утром в деревянную крышу южного придела собора (XIII век) ударила молния. К 2.30 утра пламя охватило этот шедевр средневековой архитектуры, признанный величайшим готическим собором Северной Европы… Противники Дженкинса тут же объявили, что Бог поддержал их точку зрения… Некий викарий, выдворенный из собора во время церемонии рукоположения за громогласный протест, предположил, что огонь вызван Божьим вмешательством. Другие… напоминали о пророке Илии, сведшем с небес огонь, уничтоживший на глазах пророков Ваала языческий алтарь.

Таймс. 23 июля 1984

Проблема с поразившей Йоркский собор молнией заключается в том, что этот случай – исключение. Небесный огонь покарал знаменитый храм – а как насчет унитариев, отрицающих большинство доктрин ортодоксального христианства? Что сказать о мечетях и святилищах индуистов? Почему Дэвид Дженкинс навлек на себя Божий гнев, а кощунник Бертран Рассел дожил безнаказанным до преклонных лет? Если б Господь расплачивался с нами молниями за каждое неверное суждение, наша планета сверкала бы по ночам не хуже рождественской елки.

И все же однажды, почти тридцать веков назад, с неба сошел огонь, и с тех пор все священники вспоминают события на горе Кармил. Этой истории присущ сказочный оттенок на манер Толкиена: Илия, словно Фродо, отважившийся на путешествие в Мордор, пересек весь Израиль и добрался до горы, возвышавшейся посреди пустыни, чтобы там в одиночку бросить вызов восьмистам пятидесяти лжепророкам.

Илия, самый необузданный из израильских пророков, зачаровывал толпу словно фокусник. Он облил очаг водой из двенадцати больших кувшинов – вода же была драгоценностью после трехлетней засухи. Казалось, ничего не произошло. Неужели Илия посмеялся над народом? И вдруг – вот оно: огненный шар – раскаленный, плавящий камни и почву, – будто метеор, летит с ясного неба. Огонь пожирает разлившуюся по канавкам воду, словно это не вода, а нефть. Толпа в ужасе падает наземь. «Господь есть Бог! Господь есть Бог!» – кричат все.

Бог устроил публичное представление и на глазах у всех рассеял силы зла. Естественно, этот эпизод вошел в предания веры. Даже Иисуса верующие принимали за воплощение Илии. Даже сегодня, когда молния ударяет в собор, находятся люди, вспоминающие о горе Кармил.

Но сидя в уединенной хижине в Скалистых горах и перечитывая Библию, я увидел судьбу Илии совсем в ином свете| Он и его сподвижник Елисей показались мне не прототипами всех библейских пророков, а удивительным исключением. Почти никто из их преемников даже в слабой степени не обладает способностью творить чудеса. Значит, если мы вздыхаем о силе этих пророков, мы не о том томимся, о чем следовало бы. Знамения и чудеса Илии были лишь мгновенной вспышкой в истории Израиля, они не оказали продолжительного воздействия даже на его современников. Илия добился не возрождения веры, а лишь краткого приступа религиозного рвения, а затем вновь возобновилось затяжное, неумолимое соскальзывание прочь от Бога. Царь Ахав, собственными глазами видевший чудо на горе Кармил, остался в историческом предании худшим из царей Израиля. |

По–видимому, даже на Илию огненный поток, излившийся на гору Кармил, не произвел столь уж неизгладимого впечатления. В страхе за свою жизнь пророк бежал как можно дальше от царицы Иезавель, мстительной супруги Ахава. И когда Бог в следующий раз явился Илии, Он предстал не в обличии огня или мощного урагана, или землетрясения – пророк услышал шепот, тихий, едва различимый голос, знамение поразительных перемен.

Нелегко было следовать примеру пророка Илии. Вскоре после столь зрелищного события на горе Кармил другой пророк, Михей, примерно при таких же обстоятельствах свидетельствовал перед царем Ахавом. Подобно Илии, он разоблачил четыреста лжепророков и объявил суровый приговор Господа. Но огня с неба он не дождался и, получив пощечину, был брошен гнить в темницу.

Со времен Илии и Елисея Бог словно обуздал Свою запредельную мощь и знамениям предпочел слово. Большинство пророков – Исайя, Осия, Аввакум, Иеремия, Иезекииль – не могли продемонстрировать публике чудеса Божьего всемогущества. В их распоряжении осталась лишь власть слова. Бог уходил все дальше и дальше, и пророки начали сами задавать вопросы – выразительные, неотступные, мучительные вопросы. Пророки выражали вслух страдание народа, оставленного Богом.

Я раньше не понимал пророков, да и читал невнимательно. Мне казалось, что они – вечно ворчащие и грозящие старики, накликающие, как Иеремия, проклятие на язычников. К своему изумлению я обнаружил, что произведения древних пророков кажутся наиболее «современным» разделом Библии. Пророков волновали те самые вопросы, которые словно густым туманом окутали наш век – молчание Бога, видимое торжество зла, не находящие облегчения страдания. Пророки задавали те же самые вопросы, какие и я пытаюсь поставить в этой книге: они сокрушались о несправедливости, молчании, скрытости Бога.

Так страстно, как никто другой во всей истории человечества, пророки Израиля изливали свое разочарование в Боге. Почему процветают народы безбожников? – недоумевали они. Почему в мире столько бедности, столько насилия? Почему чудеса почти прекратились? Где же ты, Господи? Почему Ты так надолго оставил нас? Покажись нам, прерви молчание. Ради Бога – буквально, ради Бога! – СДЕЛАЙ ЧТО–НИБУДЬ!

Об этом говорит Исайя, горожанин, аристократ, царский советник, чей стиль и образ жизни отличался от образа жизни Илии не менее, чем Уинстона Черчилля – от Ганди: «Истинно, Ты Бог Сокровенный… О, если бы Ты расторг небеса и сошел! горы растаяли бы от лица Твоего».

Иеремия во всеуслышание объявил о несостоятельности «богословия процветания». На его глазах пророков бросали в темницы, в колодези, даже распиливали пополам. Иеремия кричит о слабости Бога: Он, «как человек изумленный, как сильный, не имеющий силы спасти». Даже Вольтер не сумел бы лучше сформулировать свой знаменитый парадокс: может ли всемогущий и любящий Бог допустить, чтобы мир погрузился в хаос?

Аввакум требовал от Бога объяснить, куда подевалась справедливость:

 
Доколе, Господи, я буду взывать,
и Ты не слышишь,
буду вопиять к Тебе о насилии,
и Ты не спасаешь?
Для чего даешь мне видеть злодейство
и смотреть на бедствия?
 

Пророки, как и все израильтяне, воспитывались на преданиях о торжестве веры. В детстве они слушали истории о том, как Бог вывел Свой народ из земли рабства, спустился с небес, чтобы жить посреди него и привел Израиль в Землю Обетованную. Однако прозревая будущее, они во всех подробностях, словно в замедленной съемке, видели, как обращаются в прах все эти по беды. Золотой век Соломона, увенчанный торжеством веры, теперь уходит: пророк Иезекииль видит как оставляет Храм слава Божья, останавливается на миг над Храмом – и исчезает.

Для Иезекииля это было видение, для Иеремии – мрачная реальность. Вавилонские воины вторглись в Храм, язычники вошли в Святилище. Храм разграбили и сожгли дотла. (Историки сообщают, что, входя в Храм, солдаты рассекали воздух копьями в поисках невидимого Бога Израиля.) Иеремия блуждал по опустевшим улицам Иерусалима в состоянии шока, словно человек, переживший атомную бомбардировку Хиросимы и бредущий по развалинам. Израильского царя ослепили и заковали в кандалы, изнеженные иерусалимские дамы убивали собственных детей и ели их мясо.

Каково приходилось в ту пору пророку? Вот что говорит нам Иеремия:

 
О сокрушении дочери народа моего я сокрушаюсь,
хожу мрачен, ужас объял меня…
О, кто даст голове моей воду
и глазам моим – источник слез!
Я плакал бы день и ночь
о пораженных дщери народа моего…
Сердце мое во мне раздирается,
все кости мои сотрясаются;
я – как пьяный, как человек, которого одолело вино.
 

Но более всего меня поражает в пророках не современность звучания их слов, не разочарование, изливающееся в страстных воплях – семнадцать книг пророков требуют самого пристального прочтения, потому что в них Бог дал ответы на самые дерзновенные вопросы.

Бог отвечал пророкам, Он отстаивал Свой способ управлять миром. Он гневался, бушевал, плакал. Он повторял: «Я не молчу, Я говорю через Моих пророков».

Мы склонны оценивать откровение по его драматическому эффекту: превыше всего ставим личное явление Бога, затем – сверхъестественные события, чудеса, а ниже всего – слова пророков. Так, огненный дождь, пролившийся на гору Кармил, кажется нам убедительнее печальной проповеди Иеремии. Однако у Бога совсем иная шкала ценностей. Вот парадокс: когда пророки возмущались молчанием Бога, Он напоминал им, что именно они – доказательство Его попечения о людях. Как может жаловаться на молчание Бога народ, имеющий Иезекииля, Иеремию, Даниила, Исайю?!

Бог никогда не рассматривал слово как низшую форму откровения. Чудеса так и не повлияли на веру Израиля, но текст пророков сохранится навеки. Он передается из поколения в поколение, оставаясь свидетельством отношений Бога с народом. Иногда Бог напоминает о прежних чудесах как о знаках Своей любви, но чаще Он говорит примерно так (и эта интонация удивительно напоминает голос уставшего родителя): «С того дня, как отцы ваши вышли из земли Египетской, до сего дня Я посылал к вам всех рабов Моих – пророков посылал всякий день с раннего утра, но они не слушали Меня». Бог пришел к выводу, что людям не требуется Божье слово, и люди с готовностью подтвердили это, потребовав от Исаии: «Не пророчествуйте нам правды, говорите нам лестное, предсказывайте приятное… устраните от глаз наших Святаго Израилева». И Бог устранился.

Пророки громко вопияли о скрытости Бога, а Бог не возражал им. Он соглашался с ними и объяснял, почему предпочитает держаться на расстоянии.

Иеремии Господь поведал о Своем отвращении ко всему, что видел в Израиле: неправедное обогащение, пролитие невинной крови, угнетение, вымогательство. Он закрывает глаза – так сказал Господь, – чтобы не видеть рук, протянутых к Нему с мольбой, ибо руки эти обагрены кровью.

Иезекиилю Бог говорит: когда израильтяне в мятежности своей перешли некую черту, Он оставил их наедине с их грехами. Бог отошел в сторону, предоставив людям самим выбирать свой путь и расплачиваться за последствия выбора.

Захарии Бог говорит: «Как Я взывал, а они не слушали, так и они взывали, а Я не слушал».

Я медлю с ответом не из слабости, а из милосердия, – говорит Бог.

Если Бог не карал преступника сразу же, израильтяне считали, что Он утратил силу: «Нет Его, и беда не придет на нас, и мы не увидим ни меча, ни голода», – но они ошибались. Бог воздерживался от наказания, Бог давал из милосердия отсрочку, назначал Израилю время для испытания. И лишь нехотя, словно отец, исчерпавший все другие способы воспитания, Бог прибегает к наказанию.

Кара Израиля как правило принимала форму иноземного вторжения. Кроме того, пророки предупреждали о «Дне Господнем», наступящем в конце времен. Помимо сияющих видений неба и земли пророчества об этом дне включали и самые чудовищные предвестия, какие когда–либо облекались в слова. «Прежде чем мы услышим последнее слово, нам предстоит еще выслушать предпоследнее», – предупреждает Дитрих Бонхоффер. Чем внимательнее я вчитывался в рассказ пророков о последних днях, тем больше меня радовало, что Бог «воздерживается» пока от вмешательства в дела человеческие.

Когда меня постигло разочарование в Боге, я просил, даже требовал, чтобы Он как–то проявил Свою власть. В молитвах я восставал против тирании, несправедливости, беззакония и настаивал на чуде, на зримом доказательстве присутствия Бога. Однако когда я прочел у пророков описание того Дня, когда Бог снимет последний покров, все прежние молитвы растворились в одной: «Господи, хоть бы мне не дожить до этого дня». Бог сам говорит, что Он ограничивает Свое всемогущество ради нашего блага. Всем недовольным, то ропившим прямое вмешательство небес, пророки грозно отвечали: «Погодите!»

Суд Мой суров, но Я страдаю вместе с вами.

Бог открывал пророкам глубочайшие Свои чувства. Вот что переживал Он при гибели Моава, противника Израиля:

 
Поэтому буду рыдать о Моаве
и вопить о всем Моаве…
Сердце мое стонет о Моаве, как свирель.
 

Когда Его собственный народ, Израиль, терпел унижение и посрамление, Бог страдал вместе с ним. Израильтяне в ужасе смотрели, как вавилоняне рубят секирами храмовые колонны из ливанского кедра. Враги уничтожили дом Бога: вражеское вторжение стало для Бога также и личным унижением. Храм был разрушен, разрушено обиталище Бога. Евреев увели в рабство, и Бога – вместе с ними. Завоеватели делили добычу и смеялись не над Израилем, а над его бессильным Богом. «И пришли они к народам, куда пошли, и обесславили святое имя Мое, потому что о них говорят: «они – народ Господа, и вышли из земли Его».

Есть одна простая и изящная фраза из Исаии, которая передает точку зрения Бога: «Во всякой скорби их Он не оставлял их». Бог способен скрыть Свое лицо, но лицо Его было залито слезами.

Вопреки всему, Я всегда готов простить вас.

Часто Бог прерывает самый суровый упрек, прерывает на полуслове – и вновь заклинает Израиль одуматься. Ахаву, худшему из царей Израиля, после чуда на горе Кармил представился еще один шанс, потом еще и еще. «Не хочу смерти грешника, – говорит Господь Иезекиилю. – Обратитесь, обратитесь от злых путей ваших; для чего умирать вам, дом Израилев?» Бог обещал Иеремии, что и ради одного праведника пощадит Иерусалим.

Нигде желание Бога простить не выражено столь явно, как в Книге Ионы. Эта книга содержит всего лишь одно пророчество: «Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена». К негодованию Ионы, достаточно было объявить о надвигающемся суде, как в ненавистной Ниневии началось духовное возрождение и Бог отменил уже назначенное наказание. Ссутулившись под съежившейся от жары лозой. Иона мрачно говорит, что с самого начала подозревал Бога в мягкосердечии: «Я знал, что Ты Бог благий и многомилостивый и сожалеешь о бедствии». Итак, весь этот поразительный сюжет с бегущим от Бога пророком, штормом, заточением в чреве кита основан на недоверии Ионы к Богу – Иона не верит, что Бог будет суров и неумолим к Ниневии. Роберт Фрост выразил это так: «После Ионы на Бога нельзя положиться – вдруг Он снова проявит милосердие?»

Бог не уклонялся от вопросов пророков, но Его ответы не удовлетворяли Израиль. Оттого, что ты узнал причину катастрофы, боль и чувство одиночества не ослабнут. Рациональные доводы в защиту Бога – отнюдь не главная составляющая Его ответа. Пророков по–настоящему интересовала не логика происходящего, а чувства Бога. Что испытывает Бог? Чтобы понять Его переживания, надо вновь вспомнить антропоморфный образ, к которому постоянно прибегают пророки: Бог–отец и Он же – возлюбленный.

Присмотритесь к поведению людей, впервые ставших родителями. Они способны говорить только о своем дитятке. Они умиляются и воркуют над ним. Этот сморщенный лысый младенец для них – самый прекрасный ребенок на земле. Они тратят сотни долларов на покупку видеокамеры, чтобы запечатлеть первый лепет, первые неуклюжие шажки, хотя этими навыками до их малыша успешно овладели пять миллиардов живущих ныне на земле людей. Странное, нелепое поведение – так выражается родительская гордость, счастье уникальных человеческих отношений.

Бог избрал Израиль, взыскуя именно таких отношений. Он мечтал о том, чего желает каждый родитель: о счастливом доме, полном детей, с любовью принимающих родительскую любовь. Голос Бога звенит гордостью, когда Он вспоминает о былых днях: «Не дорогой ли у Меня сын Ефрем? не любимое ли дитя?» Но радость угасает, когда Бог внезапно с позиции отца переходит на точку зрения влюбленного, отвергнутого, оскорбленного, но не утратившего своих чувств. «Что Я им сделал?» – горестно, гневно, грозно вопрошает Он.

 
Я насыщал их,
а они прелюбодействовали
и толпами ходили в домы блудниц.
Это откормленные кони:
каждый из них ржет на жену другого.
Неужели Я не накажу за это?
 

Перечитывая пророков, я иной раз представлял себе Бога на кушетке у психоаналитика. Врач говорит: «Расскажите мне о своих чувствах», и Бога словно прорывает:

– Я скажу вам, что я испытываю! Я чувствую себя преданным родителем. Я нашел в канаве девочку–младенца, едва живую, Я принес ее домой и удочерил ее, Я умыл ее, Я кормил ее, Я платил за ее обучение. Я баловал ее, наряжал, украшал драгоценностями, но однажды она убежала из дому. До Меня доходят слухи о ее беспутстве. Она проклинает Мое имя всякий раз, когда упоминает обо мне.

Я скажу вам, что Я испытываю! Я чувствую себя преданным мужем. Когда Я повстречал Свою возлюбленную, она была тощей, усталой, измученной. Когда Я привел ее домой, ее красота расцвела вновь. Она была Мне так дорога. Она казалась Мне самой прекрасной женщиной на свете, Я осыпал ее дарами и знаками любви – но она оставила Меня. Она изменяла Мне и с друзьями, и с врагами – ей все равно было, с кем. Она выходит на дорогу, она становится под деревом, она хуже блудницы – она сама платит мужчинам, чтобы они сошлись с ней. Я предан, покинут, обесславлен!

Бог не скрывает горечи. Он прибегает к шокирующим нас выражениям, сравнивая Израиль с «верблюдицей, рыщущей по путям своим», с «привыкшей к пустыне дикой ослицей, в страсти души своей глотающей воздух – кто может удержать?»

Но слов мало, чтобы передать чувства Бога, и Он поручает славному пророку Осии превратить свою жизнь в притчу. Осия женится на Гомери, женщине, чья репутация была безнадежно погублена. Его брак весьма напоминал мыльную оперу: Гомерь то и дело уходила из дома, находила себе другого мужчину, а потом, не ужившись с любовником, возвращалась к мужу. Бог каждый раз, вопреки всем правилам и здравому смыслу, приказывал Осии простить и принять жену.

Бог использовал злосчастье Осии, чтобы показать Израилю, как болит Его сердце. Первый порыв любви к Израилю Бог сравнивал с виноградной лозой, обретенной в пустыне. Но Израиль вновь и вновь обманывал Доверие Бога, и на долю Господа выпал непереносимый позор преданного любовника. Бог готов предаться жалости к самому Себе: Я «как моль для Ефрема и как червь для дома Иудина».

Образ «отвергнутого влюбленного» объясняет нам, почему в речах, обращенных к пророкам, у Бога в любую минуту может «измениться настроение». Только что Он грозил стереть Израиль с лица земли – и вот Он уже плачет и простирает объятия… Нет, Он снова изрекает суровый приговор. Эти перемены кажутся внезапными и иррациональными, но они знакомы любому человеку, пережившему крах любви.

Слова, похожие на речи пророков, доносятся к нам из–за тонкой стены, где ссорятся давние любовники. Моя соседка два года прожила в таком конфликте. В ноябре она собиралась убить неверного мужа, в январе простила его и позвала обратно, в апреле подала на развод, в августе отказалась от прошения о разводе и вновь просила мужа вернуться. Ей понадобилось два года, чтобы осознать ужасную истину: ее любовь погибла навсегда, безвозвратно.

Именно этот цикл гнева, скорби, прощения, ревности, любви и боли вновь и вновь проходит наш Господь. Пророки показывают, как Он ищет слова, любые слова, способные достичь слуха Его народа. Моя соседка бросала трубку, когда ей звонил оскорбивший ее муж, – так и Господь заявляет вдруг пророкам, что больше не станет прислушиваться к молитвам Израиля. Моя соседка затем смягчалась. И Бог смягчается и просит Свой народ начать все сначала. Иной раз Его любовь и гнев сталкиваются, сражаются друг с другом, но потом, исчерпав все альтернативы, Бог как бы сдается: что же еще Ему делать с грехами народа?

Ричард описывал мне то жестокое разочарование, которое испытал, когда Бог «подвел его». Он чувствовал то же самое, когда невеста внезапно его бросила. Но пророки, в особенности Осия, пытаются сообщить нам иную весть: это не Бог предал нас, а мы – Бога. Блудодействовал Израиль, а не Господь Израиля. Пророки Израиля громко выражали разочарование в Боге, обвиняли Его в бездействии, недостатке интереса к земным делам, в молчании, но когда Бог заговорил, Он излил чувства, копившиеся веками: это Он, а не Израиль был пострадавшей стороной.

– Что же мне делать? – спрашивает Бог Иеремию. Всемогущий Бог предоставил человеку свободу. «И аист под небом знает свои определенные времена, – и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь, а народ Мой не знает определения Господня». Люди не похожи на все остальные создания, Бог не может управлять ими – но не может и бросить их. Он не может попросту забыть о человечестве.