Текст книги "Граф Карлштайн"

Автор книги: Филип Пулман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Рассказ Хильди
(продолжение)

Мисс Давенпорт с помощью карманной лупы успела разжечь отличный костер как раз к тому времени, когда Макс привел девочек к нам, и хотя даже таланты этой замечательной женщины не могли помочь добыть пищу из воздуха – ибо все мы были ужасно голодны, – мы по крайней мере согрелись.

Но даже жар этого костра не мог сравниться с жаром встречи мисс Давенпорт со своими ученицами. Люси и Шарлотта были несказанно рады ее видеть. Мне кажется, я бы так же бросилась в объятия к маме, если б нас разделили столь же печальные и опасные обстоятельства, но мы с мамой, слава богу, никогда не разлучались, так что я могу лишь представить себе подобную встречу. Однако же, когда мисс Давенпорт принялась излагать свой план действий, она стала совершенно серьезной, лица девочек словно застыли, а у меня так и вовсе сердце похолодело.

– Самое главное, – говорила мисс Давенпорт, – постараться направить гнев Замиэля на самого графа Карлштайна. А это можно сделать только в том случае, если обманным путем лишить демона его законной добычи. Учтите, если у графа под рукой не окажется девочек, он запросто заменит их кем угодно, а стало быть, не только принесет Замиэлю в жертву чью-то невинную жизнь, но и спасется сам.

– Но что же мы можем сделать, мисс Давенпорт? – спросила Люси.

– Вы должны вернуться в замок. И пусть граф отвезет вас в охотничий домик…

– Что? – воскликнула Шарлотта.

– Да-да! Самое главное, чтобы он был уверен, что вы находитесь в ловушке, а значит, сам он в безопасности. Только так! Понимаете, только в этом случае он не станет думать о предосторожностях и Замиэль не встретит на своем пути никаких препятствий, когда явится в замок!

– Так ведь… – начала было я, но мисс Давенпорт жестом велела мне молчать.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, Хильди. С какой стати, думаешь ты, Замиэль пойдет против графа Карлштайна, если для него уже приготовлены жертвы? И как девочкам спастись из ловушки и выжить? Ответ на твои вопросы прост: ты и твой брат отправитесь в охотничий домик и спасете их!

Я потрясенно молчала.

– В принципе, – продолжала мисс Давенпорт, – спасти их будет нетрудно. Существует несколько средств, способных отгонять демонов, вампиров и тому подобных тварей. Это, например, чеснок. Его эффективность в случае с трансильванским вампиром хорошо известна. Другим подобным веществом является серебро…

Я начинала понимать. Макс от любопытства вытянул шею, а Элиза, покрасневшие веки которой выдавали ее страшную усталость, во все глаза смотрела на мисс Давенпорт и пыталась уловить нить ее рассуждений.

– У нас на кухне чеснока сколько хочешь, – сказала я.

– Да, я очень надеюсь, что его там найдется достаточно, – кивнула мисс Давенпорт. – Но нам еще нужно серебро. Есть у кого-нибудь серебряные украшения?

– У меня вообще никаких украшений нет, – заявила Люси. – Из принципа!

Шарлотта лишь беспомощно развела руками, зато Элиза сняла с шеи тоненькую цепочку и сказала:

– У меня есть только это, мисс. Но этой вещицей я очень дорожу, потому что мне ее Макси подарил, вы уж меня извините, мисс.

На цепочке висела половинка сломанной монетки.

Мисс Давенпорт внимательно ее рассмотрела и задумчиво промолвила:

– Весьма и весьма любопытно… Но, боюсь, этого слишком мало для наших целей. Что ж… ничего не поделаешь. Придется использовать вот это. – И она сняла с запястья широкий и очень красивый браслет. Ах, что это была за чудесная вещь! Браслет был сделан в виде толстой цепи, а по кромке с обеих сторон были вырезаны прелестные цветочные бутоны, похожие на крошечные капельки росы. – Это мне подарил один человек, который… был мне когда-то очень дорог, – сказала мисс Давенпорт.

– Значит, это подарок синьора Ролиполио! – воскликнула Элиза. – Ох, простите, мисс…

– Помолчи, Элиза, хотя ты совершенно права. Но сейчас для нас куда важнее химический состав этого браслета, а не те нежные воспоминания, которые он способен пробудить. Твой брат, Хильди, – и она повернулась ко мне, – должен превратить этот браслет в некое подобие пули.

– Петер, мисс? Но…

– Я уверена, это он сделать сумеет. Любой охотник умеет отливать пули. Единственное – температура плавления серебра значительно выше температуры плавления свинца, а потому изготовление серебряной пули займет больше времени. Так что лучше было бы начать поскорее.

Ей невозможно было противостоять. Значит, мы с Петером должны будем отправиться в лес, и у него ружье будет заряжено серебряной пулей, а мне придется набить полные карманы чесноком. И с помощью этих средств нам предстоит спасти девочек от Дикой Охоты… Серебряную пулю мисс Давенпорт считала крайним средством. Ее основная идея заключалась не в том, чтобы уничтожить Замиэля (хотя я втайне на это все же надеялась), а в том, чтобы отогнать его от охотничьего домика и натравить на графа. И еще нам нужно где-то достать лошадей, чтобы потом привезти девочек назад…

– А что будете делать вы, мисс? – спросила Элиза.

– Этот вопрос пока остается открытым. Я не решу его до тех пор, пока не произведу дополнительное расследование. Причем лично. А для этого мне необходимо немедленно отправиться в Женеву. Ты, Элиза, и вы, Гриндофф, должны сейчас доставить девочек в замок. Непременно передайте их самому графу и расскажите ему какую-нибудь увлекательную историю о том, как нашли их в лесу. Девочки! Вы должны выглядеть абсолютно раскаявшимися, чтобы никто ничего не смог заподозрить. Так, теперь ты, Хильди. Твоя роль чрезвычайно опасна, не отрицаю. Но я верю в тебя! А теперь нам пора покинуть эту уютную хижину и поскорее разойтись в разные стороны, чтобы затем спуститься в деревню…

Пробираясь лесной тропой к дому (и все время спотыкаясь от усталости, но крепко сжимая в руке браслет, чтобы его не потерять), я думала только о том, где же Петеру отливать эту магическую пулю?

Но, как оказалось, это была самая легкая часть нашего задания. Петер молча выслушал меня – он был еще совсем сонный, небритый и очень неуклюжий – и, не говоря ни слова, взял браслет и пошел наверх, на кухню.

– Петер! А как же мама? Там ведь сержант Снитч и другие люди…

– Постарайся сделать так, чтобы они мне не мешали, – только и сказал он, сразу принявшись растапливать плиту.

Было еще очень рано; только подавальщица Ханнерль да старый Конрад, наш бармен, были уже на ногах и возились в зале. Мама еще не успела спуститься вниз, как я уже спала. Я смутно помню, как кто-то, пахнущий сажей и дымом, укладывал меня в постель и укрывал стеганым пуховым одеялом, а потом я совсем провалилась в сон.

И проснулась, наверное, около полудня. В окно струился холодный серый свет. Голова у меня болела так, словно вся распухла, и что-то страшно меня беспокоило, но я никак не могла понять, что именно… А потом вдруг вспомнила и опрометью бросилась вниз.

На кухне было жарко, как в кузнице. Окна запотели, в воздухе пахло гарью, перед плитой лежал толстенный слой сажи, а у стола с перепачканным сажей лицом и красными от дыма глазами сидел Петер. И перед ним лежал небольшой комок глины, размером примерно с утиное яйцо. Он осторожно ощупывал «яйцо» пальцами.

– Что здесь происходит? – спросила я. – И где мама?

– В зале.

– А пуля? Она уже готова?

– Вот это я как раз и пытаюсь выяснить. – Петер взял нож и, держа его за лезвие, раза два стукнул по глиняной форме рукоятью. Ничего не произошло. Он отложил нож и посмотрел прямо на меня. – Ты понимаешь, что это значит, если я пойду сегодня ночью с тобой? – спросил он.

Я кивнула и произнесла только одно слово:

– Соревнования.

– Вот именно. И я должен непременно победить, Хильди. Это мой последний шанс. Я не могу просто так упустить его.

Он был прав. Я знала, что это рискованно, но он обязательно будет рисковать, как знала и то, что испытания грядущей ночи отнюдь не лучший способ подготовиться к подобным состязаниям. Но сказать мне было нечего. Петер снова стукнул рукоятью ножа по форме, потом еще раз, сильнее, и форма треснула и развалилась. В одной из ее половинок, точно дитя в колыбели или камень в праще, покоилась крупная серебряная пуля.

– Вот это красавица! – воскликнул Петер.

Он с нежностью взял в руки эту половинку формы, очистил пулю от глины, и она предстала во всей красе, точно цветок на длинном серебряном стебельке, образовавшемся в том месте, где расплавленный металл стекал в отверстие, специально оставленное Петером в форме.

– Ничего себе, почти целый день провозился, – покачал он головой. – И половину серебра потерял, когда первая форма разбилась. Зато какая красавица, верно?

Он принялся собирать обломки, а я, набивая карманы головками чеснока, спросила:

– А как насчет лошадей?

– О лошадях позаботится Ханнерль.

– К сожалению, они нам совершенно необходимы…

– Ничего, нужно так нужно. Путь туда все же неблизкий, да и девочек придется везти обратно. Или ты об этом забыла? Да и опаздывать мы не имеем права. – Петер посмотрел на старые часы в деревянном футляре: было половина пятого.

«Ничего, – думала я, – если мы выедем прямо сейчас, то доберемся туда достаточно рано. Нужно выехать не позже пяти, да и то придется поспешить. А уж если позже, то можно и не успеть до полуночи, и тогда можно прямо сразу сдаться…» И все-таки мне очень не хотелось ехать верхом. Я не люблю лошадей, а может, они меня не любят. Впрочем, с нашей старушкой Пэнси я вполне могу управиться, но исключительно потому, что Пэнси способна самое большее идти шагом.

Петер еще разок полюбовался отлитой нулей и опасливо глянул на приотворившуюся дверь, но оказалось, что это Ханнерль, она вошла через черный ход прямо с конюшни. Ханнерль была славной тихой девушкой лет шестнадцати, до смерти влюбленной в Петера, ведь наш Петер (на мой взгляд, конечно) – парень видный, красивый, хоть он порой и хмурится для острастки.

– Коней я оседлала, – сообщила нам Ханнерль.

– Чьи кони-то? – спросил Петер.

У нас редко когда в конюшне стояло больше двух-трех коней, но сейчас из-за съехавшихся гостей их там было, наверное, больше дюжины.

– Не знаю точно, кто их хозяин, да только сегодня вечером они ему точно не понадобятся, – сказала Ханнерль. – Все посетители давно в зале собрались и трубки раскурили.

– Молодец, девочка! – похвалил ее Петер, и эта глупышка покраснела как свекла.

Я заглянула в зал, чтобы попрощаться с мамой. На душе у меня кошки скребли, и среди причин этого предстоящая поездка верхом была далеко не последней. Мама отошла со мной в сторонку, глядя, как старый Конрад вышибает днище у очередного бочонка с пивом. Не знаю, что уж там Петер сказал ей, но мне пришлось действовать очень осторожно.

– Ну что? – спросила она.

– Нам надо уехать, мам. В лес. Правда, очень нужно!

– Ну, хорошо. Я больше ничего спрашивать у тебя не буду. И от этого скверного мальчишки, твоего братца, я за весь день ни слова вразумительного добиться не смогла. Ради бога, Хильди… не знаю уж, что вас там ждет, только ты за ним присмотри, ладно?

– Я?.. За ним?..

– И ни в коем случае не позволяй ему стрелять в полицейских! Это, пожалуй, самое главное. Больше я тебя ни о чем не прошу. Иначе это будет стоить ему жизни, а не каких-то нескольких недель тюремного заключения. А мне тогда и вовсе конец придет. Я его гибели не переживу, Хильди. – И она вдруг заплакала совсем тихо и очень жалобно. Я попыталась ее утешить, но она вытерла глаза и оттолкнула меня. – Это все, о чем я тебя прошу. – Голос ее звучал глухо. – А теперь ступай. Убирайся!

Она снова меня оттолкнула. И я ушла, чувствуя себя совершенно несчастной. После ее слов я все время видела перед собой Петера, с непокрытой головой, в разодранной рубашке, в цепях, идущего в окружении стражников следом за тюремным капелланом туда, где на фоне холодного серого рассветного неба виднеются чудовищные опоры и страшное лезвие гильотины… Стараясь не думать о столь жутких вещах, я снова поспешила на кухню. Петер уже ждал меня.

– Пошли скорей, – сказал он. – Да что с тобой такое, Хильди?

– Только ни в коем случае не стреляй в полицейских!

– Ах вот в чем дело! Ладно, не буду. Пошли, нам пора выезжать…

Но дойти мы успели только до кухонной двери. На кухню, чуть не сбив нас с ног, влетела Ханнерль. Лицо ее было смертельно бледным, она захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной.

– Что случилось? – встревоженно спросил ее Петер.

– Он там! Этот сержант… у нас на конюшне! – с отчаянием прошептала Ханнерль. – Они только что вошли туда, он и еще один человек, чтобы лошадь посмотреть, и мне пришлось быстро расседлать обеих лошадок и притвориться, что я веду их во двор. Вам надо спрятаться! Он ведь может и сюда завернуть!

Лицо Петера потемнело. Он снова глянул на часы: без четверти пять. Сколько времени сержант пробудет на конюшне?

– Спустись, пожалуйста, в подвал, – прошептала я. – Скорей. А я постараюсь от него как-нибудь отделаться. Умоляю, спрячься, ради бога! Скорее!

Петер неохотно подчинился, а я хотела уже идти на конюшню, но в дверях столкнулась с сержантом. Он снял свой знаменитый шлем и, нахмурив брови, уселся за стол.

– Уф! – тяжело вздохнул он. – Что у вас тут творится? Вы что, дом поджечь хотели?

– Что вам угодно? – спросила я.

– Мне угодно спокойно посидеть и выпить кружечку пива. А потом поговорить с твоей матерью. Где она, кстати?

– О чем вы хотите поговорить с ней?

Но он лишь почесал свой здоровенный красный нос, не удостоив меня ответом. Ханнерль неуверенно топталась у задней двери, а Петер, уверена, скорчился на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, и прислушивался к каждому нашему слову.

И тут на кухню вошла мама. Увидев сержанта, она от досады даже споткнулась.

– Ох, как вы некстати! – сказала она. – У меня полно постояльцев, просто голова идет кругом, а помощи почти никакой. И тут еще вы – пришли и уселись посреди кухни, как у себя дома! Только всем мешаете. Ну, что вам угодно?

– Тихо, тихо, фрау Келмар, – попытался он ее успокоить. – Я ведь всего лишь хотел зайти к вам и немного поболтать о том о сем.

– Нет у меня времени с вами болтать! – отрезала мама. – Ступайте-ка отсюда! Да ступайте же! Идите, идите! Ну что посередь дороги расселись!

И она шваркнула на стол прямо сержанту под нос несколько сковородок, сыпанула в миску муки для блинчиков, постаравшись как следует испачкать ему форму, а мы с Ханнерль быстренько нырнули в заднюю дверь и прошли прямиком на конюшню.

– Давай скорей! – заторопила я ее. – Оседлаем лошадей, и, как только мама от этого сержанта отделается, мы с Петером сразу уедем.

– Не получится! – возразила Ханнерль. – Они ведут переговоры о покупке лошади, так что, я думаю, без конца будут ходить туда-сюда, смотреть, советоваться…

– Боже мой! Нет, только не это! А сколько, как ты думаешь, это может продлиться?

Ханнерль только плечами пожала: понятия, мол, не имею. И тут часы на башне собора как раз пробили пять. Я в полном отчаянии присела на ступеньку. Было слышно, как за дверью сержант что-то монотонно бубнит и речь его прерывается грохотом сковородок и редкими сердитыми репликами мамы. Время утекало как вода.

– Нельзя же просто сидеть и ждать! – воскликнула я наконец. – Придется все же рискнуть. Давай оседлаем коней и попробуем вывести их наружу, а потом подождем Петера в проулке.

– А если…

– Остается надеяться на лучшее. Где те лошади, которых ты выбрала?

Ханнерль указала мне на огромного черного жеребца и весьма игривого гнедого коня, но, к счастью, менее устрашающего вида. Впрочем, мне они оба совсем не понравились. Я помогла ей оседлать коней и снова прислушалась у двери. Сержант по-прежнему торчал на кухне, и к нему присоединился еще какой-то мужчина – я узнала голос старого Конрада.

Часы пробили половину шестого.

– Ох, неужели он никогда не уйдет? – в отчаянии прошептала я. – Ладно, Ханнерль, пойди и скажи ему, что в деревне кого-нибудь ограбили и люди требуют, чтобы он побыстрее пришел…

Но тут послышался звук отодвигаемой табуретки и смех сержанта.

– Он идет! – прошептала Ханнерль. – Скорей всего, опять на конюшню собрался…

Мы затаились и стали ждать. Время шло. Я была уже на грани отчаяния. Наконец я не выдержала и зашла на кухню. Мама возилась у очага с очень сердитым и страшно напряженным лицом. Сержант стоял у двери, ведущей в зал, и с кем-то беседовал.

– Мам! Подойди и закрой дверь, а я быстренько выпущу Петера! – шепнула я ей.

Она молча кивнула и, оттолкнув сержанта, демонстративно захлопнула дверь на кухню. Я быстренько открыла подвальный люк, и Петер, сидевший на верхней ступеньке лестницы, моментально выскочил наружу.

– Где он? – спросил брат.

– Скорей! Поехали! – шепнула я ему и глянула на часы: без четверти шесть!..

Петер, ворча и отчаянно ругаясь, вскочил на спину черного коня, а Ханнерль изо всех сил старалась удержать гнедого на месте, пока я неловко усаживалась в седло. Конь Петера всхрапывал от нетерпения, а я все бормотала:

– Хорошая лошадка… ты мой ласковый, послушный конек… ну, пожалуйста, постой спокойно… – В общем, что-то в этом роде.

Гнедой лишь скорбно прядал ушами, не понимая, чего от него хотят. Наконец Ханнерль открыла нам ворота, и мы поехали.

Было темно. В окнах домов, мимо которых мы проезжали, горел свет. Шел легкий снежок, и снежинки неуверенно кружились в воздухе, словно раздумывая, падать им на землю или еще немного полетать. Петер сразу погнал коня рысью, не глядя по сторонам. А вот гнедой не слишком хорошо ходил по снегу, и мне трудно было его в этом винить, но, конечно, очень хотелось, чтобы он не вытряхнул меня из седла.

Мне удалось удержаться на нем до самого моста.

Мост был самым опасным местом для нас. Там всегда толкучка – ведь на многие мили вверх и вниз по реке это единственное место, где можно перебраться на другой берег. Да и дорога, что проходит через нашу деревню, – единственная проезжая дорога в этой долине. На ней всегда хватает конных и пеших, едущих или идущих в ту или другую сторону, не говоря уж о здешних жителях и о слугах, работающих в замке. Так что я совсем не удивилась, увидев, как в нашу сторону неторопливо бредут двое или трое путников. Все они были мне не знакомы и выглядели так, словно просто пошли прогуляться: багажа у них с собой не было, да и одеты они были слишком легко, не так, как одеваются для длительного путешествия. У одного из них был в руке фонарь. Давая нам проехать, они отступили в сторонку, и вдруг один из них, охнув, схватил за руку того, кто держал фонарь.

– Это же мой конь! – вскричал он, тыча пальцем в черного жеребца, на котором ехал Петер.

Петер выругался и что было силы пришпорил коня, надеясь, что тот рванет с места, однако незнакомец преградил ему путь, крича: «Рингл! Рингл!», махая руками и пытаясь вырвать у Петера поводья. Наконец Петеру все же удалось пустить жеребца галопом, а хозяин коня, поскользнувшись, не удержал равновесия и тяжело рухнул… прямо под копыта моего гнедого! Я пронзительно вскрикнула, успев услышать, что Петер тоже что-то кричит мне на скаку, потом закричали и встреченные нами мужчины. В общем, бедный гнедой от страха взвился на дыбы и прыгнул куда-то вбок, стараясь не наступить на упавшего. Я чуть не вылетела из седла. Нога у меня выскочила из стремени, одной рукой я судорожно цеплялась за гриву, а другой испуганно натягивала поводья, извиваясь в седле и пытаясь снова попасть ногой в стремя. Но восстановить равновесие я не успела: один из спутников упавшего прыгнул в мою сторону и схватил гнедого за повод. Тот неожиданно резко мотнул головой, дернулся всем телом, и я все-таки упала.

Боли я сперва не почувствовала – слишком была ошеломлена. С трудом поднявшись на ноги, я бросилась бежать, слыша, как эти люди кричат, требуя, чтобы я остановилась, а перепуганный конь возбужденно ржет и пытается вырваться. Потом за спиной у меня послышались еще чьи-то крики, и я поняла, что скоро на мосту соберется вся деревня. «Интересно, через сколько минут туда прибудут и наши полицейские?» – думала я, и меня прямо-таки тошнило от досады и огорчения.

Петеру, впрочем, удалось удрать. И я очень надеялась, что он успел увидеть, что произошло со мной, и ждать меня не будет. Мы и так потеряли слишком много времени. Конечно же, вскоре объявят тревогу, а следы лошадей приведут к «Веселому охотнику», маму станут допрашивать и…

Я нырнула в глубокий снег на обочине под деревьями, где уже совсем сгустилась тьма. Мне хотелось плакать. Мы только начали осуществлять свой план, и вот он уже обречен на провал… На мосту собралось уже довольно много людей, и все показывали в том направлении, куда ускакал Петер. Кто-то старался удержать бившего копытами гнедого, кто-то помогал упавшему встать и громко звал на помощь, а потом от моста по дороге потянулась цепочка людей: погоня. Впереди я заметила сержанта. И все преследователи были вооружены мушкетами!

Я лежала в сугробе совершенно неподвижно. Холод просачивался сквозь одежду, проникая мне в самое сердце. В карманах у меня было полно чеснока, совершенно теперь бесполезного. Теперь вся надежда была на Петера – ведь у него имелась магическая серебряная пуля. Вот только успеет ли он вовремя?