Текст книги "Бегущий по лезвию бритвы (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 6

Телевизор орал во всю мочь. Спускаясь по заросшей пылью лестнице огромного пустого здания, Джон Изидор слышал до зубной боли знакомый голос Дружищи Бастера, взахлеб чесавшего языком на всю на Солнечную.

– …хе–хе, ребята! Тяп–ляп–хряп! Самое время кратенько рассказать вам про завтрашнюю погоду. Для начала – Восточное побережье США. По сведениям с метеорологического спутника «Мангуст», дай Бог ему здоровья, к полудню осадки достигнут максимума, а затем начнут помаленьку убывать, так что тем из вас, кто захочет высунуть на улицу нос, или там что еще другое, лучше бы подождать до после обеда, сечете, да? Кстати, про насчет подождать. Всего десять часов осталось до выхода в эфир моего ударного, убойного и в–гроб–заколачивательного спецрепортажа! Скажите своим друзьям, чтобы не проворонили, а то будут потом волосы рвать на всех местах. Я расскажу вам такое, что вы все сядете на что уж там садятся. И только не думайте, что все это обычная лапша…

Стоило Изидору постучать в дверь квартиры, как телевизор заглох, потух, исчез. Он не просто перестал разговаривать, он перестал существовать, лег в гроб и прикрылся крышкой, до смерти перепуганный робким «тук–тук».

Изидор ощущал сквозь закрытую дверь присутствие в квартире еще одной жизни, помимо жизни телевизора. Напряженными до предела органами чувств или чем–то отличным от них, безымянным он улавливал онемевший, затравленный страх кого–то, пытавшегося спастись бегством, бегством – от него, кого–то прижавшегося спиной к самой дальней стене квартиры в попытке избежать встречи, встречи – с ним.

– Эй, – окликнул он. – Я живу этажом выше. Я услышал ваш телевизор. Давайте познакомимся, ладно?

Он стоял, слушал и ждал. Ни голоса, ни шороха. Его слова не смогли извлечь наружу того, кто затаился там, внутри.

– Я принес вам пачку маргарина, – сказал Джон, приблизив рот к самой двери, чтобы проникнуть голосом сквозь ее толщу. – Меня звать Джон Изидор, я работаю на знаменитого ветеринара по животным мистера Ганнибала Слоута, вы наверняка о нем слышали. Я приличный человек, у меня есть работа. Я вожу грузовик мистера Слоута.

Дверь на щелочку приоткрылась, и он увидел часть перекошенной, пугливо съежившейся фигуры – девушку, которая одновременно и пыталась отпрянуть от него, и цеплялась за косяк, словно чтобы не упасть. Страх мертвенно выбелил ее щеки, искорежил контуры тела; казалось, кто–то разломал девушку на куски, а потом кое–как залатал. Ее губы кривились в жалкой улыбке, огромные глаза не мигая смотрели на Изидора.

– Вы думали, что в этом доме никто не живет, – догадался он. – Думали, что дом пустой.

– Да, – шепнула девушка и чуть заметно кивнула.

– Но это же очень хорошо, – рассудительно заметил Изидор, – когда у тебя есть соседи. У меня–то их совсем не было, пока вот вы не появились.

И как же это было тоскливо, Господь тому свидетель…

– Так вы здесь совсем один? – спросила девушка и пригладила растрепавшиеся волосы. – В этом доме, не считая меня?

Она заметно приободрилась и не казалась больше поломанной куклой, только теперь Изидор разглядел, что вся одежда девушки состояла из пижамных брюк и что у нее прекрасная, пусть и слишком миниатюрная, фигура и очень красивые глаза, окаймленные длинными, пушистыми, угольно–черными ресницами. В комнате за ее спиной царил дикий хаос – везде валялись открытые чемоданы, их содержимое наполовину было вывалено на грязный, покрытый толстым слоем пыли пол. Собственно говоря, в этом не было ничего удивительного, она ведь только что въехала в эту квартиру.

– Да, – сказал Изидор, – не считая вас, я здесь один. И я не стану вам мешать.

Ему было очень грустно. Его подношение, полностью соответствовавшее древнему довоенному ритуалу, не было принято и даже вроде бы осталось незамеченным. А может, девушка просто не понимает, зачем он принес эту пачку маргарина? И вдруг его осенило, что она сейчас в полном смятении, из последних сил барахтается в милосердно стихающих волнах страха.

– Старина Бастер, – сказал он, отчаянно стараясь помочь этой страшно напряженной девушке, – вам он нравится? Я смотрю его каждое утро, а потом и вечером, когда возвращаюсь с работы – смотрю за ужином, и еще ночное шоу, пока не лягу спать. Во всяком случае – смотрел, пока телевизор не сломался, теперь он у меня показывает только один канал.

– А кто… – начала девушка и тут же осеклась, чуть не до крови прикусив губу. На себя за что–то рассердилась.

– Дружище Бастер, – объяснил Изидор, ошеломленный тем невероятным фактом, что кто–то может не знать самого уморительного на Земле комика. – А вы откуда сюда приехали?

– Не понимаю, какое это имеет значение. – Девушка стрельнула глазами в его сторону и, похоже, осталась довольна увиденным; напрягшееся на мгновение тело снова расслабилось. – Я буду очень рада вашему обществу, – добавила она, – но позднее, когда разберусь со своими вещами, наведу здесь хоть какой–то порядок. А сейчас об этом не может быть и речи.

– Почему не может? – удивился Изидор.

Буквально все в ней его удивляло. Возможно, подумал он, я слишком уж долго живу здесь совсем один и постепенно стал таким, ну, вроде как странным. Говорят, с «недоумками» такое не редкость. От этой мысли ему стало еще грустнее.

– Я мог бы помочь вам распаковаться, – несмело предложил он, видя, что узкая щель двери начинает еще больше сужаться. – И с мебелью тоже.

– Так у меня нет никакой мебели, – удивилась девушка, – а все эти вещи, – она указала через плечо на захламленную комнату, – так здесь и были.

– Они не годятся, – твердо сказал Изидор.

Он понял это сразу, с первого взгляда. Стулья, ковры, столики – все это прогнило, понуро обвисло, пало жертвой безжалостного времени – и запустения. За долгие годы, пока в этой квартире никто не жил, распад почти состоялся; Изидор не понимал, как она думала жить в такой обстановке.

– Слушайте, – загорячился он, походив немного по дому, – мы наверняка сможем подобрать вещи посохраннее этих. Лампу – в одном месте, стол – в другом.

– Так я, пожалуй, и сделаю, – сказала девушка. – Только сама, спасибо за предложение.

– Вы сумеете ходить по этим квартирам в одиночку? – не верил своим ушам Изидор.

– Ну да, а что тут такого? – Она чуть поморщилась, запоздало сообразив, что снова ляпнула что–то не то.

– Я уже такое пробовал, – сказал Изидор. – Однажды. А потом вернулся в свою квартиру и постарался выкинуть из головы все остальные. Квартиры, где никто не живет, сотни таких квартир, и все они набиты чьими–то своими вещами – бельем, одеждой, фотографиями. Те, кто умер, не могли взять эти вещи с собой, а те, кто эмигрировал, зачастую просто не хотели. Этот дом, за вычетом моей квартиры, насквозь прохламился.

– Прохламился? – не поняла девушка.

– Вы же знаете, что такое хлам. Всякие бесполезные, ни на что не пригодные вещи, рекламная почта и пустые спичечные коробки, обертки от жвачки и вчерашние газеты. Когда рядом никого нет, хлам размножается. Ну, скажем, если ты лег спать, не убрав скопившийся в квартире хлам, наутро его будет вдвое больше. Его всегда становится все больше и больше.

– Понятно, – кивнула девушка, хотя ничего ей не было понятно; она не знала, верить словам этого странного человека или не верить, всерьез он говорит или нет.

– Первый закон Хлама, – сказал Изидор. – «Хлам вытесняет нехлам». Аналог закона Грэшема про плохие деньги.[8]8
  Сэр Томас Грэшем (1519–1579) – английский купец и финансист. Закон Цээшема – сформулированное им правило, согласно которому более слабая, ненадежная валюта вытесняет из обращения более сильную.


[Закрыть] А в квартирах, где никто не живет, некому бороться с хламом.

– И потому он одерживает полную победу, – кивнула девушка. – Теперь я понимаю.

– А вот это место, – продолжил Изидор, – эта квартира, которую вы выбрали, – она слишком прохламлена, чтобы в ней жить. Мы можем потеснить хламность, для этого и надо, как я говорил, прочесать соседние квартиры, однако… – Он замолк.

– Однако что?

– Победить мы все равно не можем, – печально сказал Изидор.

– Почему?

Девушка вышла в коридор, аккуратно притворив за собой дверь. Она стояла перед Изидором, смущенно прикрывая скрещенными руками маленькие, острые груди, стояла и изо всех сил старалась его понять – по крайней мере, ему так казалось. Уж во всяком случае, она его слушала .

– Хлам вечен, победить его невозможно, ну разве что временно или на ограниченном пространстве – вот как, к примеру, я создал в своей квартире нечто вроде временного равновесия между давлением хлама и нехламом. Но со временем я умру или куда–нибудь уеду, и тогда хлам возьмет свое. Это непреложный мировой закон: вся Вселенная движется к конечному состоянию полной, абсолютной прохламленности. Единственным исключением является неустанное восхождение Уилбура Мерсера.

– Да? – недоуменно взглянула девушка. – Я что–то не вижу, какая тут связь.

– Да в этом же и состоит весь смысл мерсеризма, – загорячился Изидор. – Разве вы не участвуете в слиянии, не сжимаете ручки эмпатоскопа?

– Здесь, на этой квартире, у меня нет эмпатоскопа, – осторожно и после заметной паузы сказала девушка. – Я не захватила его с собой, думала – здесь найду.

– Но ведь эмпатоскоп, – заговорил, заикаясь от возбуждения Изидор, – это самая личная ваша вещь! Это прямое продление вашего тела, средство, позволяющее соприкоснуться с другими человеческими существами, превозмочь одиночество. Да что я говорю, вы и сами все это прекрасно знаете. Это каждый знает. Мерсер, он даже таким, как я, позволяет…

Он оборвал фразу, но слишком поздно, когда она уже поняла, а она точно все поняла – об этом свидетельствовала легкая гримаса отвращения, рябью в потревоженной ветром заводи пробежавшаяся по ее лицу.

– Я почти прошел тест на Ай–Кью. – Теперь Изидор говорил совсем другим, тихим и виновато дрожащим голосом. – И я не очень аномальный, совсем чуть–чуть, не так, как многие, кого встречаешь. А Мерсер и вообще не обращает на это внимания.

– По моему мнению, – сказала девушка, – это следует считать одним из недостатков мерсеризма.

Слова падали холодно и бесстрастно, она просто констатировала конкретный факт, вернее – демонстрировала через этот факт свое отношение к недоумкам.

– Так я, пожалуй, пойду к себе наверх. – Он повернулся и сделал движение к лестнице, унося с собою напрасную, размякшую в ладони пачку маргарина.

Девушка смотрела ему вслед со все тем же бесстрастным и безразличным выражением на лице. А потом сказала:

– Подождите.

– Зачем? – обернулся Изидор.

– Вы мне еще понадобитесь. Чтобы подобрать более–менее толковую мебель. Пошарить по соседним квартирам, как вы тут говорили. – Она подошла к нему, совсем уже вроде не стесняясь своего подтянутого, без грамма лишнего жира тела. – Во сколько вы возвращаетесь с работы? Вернетесь и приходите мне помочь.

– Хорошо, – обрадовался Изидор. – А не могли бы вы приготовить ужин на нас двоих? Я бы принес продукты.

– Нет, у меня слишком много дел.

Девушка отказалась без малейшего усилия, ничуть не боясь обидеть его таким отказом, он сразу заметил это, хотя и не понял.

А еще он заметил, что теперь, когда миновал первоначальный страх, в ней стало прорисовываться нечто совсем другое. Нечто более странное. И, подумал он, крайне прискорбное. Холодная отстраненность. Вроде, подумал он, ледяного дыхания пустоты, разделяющей крошечные островки обитаемых миров, дыхания вселенского ничто – дело было не в том, что она делала и говорила, а в том, чего она не делала и не говорила.

– Как–нибудь в другой раз, – сказала девушка и направилась к своей двери.

– А вы запомнили, как меня звать? – спросил он тревожно. – Джон Изидор, и я работаю у…

– Вы уже сказали, у кого вы работаете, – девушка дошла до двери, открыла ее и добавила, не оборачиваясь: – Некая невероятная личность по имени Ганнибал Слоут, не существующая, я уверена, нигде, помимо вашего воображения. Меня же зовут… – Она повернулась в дверях, одарила его безразличным, не греющим душу взглядом и закончила:

– Я Рэйчел Розен.

– Из ассоциации «Розен»? – заинтересовался Изидор. – Которая самый крупный производитель гуманоидных роботов, используемых в программе колонизаций?

По лицу девушки скользнуло какое–то непонятное выражение, скользнуло и тут же исчезло.

– Нет, – сказала она, – я о таких даже не слышала, ничего о них не знаю. Скорее всего, их тоже породила ваша недоумочная фантазия. Джон Изидор и его личный, очень приватный эмпатичный ящик. Бедный мистер Изидор.

– Но судя по вашей фамилии…

– По–настоящему меня зовут, – твердо сказала девушка, – Прис Страттон. Это моя фамилия по мужу, я только ее и использую. А вообще все зовут меня Прис. Вы тоже можете называть меня Прис. – Она немного задумалась. – А впрочем, нет, называйте меня лучше мисс Страттон. Потому что мы фактически еще не знаем друг друга, по крайней мере я ничего о вас не знаю.

Дверь закрылась, оставив Джона в полном одиночестве на заросшей пылью лестничной площадке.

Глава 7

Ну что ж, такие дела, думал Джон Изидор, печально глядя на размякшую пачку маргарина. Может она еще передумает, позволит мне называть ее Прис. А если я сумею раздобыть довоенные овощи, так и насчет ужина, может, передумает.

А вдруг она просто не умеет готовить? Ну что ж, тогда я и сам прекрасно справлюсь, сам приготовлю ужин для нее и для себя. Заодно и покажу ей, как это делается, чтобы в другой раз она могла сама, если захочет. А так, скорее всего, и будет, она захочет, узнав, как это делается, ведь это же все говорят, что женщины, даже совсем еще молодые, любят стряпать, это у них инстинктивное.

Спустившись по полутемной лестнице, Джон Изидор вернулся в свою квартиру. Она совсем какая–то не от мира сего, думал он, переодеваясь в белую санитарную униформу, а на работу я точно опоздал, мистер Слоут будет сердиться, но это не страшно, он не злой. Вот, скажем, как можно ничего не знать, даже не слышать про Дружище Бастера, ведь Бастер – самый знаменитый, самый главный человек изо всех ныне живущих, не считая, конечно же, Уилбура Мерсера, только Мерсер – совсем другое дело, он и не человек вовсе, а некая вселенская сущность, внедренная в нашу систему извне, неведомыми космическими силами, так, во всяком случае, говорят, и мистер Слоут тоже так говорит, а уж мистер Слоут–то, он, конечно же, знает.

И странно, что она так путается со своим собственным именем, думал Изидор. Возможно, она даже нуждается в помощи. А какая ей помощь от меня? Аномал, недоумок, я не могу ни жениться, ни уехать отсюда в какую–нибудь колонию, и что тогда остается? Только ждать, пока эта пыль меня убьет. Нет, нечего мне ей предложить, совсем нечего.

Застегнув на белом халате последнюю пуговицу, он вышел из квартиры и начал долгий подъем на крышу, где был припаркован видавший виды фургон.

Часом позже он принял в ремонт первое за день животное: электрический кот, упакованный в пылезащитную пластиковую переноску, лежал в самом конце фургона, но все равно в кабине было слышно, как трудно, с хрипом он дышит. Если не знать, решишь, что он и вправду живой, подумал Изидор и прибавил скорости, чтобы поскорее доставить несчастное эрзац–существо в «Ван–Нессовскую ветеринарную клинику», под каковым названием скрывалось карликовое предприятие, едва сводившее концы с концами на жестком, высококонкурентном рынке ремонта электрических животных.

Кот страдальчески застонал.

Господи, сказал себе Изидор, ну словно и вправду помирает. Может, батарейка коротнула на что–нибудь, и все схемы повылетали. Если так, то ремонт крупный. Милту Борогроуву будет чем заняться. А я–то, мрачно сообразил он, даже не дал хозяину никакой оценки, во сколько может обойтись работа – да и когда бы я мог, этот парень просто сунул мне своего кота, сказал, что ночью ему стало плохо, и сразу куда–то отвалил. На работу, наверное. Во всяком случае, тут наши разговоры и закончились, котовый хозяин взмыл в небо на своем ультрасовременном, ручной работы ховеркаре. Новый клиент, раньше мы с ним дела не имели.

– Ты сможешь потерпеть до мастерской? – спросил Изидор, обернувшись к пластиковой переноске.

Кот продолжал хрипеть.

Ладно, решил Изидор, перезаряжу его прямо сейчас; он посадил фургон на первую же сводную крышу, перевел двигатели на холостой, пролез, чуть согнувшись, в задний конец фургона и открыл пыленепроницаемую пластиковую корзинку. Корзинка была точно такая же, в каких носят животных, на фургоне красовалась надпись «Ван–Нессовская ветеринарная клиника». В сочетании с белым халатом Изидора все это производило полнейшее впечатление, что настоящий ветеринар пришел проверить состояние тяжелобольного животного. Настоящего животного.

Электрический кот, обтянутый серой, абсолютно натурального вида эрзац–шкурой, уже не хрипел, а издавал какие–то жуткие булькающие звуки, его видеообъективы остекленели, на оскаленной, с намертво стиснутыми зубами пасти висели клочья пены. Изидора всегда поражало, насколько убедительно действуют «симптомные» цепи этих механизмов. При неполадках в каком–нибудь функциональном блоке у электрического животного появлялись до ужаса убедительные симптомы той или иной опасной болезни. Ну точно бы я решил, что он живой, сказал себе Изидор, торопливо ощупывая теплый пушистый живот в поисках укрытой там управляющей панели (у животных такого типа она была крайне миниатюрна) и разъема для экстренного подзаряда очень емкой, на десять лет непрерывной работы аккумуляторной батарейки. Ни того, ни другого не обнаруживалось. Долго искать было некогда, механизм уже совсем отказывал. Если все дело в коротыше, думал Изидор, и сейчас там вылетают цепь за цепью, нужно бы, пожалуй, отсоединить один из выводов батарейки; механизм, конечно же, заглохнет, но зато ничего больше не будет в нем портиться. А потом – в мастерскую. Милт и батарейку зарядит, и вообще все сделает.

Он быстро, но тщательно ощупал костлявый псевдопозвоночник. Провода должны быть где–то здесь. Черти бы драли высококлассных мастеров, сварганивших такую великолепную имитацию, ну не найти этих проводов, хоть плачь. Не иначе как производство Уилрайта и Карпентера, цены у них заметно выше, но зато, как говорится, почувствуйте разницу.

Он вздохнул и отступился. Искусственный кот окончательно заглох; судя по всему, короткое замыкание – если это оно всему причиной – прикончило и батарейку, и главный двигательный привод. Дорогой ремонт, печально подумал Изидор. Не иначе как несчастный котяра не получал трижды в год положенную ему чистку со смазкой, а без них и гарантия пропадает, и срок службы резко снижается. Ну что ж, это будет для хозяина хорошим уроком.

Перебравшись на водительское сиденье, он повернул баранку в положение «взлет», взмыл вертикально в небо и снова взял курс на свою мастерскую.

Жаль, конечно, что кот совсем сломался, но теперь хотя бы не приходилось слушать, как он мучается. Странное дело, думал Изидор, вот хоть я вроде прекрасно понимаю, что все это фальшивка, искусная симуляция, все равно жуткие хрипы и стоны эрзац–животного рвали мне сердце. Лучше бы мне работать в каком–нибудь другом, поспокойнее, месте. Не провали я тогда этот дурацкий тест, не пришлось бы мне браться за такое неблагодарное занятие, связанное с непомерными эмоциональными издержками. А с другой стороны, вот взять хоть Милта Борогроува и мистера Ганнибала Слоута, ну разве их беспокоят синтетические страдания искусственных животных? Да ни в коей мере. А если так, заключил Джон Изидор, скорее всего, дело тут во мне самом… Возможно, когда ты регрессируешь, как то было и есть со мной, когда ты увязаешь в могильном мире аномальности… да нет, лучше об этом не думать. Ничто не угнетало Изидора так сильно, как те моменты, когда он начинал сравнивать себя теперешнего с тем, каким он был когда–то. Его умственные способности убывали день ото дня, медленно, но необратимо. Как и тысячи других аномалов, он двигался под уклон, к полному распаду. Превращению в живой хлам.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Изидор включил приемник и настроился на аудиопрограмму Дружищи Бастера, которая, подобно своему телевизионному аналогу, шла без перерыва двадцать три часа в сутки, причем оставшийся час состоял из религиозной концовки, пятиминутного перерыва и рекламной заставки.

– Рад, что ты снова с нами, – говорил Дружище Бестер, – итак, Аманда, ты куда–то запропастилась на целых два дня. Ну не иначе как новый фильм, верно, дорогуша?

– Ну, я пше–то думала ну прям вчера и сымаца, так они чего, хотят, чтобы начинать прям фсем…

– В семь утра, дорогуша, или всем вместе? – прервал ее Дружище Бастер.

– И так, и сяк, Бустер, фсем фсем! – Аманда зашлась своим знаменитым смехом, которому подражали почти так же часто, как смеху самого Бастера.

Аманда Вернер и несколько других, столь же элегантных, очаровательных дам с тугими, задорно торчащими грудями плюс малая толика сельских острословов составляли основное ядро бастеровского окружения. Подобно Аманде, все эти женщины считались «иностранками», без уточнения, откуда именно они приехали; ни одна из них никогда не снималась в кино и не играла в каких бы то ни было спектаклях, их загадочная – и прекрасная в своей загадочности – жизнь практически не выходила за рамки нескончаемого шоу Дружищи Бастера, где они проводили, как подсчитал однажды Изидор, до семидесяти часов в неделю.

И как это у Бастера достает времени записывать все эти программы, и телевизионные, и аудио? – недоумевал Изидор. И как это Аманда Вернер успевает участвовать в них через день, и это месяц за месяцем, год за годом? И как они могут столько разговаривать – никогда, насколько он мог судить, не повторяясь. Их реплики, неизменно живые, неизменно остроумные, никогда не казались заученными. Пгаза Аманда сияли, волосы блестели, зубы сверкали. Она никогда не уставала, никогда не лезла за словом в карман, никогда не терялась перед бастеровским фонтаном шуток, каламбуров и язвительных замечаний. Шоу Дружищи Бастера не только транслировалось через спутники во все уголки Земли, но и изливалось с неба на жителей колоний. Более того, уже были сделаны первые попытки вещания на Проксиму, так что, долети «Саландер–3» до цели, его встретил бы там Дружище Бастер – к вящей радости команды.

Но был у Дружищи Бастера и один малоприятный пунктик. Бастер постоянно подсмеивался над Мерсером и мерсеризмом. Вот и сейчас опять.

– … умный в гору не пойдет, тем более – если там швыряются булыжниками, – говорил он Аманде Вернер. – А уж если я вдруг совсем сдурею и полезу на гору, то непременно прихвачу с собой пару бутылок «Будвайзера»! – Невидимая Джону Изидору аудитория откликнулась смехом и аплодисментами. – А потом оттуда, сверху, обнародую свой забойный репортаж, что произойдет ровно через десять часов, следите за эфиром!

– И я с тобой тоже поле́жу, дорогуша! – загорелась Аманда. – Возьми меня с собой! Я не отстану от тебя на шаг, и когда они кинут в нас камень, я тебя защитю!

Аудитория снова зашлась хохотом, а на Джона Изидора накатила волна тихой, бессильной ярости. Ну почему Дружище Бастер не может оставить Мерсера в покое? Он же никому не мешает, вот даже ООН высказала свое одобрение. Полиция – и американская, и советская – тоже за, были прямые, официальные заявления, что мерсеризм заметно снизил уровень преступности, сделав людей более отзывчивыми к бедам и страданиям ближнего. А Генеральный секретарь ООН Тайтус Корнинг так прямо и говорит, что людям нужно побольше сострадания. Может, Бастер вредничает просто из зависти? Тогда бы все было понятно: он и Уилбур Мерсер что–то не поделили, соперничают. Но что им делить?

Не иначе как наши души, догадался Изидор. Они сражаются за контроль за нашими психическими сущностями. С одной стороны, психический ящик эмпатоскопа, с другой – Бастеровы хиханьки и хаханьки. Нужно будет поговорить об этом с мистером Слоутом, решил он. Спросить его, так оно или не так, уж он–то знает.

Он посадил фургон на крышу Ван–Нессовской ветеринарной клиники и сразу же отнес пластиковую клетку с безжизненным тельцем электрического кота вниз, в контору Ганнибала Слоута. Услышав скрип двери, мистер Слоут оторвал взгляд от толстого каталога запчастей; мертвенно–серая кожа на его лбу сошлась вопросительными морщинами. Ганнибал Слоут не был аномалом, но все равно не имел права эмигрировать, юные колонии не нуждались в одиноких стариках. Вездесущая пыль изъела его лицо и мысли, иссушила тело, превратила ноги в тонкие, шаткие подпорки. Он смотрел на мир сквозь очки, почти непрозрачные от пыли. Трудно сказать, почему Слоут никогда не протирал их; возможно, он с самого начала опустил руки, принял как данность, что радиоактивная пыль его убивает и со временем убьет. Она уже повредила зрение Слоута, вскоре возьмется за другие органы чувств, и так это и пойдет, по нарастающей, пока от него не останется один лишь визгливый, птичий голос. Потом угаснет и он.

– Что там у тебя? – спросил мистер Слоут.

– Кот с закороткой в источнике питания, – отрапортовал Изидор, водружая переноску на заваленный бумагами стол.

– А чего ты сюда–то его приволок? – возмутился Слоут. – Неси прямо вниз, к Милту.

И все же тем временем его руки почти машинально открыли клетку и извлекли испорченное животное наружу. Когда–то он тоже был ремонтником, и очень хорошим.

– Мне кажется, – сказал Изидор, – что Дружище Бастер и Мерсер борются за контроль над нашими психическими сущностями, нашими душами.

– Если оно и вправду так, – заметил Слоут, внимательно рассматривая кота, – Бастер выигрывает битву.

– Это сейчас Бастер выигрывает, – горячо возразил Изидор, – но в конечном счете он непременно проиграет.

– Это почему же? – поднял голову Слоут.

– А потому, что Мерсер все время обновляется. Он вечен. Враги сшибают его с вершины горы в могильный мир, он тонет, но затем непременно поднимается и начинает новое восхождение – он, а вместе с ним и все мы. Поэтому мы тоже вечны.

Здорово это у меня получается, с гордостью думал он. Гладко и красиво, как по написанному. А то всегда, если при мистере Слоуте, начинаю путаться и заикаться.

– Бастер тоже бессмертный, – сказал Слоут. – Точно как Мерсер.

– Как это может быть? Он же человек.

– Не знаю уж как, – пожал плечами Слоут, – но тут нет никаких сомнений. Само собой, вслух об этом не говорят.

– Так это поэтому Дружище Бастер умудряется записать сорок шесть часов своих программ за сутки?

– Да, – кивнул Слоут.

– А что насчет Аманды Вернер и всех этих прочих женщин?

– Они тоже бессмертны.

– Они что, высшие существа из другой системы?

– Вот это мне так и не удалось определить точно. – Слоут снял залепленные пылью очки и близоруко прищурился, заглядывая в безжизненный, странновато оскаленный кошачий рот. – Столь же точно, как я разобрался с Мерсером, – добавил он еле слышно и тут же разразился длинной, не меньше минуты, цепочкой замысловатых проклятий.

– Этот кот, – сказал он, отругавшись, – никакой не электрический. Вот сердцем же чувствовал, что однажды такое случится. Ты притащил мне дохлого кота.

Слоут отодвинул кошачий трупик и снова начал сыпать проклятьями.

– Что тут у вас?

На пороге стоял коренастый, с рыхлой, нездоровой кожей лица Милт Борогроув в своем всегдашнем, порядком засаленном парусиновом фартуке. Заметив кота, он вошел в комнату, взял его со стола, быстро осмотрел и покачал головой.

– Видишь, – воззвал к нему Слоут, – что притащил нам этот недоумок?

Изидор болезненно сморщился – прежде он ни разу не слышал от хозяина этого обидного слова.

– Будь этот кот живой, – сказал Милт, – можно было бы отнести его к настоящему ветеринару. Интересно, сколько такой стоит? У вас тут есть под рукой «Сидни»?

– А в–ваша ст–т–траховка, она п–п–покрывает п–п–подобные случаи? – убито промямлил Изидор. В глазах у него потемнело, пол под ногами закачался, стены кабинета странно перекосились и начали вращаться.

– Покрывает, – буркнул после нескольких секунд молчания Слоут. – Но меня бесит, что ты вот так, ни за что ни про что загубил этого котяру. Утрата еще одной живой твари. Ты что, Изидор, совсем ничего не понимаешь? Неужели ты не заметил никакой разницы?

– Я подумал, – жалко пролепетал Изидор, – что это такая прекрасная работа. Такая прекрасная, что и не отличить от живого. Я хочу сказать, он казался мне живым, и это выходило, что такая прекрасная работа.

– А мне кажется, – вмешался Милт, – что он и вообще не может их толком различить. Для него они все живые, что настоящие, что искусственные. Он же, наверное, оживить его пытался. Ты что с ним делал? – повернулся он к Изидору. – Пробовал зарядить батарейку? Искал место, где его коротнуло?

– Д–д–да, – кивнул Изидор.

– Скорее всего, кот был уже в таком состоянии, что все равно бы не выжил, – сказал Милт. – Так что, Ганн, отстал бы ты от несчастного недоумка. Он ведь верно подметил, эти новые фальшаки с их симптомными цепями начинают выглядеть так натурально, что и не отличишь. А живые, они, конечно же, умирают, это один из рисков, на которые сознательно идет хозяин. Мы просто успели уже от этого отвыкнуть, потому что видим вокруг сплошных фальшаков.

– Котяру мне жаль, – буркнул Слоут.

– Согласно М–мерсеру, – вступил чуть осмелевший Изидор, – все живое возвращается. И живот–т–тные, они т–тоже п–проходят п–полный цикл. Я хоч–чу сказать, мы все вместе с ним восходим, умираем…

– Вот пойди, расскажи все это хозяину кота, – оборвал его Слоут.

– Вы мне приказываете? – спросил Изидор, не совсем уверенный, шутка это или всерьез. – Но вы же всегда сами клиентам звоните.

Он боялся видеофона и никогда по нему не говорил, а уж взять и позвонить какому–то совершенно незнакомому человеку – это вообще лежало для него далеко за гранью мыслимого. Что, конечно же, не было для Слоута секретом.

– Не заставляй его, – вмешался Милт. – Я сам все улажу. Какой там номер?

– Где–то у меня был записан, где–то был… – засуетился Изидор, судорожно обшаривая карманы своего белого халата.

– А я хочу, чтобы этим озаботился недоумок, – твердо сказал Слоут.

– Но я же н–не м–м–могу говорить п–по видеофону, – взмолился Изидор; его сердце было готово выпрыгнуть из груди. – Потому, что я грязный, косматый, уродливый, гнилозубый и седой. И я чувствую, что у меня радиационная болезнь, и я от нее скоро умру.

– Чувствуй я себя таким образом, – ухмыльнулся Милт, – мне бы тоже не очень хотелось говорить по видеофону. Ладно, Изидор, давай сюда номер, иначе я не смогу позвонить кошачьему хозяину, и тебе придется делать это самому.

– Звонить будет недоумок, – упрямо сказал Слоут. – Пусть звонит, или я его уволю.

Он не смотрел ни на Милта, ни на Изидора, а просто сидел, вперив подслеповатые глаза в пустоту.

– Вот уж уперся, – покачал головой Милт.

– Я не хочу, ч–ч–чтобы меня н–называли н–н–недоумком, – запоздало возмутился Изидор. – И вообще эта п–пыль, она и с вами много чего сделала, я в–в смысле физически, хотя, м–может, и н–не т–т–тронула ваш мозг, к–к–как с–случилось с–со мной.