Текст книги "Обман Инкорпорэйтед (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Глава 11

Дом управляющего базой стоял в стороне от всех других построек. И совсем на них не походил. Когда-то это был старый дом в Новой Англии. Управляющий заприметил его во время командировки в Соединенные Штаты. Он купил его и приказал частями перевезти через весь свет сначала на пароходе по морю, потом на грузовом поезде через горы на базу, где его наконец собрали заново рабочие. Там он и стоял среди обогатительных фабрик, доменных печей и куч шлака – старый американский дом в колониальном стиле, аккуратный и белый, блистая строгим фасадом, похожим на глазированный торт.

Дом окружал газон с цветочным бордюром. По его краю тянулась низенькая изгородь из белых планок с невысокой калиткой. Три дерева, три березы, росли у дома. Под одной стояла скамья, простая некрашеная скамья.

Карл, Верн и Барбара остановились у изгороди, все трое немного пораженные.

– Подумать только, – сказал Карл. – Мы можем открыть калитку, пойти по газону и войти прямо в дом.

– Если, конечно, сумеем оторвать доски, – сказал Верн. В руках у него был лом.

– Пошли, – отозвался Карл. – Мне не терпится попасть внутрь. – И он распахнул калитку.

– Куда ты так спешишь?

– Ничего не могу с собой поделать. – Карл остановился, ожидая, пока они его догонят. – Только подумайте – мы ведь можем переехать сюда, если захотим. Переедем сюда и будем жить здесь всю неделю. Пока не придут они. Будем пользоваться его вещами, есть в его кухне, сидеть на его стульях, спать в его кровати…

– Ладно, ладно, – сказала Барбара.

Вдруг Карл остановился.

– В чем дело?

Карл оглянулся.

– А может…

– Что может?

– Знаете, может, это не такая хорошая идея.

– Почему?

– Ну, может, мы не должны так вот врываться в дом. На… наверное, нам нельзя. Потому его и заколотили.

– Ты же сам хотел.

– Знаю. – Карл повесил голову. – Только теперь, когда мы уже совсем готовы это сделать, я не знаю, стоит ли.

– Пошли, – нетерпеливо сказала Барбара. – Мне и самой интересно. Хочется посмотреть, как он жил. Об этом столько болтали.

Карл мешкал.

– Стоит ли?

– Почему нет?

– Не знаю. Наверное, мои условные реакции берут надо мной верх. Но это все равно что вломиться в церковь. Где тебе не место. Как солдаты, как немцы во время войны. Ворваться и спать в алтаре, все украсть, изломать и изгадить.

– Управляющий не был моим богом, – сказал Верн. Они подошли к крыльцу. Верн взошел по широким ступеням и постучал концом лома по доскам, набитым поперек двери. – Нелегко будет их оторвать.

– Значит, мы все же пойдем внутрь? – спросил Карл. – А я и не подозревал, до чего глубоко въелись в меня правила и табу Компании. Я думал, что, раз все уехали…

– Они остались, – ответил Верн. – Старые суеверия. – Он взял Карла за локоть и повернул. – Смотри. Видишь все это?

Карл стоял лицом к огромному поместью, которое было территорией и собственностью Компании. Оно тянулось на много миль вдаль, упираясь в горы на горизонте.

– Видишь? Мили и мили строений и оборудования, кучи шлака, карьеры, шахты. Все брошено. Никого нет. Совсем никого. Здания пусты. Фабрики, целые мили подземных выработок и рудников. Мы с тобой можем делать все, что угодно. Можем войти внутрь и описать весь пол, если нам так захочется. Нормы и правила ничего больше не значат. Здесь никого нет, кроме нас.

– Никто нас не остановит, – добавила Барбара.

– Немецких солдат тоже никто не останавливал. В том-то все и дело. Они творили, что хотели.

– Но какое это имеет значение? – спросил Верн. – Все равно законы и правила искусственны. Они хороши лишь до тех пор, пока есть кому насаждать их. А здесь никого нет. А значит, они бессмысленны. Они и были простыми условностями. Не надо путать их с внутренним моральным императивом. Это были просто правила, и все. Придуманные людьми. Они возникли, а теперь их опять нет. Китайцы придумают свои.

– Наверное.

– Ну, так забудь об этом. В конце концов, это была твоя идея. – Верн подцепил ломом верхнюю доску и стал тянуть. – Вот так…

– Давайте я помогу.

Они стали тянуть вдвоем. Вскоре дверь была освобождена от досок, которые сложили на крыльце у перил.

– А теперь, – сказал Верн, переводя дух, – начинается настоящая задача. – Он подергал дверь. – Заперто.

– Плохо, – сказал Карл.

– Попробуем черный ход. Если и там закрыто, взломаем.

Они спустились по ступенькам и обошли дом со стороны. Вдоль дорожки росли цветы и овощи, растения всех сортов и видов, изумительная мешанина которых простиралась во всех направлениях. Там были анютины глазки, бегонии, тюльпаны, арбузы, морковь, ревень и орхидеи, все вперемешку, без порядка, посаженные, казалось, только для того, чтобы занять свободное место.

– Какая эклектика, – сказал Карл.

– Бардак, – буркнула Барбара. – Разве можно так сажать!

Они подошли к задней двери. Верн с Карлом расшатали доски и сложили их стопкой.

– Сейчас попробуем, – сказал Верн. Он повернул ручку. Дверь открылась. Он исчез внутри.

Карл повернулся к Барбаре.

– После вас.

– Спасибо. – Она вошла, взволнованный Карл за ней. Они оказались в сенях, где стояли тазы для стирки. Верна нигде не было видно.

– Где вы? – позвал Карл.

– Я здесь. – Верн оказался в кухне. Барбара и Карл пошли на голос. И замерли в изумлении.

– Господи боже, – сказал Карл.

Кухня была заполнена всевозможными принадлежностями для готовки. Между ними почти негде было ходить. В одном углу из-за холодильника высовывалась громадная, начищенная до блеска плита. На всех столах и стульях стояли миксеры, блендеры, вафельница, автоматический тостер, бесчисленные белые и серебристые формы разного размера и предназначения.

– Многими из этих вещей никогда не пользовались, – сказал Верн. – Они еще в упаковке.

Вдоль одной стены стояли упаковочные ящики, лежали доски, гвозди, высились кучи упаковочной стружки, рулоны оберточной бумаги и мотки бечевки.

Карл взял в руки предмет из хромированной стали с висящим из него электрическим шнуром.

– Что это?

Барбара взглянула на ярлычок.

– Это электрическая взбивалка для яиц.

Верн пнул один из ящиков.

– Кто знает, что там внутри? Может, еще взбивалки?

– Наверное, много разного.

Они вышли из кухни и оказались в столовой. Посреди комнаты стоял тяжелый дубовый стол, покрытый тонкой скатертью. Рядом с ним, у стены, был буфет со стеклянными дверцами.

Барбара потянула на себя дверцу.

– Вы только взгляните.

Верн подошел и встал рядом с ней. Буфет был полон тарелок. Старинных тарелок, в паутине позолоты по краям. Барбара вынула из шкафа хрустальный графин с пробкой, подняла его к свету.

– Здесь этой красоты на миллион долларов, наверное, – сказала она.

– Вряд ли. – Верн взял одну тарелку и повернул ее клеймом вверх. – Ранняя Америка. Кое-чего стоит. Может, не так много, но достаточно. – Он поставил тарелку на место.

Карл подошел к двери.

– Идите сюда!

– Что там?

Карл исчез за дверью. Верн пожал плечами. Барбара закрыла буфет, и они последовали за Карлом. И оказались в библиотеке. Карл с выпученными глазами и открытым от изумления ртом озирался по сторонам.

– Смотрите! – сказал он. – Вы видите?

Верн потер подбородок.

– Неужели он все их прочел?

– Неужели кто-нибудь может прочесть их все? – отозвалась Барбара.

Все стены библиотеки, вокруг них и над их головами, были покрыты полками, а на полках, сколько хватал глаз, стояли книги, книги и книги. Верхние были так далеко, что приходилось запрокидывать голову, чтобы их увидеть, в глазах плыло, и потолок казался невозможно далеким. Верн протянул руку и наугад снял книгу с полки у себя над головой. Передал ее Карлу.

– Посмотри, – шепнул он.

Карл раскрыл книгу. Она оказалась невероятно древней, это был средневековый иллюминированный манускрипт, желтый пергамент страниц трещал, когда их переворачивали. Он повернул книгу – тяжелая.

– А вот еще, – прошептал Верн. Там тоже стояли ящики, большие упаковочные ящики из дерева, перевязанные сплетенной проволокой. Из ящиков торчали клочья соломы. Некоторые были полуоткрыты. Внутри лежали книги, совершенно новые, их никто никогда не вынимал.

– И все это для нас, – сказал Карл, пораженный.

– Не совсем. Не навсегда, на время. Причем ненадолго, на неделю или около того. Совсем ненадолго.

– За неделю много не прочитаешь, – сказала Барбара.

Карл вытянул с полок еще несколько книг и раскрыл их. Потом поставил назад и стал смотреть вверх. Смешение цветов на обложках книг производило эффект движения: ряды книг будто раздвигались, чем выше, тем дальше. А еще ему казалось, что количество книг растет, увеличиваясь прямо у него на глазах. Как будто он смотрел не в тот конец телескопа. Заставленные книгами стены расходились все быстрее и быстрее, пока ему не начало казаться, что все книги в мире, толстые и тонкие, романы и рассказы, эссе и научные труды, все, что человек когда-либо излагал на бумаге, собрались здесь, в старомодном новоанглийском доме, в одной его комнате.

– У меня от них голова кружится, – сказала Барбара. – А как, интересно, забираются наверх?

– По какой-нибудь лестнице. – Верн вышел из комнаты. Карл и Барбара за ним.

– А это что такое? – спросил Карл. Они вошли в какую-то мастерскую, наполненную предметами, машинами и моделями разного рода, образцами, выставочными экземплярами и витринами.

– Телевизионный аппарат, – сказала Барбара.

Также там были образцы фонографа, телефона, ряды электрических лампочек на разных стадиях изготовления, электрическая пила, даже унитаз со сливом. Большинство предметов были навалены, нагромождены друг на друга, рассованы тут и там без всякого смысла или порядка. Иные были даже еще не распакованы и так и стояли в своих ящиках, сдвинутые набок.

– Изобретения, – сказал Верн. – Похоже на Менло Парк.

На ящиках и экспонатах уже скапливалась пыль. Трое людей стояли, сумрачно озираясь, и молчали.

– Подумать только, – начал Карл. – Это добро свозили сюда годами, а теперь взяли и все бросили. Оставили все. Забыли.

– Может, им воспользуются китайцы.

– Наверное, сожгут, – буркнул Верн.

– До чего гнетущее зрелище, – продолжал Карл. – Прямо мурашки по коже. Представляю, что сказали бы изобретатели этих вещей, если бы вошли сюда и увидели, как они лежат здесь кучами, одно поверх другого, без смысла, без порядка, никому не нужные.

Барбара начала перебирать вещи в одной из куч.

– Что ты там ищешь?

– Не знаю. Что-нибудь полезное.

– А что тебе нужно?

Барбара выпрямилась.

– Ничего особенного. Просто тут может оказаться что-нибудь такое, что может нам пригодиться. Посмотрите вокруг. Здесь же тонны всякого барахла. Все, что душе угодно.

– Пошли, – скомандовал Карл. И двинулся к двери.

– Разве ты не хочешь набить карманы?

– Нет. Это… это все слишком напоминает мне детство. У меня была комната, полная вещей. Микроскоп, альбом с марками, карты, модель паровоза. Вроде этой. Все валялось повсюду. Хотя ничего плохого в этом нет.

– Ну, уносить отсюда все равно ничего нельзя, – сказал Верн. – Ничего из этих вещей нам по-настоящему не принадлежит. Но мы могли бы попользоваться ими, пока никого нет.

– Их здесь слишком много. Слишком много барахла. Давайте забудем о нем. Пусть себе лежит. Здесь пыльно.

– Из этого получился бы замечательный костер. Особенно из книг. Так бы и полыхнуло.

– Можно вырвать из каждой книги последнюю страницу, – сказал Карл. – Подумайте, какая сила у нас троих. Можно повыдергивать из книг страницы, можно поколдовать с этими штуковинами, чтобы они перестали работать. Тогда косоглазые ни за что не смогут ими воспользоваться. И понять ничего не смогут. И забудут про них. Просто выбросят их на помойку, и все. Подумайте, какая у нас власть.

– Возможно, они и так все выбросят, – сказал Верн. – Это барахло ничего уже не значит. Разве только как экспонаты для музея. Так что наша власть распространится на множество ненужных вещей.

Через библиотеку они вернулись сначала в столовую, затем в кухню.

В кухне Верн остановился.

– Я хотел бы взглянуть на одну вещь.

– Какую?

– Его пластинки. Может, найду что-нибудь хорошее. Стоит попробовать.

Карл ухмыльнулся.

– Значит, есть все же что-то, что не музейный экспонат.

– Я иду на воздух, – ответила Барбара. – Здесь слишком много пыли. – Она тронула один полуоткрытый ящик. – На них пыль, а их еще даже не открыли. Все, что здесь есть, разлагается, не успев сослужить свою службу.

Карл распахнул дверь черного хода.

– Ладно. Пошли. – Он стоял рядом с дверью, Барбара подошла к нему.

– Увидимся позже, – сказал Верн. И исчез в столовой.

Барбара и Карл вышли на улицу и спустились по ступеням крыльца на дорожку. Воздух был тепл и полон ароматов цветов и травы.

Карл сделал глубокий вдох.

– Как хорошо пахнет.

Барбара наклонилась, разглядывая цветок.

– Что это такое?

Карл не знал.

– Похоже на розу. Только очень маленькую.

Барбара сорвала цветок.

– Ну? Чем займемся? Куда пойдем?

– Можем посидеть на траве.

Барбара улыбнулась.

– Вот как?

– Вам разве не нравится сидеть на траве? Солнышко пригревает, кругом полно запахов. Я устал бегать по этому месту. Хватит с меня открытий.

– Ты так волновался из-за дома управляющего. А теперь, похоже, весь интерес у тебя прошел.

– Да. В нем есть что-то гнетущее. Столько вещей. Все эти книги, изобретения, тарелки, мешалки. Все кучами, грудами, ящиками, все разбросанное. И заброшенное. Я лучше побуду на улице.

Барбара изучала его лицо.

– Ты быстро меняешь решения.

– Там было что-то такое…

– Я знаю, – перебила его Барбара. – Ладно. Давай посидим на траве на солнышке. Надеюсь, ничего плохого из этого не выйдет.

– А вдруг она влажная? – Карл провел по траве ладонью. – Нет. Высохла уже.

Они присели брезгливо, как аршин проглотили. Трава под ними оказалась сухой и теплой.

Барбара вздохнула.

– Спать хочется от воздуха и солнца.

– Как вы спали прошлой ночью?

– Хорошо.

– Ночью было так тихо. Я никогда раньше не сознавал, сколько всегда вокруг нас разных звуков. Люди, машины. Одни приезжают, другие уезжают. Грузовики. А прошлой ночью не было совсем ничего. Только тишина. И такое возникло странное чувство. Какое-то неестественное. Когда столько лет слышишь определенные звуки, трудно привыкнуть к их отсутствию. Я даже не знаю, сможем ли мы когда-нибудь привыкнуть. Для нас это большая перемена. Интересно, может, мы сейчас переживаем один из тех моментов истории, на которые люди оглядываются потом из будущего и говорят, что тогда человечество было на грани. Цивилизация проходила испытание. Как при падении Рима. Или когда остановили турок под Веной. Или когда мавры пришли в Испанию. Роланд. Помнишь Роланда? Как они остановили мавров? Или Сталинград. Конец Германии. История тогда висела на волоске.

Он взглянул на Барбару. Барбара глядела в небо. Тонкие полосы тумана поднимались от земли и медленно кружили над ними, словно белые полотнища в голубом небе.

– Холодает, – сказала Барбара.

– Туман.

– Сегодня мы будем спать лучше.

Карл задумался над этим предположением.

– По-вашему, если человек будет спать каждую ночь все меньше и меньше – начнет с восьми часов, потом немного меньше, потом еще меньше, – то через какое-то время он сможет обходиться совсем без сна? Да, такой эксперимент надо бы поставить. Это может оказаться крупнейшим прорывом в науке.

– А я люблю спать, – сказала Барбара.

– Да, вы правы, в этом что-то есть. Не стоит недооценивать позитивного значения сна. Знаете, иногда людям хочется, чтобы такие вещи, как сон или смерть, не существовали, но только представьте, что это была бы за жизнь, если бы нам приходилось смотреть на мир широко открытыми глазами все время, что мы в нем есть, а не три четверти этого времени? Всю ночь и весь день. Во сне организм обновляется. Особенно мозг. Все шлаки, скопившиеся в организме за день, вымываются. Кровь уносит их из клеток. И, если бы не сон, крестьянам пришлось бы трудиться по двадцать четыре часа в день вместо двенадцати. А если бы не смерть, у них совсем не было бы спасения от такой жизни.

– Может быть, и так, – равнодушно сказала Барбара. Она легла на спину, вытянулась на траве и закрыла глаза.

– Вам так удобно? – спросил Карл.

– Солнце светит в глаза. Все кажется красным.

– Это кровь в капиллярах век. Солнце светит сквозь них, и все кажется красным.

– Зато это красивый красный.

– Кровь, когда она свежая, имеет восхитительный цвет. Но как только она соединяется с воздухом, то темнеет и выглядит нездоровой. С другой стороны, кровь, из которой выкачали весь воздух, становится темно-багровой. Это когда кровь выходит из легких, она такая яркая и красная. Кровь в артериях.

– Неужели.

– Наверное, это не так важно. Могу я прилечь рядом с вами?

– Если хочешь.

Карл лег на траву, подложив руки под голову недалеко от Барбары.

– Ты стольким интересуешься, – сказала Барбара.

– Похоже, что так.

– Мне даже жаль, что у меня нет твоего энтузиазма. За последний год я не прочла целиком ни одной книги. Начинаю читать и тут же бросаю. Со школы я вообще ничего толком не читала. Зато тогда я читала без конца. Все книги да книги. Как та девушка из рекламы.

– Какой рекламы?

– Девушка, которая не ходила на свидания. Сидела в своей комнате.

– А. Та девушка.

– А потом подруга ее надоумила, и все переменилось. Зубная паста, или полоскание для рта, или дезодорант. Или правильный бюстгальтер. Мне всегда казалось, что в этом есть глубокий смысл. Да, правильный лифчик. Рекламы, они бьют не в бровь, а в глаз. Маленькая такая рекламка на последней странице газеты.

– Книги не так уж важны, – сказал Карл. – Раньше я так не думал, а теперь думаю. Я и сам меньше читаю. Отвыкаю. Одно время я читал Пруста. Читал, читал, но дальше второй книги так и не добрался. Начинал предложение, а когда оно кончалось, я уже не помнил, что там было в начале.

Наступило молчание.

– А ты где родился? – тихо спросила Барбара через время.

– Ну, вообще-то в Денвере. Когда мне было три, родители перебрались в Калифорнию. Там умерла моя мать. Я стал жить с дедом и бабкой. Много поездил. Когда я начал работать в Компании, то жил в Сент-Луисе. Потом из тамошнего отделения меня перевели сюда. Я сам просился работать за границей, когда подписывал контракт.

– Как давно это было?

– Лет пять тому назад. Бог ты мой. Я уже пять лет работаю в Компании.

– А сколько тебе было лет, когда ты начал?

– Восемнадцать. Почти девятнадцать.

– Почему ты решил работать на Компанию?

– Тоска заела. Школа надоела. Одно время я собирался в университет. Потом захотел найти работу. Такую, чтобы не ходить в армию. Иногда мне кажется, что я сделал ошибку, но тогда мне и правда хотелось бросить учебу и работать.

– Почему?

– Ну, я так долго учился. Устал быть школьником. Хотел сам зарабатывать. Содержать себя. Повидать свет.

– А теперь по учебе не скучаешь?

– Я уже начал терять веру в книги.

– Так рано?

– Я потерял веру в мои книги, мой микроскоп, слайды и Бунзенову горелку. В мои карты, конспекты и бумаги.

– Почему?

– Наверное, проходил через период внутреннего замешательства. Не знал, чего хочу. Меня ко многому тянуло, но ни одно из моих увлечений не переросло ни во что серьезное. Все это были только хобби. Я оказался в мире, который состоял из вещей, совсем не похожих на мои слайды, конспекты и книги. Я не видел связи между… между тем, что осталось в моей комнате, и тем, что я встречал на улице.

Барбара села. Достала сигарету, зажгла. Карл наблюдал за ней, повернув голову на одну сторону.

– А вы? – спросил он.

– Я?

– Откуда вы родом?

Барбара засмеялась.

– Из Бостона.

– Я сразу понял, что у вас новоанглийский акцент! И был прав.

– Он не новоанглийский. Это вообще не акцент. Черт возьми, почему люди всегда думают, что они такие умные и могут вычислить, откуда ты родом?

– Простите.

– Люди в Бостоне говорят совсем не так, как я.

– Я никогда не был в Бостоне. Какой он?

– Такой же, как все города, по-моему.

– А что вы о нем помните?

– Немного. Так, осталась пара впечатлений. – Барбара снова легла, теперь на нагретую траву. Она сложила руки, дымок от ее сигареты поднимался вверх. – Когда я думаю о Бостоне, то вспоминаю парк. Прежде всего.

– Бостонский парк?

– Это не совсем парк. Просто общедоступное место. Раньше, когда ночи выдавались жаркие, мы шли туда и спали там на траве. Как сейчас. Она была теплой и сухой. А в небе полно звезд.

– У вас там была такая погода?

– Не всегда. – Она засмеялась. – Иногда бывало хуже некуда. Как-то вечером я шла домой. Я тогда подрабатывала официанткой, подавала посетителям фасоль в дешевой забегаловке рядом с кампусом. Время было около полуночи. Вдруг начался дождь. Он встал стеной, полило как из ведра, потом налетел ветер, стал рвать пелену дождя, гнуть деревья, срывать вывески. Я побежала. Бежала и бежала до тех пор, пока не оказалась в парке, промокшем и темном. Пробежала его насквозь. Наконец я уперлась в какую-то стену. И спряталась под карнизом, куда не заливал дождь. Я стояла, а по обе стороны от меня лилась вода. Кругом никого. Один дождь. Я вытащила сигареты и спички. Я как раз начинала курить тогда. Чиркнула спичкой, одной, другой, третьей, все перепробовала по очереди. Все отсырели. Ни одна не зажглась. Вода текла с меня самой, с волос, с одежды. И никого вокруг. Только трава и дождь. И стена за моей спиной.

– Такие у вас воспоминания о Бостоне?

– Да.

– А вы когда-нибудь ездили домой?

– Под конец.

Карл задумался.

– Странно, как воспоминания вроде этого долго держатся в памяти. Разные куски и фрагменты из прошлого. Обрывки, как от мелодий. Фразы. Отдельные слова.

Барбара улыбнулась.

– А у тебя есть прошлое, Карл?

Он кивнул.

– Сколько тебе лет? Двадцать три?

– Да. Как вы узнали?

– Тебе было восемнадцать, когда ты поступил в Компанию. Ты сказал, что это было пять лет назад.

– О. – Карл потер подбородок.

– В чем дело?

– Да так, подумал, похож ли я на двадцатитрехлетнего. Иногда мне кажется, что я выгляжу старше, а иногда – что я вылитый мальчишка. Когда я начинаю бриться по утрам, то всегда испытываю легкий шок. Из зеркала на меня глядит юнец лет четырнадцати – лохматый, взъерошенный и… прыщавый.

– А тебе хотелось бы снова стать четырнадцатилетним?

– Нет! Честное слово, нет. Я рад, что все это осталось позади, все эти годы. Отрочество.

– Ты говорил, что многим интересовался тогда.

– Да. У меня были книги, рисунки, и микроскоп, и электромотор, и набор для занятий химией. Но во всем этом было что-то нездоровое. Я увлекался всем подряд, метался от одного к другому. Как муравей по горячей плите. Все быстрее и быстрее. У меня вся комната была набита вещами, коробками, кипами и стопками. Полный стол всякого барахла, каждый ящик забит до отказа. Карты по всем стенам. Ряды книг. После школы я все время сидел дома, занимался то одним, то другим.

– Что в этом плохого?

– Нездорово это как-то. В моей комнате… Снаружи все было по-другому. Два мира, моя комната, полная вещей, и все остальное снаружи. – Карл, нахмурившись, смотрел в пространство. – Трудно было понять. Ту сторону, снаружи. Там все было как-то бессмысленно. В моей комнате по крайней мере вещи имели смысл. Я знал, для чего они. Зачем существуют и что ими делают. Но те, снаружи…

– А что происходило снаружи?

– Помню один случай. Был один кот, старый желтый потрепанный котяра, он жил в доме позади нашего. Весь драный, уши обгрызены, глаза нет, вместо хвоста обрубок, шерсть в клочьях. Старый он был. Наконец он заболел и лежал во дворе, в их дворе. Так вот, его хозяева даже близко к нему не подходили. Так он и лежал в траве под шатким крыльцом, а вокруг него жужжали мухи, здоровенные такие, зеленые.

– Я увидел его из окна ванной, он лежал в траве, хватал ртом воздух и умирал. Я пошел к холодильнику и взял фарша, который моя мать приготовила к ужину. Понес его коту. Трава, где он лежал, была длинная и мокрая. До сих пор помню ощущение этой травы под ногами, как она льнула к моим штанинам. Было жарко – солнце ярко светило. Я сел на доску в траве и подтолкнул еду к коту. Мне было тогда лет девять, наверное. Я протянул мясо коту, но он был уже мертв. Я долго сидел и смотрел на него. Его единственный глаз был повернут в мою сторону. Мухи ползали по всему его костлявому телу, по плешивой шерсти, заползали в пасть. Надо было выкопать яму и зарыть его, но я об этом как-то не подумал. Мальчику девяти лет такое просто не придет в голову. Немного погодя я вернулся домой и положил мясо в холодильник.

Они молчали. Барбара ничего не говорила. Какие-то птицы проскакали по газону мимо цветника, большие темные птицы, они слушали червей. Карл следил за ними: подскок, остановка, голова склонена на бок в ожидании, снова подскок. У дома в легком послеполуденном ветерке шевелили ветвями березы.

– Плохо, когда люди не заботятся о своих животных, – сказала наконец Барбара.

– А может, и не очень. По крайней мере для меня это было неплохо. Произвело на меня сильнейшее впечатление. От которого я до сих пор не оправился. Так и вижу того кота, как он лежит в длинной мокрой траве.

– И что это было за впечатление?

– После него я начал терять интерес к своим хобби. Оно показало мне, что в мире что-то не так. И я начал отдаляться от всех своих хобби и связанных с ними вещей. Иногда мне хотелось к ним вернуться. Я и сейчас еще иногда об этом думаю. Они занимали в моей жизни столько места. Я мог бы продолжать. Стать биологом. Работать с микроскопами и слайдами. Может, зря я по этому пути не пошел. Мне все это снится. Во сне я вижу себя в старом книжном магазине, заваленном старыми журналами о приключениях. Или в магазине, где продают марки и все стены увешаны старинными редкими марками. Я собирал марки и журналы. У меня были кучи разного пыльного барахла.

Карл закрыл глаза и прикрыл локтями лицо от солнца. Вздохнул.

– Как хорошо, – сказала Барбара.

– Да, тепло и уютно. Трава и солнце. Ожидание новых хозяев. Дремота, ничегонеделание, снова ожидание. И так пока вокруг растет трава. Она и сейчас растет вокруг нас и под нами. Все выше и выше. Тянется вверх. – Голос Карла стал тише. – Вокруг и вверх. Пока совсем нас не скроет.

– Почему ты так говоришь?

– Как будто мы все умерли. Все, кто здесь есть. Немногие оставшиеся. Тихо легли, вытянулись, сложив руки на груди. И ждем, когда нас придут хоронить. Эти новые хозяева. Они нас и похоронят. Они уже идут из-за холмов. Скоро мы услышим шум их шагов. Рев их – их катафалков. Далекий рев, который становится все ближе и ближе.

Он зевнул и умолк.

Барбара повернула голову, глядя на Карла, который лежал подле нее, вытянувшись на траве, прикрыв глаза локтями и открыв рот. Вид у него был очень юный. Кожа чистая и бледная. Рослый. Футов шесть, наверное. Таких здоровяков, как он, она, пожалуй, и не встречала. Только Карл не мужчина. Он мальчик. Мальчик, страдающий о своем микроскопе, марках и книжках.

Но когда-нибудь и он начнет стареть, как все. Усохнет и увянет, как все остальные. Так что он говорит правду. Они все умрут, и их останки зароют в землю, в мокрую землю. Под траву. Туда, где никогда не светит солнце. Туда, где холодно и темно и ползают разные твари. Слепые твари, движущиеся на ощупь. Холодные липкие твари, которые тычутся в тебя и щекочут. Которые оставляют след, как слизняки.

Барбара села. Пот тек по тыльной стороне ее шеи. Было жарко. Стоял жаркий, солнечный день. Она набрала полную грудь свежего воздуха. Он хорошо пах. Березовой листвой и всеми цветами сразу. И подсыхающей травой вокруг. Она снова посмотрела на мальчика. Он снял руки с лица. Его густые светлые волосы блестели на солнце. До чего у него гладкая кожа! Даже на подбородке и на шее. Да бреется ли он вообще? Может, не так часто. Барбара долго смотрела на него, не двигаясь. Такой большой и юный, совсем юный. Все еще думает о детстве. Он как сегодняшний день. Как солнечный свет, как деревья и сад, полный цветов. Так же светел, блестящ и полон жизни. Она видела капли пота, выступившие на его шее поверх рубашки. Он весь прогрелся на солнце, и она тоже прогрелась. Она потерла глаза, сонно зевнула.

Карл открыл глаза.

– Марк-твеновская погода, – сказал он. – Сразу вспоминается Миссисипи. Плоты, сомы.

Глаза у него были голубые. Теплого, дружелюбного цвета.

– Спать хочется.

– Так поспите.

– Нет. – Она внезапно отпрянула, отодвинулась от него. – Нет, спасибо. – Почему-то ей вдруг вспомнился Верн и провисающий матрас на ее кровати. Простыни, одежда. Верн со стаканчиком тепловатого виски в руке. – Я уже поспала, в свое время.

– Знаете, если сложить вместе все время, которое человек проводит во сне…

– Мы сегодня уже об этом говорили.

– Верно. Кажется, говорили. Простите.

Барбара кивнула.

– И все-таки это интересно, – сказал Карл немного погодя. – Интересно об этом думать. На сон уходит время. Время – фундаментальная проблема философии. – Он с надеждой ждал, но Барбара молчала. Она закурила вторую сигарету и теперь смотрела на ее тлеющий кончик, погрузившись в собственные раздумья.

– Что? – резко переспросила она.

– Ничего, я просто говорю о времени.

– А.

– А вы о чем задумались?

– Ни о чем. – Она покачала головой. – Совсем ни о чем. Продолжай, что ты хотел сказать.

– Вот я и говорю. Знаете, я даже начал писать об этом эссе. О времени и переменах. О смерти, о росте. Пытаюсь подвести в нем итог своим размышлениям. Что-то вроде научного труда.

Она кивнула.

– Свод всего, во что я верю. Мое философское кредо. Я даже завернул его в бумагу и перевязал бечевкой на всякий случай.

– Так оно закончено?

– Почти. Осталось найти кого-нибудь, кто бы его перепечатал. Это рукопись.

– И что ты будешь с ней делать?

– Не знаю. Не уверен.

– Будешь пытаться опубликовать?

– Ну, наверное, я мог бы это опубликовать, если бы захотел. Я знаю одну женщину, которая работает в крупном издательстве. Но я не думаю, что это стоит делать. – Карл рассеянно сорвал травинку. – Наверное, я просто оставлю рукопись у себя и буду заглядывать в нее время от времени. Это ведь не вселенского значения труд. Скорее всего, на свете нет другого человека, кроме меня, кто станет это читать.

– Может, покажешь когда-нибудь мне.

Карл просиял.

– Интересная мысль. Могу почитать вам фрагменты. Не длинные, конечно. Кусочек оттуда, кусочек отсюда.

– Было бы неплохо.

Карл потеплел.

– Вы и правда не против? Если вам будет скучно, мы сразу же прекратим. Конечно, в основном там одни глупости, но местами довольно интересно. Так как? Хотите послушать?

– Хочу. – Барбара задумчиво смотрела на мальчика. Он улыбался ей, глядя на нее большими голубыми глазами. И снова ей вспомнилось, как он робко стоял у нее под дверью. Стоял в коридоре, собираясь с духом, чтобы постучать. Набираясь смелости перед тем, как исполнить задуманное. Он проделал это дважды. Один раз вечером, когда она убирала вещи. А второй раз днем, пока они с Верном были в ее комнате. И оба раза он приходил, высокий крупный мальчик с честными голубыми глазами и светлыми волосами. Зигфрид… Невинный юноша, посланный ради очищения и спасения.