Текст книги "Конец времен"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 7

Едва выйдя из лифта на первом этаже, Лейф понял, что слишком долго провозился с телом Аллы. По коридору ему навстречу шел очень высокий – на полголовы выше Лейфа – сутулый человек, такой сутулый, что казалось, будто он пытается догнать падающую с плеч голову. Лицо его было длинным и тонким – тонкие губы, острый нос, глаза в колодцах глазниц. Вылитый Данте, только светловолосый.

Тонкие, полупрозрачные пальцы уззита сжимали выполненную в виде crux ansata[2]2
  Crux ansata – петельчатый крест (лат.). Традиционно является символом жизни, имеет египетское происхождение.


[Закрыть] рукоять заткнутого за черный пояс хлыста. Серые глаза, как звери, выглядывали из-под кустистых бровей. И при виде Лейфа они не потеряли хищной настороженности.

– Кандельман! – воскликнул Лейф.

Уззит вместо приветствия кивнул и подошел к двери 113 палаты. Толкнул – дверь не отворилась. Кандельман раздраженно постучал.

– Пожалуйста, не шумите, – негромко предупредил Лейф. – Не надо беспокоить госпожу Даннто.

– Она еще жива? – произнес Кандельман неожиданным басом.

Выражение его лица не изменилось, однако Лейфу показалось, что Кандельман этим немало удивлен.

– А почему нет? – Лейф поднял брови. – У нее всего лишь перелом предплечья, неглубокая рана живота плюс шок от потери крови. Сейчас она получила успокоительное.

– Странно, – пробормотал двойник Данте. – Мне сказали, что она мертва или умирает.

– Кто это сказал? – резко осведомился Лейф. «Если Траусти или Палссон разболтали...»

– Один из моих людей. Он оказался на месте происшествия почти сразу. И он был уверен, что госпожа Даннто не выживет.

– Ваши люди плохо знают медицину, – ответил Лейф. Взгляды двоих мужчин скрестились.

– Я хочу увидеть ее и удостовериться, что с ней все в порядке, – проговорил уззит.

– Я вас в этом заверяю, – ответил Лейф.

– Я настаиваю.

– Вы говорите с личным врачом Аллы Даннто, – заметил Лейф. – Архиуриэлит сказал, что я лично отвечаю за нее.

– Даннто?

– Да.

Кандельман выдернул из-за пояса семихвостую плетку и принялся чуть угрожающе помахивать ею.

– Ну хорошо, – сдался он, – но могу я, по крайней мере, поглядеть на нее через куб?

– Куб не работает. – Лейф нагло ухмыльнулся. Кандельман тупо уставился на него; наверное, первый раз в его жизни кто-то осмелился насмехаться над уззитом.

– Почему?

– Спросите дежурного теха.

– Кто дежурный?

– Не знаю, – ответил Лейф. – Но я могу перечислить вам всех больничных техов. Это очень просто. Их всего шесть. А надо нам вчетверо больше.

– Я знаю, что техов не хватает, – перебил его Кандельман. – Последнее время все ломается на глазах, а квалифицированных ремонтников не хватает. Нам нужны новые школы для техов.

– А почему молодежь должна валом валить на такую опасную работу?

– Что вы имеете в виду?

– А вот что, – сказал Лейф. Сердце его заходилось от восторга. Уззит тихо зверел. – Если что-то выходит из строя, подозревают не машину, нет. Подозревают теха. Он автоматически обвиняется в саботаже. Он враг верносущности, а возможно, агент жидов или пограничников. Его увозят и допрашивают. Пока его допрашивают, на плечи его и без того измученных товарищей падает дополнительный груз работы и ответственности. Если ответы нашего теха не удовлетворят уззитов – а вопросы их построены так, что даже невиновный собьется и тем подставит себя под удар, – его отправляют к Ч. Где бы это ни было.

Но если его и отпустят, он остается под подозрением. Он нервничает. Если авария происходит вновь – а она происходит, потому что не хватает и запчастей, и техов, – его обвиняют вновь, и он возвращается в уззитскую допросную. А в результате многие техи увольняются, то есть пытаются это сделать. А церкводарство не позволяет им уйти, если только у них не понизится Моральный Рейтинг. Тех, так сказать, зажат между Предтечей и Противотечей. Если он намеренно начнет работать хуже, его обвиняют в многоложестве, и смотри выше.

Конечно, он может вести себя так, что иоах даст ему меньший Моральный Рейтинг и его переведут в разнорабочие. Но это значит потерять удобства, большую квартиру, хорошую еду, престиж. И тех остается на работе. Но он нервничает. Работа страдает. Теха берут под наблюдение, и он все равно оказывается в допросной.

Лейф болтал не переставая, пытаясь отвлечь внимание Кандельмана.

Уззит взмахнул плеткой.

– Я так понимаю, вы обвиняете церкводарство?

– Это я, ламедоносец? – Лейф потер рукавом значок. – Вы же знаете, что это невозможно. Нет, я просто объясняю, почему так тяжело найти техов.

– Торлейфссон! – позвал Кандельман, оборачиваясь.

Из-за угла показался молодой парень с квадратными плечами и квадратной физиономией. Лейф узнал его – он был в числе тех троих, кого Лейф усыпил в гостиной пентхауза прошлым вечером. Уззиты тогда очнулись и сбежали еще до того, как Лейф отпустил неудачливую соблазнительницу.

– Слушаю, абба, – отозвался Торлейфссон.

– Найдите, кто отвечает за кубы на этом этаже. Выясните, что случилось с кубом в 113, но пока не арестовывайте. Потом нам, возможно, придется его задержать.

Лейтенант козырнул и ушел.

– Сандальфон просил меня расследовать это дело, – проговорил Кандельман, поворачиваясь к Лейфу. – Я не могу вмешиваться в процесс лечения его жены, но я требую, чтобы вы, по крайней мере, позволили мне удостовериться, что госпожа Даннто в этой комнате.

Врач поднял брови:

– Что вы подразумеваете?

– Баркер, я никогда и ничего не принимаю на веру. Пока у меня есть только ваше слово, что она там. Я словам не верю – только своим глазам.

– Некоторые вещи лучше принимать на веру, – сообщил Лейф, – иначе и свихнуться недолго.

Он постучал в дверь.

– Ава, открой! – позвал он негромко.

Лейф надеялся, что у Авы хватит сообразительности понять, почему он не стучит, как условлено. Не стоит привлекать внимания гончей в человеческом облике, чьи глаза гложут его спину.

Дверь чуть приоткрылась. Лейф придержал ее, чтобы его супруга не распахнула ее настежь, протиснулся в щель боком. Кандельман заглянул ему через плечо.

– Вот и она, – сообщил Лейф. – Удовлетворены?

Кандельману не было причин возражать. Женщина на кровати могла похвастаться той же копной рыжих волос, что и Алла Даннто. Лицо ее в тусклом свете ночника походило на лицо покойницы как две капли воды.

Кандельман молча втянул воздух сквозь зубы. Лейф захлопнул дверь у него под носом и облегченно вздохнул.

– Давно она пришла? – спросил он.

– Через минуту после того, как ты смылся. Я уже думала, ты не вернешься.

Лейф подошел к кровати. Женщина открыла глаза и приветствовала его полуулыбкой. Лейф молча улыбнулся в ответ, думая, что из всех неожиданностей этого дня последняя берет первый приз.

Девушка не просто напоминала Аллу Даннто. Никогда в жизни Лейф не видел такой красоты – кроме как на лице покойной Аллы. В голове у него зазвенело. – Вам... передали что-нибудь для меня? – пробормотал он.

– Ничего. Только чтобы вы все время называли меня Аллой – пока моя сестра не оправится и не займет свое место.

Лейф надеялся, что хорошо скрыл изумление. Так, значит, правды ей не сказали. Бедная девочка. Но без этого не обойтись. Если ей придется не только играть чужую роль, но и скрывать скорбь... Лейф чуть заметно пожал плечами и порадовался, что не ему придется сообщать девушке о смерти сестры. Он не выносил женских слез – настоящих.

– Я смотрю, ты наложила на руку шину, Ава, – выговорил он. – Хорошо, но мало. Боюсь, придется довести дело до конца.

Ава взялась за трубку переговорника. Лейф сдернул простыню с Аллы. Огромные серо-голубые глаза девушки широко раскрылись, она попыталась что-то сказать.

– Развяжите тесемки, – перебил ее Лейф. – Мне необходимо осмотреть вас.

– Зачем это?

Даже встревоженный, ее голос оставался нежным контральто. Лейф ощутил, как этот голос касается его нервов, как арфист – струн, и по позвоночнику доктора пробежала приятная дрожь.

– Ваша сестра получила несколько травм, – объяснил он. – Траусти ее видел и помнит, в каких местах. Мне нужно посмотреть, как я могу изобразить подобные ранения, не причиняя вам серьезного вреда.

Он надеялся, что объяснение звучит убедительно. На самом деле он собирался проверить, насколько самозванка отличается от оригинала.

– Да кто, кроме вас, будет знать об этих травмах? – спросила Алла. – Разве что госпожа Баркер.

– Вы плохо знакомы с медицинской рутиной, – ответил Лейф. – У нас нет времени на споры. Я вам как начальник приказываю – раздевайтесь. Поверьте, – добавил он с обезоруживающей улыбкой, – мне не хочется отдавать вам приказы. Но это необходимо.

Ава отключила переговорник и повернулась к Лейфу, вероятно, недоумевая, к чему тот ведет дело. Алла явно не собиралась подчиняться.

– Алла, я не кусаюсь, – Лейф перешел на английский. – И вообще моя фамилия Баркер, а не Брюхер.

Девушка попыталась сдержать смешок, но не сумела. Улыбаясь, Лейф потянулся к тесемкам уродливой больничной робы. Алла-дубль ловко стукнула его в челюсть.

– Ах ты, похотливый козел! – расхохоталась Ава. – Сам напросился!

– Весьма впечатлен Первой встречей, – пробормотал полуоглушенный Лейф. – Колено не отшибли?

Алла рассмеялась снова, и звук ее голоса затронул какие-то струнки в душе Баркера.

– Вы мне нравитесь, доктор, хоть и корчите из себя донжуана. Но уж если кто-то и должен осматривать меня, как тельца перед закланием, пусть это будет ваша жена. Понимаете, доктор, я-то знаю, почему вы хотите меня обследовать.

– Тогда вы знаете, что у меня на это чисто профессиональные причины.

– Далеко не чисто, – ответила Алла. Лейф повернулся к Аве.

– Тебе повезло, детка, – усмехнулся он.

Глаза Авы метали молнии. Лейф расхохотался, точно какой-то тайной шутке, и, когда Ава скривилась, шутливо похлопал ее по спине.

– Во имя Предтечи, Лейф, будь серьезен, – бросила Ава резко.

– Серьезно я отношусь только к шуткам, – ответил он. – Слушай, милая, я возвращаюсь в морг, у меня там есть незаконченное дело... – Он многозначительно махнул рукой в сторону кровати. – ...Вернусь, как только закончу. Что бы ни случилось, Кандельмана не впускай.

– Да какого Ч ты не закончил в прошлый раз? – осведомилась Ава.

– Знаю, что я не прав, – ответил Лейф, – но ничего не могу поделать. Ученый победил солдата.

Он бросил последний взгляд на свою «пациентку». Та села, встряхнув головой, откинула волосы назад, гордая, как королева. Лейф приоткрыл дверь и тихонько выскользнул, зная, что никогда больше не сможет покинуть эту женщину без того, чтобы не ощутить всепоглощающего чувства потери. Странно – никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Прежде чем отправиться в морг, Лейф заглянул к патологоанатому. Оставался шанс, что Шант захочет провести вскрытие Ингольфа немедленно. Лейф собирался предупредить его, что собирается вскрыть череп сам. Шант был одним из немногих в больнице, кого Лейф активно не любил, и не делал из этого секрета. Уже не в первый раз он перехватывал у патанатома интересные вскрытия.

Связываться с Шантом по кубу он не хотел – вдруг Кандельман поставил наблюдателя на линию. Будет очень неприятно, если кто-то влетит в морг, пока Лейф препарирует настоящую Аллу Даннто.

Но Шанта на месте не оказалось. Лейф изобразил неудовольствие – дескать, вечно его на месте нет, когда нужен – и ушел. Секретарша передаст Шанту весь разговор, и тот пару дней будет держаться от главврача подальше.

У дверей морга Лейф проверил «жучок». Магнитная лента не показывала ничего – и неудивительно. Ее стерли, судя по показаниям счетчика на углу коробочки, менее трех минут назад.

Лейф мысленно поблагодарил Аву за то, что та уговорила его поставить «жучок» и здесь. Проверить раз – хорошо, а два – лучше.

Дверь оказалась заперта. Или вошедший стер ленту, уже уходя, или получил от больничного начальства ключ. Вероятно, последнее – уззит за работой, Кандельман или кто-то из его подручных.

Лейф, не колеблясь, вставил ключ в скважину и нажал на кнопку. Радиосигнал ключа нейтрализовал магнитное поле, притягивавшее дверь к стальной раме. Лейф рисковал – вошедший легко мог засечь его, если удосужился позаботиться об этом. Уззиты носили контрольные браслеты; настроенный на частоту ключа, такой браслет издавал сигнал, если поблизости начинал действовать подобный же ключ.

Но, зная высокомерие уззитов, Лейф очень сомневался, что его противник станет утруждаться такими мелочами. В конце концов, уззит имеет право войти куда угодно, за исключением дома ламедоносца.

И он оказался прав. Неслышно закрывая за собой дверь, он увидел, как к ячейке, куда он положил тело настоящей Аллы, склоняется квадратный Торлейфссон. Ячейка уже была открыта, но вытащить ее содержимое уззит не успел.

В безжалостном свете ламп на каталке виднелось обнаженное тело Ингольфа. Из груди покойника торчала рукоять стилета, и даже с другого конца комнаты видны были две кровавые буквы. Торлейфссон сделал открытие.

Уззиты обычно были вооружены мини-автоматами, разрывные пули которых, несмотря на малую дальнобойность, способны были проделать в человеке очень большую дыру. Лейф не дал Торлейфссону шанса применить оружие. Кошачьими шагами приближаясь к склоненному над Аллой противнику, он вытащил из внутреннего кармана длинный скальпель.

Лейф старательно создавал себе репутацию эксцентричного типа. Среди его странностей было и то, что он не носил обычных высоких ботинок, предпочитая им кеды. Коллеги полагали, что Лейф стремится к удобству. Они были не совсем правы. Лейф стремился к бесшумности, и теперь он неслышно приближался к уззиту. Он не выдал себя ни звуком. Но Торлейфссон все равно обернулся – наверное, из врожденной подозрительности.

Вскинув скальпель, Лейф ринулся к уззиту. Торлейфссон с рычанием потянулся к кобуре на поясе, потом, сообразив, что достать автомат вовремя он не успеет, попытался перехватить занесенную для удара руку. Ему это почти удалось: лезвие миновало его горло. Но за успех следовало платить – скальпель пробил его ладонь насквозь.

Вновь взревев, Торлейфссон попытался схватить рукоять скальпеля свободной рукой, вероятно, собираясь выдернуть его. Но Лейф не остановился. Он сбил уззита с ног и покатился по полу вместе с ним. Торлейфссон хрюкнул – удар потряс даже его могучее тело, но ни падение, ни рана не могли задержать его надолго. Здоровой рукой он потянулся к паху навалившегося на него Лейфа, намереваясь раздавить самую чувствительную часть тела противника в кашу. Лейфу пришлось откатиться на бок, и он потерял преимущество, которое давала ему прежняя позиция.

Торлейфссон дернулся в сторону, вскочил, потянувшись к автомату; Лейф кинулся на него с пола. Пинок врача вышиб пистолет из руки уззита, и тот отлетел в сторону.

На мгновение Торлейфссон застыл – правая рука не повиновалась ему после удара, в левой все еще торчал скальпель. Потом, не произнося ни слова, уззит поднес руку ко рту и зубами выдернул скальпель из ладони. Лицо его оставалось каменным.

Лейф после прыжка ухитрился все же приземлиться на ноги. Мгновения, потраченного им на раздумья – кинуться ли к валяющемуся в углу автомату или броситься на уззита, пока тот не опомнился, – хватило Торлейфссону, чтобы подчинить себе правую руку. Перехватив ею скальпель, уззит двинулся на Лейфа, загораживая от врача отлетевшее в сторону оружие.

– Ты... ты, тварь! – заговорил Торлейфссон в первый раз за все время. – Как ты можешь носить это, – он указал окровавленной рукой на золотой ламед, – и все же быть предателем?

– С чего ты взял, что предатель – я? —: бросил Лейф. – Или ты забыл, что отстранен от должности за многоложество и собратья-уззиты идут по твоему следу?

Лицо Торлейфссона посерело. Скальпель опустился.

– Что? Как может?..

Лейф начал действовать прежде, чем уззит распознал в его словах блеф. Он сорвал ламед с рубашки и швырнул его уззиту в лицо. Тяжелая золотая плашка рассекла Торлейфссону веко.

Уззит не вскрикнул – слишком он был потрясен. То ли так подействовало на него немыслимое обвинение, то ли ошеломил небрежно брошенный ламед. Многие века святой власти церкводарства стояли за этим символом. Даже такой циник, как уззит, не мог превозмочь впечатанные с детства рефлексы.

Как бы там ни было, он не успел защититься, когда Лейф вцепился в державшую скальпель руку.

Лейф сжал пальцы, хрустнула кость. Торлейфссон вскрикнул. Скальпель выпал из его пальцев, и Лейф подхватил оружие. Он вогнал лезвие прямо в брюхо противника, повернул, выдернул. И для надежности перерезал уззиту горло.

ГЛАВА 8

Пока плоть и кости Торлейфссона полыхали в кремационной печи, Лейф удалил с пола все следы крови и вообще все, что могло выдать присутствие уззита. Только потом он вытащил тело Аллы Даннто из ячейки и положил на стол. Откуда взялся этот лейтенант? – недоумевал он. Послал ли его Кандельман, прислушавшись к болтовне Траусти? Или санитар сболтнул, что Хельги Ингольф оказался пухловат для мужика?

Неизвестно. Возможно все. Но, как бы там ни было, Лейф намеревался работать до последней секунды.

Натянув халат, маску и перчатки, он приготовил срезы тканей и мазки крови. Пока автомат-анализатор исследовал образцы, Лейф торопливо вскрыл черепную коробку. Времени не хватало даже для халтурной работы. Но он не может уйти, не выяснив ничего об этой загадочной женщине.

Вытряхнув из головы все посторонние мысли, Лейф сосредоточился на работе. Его никогда не тянуло ни к философии, ни к некрофилии, и теперь его неизмеримо угнетали тишина, холод, яростный свет и неподвижность трупа перед ним. Даже страстный поиск знания не отвлекал его в достаточной мере. Ему слышались беззвучные голоса; умолкшие языки говорили о покое могилы; сталь, проникающая в мертвое тело, вызывала бурю неслышных протестов.

Почему-то Лейфу вспомнилась странная утренняя встреча со светлоглазой курносой четверкой и неслышное «Quo vadis?», остановившее его на полушаге. Если бы не приказ, он кинулся бы за этими невероятными людьми, гонимый неутомимой любознательностью. Он был уверен, что их приход имеет огромное значение, но проклятое беличье колесо, в котором закрутился Лейф, не останавливалось и не давало ему ни секунды, чтобы он мог понять какое.

«Усталость, наверное», – подумал Лейф. Последние две его мысленные фразы – сущие уродцы стиля. Впрочем, жизнь и без них полна уродов.

Лейф склонился над телом. Покрытый густыми огненно-рыжими волосами скальп легко сдвигался под пальцами, обнажая жировую клетчатку, похожую на апельсиновую мездру. Едва начав обнажать череп, Лейф остановился – его пальцы наткнулись на два скрытых под волосами бугорка. Жировая ткань – или нервная? Лейф вырезал бугорки и засунул в автомат-анализатор, потом под микроскопом осмотрел образовавшиеся отверстия. Череп пронизывали нервные стволы.

Позабыв о недавних переживаниях, Лейф торопливо отделил скальп и взялся за воющую циркулярную пилу. Он не особенно заботился о соблюдении процедуры – сейчас он намеревался обнажить для исследования как можно большую поверхность мозга. Узор извилин под снятой черепной крышкой ничем не отличался от обычного, но Лейф был убежден, что более глубокое исследование обнаружит немало отличий.

Как бы ему хотелось сейчас провести подробный анализ! Но Лейф сдержался. Оставалось продолжать вскрытие, надеясь обнаружить более очевидные отклонения. Уже ясно было, что бугорки на лбу соединялись нервами как с корой, так и со стволом мозга.

Зажужжал автомат. Лейф не обращал внимания, намереваясь прочесть все результаты вместе. Он собирался узнать эту женщину так глубоко, как ни одну не знал прежде.

В жизни Алла Даннто была удивительно прекрасна; и вот теперь он, грубый самец, своим жестоким и яростным ножом постыдно лишал ее даже тех остатков красоты, что позволила ей сохранить смерть.

– О Предтеча, – пробормотал Лейф. Слова канули в холодную тишину зала. – Да что со мной? Я же никогда не был слюнтяем-антропоморфистом – что на меня сегодня нашло?

Возможно, это реакция на убийство уззита? Сомнительно. Всаживая скальпель в это жирное брюхо, Лейф не испытывал никаких угрызений совести. То была схватка двух солдат; оба лишь исполняли свой долг. Кроме того, Лейф уже убил двоих уззитов в высоких чинах – на операционном столе. Это он сделал по собственной инициативе, а не по приказу из Марсея. Тех двоих следовало убрать, чтобы освободить места в иерархии для агентов КХВ. Но ламедоносца не обвинишь в многоложестве, отправив этих к Ч. Поэтому Лейф их убил. А то, что он всегда употреблял именно это слово, а не любимые военными эвфемизмы, свидетельствовало о его профессиональной этике.

Но гложущее его чувство резало душу так же уверенно, как скальпель в его руках рассекал мертвую плоть.

Лейф снова пожал плечами, наклоняясь к столу. Ребра подняты наподобие разводного моста – двенадцать пар, из них три ложных, все как надо.

Сердце, легкие, печень и почки – насколько можно судить, никаких отклонений от нормы. Мышцы и скелет – то же самое. На всякий случай Лейф вырезал глазное яблоко и тоже засунул в анализатор. Через пять минут машина защелкала, мигнула желтая лампочка на панели, и из выходной щели показалась лента. Лейф подхватил свесившийся белый дырявый язык и пробежал глазами отчет, вместе с данными по образцам тканей и крови. Все параметры в пределах нормы. Покойная была женщиной Земли.

Лейф столкнулся с явным противоречием. С одной стороны, Алла Даннто отличалась от обычного человека – органом в конце влагалища и нервными узлами надо лбом. С другой стороны, внеземное существо не может так точно походить на человека. Это противоречит законам вероятности. Обнаруженные на иных планетах три вида гуманоидов достаточно отличались от людей как внешне, так и по своему строению, чтобы спутать их с людьми не мог даже дилетант. Даже на большом расстоянии невозможно принять чужака за землянина.

Но эти органы все-таки чужие!

Лейф не верил, что это лишь результат мутации. Слишком сложно они устроены, слишком совершенны, чтобы быть результатом игры генов. Нет, эти органы неземного происхождения.

Тут Лейф сообразил, что подверг анализу все органы Аллы Даннто, кроме того, что привлек его внимание первым. Ему не хотелось отправлять странное образование в автомат – это значило бы уничтожить единственный образец, а машина может провести далеко не все тесты. Но сохранить для себя этот орган Лейф все равно не сможет. В лаборатории с ним работать нельзя – за Лейфом могут следить, и будет очень неприятно объяснять, что это за ткань и откуда она взялась. А если Лейф прикроется своим рангом и откажется отвечать, возникнут подозрения, а это значит – расследование.

Вздохнув, Лейф опустил вытянутый комок плоти вместе с отходящими от него нервами в автомат-анализатор, выбрал нужные тесты и принялся нетерпеливо расхаживать по залу. Через десять минут вспыхнула желтая лампа, и из выходной щели аппарата поползла бумажная лента. Лейф схватил ее и прочел:

«НЕ ХВАТАЕТ ИСХОДНЫХ ДАННЫХ. ТРЕБУЮТСЯ ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ ПОИСКА».

– Плохо, – пробормотал Лейф. – А я даже не знаю, что искать.

Аллу проверили на зуб смерть и нож. А на вопросы, которые хотел задать Лейф, машина ответить не могла. Жизнь... смерть... и узкая грань между ними. Почему Алла переступила эту черту... и как?

Прервав скорбные размышления о быстротечности красоты, Лейф мысленно попрощался с Аллой Даннто и отправил тело в печь.

Избавившись от пепла и лент анализатора, Лейф сжег халат и перчатки, помыл из шланга стены и пол. Единственным, что не подверглось очистке, было все еще лежащее на каталке тело Ингольфа. Закончив стерилизацию, Лейф выкатил тело обратно в коридор и спокойно вошел в лифт.

Под дверью 113 палаты его, поджидал неподвижный, как статуя, Кандельман.

– Где вы были? Лейф поднял брови.

– Это неуместный вопрос, – ответил он. – Но, поскольку я не меньше вас хочу прояснить подоплеку этого инцидента, я отвечу. – Он постучал в дверь.

– Так вы будете говорить? – не выдержав паузы, жестко осведомился Кандельман.

– А, простите, – Лейф изобразил раскаяние, – задумался. – Он ожидал, что уззит как-то проявит раздражение, но лицо Кандельмана оставалось застывшим, как маска горгульи. – Я проводил вскрытие больного, скончавшегося от опухоли мозга. В последнее время я занялся корреляцией изменений мозговых волн с повреждениями определенных участков коры. Очень захватывает.

Ава открыла дверь, но в этот момент Лейфа. окликнула проходившая по коридору озабоченная медсестра. Она размахивала каким-то документом.

– Да? – отозвался Лейф, поворачиваясь к ней и придерживая дверь, чтобы у Кандельмана не появилось искушения заглянуть в палату.

– Доктор Баркер, старшая сестра этажа нашла расхождения в записях. Чтобы отвезти тело Ингольфа в морг, вызывали двоих санитаров со второго этажа. А она помнит, что это делали наши люди. Она обнаружила это, когда старшая второго этажа позвонила ей, чтобы проверить передвижения санитаров. Она подозревает одного из них в многоложестве.

Лейф тихо вздохнул. Этот раунд он проиграл. В девяти случаях из десяти расхождение прошло бы незамеченным в массе повторяющих друг друга отчетов. Но один из санитаров подозревается в многоложестве – а это слово охватывает все от убийства до лени и глупости. Скорее последнее.

Кандельман пристально смотрел на Лейфа – но это может ничего и не значить. Серо-стальные глаза уззита впивались во все, на что наталкивался взгляд. Но не исключено, что именно он заставил медсестру сообщить Лейфу эту новость, надеясь застать его врасплох.

Лейф глянул на медсестру. Она стояла к уззиту боком, и тот не мог заметить, как она подмигнула Лейфу. Значит, это Кандельман...

– Ну! – выдавил Кандельман. Лейф пожал плечами.

– И что я, по-вашему, должен с этим делать? Взгляды противников встретились.

Ничья.

По коридору простучали каблуки. К Лейфу подскочил светловолосый человечек с непомерным носом.

– Доктор Баркер, вы действительно провели вскрытие Ингольфа?!

– Именно, доктор Шант.

– Вы хотите меня выжить! – заверещал Шант. – Я же просил вас разрешить мне провести это вскрытие!

– Ингольф умер от опухоли мозга, – ответил Лейф спокойно. – Я снимал его энцефалограммы уже несколько недель, и они меня заинтересовали. А кроме того, как старший исполняющий обязанности ангела-хранителя в больнице, я не обязан спрашивать вашего соизволения.

Шант нервно переминался с ноги на ногу и едва не подпрыгивал на месте.

– С точки зрения этики следовало бы позволить мне вам ассистировать.

– Как вы мне надоели, Шант. Скройтесь с глаз моих. Лейф почувствовал, что дверь за его спиной открывается.

Он отступил, пропуская Аву в коридор.

– Господа, – озабоченно прошептала Ава, прикладывая палец к губам, – потише, прошу вас. Госпожа Даннто должна выспаться.

Кандельман чуть расслабился.

– Вы правы, – негромко согласился он, потягиваясь. – Здоровье супруги архиуриэлита – прежде всего. Я предложил бы вам, доктор Баркер, больше заниматься ее лечением и меньше – вскрытиями.

– Я не учу вас вашему занятию, так вы не суйте нос в мои дела, – огрызнулся Лейф.

Шант и медсестра ахнули. Разговаривать с уззитами так было опасно.

Лицо Кандельмана оставалось мертвенным, как у восковой куклы.

– Все, что касается архиуриэлита, – мое дело. И я начинаю полагать, что некоторые ваши действия относятся к моей компетенции.

– Думайте что хотите, – ответил Лейф, втолкнул Аву в комнату и вошел вслед за ней.

– Идиот! – прошипела Ава, едва дверь захлопнулась.

– Хочешь, чтобы я на брюхе ползал? – оборвал ее Лейф. – Вспомни, как я получил свой пост! Я тебе говорю, чем наглее себя ведешь, тем больше тебя боятся, потому что считают тебя важной персоной.

– Ты перегибаешь палку.

– Неважно. Не забывай, я твой начальник. Так что критиковать меня ты не можешь, хоть ты и, – Лейф хохотнул, – моя жена. Алла, – обратился он к сидевшей на кровати девушке, – примите обезболивающее.

– Зачем?

– Вы мне подчиняетесь или нет?

– Да, но до тех пор, пока ваши указания не противоречат основным. Главное для меня – сохранять свою личность в тайне. А вы слишком любопытны.

– Примите.

– Это не правдодел?

– Я сказал, примите! Или я сломаю вам руку без обезболивания!

Глаза девушки расширились.

– Вы серьезно?

– Шиб, естественно. Или вы думаете, что этот стервятник за дверью не проверит снимки, чтобы убедиться, действительно ли у вас сломана рука?

– А почему вы не можете взять какие-нибудь снимки из архива и подсунуть ему?

– Он проверит. Мы не можем испытывать судьбу лишний раз. У нас и так на шее два Ингольфа. И Траусти с Палссон...

– Два Ингольфа?

– Неважно. – Лейф оборвал себя, сообразив, что чуть было не открыл девушке, что ее сестра мертва. – Чем меньше будете знать, тем лучше. Вы ведь госпожа Даннто, забыли? Даже если мы с Авой поскользнемся, делайте вид, что знакомы с нами только профессионально.

– Я действительно выгляжу такой дурой?

Ава принялась снимать шину. Алла, не обращая внимания, пристально поглядела на Лейфа.

– Скажите, у меня рука после перелома не искривится?

Лейфа удивило даже не то, что эта женщина боится уродства сильнее, чем боли, а то, что свои опасения она высказывала без малейших следов кокетства.

– Никто и не заметит, – улыбаясь, заверил он ее. – Будет прямее, чем было. Знаете, искусство улучшает мир.

– Нет, не знаю.