Текст книги "Темный круг"

Автор книги: Филарет Чернов

 
Перенесусь ли к Вам, далекие светила,
Перенесусь ли к Вам?
Моя душа нездешним загрустила
В тоске по небесам.
 
 
Душе моей наскучило земное, —
Я повторил себя, —
И дни мои уходят в неживое,
Бессмертное губя.
 
 
Я изнемог от скучных повторений, —
Без смерти умер я.
Хочу чудес, хочу преображений, —
Иного бытия.
 

5 апреля 1921

 
Напоено восторгом жизни все, что вижу,
Что слышу я, что чувствую душой,
И даже то, что сердцем ненавижу,
Что в темной злобе и борьбе со мной.
 
 
Две силы – жизнь и смерть – и обе торжествуют,
Последняя, я знаю, победит.
О, как душа моя и мысль моя тоскуют!
В какую бездну мир встревоженный гладит.
 

1918

 
Я плачу о том, что меня не будет,
Что не проснусь я для нового дня,
Что мир так скоро меня забудет,
Что вечная ночь покроет меня.
 
 
Я плачу о том, что по-прежнему будут —
И солнце, и месяц, и звезды гореть,
Что меня никто никогда не разбудит
Снова на мир золотой посмотреть.
 
 
Я плачу о том, что любил одиноко,
Но и в склепе могильном не буду с тобой,
Я плачу о том, что в могиле глубокой
Даже песен моих не будет со мной.
 

1913

Е.Л. Кропивницкому

 
Все больше серебряных нитей,
Все больше холодной тоски.
О, песни мои, сохраните
Хладеющий трепет руки.
 
 
Писал я все в смертной истоме, —
Для жизни, для жизни писал!
Как горько в пустующем доме!
Как я одиноко устал!
 
 
Зачем эти угли в камине
Еще тихо тлеют в ночи?
Зачем эти дали так сини
И звезд так прекрасны лучи?..
 
 
Хладеющий трепет бросаю, —
Чуть пишет, чуть дышит рука…
Что будет с тобою, не знаю,
Дрожащая в песне тоска?!.
 

1918

 
Сквозь тьму веков глядит Твое лицо —
Дремучий лес, пустынные просторы, —
Озер, болот змеистое кольцо, —
Холмы, овраги, пустыри и горы…
 
 
И веет ветер, и шумит бурьян,
Шумит, шумит века, не умолкая…
И гарь, и дым, миражи и туман…
Печаль без слов… и дремота глухая…
 
 
И белый призрак смерти по зимам
Встает до неба… и бушуют вьюги…
И воют псы, как волки, по дворам
В каком-то темном и глухом испуге…
 
 
И нет конца – и вьюгам неживым,
И мертвому холодному простору…
Какой простор метелицам пустым
И вою псов – звериному дозору!..
 

1917

 
Родимый лик в загарах и морщинах, —
Покорный взгляд, смиренно сжатый рот, —
И песня грустная в пустых ее долинах, —
Все это милое, родное вновь зовет…
 
 
Оно зовет – смиренное, немое —
Навеки нас завороживший сон;
И мы пойдем в далекое-былое,
В родную дремь, в седую глушь времен…
 
 
И будем вновь бродить по бездорожью,
Искать путей, скитанья полюбя, —
Искать далекую, святую Правду Божью,
В смиренье горьком плача и скорбя…
 
 
Найдем ли мы взыскующего Бога,
Свершая свой смиренно-скорбный путь,
Но у родного милого порога
Так будет горько сладко отдохнуть…
 

 
Эх, запели-зазвенели
Колокольцы в чистом поле…
Буду ехать три недели, —
Может, меньше, может, боле…
 
 
Деревушки, как игрушки,
Промелькнут… уйдут в туманы…
Леса синие макушки,
Ковыли, кусты, бурьяны…
 
 
Русь-то, матушка, велика:
Степи – море, лес – пучина.
Вон убогие калики
За моря идут… к святыне.
 
 
Вон часовенка белеет, —
Посередь дороги встала…
И святым-далеким веет…
Сердце вечным задрожало…
 

Е. Л. Кропивницкому

 
Ранним утром зазвонили на селе:
Снова утро – Божье счастье – на земле:
 
 
Загорланил золотистый петушок,
Заиграл на гудах-ладах пастушок,
 
 
Замычали все коровушки в хлевах,
Алым маком зорька пышет в облаках.
 
 
Над селом, над каждой хатой – голубок —
Голубиный, сизый, ласковый дымок.
 
 
А на каждом алом цветике – роса —
Божья чистая, любовная слеза.
 

29 апреля 1919

 
Люблю, люблю мою родную,
Мою сермяжную страну, —
На Спасах – ризу золотую,
В полях – голодную весну.
 
 
И колокольную обедню
В слезливом пламени лампад; —
Глухой, немой, тысячелетний
Железом кованный уклад; —
 
 
По косогористым припекам
Убого дремное жилье;
С клочком обветренной осоки
Спыленное лицо Твое; —
 
 
Печного деда ворчь беззубью
Под тараканий хруст щелей,
И от любви исчахлой грудью
Прижаться к деду поплотней.
 

12 февраля 1921

 
Голубиной благодатью
Лег вечерний сон.
От погостного распятья
В небе синий звон.
 
 
Там готовит Божий Пчельник
Соты сладких слез.
Светлый месяц. Темный ельник.
Детство и Христос.
 
 
До младенческого счастья
Поднимаю грусть,
Пью вечернее причастье
Из Христовых уст…
 

1 марта 1921

 
По пустынным полям, по дорогам,
По колючим шиповным кустам
Пробирается странник убогий
По святым заповедным местам…
 
 
Его лик, как святая икона,
Взор покоен, безмолвны уста, —
Слаще слова – далекого звона —
Колокольных молитв красота.
 
 
Его сердце – святая пустыня —
Эта сине-иконная даль,
В этом сердце не меркнет святыня —
О святом – о далеком печаль.
 
 
Его жизнь зачарована снами
Бледно-рунных туманных полей
И глухими родными ветрами
Убегающих в дали степей…
 

1917

 
Предо мною поля и дороги,
Уводящие вдаль… без конца…
А вдали деревеньки: убоги,
Как морщинки родного лица.
 
 
Тишиною великою веет…
Лик Родимый печален и строг.
Скорбь немая над всем тяготеет —
Русский, древний, мучитетельный Бог.
 
 
И часовенок горькая сладость,
И печальное пламя лампад —
Все – мучитетельно-нежная радость —
Радость горько-безмолвных отрад.
 
 
Монастырские звоны… сиянье
Куполов и крестов золотых —
Все влечет на святое скитанье, —
У лампад освятиться святых…
 
 
Сколько их – этих серых комочков,
Что бредут и ползут, не спеша,
С посошком, в зипунах, в лапоточках,
Пыль пустынных дорог вороша…
 
 
И приходят к заветным лампадам.
Сколько глаз… взоров скорбно-немых
Жадно тянутся к горьким отрадам —
К темным ликам суровых святых…
 

1917

 
По родным околицам,
По плетням родным
Ходит, Богу молится
Юродивый Клим…
 
 
– Слава Тебе, Господи, —
Прыгнул чрез денек!..
Климушка, ты Бога жди:
Ты ж Его сынок.
 
 
И глаза лучистые
Искрятся смешком…
Полосы огнистые
Пышут за гумном…
 
 
Смотрит Клим и молится,
Молится и ждет…
Господу поклонится,
Как Господь придет.
 

1918

 
Притомились мои ноженьки,
Не помога посошок.
Дай-ко сяду у дороженьки,
Передыху дам часок.
 
 
Ой, высоко солнце знойное,
Ой, далече мне идти.
Беспокоит рана гнойная,
Поистерлась на пути.
 
 
Вся до кости пропылилась я.
Шла, блюла обет в посте.
У угодников молилась я,
Потрудилась во Христе.
 
 
Телесами вся измаялась,
Ой да душенька легка.
Со слезми в грехах покаялась,
Пала лютая тоска.
 

1918

 
Ox, разгулист Васька-рыжий:
Лак-сапог, атлас-штаны.
Шапка набок, глаз бесстыжий,
Балалайка в три струны.
 
 
Плечи – сажень, голос зычный,
В лютом гневе – темна ночь;
Васька-рыжий – хват фабричный —
До красоток страсть охочь!
 
 
В балалайку как ударит,
Ухнет-свистнет, в пляс пойдет…
Так и шпарит, так и шпарит,
А у девок сердце мрет…
 
 
Девки… ох уж эти девки!
Для удала молодца —
И улыбки, и запевки,
И румянец ал лица…
 
 
Васька-рыжий цену знает
Своей удали лихой:
Не одна по нем страдает, —
Горьки слезы льет рекой…
 

1914

Е. Л. Кропивницкому

 
Собирала я, девонька, костянику
В заречном лесе у крутого лога,
Собирала и пела… заплетала косичку:
Растрепалась косынка по лесной дороге.
Кузовок полнехонек набрала я,
Алой лентой косичку перевязала,
Да как к дому-то, девонька, шла я,
Ваську ухаря-парня повстречала.
Ох, и испужалась я Васьки до смерти, —
Со Святой за мной, охальник, ходит; —
Отломила суховину от жерди,
Да скалит зубы, озорной, не уходит.
– Не пужайся, говорит, Алена Авдеевна, —
Ненароком тебя у лога стренил, —
Голосиста уж больно ты, напевна, —
Ох, кровушку мою голосок твой вспенил! —
Да как повел на меня, девоньку, глазом:
Ахнула я, да в лес, не помня, метнулась,
Да поймал он меня в охапку разом:
Словно вербочка, я к земле пригнулась…
Ох, ждала меня матушка, дожидалась
До позднего вечера, до темной ночки!
Ох, не ругай меня, матушка!.. Заплуталась…
Завели меня тропинки, кусты да кочки.
 

1914

Е. Л. Кропивницкому

 
Встают из древности великой
Неумирающие сны,
Они пестро и многолико
В моих мечтах отражены.
 
 
И, зачарованный, как сказкой
Я, уплывая в дремь времен,
Иные вижу лица, краски, —
Необычайный слышу звон…
 
 
С старинных веч, с старинных башен
Слетает он, как Божий зов,
И замирают песни брашен
В народном гуле голосов.
 
 
И лики Мининов, как брони,
Блестят на красных площадях, —
И Гермогены на амвоне
С гремящим посохом в руках…
 
 
Исчезло. Новым сновиденьем
Моя душа озарена:
Поет-зовет свирельным пеньем
В высоком тереме Весна…
 
 
Твое зубчатое оконце
И голубеющий твой лик
Так ясно озарило солнце
На этот несказанный миг.
 
 
Ты будешь жить, как сказка, вечно
На «том» и «этом» берегу,
И я наряд твой подвенечный
Нетленным в сердце сберегу…
 
 
Померкло. Новые картины…
Седая Дремь ведет меня
Туда – на древние долины
К кострам священного огня…
 
 
В дыму и в искрах пляшут тени…
Девичий визг, змеиный стан;
С огнем языческих молений —
Кровь опьяняющий дурман…
 
 
Взметнулось огненным порывом
И побежало… визг и вой…
Затихло в дебрях, за обрывом,
И разрешилось в тьме ночной.
 

31 марта 1919

 
В шуме листьев увядающих,
В желтой дали сжатых нив,
В бледных зорях, тихо тающих,
Я ловлю один мотив…
 
 
Много грусти в нем пленительной,
Одинокости немой,
Тишины успокоительной,
Безнадежности родной…
 
 
Я к листу, к цветку увядшему,
Сам увядший, сердцем льну…
Сладко сердцу отзвучавшему
Погружаться в тишину.
 

1913

Е. Л. Кропивницкому

 
Не первый лист упал к моим ногам:
Их на пути моем легло без счета,
И странниц-птиц мне грустные отлеты
Не в первый раз следить по небесам.
 
 
Не в первый раз, склонясь к моим стихам,
Я отмечал, как бодрый дух работы,
Отяжелев, мне шепчет: «Нет охоты
Слагать стихи… пора на отдых нам…»
 
 
Да, устаю… Печально осень клонит
Меня вздремнуть без мысли, без стихов,
И слушать, как осенний ветер стонет
 
 
В пустой трубе и не подыщет слов,
Раздельных слов своей глухой печали…
– Да, бодрый дух, мой верный друг, – устали!
 

<1919>

 
Едва дышу от тяжких лет,
Что прожил я.
Мой голос спет, мой волос сед,
Душа моя
 
 
В ночных тенях, в больном бреду,
В тревожных снах.
Встать и пойти? Куда пойду?
Туман в глазах.
 
 
Есть на погосте уголок, —
С трудом найти:
Он так забыт и так убог!
Туда пойти?
 
 
Присесть на холм земли сырой, —
Бескрестный он.
Его покрыл бурьян глухой,
Как темный сон.
 
 
Не говорить. Зачем слова?
И что сказать?
Закрыть глаза. Вздохнуть едва,
Чуть слышно: «Мать».
 

1921

Е. Л. Кропивницкому

 
Пора. Уже стихают страсти, —
Едва слышим их темный зов:
От их освобождаясь власти,
Я новый мир принять готов.
 
 
Готов принять я тихий шелест —
Увядших листьев кроткий вздох;
Всю вечереющую прелесть
Бегущих к вечности дорог…
 
 
Прими, прими без содроганья
Последний вздох, душа моя,
Все пережитые страданья
Как лучший дар благословя.
 

1925

 
Шепоты, шорохи ночи
В бледном сиянье луны.
На воспаленные очи
Не опускаются сны.
 
 
Жарко нагрета подушка,
Тело все в липком поту.
Шамкая, бродит старушка
В призрачно-лунном свету.
 
 
«Матушка, ты бы уснула,
Я же не в силах уснуть». —
Муха лампаду задула,
Смерть хочет душу задуть.
 
 
«Выпей, родимый, водицы,
В церкви священа она». —
Кто-то, листая страницы,
К печке идет от окна…
 
 
«Матушка, кто там читает, —
В белом у печки стоит?!» —
Тяжко старушка вздыхает,
Свечку затеплить спешит.
 
 
Вспыхнуло пламя-сердечко,
Кинулись тени в углы;
Выплыла белая печка
Из убегающей мглы, —
 
 
Крашеный пол выступает:
Васька, котенок живой,
Шарик бумажный катает,
Сам развлекаясь с собой.
 

1911

 
Измучен сменой настроений,
Хотел бы волей неземной
Остановить тщету волнений, —
Приять божественный покой; —
 
 
Проникнув в таинство покоя
До сокровеннейшей черты,
Так посмотреть на все земное,
Как смотрят звезды с высоты.
 

1920

 
По сединам моим ползет
Ленивый будний день…
Кто там меня без зова ждет,
Поникнув на плетень?
 
 
Дымит лесок – не лес большой, —
Овял, очах и слег.
Кто это там с пустой кошмой
Туманит у дорог?
 
 
Кто это там устал цвести
И будто нем и глух,
И мне ни здравствуй, ни прости
Сказать не может вслух?
 

1924

Е. Л. Кропивницкому

 
Уходит солнце, пламень остужая
Своих лучей. Не жарко, не светло.
Прохладных вод чуть зыбится стекло,
Два солнца в них – два лика отражая.
 
 
В лесу простор и светлость, но пустая,
Как будто здесь бессмертие прошло,
И душу взяв, и тело, и тепло,
Оставило лишь мертвый отблеск рая.
 
 
Но сердцу жаль… жаль смертного тепла, —
Мятущейся земли горячей силы!
И светлость мне бесплотных не светла,
 
 
И райские селения унылы.
Я сын земли, рожден земным теплом,
И жажду я бессмертия в земном.
 

Осень 1921, Москва

Е. Л. Кропивницкому

 
Далеко зазвонили к вечерне…
Над полями плыла тишина…
И все выше, все глубже, бессмертней
Голубая росла вышина…
 
 
И вечерние звезды дрожали
В голубой, в голубой тишине…
Была радость в закатной печали,
Было счастье в затихнувшем дне.
 
 
Пело сердце чуть слышно, устало…
О чем пело? Не знаю, о чем!
Только знаю: не мука звучала
В замирающем сердце моем.
 
 
Уходил я без жалоб, без стона…
С тишиной в тишину уплывал…
Тихий трепет далекого звона,
Как родного меня провожал…
 

29 апреля 1919

 
Все громче детства голоса,
Все ярче милых лица.
Младенческие небеса,
Младенчество мне снится.
 
 
Бегу росой по зеленям,
И сам росист и светел.
Качель небес вон там, вот там —
За пашнями заметил; —
 
 
Спустилась там: скорей! скорей!
Перебегу ли пашни?..
Ах, все росистей, все синей, —
И радостно, и страшно!
 

 
В полночный час над Библией склонясь,
Над книгою, идущей век от века,
И в мглу времен душой переселясь,
Я чувствую величье человека.
 
 
Там жизнь прошел он таинством живым,
И было все ему – святыня:
Огонь и воздух, свет и дым,
Зыбь моря и песков пустыня.
 
 
Охвачен путь его был огненным столпом,
Сходило творческое слово, —
Там ветры говорили, гром, —
Карала молния сурово.
 
 
Теперь стал мир, как склеп, немым, —
Как остов, он стоит угрюмо,
И дух наш носится над ним
Всё отрицающею думой…
 

Е. Л. Кропивницкому

 
Уж жизнь моя бросает тень,
И тень длинна, как ночь.
Там, где закат, мой меркнет день,
Уходит прочь.
 
 
Уже туман с реки ползет,
Кропит лучи росой.
Закат потух, и ночь растет,
Пора домой.
 
 
Но где ж мне дом себе найти?
И шепчет глухо ночь:
Вон там погост, туда иди,
От жизни прочь.
 

1908

Е. Л. Кропивницкому

 
Люблю монастырей я сумрачных покой
За тихою, пустынною оградой, —
Их корпусов высокий ряд немой,
Их келейки с Распятьем и лампадой.
 
 
Я сам в них жил – в тех келейках простых, —
Вкушал покой – безмолвия отраду;
За белую высокую ограду
Ходил мечтать о сладостях мирских…
 
 
Мир звал к себе… и были властны зовы…
И были дни, так горько было мне,
Что жизнь пройдет под схимою суровой,
В молитвенной и строгой тишине.
 
 
И в эти дни душа рвалась на волю —
В толпу и гул шумящих городов…
И, сетуя, я клял свою неволю, —
Был нелюдим, и мрачен, и суров…
 
 
Я уходил далеко в глушь лесную
И там блуждал в безмолвии один…
Задумчивый, я слушал шум вершин
И жизнь свою жалел я молодую…
 
 
………………………………………………………..
И я ушел. Пусть будет проклят он,
Тот день, когда с котомкой за плечами
Я покидал такой чудесный сон!..
Шагал, спешил в шумящий вавилон,
Чтоб мир души навек смутить от страстояний…
 

 
Вот когда даже слов не придумаю,
Как проклясть тебя, город-палач!
Всею мукой и злобой угрюмою
Комариный мой чувствую плач…
 
 
Сердце города, – сердце бетонное,
Пусть тебя воспоет кремень!
Мое сердце, в бескрайность влюбленное,
Рвется в зыбкую мглу деревень…
 
 
Зыбит, зыбит дорога туманная,
А за ней скитской дали затон.
Ах, душа ты моя покаянная, —
В замирающих сумерках – звон…
 
 
Никому не отдам заповедное,
Что стаилось чистейшей слезой, —
Лишь тебе, память детства, нетленная:
Только ты и осталась со мной!
 
 
Вот они, мои радости тихие:
Тихий дом… моя тихая мать…
И тогда еще песни – стихи я
Сам собой научился слагать…
 
 
Я впивал себя грусть непонятную,
Не ребячье, ребенок, вдыхал,
Чуял тайну во всем необъятную
И – недетски душой притихал…
 
 
Ты влекла меня, Русь сладкозвонная
Уводила печально в скиты…
То не пыль, а кадило иконное
По тропам опыляло цветы.
 
 
Как темнели глаза мои жадные,
Когда вечер мне в душу глядел,
Когда тихились звезды лампадные,
Когда месяц над ветлой немел.
 
 
Ни о чем тогда разум не спрашивал!
Сердцем слушать, таиться и ждать,
Как идет… как растет эта, страшная,
Божья тайна, родная, как мать…
 
 
Притихал… замирал… одиночеством
Сердце грелось и тайной цвело…
Ах, теперь одного только хочется,
Чтобы всё – и навек – отошло…
 
 
В камнях буден душа истомилася,
Мать и детство – на том берегу.
Неземному душа отмолилася,
А земное – принять не могу.
 
 
Вот когда даже слов не придумаю,
Как проклясть тебя, город-палач!
Всею мукою сердца угрюмою,
Мой бессильный я чувствую плач…
 

1925

 
Мечтать о женщине… искать ее во всех
Мелькнувших ангелах… мелькнувших и пропавших…
И вот найти ее средь ангелов, но павших,
Где чувство – горький яд, где ласка – темный грех…
Тоска, и боль, и скорбь! Как горько сознавать,
Что темная земля пороков и падений
Ведет мою мечту на низкие ступени,
Где можно женщину любить и проклинать…
 

 
Мучительный образ, мучительный —
Он скорбно живет во мне, —
И жизнь моя – вечер томительный
В печально-закатном огне…
 
 
Зажигаются звезды неясные
В великой печальной мгле…
О личико детски-безгласное
Поруганной здесь – на земле!..
 
 
В голубеньком платьице, бледная,
Совсем еще девочка ты.
На левом виске, чуть заметную,
Кровь грустно покрыли цветы…
 
 
Мерцала ты личиком трепетным
И чистым, как божья слеза:
На жизнь – на Страшное Стретенье, —
Открылись святые глаза
 
 
И в бездну глядели, как в светлую,
Безоблачно-синюю высь…
Лежишь ты распятой под ветлами,
Что горьким крестом обнялись…
 

1918

 
Над Тобою небо синее,
Как Твоя улыбка ясная.
Кровь стекает голубиная
С тела девственно прекрасного…
 
 
Ты страдалица безбольная,
Муку в радости приявшая.
Ты – в неволе муки – вольная, —
Небом плен земли поправшая…
 
 
Заливалось солнце кровию
Заходящей, дымно-алою…
Ты к Распятому с любовию
Жениху текла… со славою.
 
 
На ресницах звезд мерцающих
Слезы плавились страдания,
А в глазах Твоих прощающих
Пела радость упования…
 
 
Зорно солнце обагрилося
Восходящей кровью алою…
Ты предстала, Ты явилася
К Жениху-Христу со славою…
 

 
Ты пришла сегодня не такой,
Как бывало раньше приходила.
По моей руке своей рукой
Ты не так, как прежде, проводила.
 
 
Я не раз подметил, как в очах
Появлялась тень печальной скуки;
И в твоих ласкающих речах
Слух ловил неискренние звуки.
 
 
Нет, сегодня ты не так близка!
На тебя смотрю с немым укором:
Не дрожит в моей твоя рука;
Смотришь ты далеким странным взором…
 
 
Ты сегодня скоро собралась, —
Одевалась нервно, торопливо…
Даже, странно, мне сказала «вас»,
Но сейчас же рассмеялась живо…
 
 
Я любил, прощаясь, задержать
Между рук своих твою, сжимая, —
А сегодня еле мог пожать, —
Вся, как тень, прошла ты, ускользая…
 
 
Но когда ушла ты от меня, —
Стало все понятно и… бездонно…
Всю я ночь, не потушив огня,
Думал, думал, думал напряженно…
 

 
Засохла жизнь. Теперь открою я
Души моей гербариум печальный: —
Вот первый мой цветок – Любовь моя,
С ее мечтой, с ее заветной тайной.
 
 
О, мой цветок – восторг моих очей,
Источник слез, блаженства и мученья, —
Ты первый вздох прими души моей
И первое мое благословенье!
 
 
Второй цветок, то ты – Мечта моя —
Я твоего не пью благоуханья:
Ты так истлел! Тебя коснуться я
Боюсь рукой… О, хрупкое созданье!
 
 
Ты счастие мне в жизни заменял,
С тобою знал я дивные мгновенья,
Ты сладок был, ты так благоухал, —
Прими и ты мое благословенье!
 
 
Надежда – третий чудный мой цветок,
Смерть и тебя безжалостно сжигает…
Но все ж хранит чуть влаги стебелек,
И лепестков семья не облетает…
 
 
Ты дорог мне живучестью своей,
Ты до конца даешь благоуханье.
Благословен и ты душой моей,
Тебе мое последнее дыханье.
 
 
О, Вера – ты цветок последний мой, —
Я на тебя смотрю с тоской угрюмой:
Ты горек мне, засохший стебель твой
Волнует ум мучительною думой…
 
 
О, как ты был священен, сердцу мил!
Но я тебе не шлю благословенья:
Ты небо взял, а на земле лишил
Последнего святого утешенья!
 

 
Улица.
Сумрак.
Медлительность.
Тишь.
Слух еще ловит отзвуки дня.
– Что ты, великая, идущая на меня,
В безднах таишь?
Вот ты прижала тени к земле
Зданий громады – хаос во мгле.
Тихо я…
Таю…
Едва различим…
Все, что я знал, разлетелось, как дым.
Страшная высь!
Немые огни!
Канули в бездну протекшие дни.
Все на великом – на Том Берегу.
Нет, я с тобой совладать не могу!
 

1919

 
Все тают дни в недвижном зное;
Исчахла рожь, трава, цветы;
Кипящей лавой налитое,
Стекает солнце с высоты…
Хотя бы ветра дуновенье!
Повис над полем смертный сон;
Дрожа, от бедного селенья
Унылый в небо поплыл звон…
Погостной церковки ограда
Закопошилась муравьем;
Хоругвей медные оклады
Заколыхались над селом.
И выплыл люд, вспыля дорогу,
К стадам на луг и стал, как вкоп.
И тихо к огненному богу
Запел молитву старый поп.
Дрожащий голос плакал в небо,
Мычало стадо в полусне;
Вздыхал народ в тоске о хлебе,
А небо… плавало в огне…
Побрел народ, пыля дорогу,
К селенью бедному, как сон…
Взывая к огненному богу,
Дрожал, стонал и плакал звон…
 

1921