Текст книги "В плену страстей"
Автор книги: Ферн Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– Я решила, что мне здесь не нравится, поэтому ухожу. Прямо сейчас, – твердо произнесла она.
– Каждый грешник говорит, что ничего не совершил. Да, я узнал тебя, поэтому собираюсь посвятить себя целиком спасению твоей души. Все остальные уже на пути к спасению благодаря моим усилиям и ежедневным наказаниям. Мы больше не желаем слышать, что ты уйдешь наверх. Ты отправишься на палубу только тогда, когда я позволю. А сейчас ты понесешь наказание и попросишь Господа о прощении за то, что в таком тоне разговаривала со мной. Но сначала, – изрек он, выводя ее вперед, – ты откроешь своим братьям и сестрам, в чем заключается твой грех. А потом мы помолимся за тебя.
– Проклятие, – процедила Рэн, – ну хорошо; если ты должен знать, то я играю в карты, – и, подумав, добавила: – По воскресеньям.
– Варвар, а не женщина! – воскликнул Баском, ужаснувшись ее словам. – Если перед всей моей паствой ты пообещаешь исправиться, я не стану наказывать тебя в конце дня.
– А почему я обязана это делать? Я ведь всегда выигрываю! И не собираюсь менять свои привычки. Какое наслаждение получаешь от игры и стакана хорошего вина! Я не считаю, что совершаю грех, и не желаю раскаиваться. Позови моего брата и выпусти меня отсюда, – потребовала Рэн.
– Всему свое время, всему свое время, – Баском потер руки. – Сейчас ты встанешь на колени и помолишься. Я пойду наверх и поговорю с твоим братом. Я расскажу ему о твоем грешном образе жизни и о том, что хочу очистить твою душу и наставить на путь истинный.
В тот момент, когда за Баскомом закрылась крышка люка, Сара вместе с матерью оказались рядом с Рэн.
– Я видела и слышала тебя, но глазам не поверила, – холодно проговорила Сара. – Как ты могла выставить меня на посмешище, сказав, что меня исключили из школы? Что ты здесь делаешь и почему так одета? Я думала, что ты уже вышла замуж за Малькольма и вы оба купаетесь в достатке и роскоши.
Сара явно нервничала, ожидая ответа Рэн. Ей не терпелось узнать, что случилось.
– Малькольм… был… на самом деле Малькольм умер, – Рэн опустила глаза, как было заведено у пуритан. – Он заразился какой-то разновидностью… сифилиса и поэтому… он просто умер. На моих руках, – поспешно добавила она. – Я решила немного развеяться, а тут как раз… подвернулась возможность попутешествовать на корабле Калеба, и я воспользовалась ею. А что касается одежды, то я всегда испытывала тайное желание так одеваться. Что еще ты хочешь узнать, Сара Стоунхам?
Ни за что на свете, за все золото мира не сказала бы Рэн, что произошло на самом деле. Никому не откроет она свою душу. Сирена всегда учила девушку скрывать обиды, соблюдая внешнее спокойствие. То, насколько глубоко тебя ранили и оскорбили, касается только тебя и никого другого, но не стоит заострять внимание на своих переживаниях, иначе они сожгут тебя изнутри.
– Это самая наглая ложь, какую я когда-либо слышала! – возмутилась Сара. – Всего лишь несколько дней назад Малькольм был жив и здоров. Ты подлая лгунья!
«Боже, умоляю тебя, пусть все это будет неправдой!» – взмолилась она про себя.
– И ты еще называешь меня лгуньей! Я любила Малькольма всем сердцем, ты же знаешь. Разве я сидела бы в этом отвратительном трюме и слушала бы напыщенного болвана, твоего брата, если бы мой дорогой Малькольм был жив? Неужели ты так думаешь? – настойчиво потребовала Рэн.
– Малькольм не мог так просто умереть! Я его знаю! Он боролся бы с болезнью, нашел бы лучшего доктора. Зачем ты со мной так? Я думала, что мы подруги…
– Он лечился и боролся с недугом, а я остаюсь твоей подругой, поэтому и рассказываю, что произошло, – Рэн выдавила слезу. – Я потеряла его навсегда…
Сара не собиралась сдаваться.
– Я ничего не слышала об эпидемии. Сифилис передается от одного человека к другому. Баском что-нибудь сказал бы об этом. И твой брат не позволил бы нам плыть на своем корабле, если бы существовала вероятность, что один из нас может быть заражен. В конце концов, Малькольм контактировал со всеми нами, когда приходил в дом Синклеров.
– Знаю. Ты лучше не сиди так близко ко мне, Сара. Я держала Малькольма на руках, прежде чем он… прежде чем он… – еще одна слеза скатилась по щеке Рэн.
Сара встала, лицо ее приняло пепельный оттенок.
– Не может быть… просто не может быть. Такой жизнерадостный человек, как Малькольм, не может… умереть.
Рэн на секунду почувствовала угрызения совести, но это длилось недолго, стоило ей только вспомнить, как Сара рассказывала о своей любовной связи с Малькольмом. Хотя в то время Рэн ей не поверила, теперь она знала, что Сара не лгала.
– Ты переживаешь, Сара. Попроси своего чокнутого брата помолиться за тебя – он так и сделает. Он любит молиться за всех грешников. А ты, Сара, грешница, – целомудренно произнесла Рэн.
«О Боже, это не может быть правдой, не может быть… – повторяла про себя Сара. – Но Рэн не стала бы мне лгать. Невероятно, но она говорит правду… Ради чего она тогда оказалась на этом унылом корабле, направляющемся в Америку? И что же мне теперь делать? А если мои подозрения верны, и я беременна? Нужно все рассказать Баскому. Но он изгонит меня из общества и заклеймит позором как порочную женщину…»
Рэн проследила, как Сара и ее мать вернулись на свои места и легли на обшитый досками пол. Сара закрыла глаза, будто молилась. А Рэн прислонилась к стене и стала ждать, когда за ней придет Калеб и заберет наверх.
Пока Рэн ждала, Баском разыскал Калеба в рулевой рубке и поведал о состоянии его сестры. Калеб был ошеломлен.
– Дай мне убедиться, что я правильно тебя понял, Стоунхам. Ты говоришь, что моя сестра находится в трюме, одетая как пуританка. Она заявила, что играет в карты и даже жульничает по воскресеньям, так? И она желает подняться наверх. Ты же считаешь, что можешь спасти ее с помощью молитв, и хочешь, чтобы я не вмешивался. Я все правильно понял?
– Совершенно верно, капитан ван дер Рис. Я уверен, что смогу спасти ее. На это, конечно, потребуется какое-то время, но я убежден, что Господь посетит меня завтра и даст ответ, каким образом спасти твою сестру.
Калеб запрокинул голову и захохотал. Баском был шокирован весельем капитана. Здесь совершенно не над чем было смеяться. Но Сара предупреждала его, что ван дер Рис склонен к припадкам, поэтому «посланник божий» воздержался от замечаний.
– Ладно, Стоунхам, будь по-твоему. Если моя сестра приняла такое решение, тогда она сама за себя отвечает. Возможно, ты прав, и все, что ей нужно, – это молитвы, много молитв. А что касается игры в карты, то ты обязан отучить ее от этого. Иначе вся ее жизнь будет разрушена!
– Она сказала, что всегда выигрывает, – заявил Баском.
– Наверное, так оно и есть, и насчет жульничества тоже. В эти дни ты должен зорко следить за женщинами. Ты прав, ответом на все станет молитва. Удачи тебе, Стоунхам. Если понадобится помощь, позови меня. Передай сестре наилучшие пожелания и скажи: я очень надеюсь, что до конца путешествия она исправится.
Калеб проследил, как Баском неуклюже спускается по лестнице, ведущей в трюм, а потом скорчился от смеха.
– Ну-ну, священник, – бросил он вслед Стоунхаму, – не знаю, кто из вас встретил достойного противника, но, похоже, затевается интересненькое дельце! – он снова засмеялся, сверкнув белыми зубами.
В трюме Рэн почувствовала присутствие Баскома прежде, чем увидела его.
– Чего ты медлишь? – спросила она с вызовом. – Веди меня к брату!
– Твой брат просил передать, что посылает тебе самые лучшие пожелания и, поскольку ты приняла нашу веру, знает, что ты исправишься и бросишь свои вредные привычки благодаря молитвам. Твой брат – очень разумный и тонко чувствующий человек, хотя его и бьют припадки.
– Припадки? Что за ерунду ты несешь? Веди меня наверх, или я сама уйду! – закричала Рэн, вскакивая на ноги, но тут же упала назад на дощатый пол.
– Ты не поняла? Ты не пойдешь наверх, а останешься с нами, чтобы мы могли помолиться за тебя и спасти твою душу. Твой брат не хочет, чтобы ты поднималась наверх. Поняла теперь?
– Я все поняла очень хорошо, а вот ты ничего не понял. Не пора ли Богу нанести тебе очередной визит? Можешь подготовиться к этому, пока я уйду. Можешь молиться и спасать кого-нибудь другого.
– Ты еще хуже, чем я думал. Заруби себе на носу, что останешься здесь. Если понадобится, мы с мужчинами тебя свяжем.
Впервые с тех пор, как ступила на борт корабля, Рэн испугалась. Этот сумасшедший действительно сделает так. Возможно, когда он уснет, ей удастся выбраться из трюма. В конце концов, она оплатила свой проезд, и она не заключенная.
«Именно так я и сделаю, – решила Рэн. – Сейчас я уступлю ему, а как только этот ненормальный уснет, убегу».
Будто прочитав ее мысли, Баском произнес:
– Если ты задумала убежать, пока я буду спать, забудь об этом. Моя паства будет охранять тебя. Это для твоей же пользы, да и брат твой согласен со мной, поэтому смирись с нашим решением. А теперь я возьму Библию, и мы почитаем вслух вместе.
Вне себя от гнева, Рэн занесла руку для удара, но Баском сразу же отреагировал и прижал руку к телу девушки. Его лицо находилось в нескольких дюймах. Рэн ощутила несвежее дыхание и, словно в увеличительное стекло, увидела его редкие слипшиеся волосы, свисающие на лоб. У Баскома были такие же тусклые глаза, как у матросов, которым Малькольм проиграл ее в карты. Рэн почувствовала, как руки Баскома скользнули вверх по ее плечу, а потом спустились к груди. Он тихо застонал и затаил дыхание.
– Ты еще, к тому же, и падшая женщина? – хрипло спросил он, из уголков его рта потекла слюна.
– До этого момента – нет, – прошипела Рэн, отрывая его руки от своей груди. – Я думаю, что твое призвание – молитвы, а занятия любовью оставь тем, кто понимает в этом толк.
Молниеносный удар, который получила Рэн, был сильным и пришелся прямо в лицо. Голова девушки закружилась, а когда Рэн сумела сосредоточиться, то с удивлением заметила, что никто из окружающих даже не смотрит в их сторону. «Как дрессированные животные», – с отвращением подумала Рэн, борясь с рыскающими по ее телу руками Баскома. Никто больше не посмеет прикоснуться к ней, пока она сама не позволит, а этому извращенному «слуге божьему» она не разрешит и пальцем до себя дотронуться. Рэн изловчилась и сбила Баскома с ног сильным ударом в подбородок, затем быстро наклонилась над ним.
– Если ты еще раз ко мне прикоснешься, я убью тебя! – она понизила голос почти до шепота. – Я уже убивала раньше и, не задумываясь, сделаю это снова. Надеюсь, теперь мы друг друга поняли, священник? Если мой брат не хочет видеть меня наверху, ладно. Но это не значит, что ты можешь позволять себе вольности. Можешь молиться, пока окончательно не свихнешься, но не ожидай от меня того же. А сейчас я удаляюсь… с твоего позволения! – она состроила ему рожу и вернулась в свой угол.
Рэн села и почувствовала, что дрожит с головы до ног. Боже, во что она вляпалась? «Будь ты проклят, Калеб!» – пробормотала она про себя, не спуская глаз с Баскома Стоунхама. Рэн никак не могла привести дыхание в норму, и сердце ее колотилось в бешеном темпе. Старая Лотти рассказывала ей о мужчинах типа Баскома еще в детстве, и Рэн запомнила это на всю жизнь. Лотти говорила, что у них «не все дома». Тоже мне, «посланник небес»! Рэн фыркнула.
Когда Баском поднялся на ноги, взгляд его сверкал опасным холодным огнем, таким же злобным, как у змеи. Хорошо, что Рэн не рассмотрела это на расстоянии, иначе бы не сомкнула глаз этой ночью.
* * *
Наступил следующий день, и Рэн настроилась еще враждебнее против священника с его шумными проповедями. Он запретил девушке подниматься на палубу вместе со всеми для ежедневных прогулок на свежем воздухе. Вместо этого он заставил ее часами стоять на коленях, хотя Рэн и отказывалась молиться вслух. Даже если это будет последним, что она сделает в жизни, Рэн заставит Калеба заплатить за те унижения, которые ей приходится терпеть от Баскома. Не то чтобы она не верила в Бога – верила и регулярно молилась. «К несчастью, – мрачно думала Рэн, – он, кажется, не слышит моих молитв. Придется взять дело в свои руки…»
Шли дни. Рэн тошнило от вони в трюме, и она видела, как Сару несколько раз рвало. Из-за плохой погоды прихожане Баскома не выходили на прогулки на свежий воздух. Рэн на всех них смотреть уже не могла. Ей был противен и Баском, и Сара со своим отсутствующим взглядом, и миссис Стоунхам с глупой улыбкой на лице. Только Лидия, жена Баскома, казалась девушке нормальным человеком. Три дня назад Лидия осталась в трюме вместо прогулки по палубе и опустилась рядом с Рэн на колени для молитвы. Потом она старалась объяснить поведение своего мужа. В синих глазах Лидии стояли слезы, когда она говорила, что Баском не такой, как все, и к нему необходимо привыкнуть.
– Никогда! – взорвалась Рэн. – Он сумасшедший! Почему ты не бросишь его?
Лидия заплакала навзрыд и объяснила, что ей некуда пойти. Баском обеспечивает ее крышей над головой и пищей.
– Но ведь, кроме крыши и кормежки, есть в жизни еще что-то, – возразила Рэн. – Ты молода, здорова и сильна. Существуют и другие мужчины, которые станут заботиться о тебе и любить. Вот Питер, например. Я заметила, как он поглядывает на тебя, когда приносит нам еду.
Когда Лидия вернулась в другой конец трюма приглядеть за Сарой, которую безудержно рвало, Рэн вздохнула и горячо зашептала: «Господи, она заслуживает гораздо большего, чем муж-фанатик. Помоги ей! Если не можешь помочь мне, то помоги Лидии!»
Повторив свою просьбу несколько раз, Рэн села, вытащила колоду карт и от нечего делать начала рассматривать разноцветные «рубашки». Черт возьми! Вот она – возможность выиграть целое состояние, а девушка заперта, как обыкновенный преступник. Если бы она придумала какой-нибудь способ добраться до денежек Баскома, то хорошо бы зажила. Из-за желтого мешочка с золотом, привязанного к поясу, Баском никогда не подходил к ограждению на квартердеке [9]9
Квартердек (англ.) – приподнятая часть верхней палубы в кормовой части судна.
[Закрыть]при сильном ветре. Он был такой тощий и хрупкий, что ветер мог подхватить его, как сухой лист. Кроме сведения счетов с Калебом, Рэн пообещала себе, что каким-нибудь образом постарается завладеть казной Баскома. Лидия рассказывала, что в Америке он собирается нанять скульптора, чтобы высечь свой портрет на новой пуританской церкви. Америке ни к чему портрет Баскома. Если Рэн сможет уговорить Лидию бросить своего ненормального мужа, они разделят богатство Баскома. Эта идея показалась Рэн очень справедливой, и она улыбнулась про себя, пряча в карман колоду карт.
ГЛАВА 11
«Морская Сирена» раскачивалась на высоких волнах, проваливаясь между водяными холмами и взлетая на белых пенистых гребнях. Хотя день был в самом разгаре, небо заволокли черные грозовые тучи, а ветер сбивал с ног.
Калеб бросил тревожный взгляд на матроса, который храбро пытался закрепить такелаж. Вся команда неотступно следила за капитаном, догадываясь по его кивку, пожатию плеч, движению руки, чего он требует, потому что ветер уносил его слова.
Шторм, все набирающий силу, вытеснил из головы Калеба посторонние мысли. Испытывая какое-то странное веселье от мощи стихии и сознания того, что предстоит сражение с океаном, Калеб крепко держал штурвал, а ветер неистово завывал в снастях и спущенных парусах. С севера непрестанно накатывались гигантские волны, грозя потопить судно; в лица людей хлестали соленые морские брызги. Калеб стоял прямо, слившись в единое целое с кораблем, чтобы противостоять стихии. Сверкнула молния, осветив темные призрачные тучи, несущиеся по небу. Дождь еще не догнал «Морскую Сирену», но был где-то рядом. Готовясь к бешеной атаке океана, Калеб, как учила его Сирена, привязал себя к штурвалу.
Минуты казались часами, а часы – вечностью. Шторм уже бушевал во всю силу. Ослепленный свирепым ливнем, Калеб старался вести корабль строго по курсу. Мокрые волосы били капитана по лицу и обвивали шею, будто хотели задушить. Когда физические силы начали оставлять его, главной опорой для Калеба стала железная решимость выжить. Ничто не может помешать ему победить бурю, он попадал на «Сирене» в переделки и похуже, но всегда выигрывал борьбу.
Баском закрылся в трюме, прислушиваясь к шуму ветра и дождя. Вся его паства молилась, стоя на коленях. Большинство из пуритан никогда раньше не выходили в море и не встречались с монстром, который сейчас выл и пронзительно визжал наверху. Они робко жались друг к другу, нуждаясь в поддержке. Сам же Баском находился в приподнятом настроении, и глаза его светились в неверном свете ламп. Он считал, что разразившаяся буря послана Богом в наказание всем грешникам, а самой большой грешницей среди его прихожан была Рэн ван дер Рис. Нужно отвести ее наверх, и, если Рэн выживет, тогда будет ясно: она одна из избранных Богом и Он простил ей все ее грехи. Баском был убежден, что Рэн – проститутка, распутница, испорченная женщина. Она, возможно, переспала с сотней мужчин. Он был уверен в этом так же, как в том, что его зовут Баском Стоунхам, посланник Господа.
Если понадобится, он вытянет Рэн силой на квартердек, заставит стать там на колени, обратить взор к небу и молиться.
Баскома опять посетило видение. Он увидел Рэн, которая стояла на скользкой мокрой палубе и протягивала руки… к нему… моля о помощи. Одежда ее разорвалась, обнажив грудь, одна нога и бедро блестели от дождя. Он помогал ей… Дыхание Баскома участилось, глаза превратились в щелки, а боль в пояснице стала невыносимой. Когда он почувствует, что боль прошла, то узнает, что Господь очистил душу грешницы.
Рэн отбивалась обеими руками, когда Баском потащил ее наверх.
– Убери от меня руки! Помогите! Кто-нибудь! – пронзительно кричала она, чтобы быть услышанной в грохоте волн, обрушивающихся на корабль. – Я убью тебя, поганый ублюдок! – надрывалась девушка, одновременно нанося удары по костлявому телу Баскома.
Никто даже не попытался вступиться за нее. Все просто стояли и не препятствовали своему сумасшедшему предводителю. Рэн продолжала взывать о помощи и сопротивляться, но тщетно. Видя, что люди глухи к ее мольбам, девушка обратилась к Богу:
– Прошу тебя, Господи, не оставляй меня сейчас! Избавь меня от этого безумца, который намеревается убить меня!
Баском тоже взывал к Богу, но с молитвой об очищении ее души и вопил, что делает все возможное, чтобы следовать инструкциям, полученным во время видения.
Калеб был ошеломлен, увидев на квартердеке две мечущиеся фигуры. Что, черт возьми, происходит? Он старался рассмотреть, есть ли на палубе его люди, но все матросы находились на своих местах. Калеб не мог бросить штурвал, поэтому лишь наблюдал за ужасающей сценой. В его ушах звенели призывные крики Рэн, и впервые в своей жизни Калеб почувствовал себя беспомощным. Сердце колотилось в груди со страшной силой от тревоги за Рэн.
Баском выпустил из рук кричащую девушку, когда на них обрушилась ледяная волна. Рэн удалось ухватиться за бочку с водой, которая стояла рядом с тяжелым ящиком со снастями. Она изловчилась вклиниться между ними и попутно закрепить петлей толстые канаты вокруг запястий.
Баском выкрикивал молитвы Богу, слова которых казались непристойными для притупившегося сознания Рэн.
В ярком свете вспыхивающих молний Калеб увидел приближающуюся волну и закричал от бессилия. Рэн смоет за борт!
А дождь все хлестал колючими струями, словно пытался искрошить все встречающееся на пути.
Калеб редко обращался к Богу, но сейчас он молился: «Прошу Тебя, спаси ее! Ты должен услышать мою просьбу, ведь я прошу не за себя!»
Рэн увидела волну одновременно с Калебом. Придется держаться. Девушка втискивалась в щель между бочкой и ящиком для снастей до тех пор, пока грубое дерево не вонзилось ей в ребра. Это было единственным, что она сейчас могла сделать, остальное – в руках божьих. Рэн крепко зажмурилась, поэтому не заметила, что Баском ушел с квартердека и исчез из поля зрения за пеленой дождя.
Калеб беспомощно наблюдал со своего поста у штурвала за всем происходящим. Он видел, как отбросило волной Баскома. Если бы Рэн только смогла продержаться и не ослабить хватку, то, может быть, и уцелела бы… От напряжения у Калеба застучало в голове.
Корабль бросало на гигантских волнах, как щепку; мачты стонали под напором ветра. «Сирена» то балансировала на гребнях головокружительной высоты, то проваливалась в бездну.
Шторм продолжался уже несколько часов. Калеб не мог видеть Рэн в ее укрытии, не знал, жива ли она. Как он сумеет объяснить Сирене и Ригану, что допустил, чтобы Рэн смыло за борт? Они никогда не простят его. Особенно Риган, который любит Рэн так, будто она его плоть и кровь. Риган будет укоряюще смотреть агатовыми глазами… Риган никогда не простит его.
Калеба охватило сознание потери, какое он не испытывал ранее. Рэн… Как отчетливо помнил он ощущение ее теплого стройного тела в своих объятиях! Даже тогда он понял, что хотел бы узнать ее ближе, как мужчина узнает женщину, как Риган знал Сирену.
Калеб чувствовал себя ужасно. Он буквально валился с ног от усталости. Шторму не было видно конца. Как долго он сможет терпеть эти муки? Огромным усилием воли Калеб поднял голову. Грудь, налегающая на штурвал, горела огнем. Калеб знал, что когда он отнимет руки от штурвала, то кожа на них будет стерта до крови. Он мог вынести физическую боль, но душевная рана останется на всю жизнь. Мысль о том, что тело Рэн швыряет в безжалостном океане, была невыносима. И вдруг Калеб понял, что отдал бы жизнь, чтобы спасти Рэн. Он едва знал эту девушку, но каким-то образом его всегда тянуло к ней, с того самого момента, когда они впервые встретились.
Калеб приехал навестить Сирену и находился в библиотеке ее лондонского дома, когда фрау Хольц вошла с очаровательной маленькой девочкой, одетой во все розовое. Впервые он услышал ее имя из уст Сирены.
– Иди сюда, Рэн. Я хочу тебя кое с кем познакомить. Калеб приехал с Островов Пряностей, он сын господина ван дер Риса.
Рэн рассматривала его, позабыв о новом платье, которое хотела продемонстрировать Сирене. Она медленно подошла к Калебу и тихо спросила детским голоском:
– Ты знаешь Морскую Сирену? Золотисто-коричневые глаза девочки светились изнутри, как язычки свечи.
Калеб рассмеялся, сверкнув крепкими белыми зубами.
– О, я хорошо знаю эту историю. Морская Сирена была прекрасной леди, – он шагнул к девочке и опустился на колено. – Думаю, она была почти такой же красивой, как ты, – он взял ручку Рэн и поднес к губам, а смеющиеся глаза спокойно смотрели на ребенка.
Когда Рэн заговорила, ее тихие слова удивили и фрау Хольц, и Сирену.
– Надеюсь, мужчина, которого любила Морская Сирена, был похож на тебя.
Калеб оторопел на миг, а потом прошептал:
– Я тоже надеюсь. Я бы очень гордился, если бы такая женщина, как Морская Сирена, полюбила меня.
Рэн понимающе улыбнулась.
– Когда я вырасту, то стану такой же, как Морская Сирена. Тогда я смогу… – она задумалась на мгновение. – Ты подождешь меня, пока я вырасту?
Подождешь меня… подождешь меня…
Слова, сказанные маленькой девочкой, по силе были, скорее, словами молодой женщины, и они снова и снова эхом отдавались в голове Калеба.
Подожди меня… подожди меня… Эта короткая фраза напоминала песню сирен, зазывающих моряков в море…
Шторм бушевал в течение двенадцати часов, с яростью обрушиваясь на «Морскую Сирену». Калеб уже давно висел на штурвале полуживой, но занемевшие руки продолжали вести корабль сквозь огромные водяные валы и проливной дождь.
За час до рассвета буря стихла, и океан успокоился. Питер, первый помощник капитана, и Харкин, второй помощник, отвязали Калеба от штурвала и унесли в каюту. Позвали Фаррингтона. Он посмотрел на Калеба со страхом и жалостью и немедленно принялся за работу. Мало ли что он когда-то говорил или делал, но старик любил Калеба как родного сына. Он бережно обработал раны Кэла и сел у его постели.
Харкин вновь появился в каюте капитана – с безжизненным телом Рэн на руках. Фаррингтон в изумлении приподнял седые брови. Второй помощник осторожно опустил девушку на другую койку и мрачно изрек:
– Не знаю, жива ли она. Я нашел ее висящей на ящике со снастями. У нее вывихнуто плечо, надо его вправить. Я видел, как это делают, но никогда не пробовал сам. А этот священник, целый и невредимый, молится на палубе за наши души. Он говорит, что все мы направляемся прямо в ад и только он сможет вырвать нас из когтей дьявола. Мне нужно чье-то разрешение выбросить его за борт, пока капитан без сознания.
Фаррингтон махнул Харкину, чтобы тот замолчал, а сам не спускал глаз с Рэн. Он всматривался в ее бледное лицо и обнаружил, что корсаж ее платья разорван и обнажает глубокие красные ссадины. Харкин был прав: девушка была скорее мертва, чем жива, дышала она быстро и хрипло. Но если необходимо вправить ей плечо, то сейчас самое подходящее время, пока она не знает, что с ней произошло, и ничего не чувствует.
– Харкин, подойди сюда и помоги мне. Если ты не справишься, позови кого-нибудь другого. Я буду держать ей шею и плечо, а ты вправляй руку. Старайся как следует, парень, за все ответишь перед капитаном.
Голос Обри звучал грубовато, в нем не было и намека на жалость, которую он испытывал к Рэн. Его познания в медицине были очень ограниченными, и обычно он полагался на общеизвестные средства: теплые одеяла, горячий чай, перевязку ран и нежный, заботливый уход.
Фаррингтон изо всех сил заботился о молодых людях, оберегая и исцеляя их израненные тела. Оба время от времени бредили. Рэн жалко всхлипывала:
– Калеб, помоги мне!
А мужчина на соседней койке, казалось, отвечал ей:
– Рэн, я подожду тебя… Рэн! – крики его были полны отчаяния и разрывали старое сердце Обри.
Хотя Фаррингтон валился от усталости, сбивая температуру и меняя повязки, он отказался от помощи команды и отверг предложение одной женщины из трюма помогать ему в уходе за Калебом и Рэн. Никому, кроме себя, не позволял он пальцем прикоснуться к больным и проводил долгие часы, лежа на полу между их койками.
К концу третьего дня Калеб пришел в себя. Довольный Фаррингтон ласково заговорил с ним:
– Кэл, это я, Обри. Ты должен лежать тихо. Уже несколько дней у тебя жар. Я почти уверен, что у тебя сломаны ребра, но опасался делать тебе прокол из страха, что могу повредить легкое. Я сделаю это сейчас, но ты должен лежать спокойно. Кэл, ты понимаешь меня? Просто кивни головой.
Калеб слабо кивнул. Поняв, что он хочет о чем-то спросить, Обри предупредил, что не стоит тратить силы.
Калеб был слаб, как новорожденный младенец, ему едва удалось приподнять голову. Обри помог ему и ловко перевязал грудь Калеба полосками материи. Силы оставили капитана, и он провалился в глубокий естественный сон. Старый денди вздохнул. Калеб скоро поправится. Если о ком-то нужно беспокоиться, так это о девушке. Пора бы ей прийти в себя. Она то затихала, бледная и неподвижная, словно мертвая, то металась в беспамятстве и звала на помощь Калеба.
Когда на следующий день Калеб проснулся, он услышал голос Рэн. На мгновение ему показалось, что он снова привязан к штурвалу среди бушующего шторма и слышит крики Рэн о помощи. Калеб поднял полные страдания глаза на Фаррингтона. Старый картежник указал пальцем на соседнюю койку, и Калеб обомлел от неожиданности. Это было похоже на чудо: она жива и действительно зовет его! Калеб сделал слабую попытку встать, но боль, пронзившая тело, отбросила его назад.
– Скажи, Обри, она плоха? – едва выдохнул он. Фаррингтон пожал плечами.
– Я не доктор, Кэл. Думаю, она умирает. Она постоянно зовет тебя, но в сознание не приходит. У нее очень высокая температура, как и у тебя, но ты вышел из кризиса. У нее помяты ребра и было вывихнуто плечо, хотя не очень серьезно. Мы с Харкином вправили его; не могу сказать, что процедура была приятной, но она все равно ничего не чувствовала. Последние несколько часов ее знобит, я закутал ее одеялами, какие только мог найти. Харкин постоянно носит с камбуза горячие кирпичи, но, кажется, ничего не помогает. Я не знаю, что делать. Извини, Кэл.
– Это я во всем виноват. Я не должен был оставлять ее с этим негодяем-священником… Сделай же что-нибудь! – взмолился Калеб.
– Ждать – вот что нам остается, – грустно промолвил Фаррингтон.
– Ждать и смотреть, как она умирает, – простонал Калеб.
Вдруг он вспомнил, как однажды у сына Сирены, Майкла, была страшная лихорадка. Мать положила его в свою постель, чтобы согреть мальчика теплом своего тела, и лихорадка скоро прошла. Правда, через два дня Майкл скончался, но Калеб не желал думать о смерти. Рэн не умрет! Она не может умереть!
– Принеси ее сюда, Обри, и положи рядом со мной. Не смотри на меня так, старый лис. Тепло моего тела спасет ее. Сними с нее все. Я не смогу согреть ее, когда она закутана в мокрые от пота одеяла. Действуй осторожно и аккуратно, Обри.
Превозмогая боль, Калеб отодвинулся к стене, освобождая место для Рэн. От напряжения и волнения Кэл почувствовал головокружение, ему стало трудно дышать.
Обри уложил девушку рядом с Калебом и скромно отвел глаза в сторону, когда Кэл нежно обнял Рэн и стал баюкать ее, шепча ласковые слова, которые Фаррингтон не мог разобрать. Картежник решил, что самое время отправиться наверх: неприлично смотреть на то, что видеть не полагается.
– Калеб, помоги мне, – чуть слышно выдохнула девушка.
Кэл осторожно прижал ее к себе, стараясь не причинить боли.
– Я здесь, Рэн, я здесь…
Целый день Рэн звала Калеба, а он отвечал, прижав рот к ее уху. Сильные руки моряка бережно обнимали ее тело, а губы время от времени нежно целовали девушку в щеку.
Ночью, когда лихорадка стала спадать и сон Рэн стал спокойнее, ее слова зазвучали более отчетливо. Теперь девушка не только звала Калеба. Он слушал, что говорила Рэн, и сердце его готово было разорваться, когда постепенно она рассказала, что с ней сделал Малькольм. Сначала Калеб толком ничего не понял, но на исходе ночи, в течение которой он продолжал нашептывать девушке успокаивающие слова, Рэн довольно связно поведала, как Малькольм проиграл ее в карты грубым и угрюмым матросам. Она зажмурила глаза от ужаса, словно опять переживая тот кошмар, но слова снова и снова слетали с языка. Казалось, лишь звук голоса Калеба давал ей силы. Ближе к рассвету Рэн смогла ответить на простейшие вопросы, и Калеб уже ни капли не сомневался, что ужасы, описанные Рэн, не были бредом больной. Все это произошло с ней на самом деле.
Калеб чуть не обезумел от ярости. Ему хотелось убивать, крушить, разрушать. Калеб пытался убедить себя, что испытывает естественную реакцию брата, который узнал, что его сестру изнасиловали. Но когда Рэн успокоилась и доверчиво прижалась к нему, Калеб понял, что боль эта гораздо глубже, чем просто братская. Не стоило долго убеждать себя, но он мог бы полюбить Рэн. Он сумел бы переждать, пока мучительные воспоминания девушки о ее первом физическом контакте с мужчиной. Калеб проникся уважением к внутренней силе Рэн и ее мужеству жить после совершенного над ней надругательства. Он сам был свидетелем опустошения женщины после изнасилования. Вспомнив, что произошло с Сиреной, и представив, что сотворили с Рэн, Калеб еще крепче прижал к себе девушку, которая мирно спала на его руках. Глаза его подернулись влажной туманной пеленой, и свет единственной лампы расплывался перед ним.
