Текст книги "Время Смилодона"

Автор книги: Феликс Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Вот ведь, блин, и посвященная, и друидесса, а все одно – баба…

«Гм, раз ревнует, значит, любит». Буров промолчал, нахмурился и резко отошел от темы:

– И когда же ты вперед-то, на мины? Куда?

– В ночь глухую, Васечка, точно на север, – справилась с собой Лаура, усмехнулась и перевернулась на спину, отчего открылась до бедра нога, стройная, с точеной лодыжкой. – Там, чуть не доезжая до Кольского, меня ждет старый лапландский нойда, Хранитель Ворот. – Она посмотрела на часы, потянулась всем телом и, видимо, решив, что хватит концентрироваться и настраиваться, полезла Бурову под халат. – У нас еще есть время попрощаться. Ну-ка, приляжем на дорожку…

Выжала из Бурова все соки, порхая, собралась и, сияющая, блаженно улыбаясь, отбыла в фашистскую Германию. Не много же ей было надо для полного счастья. Вернее, много, ох как много…

VII

Утром, ни свет ни заря, Бурова высвистали в подземелье к Мбвенге. Доктор был приветлив, светел и лучился оптимизмом, причем выглядел импозантно, совершеннейшим хирургом: очки, резиновые перчатки, фартук и высокий, на курчавой шевелюре, колпак. Все – и очки, и колпак, и фартук – было в каких-то жирных, цветом напоминающих жабу пятнах. Такие же пятна были и на полу, их затирали швабрами два полуголых, по рожам сразу видно, не гомункулусы, негра. Вздувались, перекатывались чудовищные мышцы, отсвечивали влажно крюки под потолком, воняло не то помойкой, не то прогорклым маслом, не то отмытым с хлоркой разделочным производством. Заходить сюда лишний раз и без особой нужды не хотелось…

– У меня хорошие новости, – улыбнулся доктор и резко, так, что полетели брызги, снял перчатки. – Сегодня толковал всю ночь с инсектоидом одним, естественно, по душам, и он уже под утро рассказал мне массу интересного. Послезавтра, кстати в пятницу тринадцатого, – доктор усмехнулся, понюхал руку и принялся снимать свой ужасный фартук, – у наших некромантов большой сбор. Собирается элита, инопланетные друзья, будет даже, если инсектоид не врет, Великий Змей, видимо, кто-то из высших рептов. Время и место уточняются, то есть с инсектоидом еще предстоит повозиться…. В общем, я понятно излагаю?

– Да уж куда понятнее, – усмехнулся Буров. – Спасибо за сигнал, будем принимать меры.

– Ну вот и отлично, – просиял Мбвенга. – Когда будете принимать, захватите и меня. С племянниками. Что-то они застоялись здесь, в этих четырех стенах, – и он с заботой посмотрел на своих черных людоедов, и впрямь застывших у стены по стойке «смирно». Аккурат под ржавыми, свисающими с потолка оковами.

– Какие проблемы, доктор!

Буров уважительно кивнул, деловито откланялся и отправился к себе – бриться, умываться, разминаться и завтракать в обществе Арутюняна. И, как этого требует советско-атсийская дружба, комплексно, до отвала. После кофе с коньяком, кремов и бисквитного торта хотелось тихо посидеть, поговорить о смысле жизни, а лучше всего прилечь, однако фигушки, долг превыше всего. Так что взял Буров Арутюняна рулевым, сам сел на место смертника, и поехали они на юг, по направлению к Южному же кладбищу.

Шевалье, как и договаривались, был на месте – мощный, впечатляющий, при кореше Танкисте, также габаритами напоминающем комод. Впрочем, выглядели вблизи молодцы неважно – у одного была распорота щека, другой держался за разорванное ухо. Чувствовалось, что боевые действия на Южном кладбище велись с задором и размахом.

– Ну что, Рубен Ашотович, глуши мотор, пошли на встречу с боевыми соратниками. – Буров усмехнулся, вылез из машины и принялся содействовать процедуре сближения. – А, Анри, привет… Очень приятно. Вася… Знакомьтесь, братцы, это Рубен… – Когда все познакомились друг с другом, он сунулся в машину, достал автоаптечку, извлек флакончик йода. – Никак, Анри, бандитская пуля?

– Да умелец там один нашелся на свалке, – рассмеялся шевалье, весело выругался и, не скупясь, намазал щеку, сразу сделавшись похожим на индейца на тропе войны. – Таких, гад, самострелов наклепал, куда там Гийому Оноре. Помнишь, Вася, улицу Сен-Жак?[374]374
  См. первую книгу.


[Закрыть]

Еще бы, блин, не помнить – гнусный зверообразный здоровяк, мощный арбалет в его руках и грушевый, с оперением из пергамента и каленым наконечником, болт.[375]375
  Арбалетная стрела.


[Закрыть] Смотрящий этим самым наконечником точно в середину живота. Бр-р-р…

– До сих пор снится по ночам, – честно признался Буров и посмотрел на Арутюняна: – Рубен Ашотович, помоги-ка ты Донатасу с ухом. Ампутировать не надо, просто помажь йодом. А мы на минутку, на пару слов, – взял он шевалье за руку, быстренько отвел в сторонку. – Твой этот Танкист в курсе? При нем можно говорить? Не подведет? Не выдаст?

– Кремень. Люто ненавидит систему. – Шевалье кивнул. – Я уже инициировал его. И слушай, Вася, ну какой я теперь, на хрен, Анри? Зови меня по-простому, Анджеем. Сразу вспоминается дом, голос матери, запах очага, милая моему сердцу Прага. Ах, Прага, Прага, злата Прага, город костелов и мостов. Я там был последний раз во время неприятностей с Големом.[376]376
  Имеется в виду тот прискорбный факт, что живший в Праге в XVI веке ученый раввин Иегуда Лев бен Безелел создал искусственного человека Голема. Тот работал по хозяйству, когда ему вкладывали в рот шем – шарик с магическими формулами. Дело кончилось нехорошо: Голем вышел из-под контроля, разбушевался и устроил еврейский погром.


[Закрыть] Да, иудеям тогда досталось крепко; как говорится, и примешь ты смерть от коня своего. А что касается Донатаса, повторюсь – кремень. Терять ему в этой жизни нечего.

Буров шевалье поверил сразу – и в плане Голема, и в плане Донатаса. Евреи достанут хоть статую Командора. А литовцы люди обстоятельные, неспешные, знающие себе цену. Если враг – то враг, если друг – то до гроба. Даром, что ли, литовские «лесные братья» боролись с социализмом аж до начала пятидесятых? Ну очень уж не любили они советскую власть и не кривили душой…

– Когда терять нечего, это хорошо, – одобрил Буров, сделался суров и мягко потянул экс-шевалье к машине. – Давай-ка, брат, сменим диспозицию. Ребята, двигайте в авто. А то мы здесь, как три тополя на Плющихе. Вернее, четыре. – Сам сел за руль, проехал с ветерком, медленно и печально скатился на обочину. – Ну вот, совсем другой коленкор. В общем, ребята, к чему я это все? Есть информация, и информация достоверная, что послезавтра, то бишь в пятницу тринадцатого, у наших корешей некромантов большой сбор. Время и место уточняется.

– А что их уточнять-то? Тоже мне, загадка века, – дернул плечищами Анджей и глянул с улыбочкой на Бурова. – У нас бомжара есть один по кличке Аксакал, так вот он не раз видал, как кучковались по-большому некроманты. Точно в полночь пятницы тринадцатого. Причем кучковались вокруг летающей тарелки, судя по его описаниям, малого патрульного корабля орбитального радиуса действия. А происходило это все в Коеровском лесу, на полянке, где находится Гром-камень. Мы с Донатасом были там – валун действительно весь в отметинах от молний. Судя по всему, поляна эта – аномальная зона.

– Еще какая, – поддержал Рубен Ашотович, и жуткое, обезображенное лицо его исказилось судорогой. – Лет пять тому назад вкалывал на кладбище гранитчик Штифт – жадный, занудный и тупой, словно валенок. Так вот, он положил свой мутный глаз на тот Гром-камень – как же, гранит голимый, притом немереный. А ну как расколоть его да понаделать памятников! В общем, Штифт этот еще с одним уродом достали тола, детонатор да и поперлись на поляну. Заложили заряд, проложили провод, приладили батарейку, замкнули контакт. Только хрен, пшик и все. Не срабатывает детонатор. Так, несолоно хлебавши, и убрались. Да не только с полянки – с этого света. Штифт вскоре без видимых причин слег замертво, а у напарника его, мудака, крыша поехала с концами. Я потом ходил туда, академический бес попутал. – Рубен Ашотович вздохнул, как бы припоминая что-то, пошевелил губами. – Да, сильная, ярко выраженная аномалия с отрицательной энергетикой. Огонь там не горит, ружье дает осечки, закон электромагнитной индукции не работает. Часы «Кассио», транзистор «Селга» и механическая игрушка «Повар» накрылись женским органом в шесть секунд…

– То есть огнестрельное оружие там без толку? – сделал резюме Буров, насупился, почесал скулу. – Тол не детонирует, а бензин не горит? Да, хорошенькая полянка, мать ее. Ни проехать ни пройти.

– Как это не проехать? – удивился Донатас и цокнул отрывисто языком. – Дизелю все эти индукции-дедукции по фиг.[377]377
  Дизель – двигатель с внутренним смесеобразованием. Топливо воспламеняется не от электрической искры, а в результате адиабатических процессов.


[Закрыть] Запустить, дать ровный газ, и хрена ли ему эта аномалия. Может, и не заглохнет. Пробовать надо, дерзать. Мало, что ли, бульдозеров ковыряется на свалке…

Спокойно так сказал, с достоинством, отчего стало предельно ясно – в этой жизни ему действительно уже нечего терять.

– Да, бульдозером можно крепко кое-кого подвинуть, – согласился Буров, кашлянул, помассировал шею. – В общем, давайте-ка, братцы, сегодня сходим на ту полянку, посмотрим, что к чему, прикинем хрен к носу. В двадцать три ноль-ноль на том же месте. Как, подходит?

– Подходит, – ухмыльнулся Анджей. – А мы пока насчет бульдозера подумаем. А может, и со свалочниками договоримся в плане самострелов. Не помешают. Жахнуть как следует шагов с пятидесяти, потом ускориться, и рубай-коли во всю Ивановскую. Рептолоид не рептолоид, некромант не некромант, тем более что их светящимся клинкам на той полянке грош цена. Аномалия-с. Против нее не попрешь. А помнишь, Вася, как ты лез в аббатство Сен-Жермен, в печную трубу?[378]378
  См. первую книгу.


[Закрыть] Кричал еще мне из камина голосом бешеного мартовского кота? Мр-мяу-мр!

Господи, что Анджей, что Анри, что маркиз де Сальмоньяк-младший – все одно. Нет, положительно, шевалье не изменился – чистый адреналин вместо крови, буйная, бьющая через край отвага, и счастья выше крыши оттого, что на полянке той не действуют законы физики. Никаких там флэш-ганов,[379]379
  Импульсные ружья.


[Закрыть] автоматов Калашникова и вибрирующих с частотой молекул тесаков. Нет, все решат быстрота, ловкость и звенящая благородно сталь. Вжик-вжик, и уноси…

– Да, самострелы не повредят, – кивнул Буров, с ревом развернул машину и, сделав мощный короткий спурт, дал по тормозам за развилкой. – Ладно, братцы, прощаться не будем.

Взглянул, как Анджей с Танкистом переходят дорогу, почему-то вздохнул и уступил место за рулем Арутюняну:

– Давай, Рубен Ашотович, на базу. Не знаю, как ты, а я стараюсь питаться регулярно. Какая может быть война на голодный-то желудок? Какая кухня, такая и музыка…

Обед в обители советско-атсийской дружбы был таков, что после него хотелось спать до ужина, однако Буров послал Морфея на фиг. Нужно было думу думать – и крепко, потом заехать в «Хозтовары», а уже затарившись, рулить на улицу Савушкина по души чекиста и экстрасенса. Еще слава богу, что они ребята пунктуальные, дисциплинированные, не привыкшие опаздывать. А вот, пожалуйте, прибыл Тимофей Кузьмич. А вот и Лев Семенович явился не запылился, припер на этот раз не букет – огромный торт.

– Эх, ребята, не бережете вы себя, – заметил Буров. – Нельзя так, ребята, шутить с любовью.[380]380
  Считается, что сладкое отрицательно влияет на протекание гомосексуального акта. Опытные зеки никогда не угощают своих партнеров конфетами, уверяя, что от сладкого «очко слипается».


[Закрыть]

– Что-то я не понял? – спросил Арутюнян. – А при чем здесь любовь?

Буров объяснил, и в красках, и в подробностях, закончив, глянул на часы и захрустел суставами.

– Рубен Ашотович, сиди здесь. Пойду-ка я приватно пообщаюсь с товарищами.

Усмехнулся, взял сумку с инструментом и решительной походкой направился в подъезд. Поднялся на четвертый, прислушался к тишине и осторожно придвинулся к двери брачного чертога. С тем, чтобы уже через минуту поладить с ней, на цыпочках войти и привыкнуть к обстановке. Квартирка была очень даже ничего себе, с удобствами, трехкомнатная. В одной стояла гробовая тишина, в другой по радио тянули заунывное, зато уж в третьей было весело так уж весело, жизнь половая там кипела ключом: вибрировали пружины, звучали стенания, всхлипывания и вздохи. Куда там Руслану и Людмиле, Ромео с Джульеттой, Тристану и Изольде. Юпитер с Ганнимедом удавились бы от зависти…[381]381
  Ганнимед, если верить мифам, исполнял по отношению к Юпитеру весьма двусмысленные обязанности.


[Закрыть]

«Ты смотри, и торт им не помеха! – восхитился Буров, подошел к дверям, замер, глянул в щелку. – Ну, мать честна! Вот это да!»

Да, много чего удивительного в мире есть, Горацио. Кто это сказал, что в любви полковник Васнецов уподобляется жучке? Чушь! Ерунда! Поклеп! В отношениях его с Задковым, оказывается, царили равенство, интерсексуализм и полная взаимозаменяемость. По принципу: муж и жена – одна сатана. Гармония полов была наиполнейшей…

«Тьфу ты, гадость какая», – огорчился Буров, неслышно прокрался внутрь и сделал резкое движение рукой, отчего полковник ткнулся физиономией во вспотевший затылок экстрасенса. Миг – и тот тоже сник, сдулся, без сознания вытянулся на перинах. Что один, что другой были чем-то внешне похожи – оба розовые, кругленькие, упитанные, как поросятки.

«Эх, третьего бы сюда для комплекции», – вспомнил Буров про барона де Гарда и принялся обихаживать клиентов – вдумчиво, неторопливо, для конкретного разговора по душам. Потом он вскипятил воды, вернулся с чайником в опочивальню и с щедростью излил струю на розовые голые зады. Взбодрило не хуже ключевой, чекист с экстрасенсом очнулись. И разом вскрикнули, причем даже больше не от боли – от ужаса. Они были распяты кверху спинами на полу, с левыми конечностями одного, привязанными к правым конечностям другого, и как бы являли собой единое, громко стонущее существо. Да-да, именно громко стонущее – глубоко, до самых глоток, в рот им были запиханы их же собственные носки. Однако самое страшное было даже не в этом – перед ними на табуретке сидел какой-то мрачный незнакомый мужик. С голым торсом, жутко широкоплечий. Все тело у него было в шрамах, в строчках операционной штопки, а на плече синела веселенькая татуировочка – череп с красноречивой надписью: «Killing is no murder».[382]382
  Умерщвление не убийство (англ.)


[Закрыть] А сидел он не праздно, не просто так, занимался делом – вынимал из сумочки, взвешивал в руке, вертел так и этак слесарные инструменты. Гладил их, баюкал, самозабвенно ласкал, а налюбовавшись, выкладывал рядком прямо перед носом чекиста и волшебника. С трепетной улыбочкой серийного убийцы.

– Э-э-у-у-ы-ы, – первым забеспокоился Тимофей Кузьмич; сочетание плоскогубцев с крупноячеистым напильником ему как-то сразу очень не понравилось.[383]383
  Сочетание действительно убийственное. Плоскогубцами зажимается нос, а когда вследствие дефицита воздуха открывается рот, напильником начинают шкрябать по зубам. Действует исключительно и не оставляет никаких доказуемых следов.


[Закрыть] Чекист как-никак, полковник…

– Что, оклемался? – обрадовался Буров, поиграл мышцей и вытащил паяльник, сразу видно, с намерениями недобрыми. – Меня интересует полянка одна. В Коеровском лесу. Неподалеку от кладбища. Там еще стоит здоровенный такой Гром-камень. Что будет деяться на полянке той в пятницу тринадцатого? Кто скажет? – Он вытащил вазелин и мягко стукнул тюбиком о рукоять паяльника. – Ну?

Паяльник был огромный, мощный, с длинным клювообразным жалом, вазелин – душистым, донельзя смягчающим, крайне рекомендованным Минздравом.

– Ы-ы-ы, – сразу оживился Лев Семенович, замычал, задергался, задвигал задом, а когда его избавили от носка, вдруг сказал со всей таинственностью и решительностью: – Смотри мне в глаза! Пристально смотри! Приказываю тебе не отводить взгляда! Смотри…

– Да пошел ты! – оскорбился Буров и по-футбольному дал ему наркоз. Тут сам Калиостро за руку здоровается, Сен-Жермен обняться норовит, и чтобы еще какой-то некромант давил на психику! Нет, право же, хорошего отношения он никак не понимает. То ли дело его соседушка чекист. Ишь как трется пузом-то об пол, переживает, может, и не придется пачкаться и все расскажет сам? Ладно-ладно, будем посмотреть.

– Что, нравится? – Буров поводил паяльником перед носом Васнецова, щедро выдавил ему на лысину колбаску вазелина и, не торопясь, как бы священнодействуя, принялся обмазывать изогнутое жало. – Угадай с трех раз, и куда же я тебе все это засуну? А потом воткну вилку в розетку… Паяльник будет трещать и нагреваться, ты будешь дергаться и думать о смысле жизни. А потом у тебя не останется мыслей, равно как и сфинктера, слизистой и чего еще там только есть в прямой кишке. Останется только адская, душераздирающая, сводящая с ума боль. И понимание тотальной непригодности рабочего органа. Как тебе такая перспектива?

А чтобы Тимофей Кузьмич получше понял, Буров припечатал ему к ягодицам чайник, еще наполовину полный горяченькой водички.

И чекист раскололся, сломался, вывернулся наизнанку, только ничего особо нового он не рассказал: да, кодирование, да, зомбирование, да, замаскированная секта послушных убийц. Да, существует группа продвинутых товарищей – волшебников, экстрасенсов, пришельцев откуда-то из космоса. А кто они такие, откуда и зачем – это не в его, Васнецова, компетенции. Содействуют активно победе коммунизма – и ажур, за это им огромное чекистское спасибо… Вот так, в таком разрезе, около того, только не надо паяльника в задницу. Ну вот еще. Паяльник в ректум Тимофей Кузьмич все же получил – медленно, на всю длину навазелиненного жала. Ну, во-первых, заслужил, а во-вторых, чужой пример – другим наука. Пусть оклемавшийся Задков послушает, посмотрит, почувствует, как бьется плоть, как пахнет запеченный анус. И очень крепко задумается насчет игры в молчанку. Очень, очень крепко. А, вот, похоже, осознал, дозрел, хочет поговорить. Ну, милый, давай, давай. А чтоб тебе лучше излагалось, мы паяльничек вынем и положим вот сюда, на видное место, рядом с носом твоим. Да не на паркет, на железку, чай, не звери какие, люди…

И обер-некромант поведал Бурову массу интересного. Что будто бы та полянка в Коеровском лесу на самом деле не полянка, а темпоральный портал, какие были когда-то в Дельфах,[384]384
  Имеется в виду место расположения дельфийского оракула.


[Закрыть] в Шумере, в Гизе,[385]385
  Плато, где расположены великие египетские пирамиды.


[Закрыть] в Теотиуакане[386]386
  Древний город в Центральной Америке, столица Виракочи.


[Закрыть] да, пожалуй, у бриттов. И что Гром-камень на самом деле не камень, а обломок Пантеона Оси, что построен был когда-то в Гиперборее для путешествия в пространстве и во времени.[387]387
  Предание старины глубокой, повествующее о том, что будто бы на Северном полюсе стоял Храм или Пантеон Оси, который позволял гиперборейцам заниматься Странничеством – путешествиями в пространстве и во времени.


[Закрыть] И что в пятницу тринадцатого, как всегда, состоится Выход Великого Змея, на который явятся все обер-некроманты, Повелители Провинций и инопланетные гости. Как явятся-то? Да через портал. Только один Великий Змей пожалует на тарелке – как говорится, ноблесс оближ. Да и из корабля-матки, вращающегося вокруг Земли, ему так намного сподручнее.

Да, много чего интересного поведал Лев Семеныч Бурову. И физиономию де Гарда узнал, сразу, с налету, хотя был тот на фотографии в энкавэдэшной форме:

– Он, он, Властелин Директории, Повелитель Теней, Верховный Магистр, Беседующий со Змеем.

Ну да, известный некромант, выдающаяся личность, персона, приближенная к императору…

Послушал Буров, послушал, повыкатывал на скулах желваки, и стало ему даже не за державу – за всю планету голубую обидно. Ведь что же это такое получается? Фигня полнейшая по сути получается. Какие-то там рептиловидные, толком и размножаться не научившиеся твари держат все человечество за недоумков, ведут его конкретно к краю пропасти, а человечество и в ус не дует, танцует тупо под чужую дудку. Это что же, вирус такой? Тотальное сумасшествие? Массовая эпидемия, всеобщий диагноз? Война – нормальное состояние гомо сапиенсов, и каждый пятый кормится от смерти ближнего своего.[388]388
  Подсчитано, что где-то 20 % от всего населения земли напрямую связаны с военной сферой.


[Закрыть] Да ведь и он, Вася Буров, крепкий и здоровый мужик, вместо того чтобы пахать, сеять, растить детей, всю жизнь только-то и делал, что убивал, ломал, мучил, оставляя после себя боль и разрушение. Чего ради? Зачем? Чтобы враг не прошел? А враг уже давно прошел и крепко держит в лапах нити от человеческих душ. Эх, кукол дергают за нитки, на лице у них улыбки… Такая вот, блин, песня…

Только недолго Буров предавался меланхолии. Глянул на часы, собрал вещички и двумя ударами поставил точку. Жирную, большую, липкую. С гарантией отправил в ад души чекиста и экстрасенса. Будто со своей собственной два греха снял…

Верный Рубен Ашотович встретил его молчанием, бредом советского эфира и грудой десятикопеечных пирожков. Жирных, уже остывших, с мясной и картофельной начинкой. Может, кто другой вспомнил бы сразу недавнее: корчащегося в муках чекиста, жуткое мычание его, запахи мочи, кала, заживо зажариваемой плоти, но только не Буров.

– Спасибо, Рубен Ашотович, – взял он пирожок, откусил и принялся с энтузиазмом жевать. – Ну, зур рахмат.

Вот так, как поешь, так и поработаешь. А Бурова и ждала работа, грязная, неблагодарная, тяжелая и смертельно опасная. И не какой-нибудь там воз и маленькая тележка – немереный эшелон. Сжав зубы, до седьмого пота, засучив рукава, по колени в крови, без выходных и отгулов. Ох, и нелегкая же это работа – тащить планету из дерьма. Куда как проще бегемота из болота…

ЭПИЛОГ

Прикомандированных было двое – чинный, с величественной осанкой самурай и юркий, двигающийся, словно ласка, ниндзя. Доктор Мбвенга расстарался, приволок с собой, видимо, для лучшего психологического климата.[389]389
  Самураи, верные законам рыцарской чести, не пытали военнопленных благородного происхождения. Редко унижались они и до истязаний простолюдина, на котором можно было разве что испробовать остроту клинка. Другое дело ниндзя, парии среди людей, хитрые и злобные бестии, всегда наносящие удары исподтишка, лесные оборотни, владеющие дьявольскими приемами рукопашного боя и колдовским искусством перевоплощений. Если кто-нибудь из этих призраков попадался самураю живым, что, правда, случалось крайне редко, его допрашивали с пристрастием, проявляя садистскую изощренность. С незадачливых ниндзя сдирали кожу, присыпая раны солью, потихоньку поджаривали на медленном огне, сутками варили в масле, привязывали к полому железному столбу с докрасна раскаленными углями. И т. д., и т. п. Ниндзя, соответственно, отвечали самураям взаимностью…


[Закрыть] Еще доктор взял с собой дюжину племянников – мускулистых, зверообразных и свирепых, вооруженных щитами, бангванами и толлами.[390]390
  Толла – тяжелый метательный нож весом около двух фунтов. Бангван – кинжал на длинной палке, аналог сибирской «пальмы».


[Закрыть] Выглядели людоеды совершенно по Хаггарду:[391]391
  Имеется в виду Генри Райдер Хаггард, автор известного романа «Копи царя Соломона».


[Закрыть] черные плюмажи, леопардовые плащи, пояса, браслеты и поножи из хвоста белого буйвола. У самого доктора, видимо, в знак старшинства была еще наброшена на плечи шкура пантеры. К слову сказать, весьма предусмотрительно – вечер, даром что безветренный, был изрядно свеж, небо прояснело, заиграло звездами, полная луна формой напоминала блин. В мутном свете ее и поляна, и кусты, и махина Гром-камня казались нереальными, призрачными, донельзя обманными. Словно в каком-то тягостном, страшном похмельном сне после пары дюжин просроченного «Жигулевского».

– Да, не май месяц, – шевельнулся Буров, глянул на командирские – смотри-ка, идут! – передернул плечами. – Двадцать три сорок восемь. Уж Герман близится, а полночи все нет. Ну что, Донатас, дадим драконам просраться?

– Костями будут срать, – свирепо кивнул тот и неожиданно придвинулся к Бурову вплотную: – Знаешь, у меня земляк там был один, в Афгане. Старлей. Так вот, духи взяли его раненым, вырезали кишку, привязали к ней леску и вывернули земляка моего со всеми внутренностями наизнанку… Я сразу и не понял ничего – сплошной живой шевелящийся ковер. Зеленый, как изумруд, омерзительно жужжащий. Мухи, мухи, мириады мух… А потом, где-то через месяц, всплыло, что наши наверху снабжают духов стволами и патронами… Нет, мне такой блядский мир не нужен… А мух я с тех пор не переношу. Зеленых мух и красную сволочь. Ладно, пойду я, пожалуй, к агрегату. На моих уже двадцать три пятьдесят пять.

И, пригибаясь, стараясь не шуметь, он пошел к замаскированной под куст гордости советского тяжмаша – бульдозеру Т130. Доблестно упертому не далее как сегодня.

– Двадцать три пятьдесят восемь, – посетовал Анджей, горестно вздохнул и скорбно, но с надеждой посмотрел на небо. – Ну где же вы, гады? Почему не летите!

Ему жутко хотелось подвигаться, показать себя, помахать своими заточенными рессорами. А всё гниды свалочники виноваты, зажались сволочи, послали его к едрене фене с самострелами. Какие битвы, вот добывание ворон и чаек – это да. Свалочники, как есть свалочники. Живущие даже не на помойке – с помойкой в душе…

– Прилетят, мои шер, прилетят. Куда они, на хрен, денутся, – успокоил его Буров, и в это время, как бы в подтверждение его слов, махина Гром-камня ожила, налилась светом, и в ее боку обозначилось движение – будто там открылась дверца в тесное, донельзя прокуренное помещение. Мгновение – и из дымной этой дверцы начали показываться фигуры, разногабаритные, всяческих калибров, но, хвала аллаху, все прямостоящие, на двух конечностях, в одинаковых черных балахонах с капюшонами, скрадывающих обличье. Причем на поясе у каждого, видимо согласно униформе, покоилось в широких ножнах что-то колюще-режущее. И пяти минут не прошло, как пришельцы сориентировались, разобрались по ранжиру и образовали на поляне этакий застывший хоровод. Было их числом не менее сотни.

«Встаньте, дети, встаньте в круг, встаньте в круг, встаньте в круг, – почему-то вдруг вспомнилось Бурову древнее, черно-белое кино, веселый голос, задорный и певучий, женский, донельзя земной. – Ты мой друг, и я твой друг, тра-та-та-та-та… Ладно, суки, – улыбнулся он, с хрустом разминая пальцы, и ощутил себя красным смилодоном. – Будет вам хоровод у елочки-палочки».

Впрочем, какая там елочка-палочка – откуда-то из-под небес ударил гейзер света, мигом превратился в вулкан, и на полянку, в самый центр круга, спикировала летающая тарелка. Вернее, по космическим масштабам, блюдце – трехногий, переливающийся всеми цветами радуги диск размером с КамАЗ. Что-то зашипело, утробно лязгнуло, ударило, словно в сковороду, и на горбе летательного аппарата открылся люк – из него, словно тесто из квашни, стала подыматься фигура, внушительная, мощная, раздавшаяся вширь, в такой же, чтобы, видимо, не выделяться из коллектива, хламиде с капюшоном. Фигура эта отбрасывала длинную, похожую на вытянутую кляксу тень. Она все росла, росла и росла – подъем осуществлялся медленно и печально…

– Миямото-сан, пора, – шепотом потревожил Мбвенга медитирующего самурая, а тот, хоть и сидел спиной к поляне, да еще с закрытыми глазами, ответил сразу, невозмутимым голосом:

– Я готов, уважаемый. – Резко развернулся, сбросил с плеч накидку, тронул рукоять великолепного, украшенного драгоценностями одати.[392]392
  Одати – большой самурайский меч. Малый меч – кодати.


[Закрыть] – так, девяносто восемь голов, легко вооруженных, стоят произвольно.

Верно говорят, что развившему гоку[393]393
  Экстремальное видение, шестое чувство, интуиция.


[Закрыть] и глаза не нужны.

«Миямото-сан? Да неужели?» – изумился Буров, сопоставил детали и понял, что действительно лицезреет Мусаси. Легендарного манке,[394]394
  Мастер боевых искусств.


[Закрыть] патриарха меча, невозмутимого философа и талантливого писателя. Не на этих ли дзори[395]395
  Мягкие сандалии.


[Закрыть] пыль дорог средневековой Японии, не ради этого ли одати пришлось однажды смешивать мух и котлеты?[396]396
  Миямото Мусаси (1584–1645) – выдающийся мастер эпохи Токугава, написал книгу «О пяти связях», идеи которой актуальны и поныне. Об уровне мастерства маэстро красноречиво говорит тот факт, что он остался жив после более чем шестидесяти официальных поединков (а состязались с ним не новички-первогодки – такие же мастера), не считая уличных инцидентов и посягательств завистников, и умер своей смертью в почтенном возрасте. Про Мусаси, искавшего приключений на больших дорогах Японии, рассказывают следующее. Однажды в глухой провинции он забрел на постоялый двор. Уселся в углу, положил рядом меч и заказал обед. Вскоре в помещение ввалилась подвыпившая компания. Все с ног до головы были увешаны оружием и выглядели совершеннейшими разбойниками с большой дороги. Приметив одинокого посетителя и его великолепный меч в драгоценных ножнах, бродяги сбились в кучу и принялись шептаться. Понятно о чем. Тогда Мусаси спокойно взял палочки для еды и четырьмя уверенными движениями поймал четырех жужжащих над столом мух. И все, инцидент был исчерпан – разбойники с поклонами удалились.


[Закрыть] Ай да доктор Мбвенга, ай да сукий сын! Ну теперь дело будет!

А на поляне тем временем дело тоже шло, по нарастающей. Вернее, по выпирающей. Черную фигуру наконец выперло из чрева блюдца, и, вытянувшись во весь рост, она решительно рассталась с капюшоном. О, мама мия! О, боже мой! И почему это сразу Бурову снова вспомнилось кино? Правда, мультипликационное, и задушевный голос, на этот раз мужской, запел: «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино…»

Да, кино было еще то – амбалистое существо на блюдце было рожей один в один как крокодил Гена. Только это был не добрый весельчак, знаток гармошки и знатный альтруист – нет, злобное, свирепое, кошмарно скалящееся, аки тиранозаурус-рекс, создание.[397]397
  См. фильм «Парк Юрского периода».


[Закрыть] Одно слово – Великий Змей. Истинно великий – окапюшоненные на поляне воздели руки кверху, упали на колени и в наилучших традициях опиума для народа уткнулись лицами в подзолистые почвы. А Великий Змей тоже на месте не стоял, бодро так шаркнул ножкой, с экспрессией поводил башкой и до боли знакомым жестом простер в далеко перепончатую лапу – мол, тики-так, все путем, верной дорогой идете, товарищи.

«Ну, блин, Ленин с броневика выступает перед рабочими», – усмехнулся Буров, сделался свиреп и велел передать Донатасу по цепочке, чтобы начинал – что-то этот фарс инопланетного актера слишком затянулся.

И вот взревел пускач, оживляя дизель, пришли в движение поршни и коленвал, бульдозер вздрогнул, изрыгнул завесу дыма и, загребая траками, рванулся на поляну. Внешне он был очень неказист – весь в пятнах гуанако, то бишь в птичьем дерьме, с отметинами помойки на выщербленном отвале, а из кабины ну уж очень символично выглядывала исполинская наточенная литовка.[398]398
  Имеется в виду коса.


[Закрыть] Однако же, слава труду, не подвел – выехал на поляну, угробил четверых и, хотя задору в его рыке поубавилось, докатился-таки до тарелки, взял ее на таран. Из последних сил взял, на последнем дыхании, на последнем судорожном качке плунжеров. Впрочем, хватило и этого – Великий Змей, оказывается, наши бульдозеры не жаловал. Живо он прекратил пантомиму, с лихостью убрался внутрь, а спустя мгновение вообще из виду, не зажигая бортовых огней, по эллиптической кривой. Впрочем, дела до него уже никому не было – дело разворачивалось на поляне. Мокрое, жестокое, бескомпромиссное. Не оставляющее пришельцам ни шанса. Они, правда, схватились за клинки, массивные, похожие на гладиусы,[399]399
  Римский меч.


[Закрыть] да только куда им до Анджея, Мусаси, докторовой родни или стремительного ниндзя, орудующего парными кусиригамами.[400]400
  Кусиригама – серп, дополненный цепью с грузиком. Остановить профессионала, вооруженного двумя серпами, возможно только из автомата.


[Закрыть] Чмокала насилуемая плоть, с хрустом ломались кости, хлюпала под ногами кровь – красная, синяя, зеленая. Предатель ли, захватчик ли, ренегат – все одно, смерть. От самурайского ли меча, от людоедского ли бангвана, от прибалтийской ли литовки – ею Донатоса рассекал пришельцев не хуже Мусаси, от плеча до бедра. Буров тоже на месте не стоял, знай себе орудовал лопатой. Причем лопатой не простой, а вдумчиво модернизированной – на длинную ошкуренную рукоять был насажен с любовью второй штык. Получилось вроде байдарочного весла, с легкостью вскрывающего животы, располовинивающего головы, прокалывающего ноги. Ох, и наплавался же Буров, наразводил волну, а уж брызг-то напустил, брызг! А сам все смотрел, прикидывал, оценивал биомеханику – ну где же, где же, где же этот чертов де Гард, неужели экстрасенс соврал?

Побоище тем временем приближалось к своему логическому концу: пришельцы постыдно отступали, их гнали на восток, к ручью – он хоть и неглубокий, а илистый, на берегах его особо не попятишься.

– Опа-на! – Буров с легкостью отбил клинок, в темпе перевернул лопату и проткнул штыком сунувшегося было супостата. – Отдыхай! – Сплюнул, вытер с рукояти кровь, хотел было идти крушить дальше, но вдруг остановился, витиевато выругался – заметил на опушке тень. И как же это он, блин, раньше не допер, ведь не высшая же математика, просто, как дважды два: слинять, залечь в кустах, а потом, когда побоище откатится…

– Стой, сволочь, стой! – заорал Буров и рванул наперерез, а тень вначале вильнула в сторону, но потом снова встала на курс – к призрачной, курящейся обманным дымом двери в громадине Гром-камня. Причем бежала совершенно так же, как тогда, после крайне неудачной партии в бильярд…[401]401
  См. вторую книгу.


[Закрыть]

– У, сука! – Буров отшвырнул лопату, наддал что было мочи, сократив отрыв. – Убью!

И действительно бы убил, на ноль помножил, разорвал на части, да только в это время де Гард нырнул в клубящуюся дымом дверь. Миг – и силуэт его растаял, как в тумане. По идее, конечно, нужно было остановиться, плюнуть и ногой растереть. Ну, бывает, блин, ну, оплошал. Но только не Бурову. Чтобы спецназу с пятью железками зассать перед каким-то там порталом? Да ни в жисть! «Херня, прорвемся». Ни на мгновение не колеблясь, Буров бросился следом за де Гардом. Дымное облако приняло его, лишило опоры, куда-то понесло. Потом перед глазами его словно вспыхнула молния, на миг он ощутил себя парящим в небесах, и тут же радужная круговерть в его сознании остановилась. Как будто разом вдруг поблекли, выцвели все краски мира. Стремительно он провалился в темноту.

Однако ненадолго…