Текст книги "Нечаев: Созидатель разрушения"

Автор книги: Феликс Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

27 февраля 1881 года – у А. И. Желябова при аресте найдено зашифрованное письмо Нечаева из равелина. Началось выяснение, но прямых подозрений на стражу не пало.

1 марта 1881 года – убийство Александра II, предательство Н. И. Рысакова, начало массовых арестов народовольцев.

10 марта 1881 года – при аресте С. Л. Перовской обнаружено письмо Нечаева с подлинными фамилиями «развращенных» им солдат из стражи Секретного дома. Никаких последствий эта находка не имела.

20 марта 1881 года – умер барон Е. И. Майдель, наиболее человечный из комендантов Петропавловской крепости.

25 мая 1881 года – назначен новый комендант крепости И. С. Ганецкий. Он сразу же приступил к ужесточению режима содержания заключенных в Секретном доме.

4 июля 1881 года – в Казанскую тюремную больницу для умалишенных отправлен М. С. Бейдеман.

18 августа 1881 года – умер С. Г. Ширяев. В Секретном доме остались два узника – Нечаев и Мирский.

16 ноября 1881 года – в исходящих от Ганецкого распоряжениях начало ощущаться беспокойство о состоянии стражи внутри Алексеевского равелина. В этот день он получил донос от Мирского.

Мирского нельзя назвать негодяем типа С. П. Дегаева, готового с легкостью предать кого угодно и за что угодно. Он никого не предал в первый свой арест, во время следствия о покушении на Дрентельна Мирский выдал Семенских, прятавших его в своей петербургской квартире и валдайском имении, выдан Верещагина, ездившего в это имение предупредить беглеца об опасности, но никого из активных землевольцев он не назвал, предательство давалось ему нелегко. Но вот Мирский оказался в Секретном доме Алексеевского равелина. Первый год прошел в надеждах, обсуждениях планов, в интенсивной переписке с Нечаевым, вероятно, волевой опытный сосед чем-то его обнадежил. Но появился Ширяев, и Мирский отодвинулся на задний план. Умер Майдель, новый комендант не оставлял надежд на смягчение режима, наоборот, усилились строгости в отношении стражи, что сразу же почувствовали узники.[831]831
  32 См.: Вестник «Народной воли». 1883. № 1. С. 147.


[Закрыть] Смерть Ширяева ввергла Нечаева и Мирского в уныние, неутешительные вести доносились из-за стен равелина – партия «Народная воля» потеряла около двух третьих своего состава, и Мирский понял, что от нечаевских планов все более веет фантастикой, мечтания лопнули. Надеяться оставалось не на что, и он предал.

Может возникнуть предположение – Мирский достаточно подробно знал о Нечаеве и искренне полагал, что выпускать его из крепости ни в коем случае не следует, так как, находясь на свободе, он нанесет революционному движению еще больший вред, чем в 1869 году. Следовательно, донос Мирского – как бы не предательство. Однако Мирскому было 10–12 лет, когда произошла нечаевская история. Вскоре о Нечаеве забыли, вряд ли Мирский о нем что-либо слышал в своем Рубановом-Мосту. Но даже если слышал, то очень немного. Маловероятно, что он донес, руководствуясь подобным мотивом: во-первых, для этого незачем было ждать два года, во-вторых, он все же предпринимал попытку связать Нечаева с волей и, в-третьих, донос поступил начальству именно тогда, когда планы освобождения Нечаева перестали походить на реальные.

«Несколько лет спустя, – писал Феоктистов, – комендант этой крепости Ганецкий рассказал Иосифу Владимировичу (Гурко. – Ф. Л.) под большим секретом следующее: однажды, осматривая камеры заключенных, зашел он и к Мирскому, который улучил минуту, чтобы сунуть ему в руку бумажку; это была записка, извещающая его, что политические арестанты составили план бежать, что им удалось склонить на свою сторону многих солдат крепостной стражи, что все уже готово к побегу, что они предлагали Мирскому присоединиться к ним, но он предпочел довести о всем этом до сведения коменданта».[832]832
  33 Феоктистов Е. М. Указ. соч. С. 392.


[Закрыть]

Получив записку Мирского, комендант крепости И. С. Ганецкий, боевой генерал, прославившийся при осаде Плевны, в тот же день распорядился усилить охрану подступов к Секретному дому.[833]833
  34 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 219, л. 1.


[Закрыть] За Васильевскими воротами, через которые попадали в Алексеевский равелин, был поставлен усиленный наряд часовых Трубецкого бастиона. Тремя днями позже Ганецкий перевел 29 нижних чинов в Местную команду;[834]834
  35 См.: там же, л. 8–8 об.


[Закрыть] временно заменив их солдатами, несшими караульную службу в других частях Петропавловской крепости. На следующий день комендант приказал «увольнение со двора Равелина нижних чинов, в том числе и жандармских унтер-офицеров производить в строжайшем порядке»,[835]835
  36 Там же, л. 10.


[Закрыть] и просил министра внутренних дел графа Н. П. Игнатьева ускорить присылку для прохождения постоянной караульной службы в равелине «испытанного поведения людей».[836]836
  37 См.: там же, л. 12.


[Закрыть] Новая «испытанного поведения» стража начала прибывать 23 ноября.[837]837
  38 См.: там же, д. 224, л. 84.


[Закрыть]

В течение нескольких недель, последовавших за 16 ноября, комендант Петропавловской крепости почти ежедневно направлял министру внутренних дел рапорты, прошения, донесения с разного рода предложениями об усилении охраны тайной тюрьмы, писал новые инструкции и распоряжения смотрителю равелина П. М. Филимонову, требовал немедленного их исполнения. В первых распоряжениях Ганецкого легко улавливается судорожная поспешность в принятии мер предосторожности. Видимо, не вполне доверяя доносу Мирского, лишь 17 декабря комендант крепости просил министра внутренних дел Игнатьева распорядиться произвести дознание «о беспорядках в Алексеевской равелине».[838]838
  39 См.: там же, д. 219, л. 12.


[Закрыть] Ганецкому понадобился месяц, чтобы убедиться в правдивости сведений, поступивших от Мирского. Рассмотрев рапорт коменданта крепости, Игнатьев поручил начальнику Губернского жандармского управления, полковнику В. И. Оноприенко, приступить к дознанию о «беспорядках в Алексеевском равелине», наблюдение за ходом дела принял на себя начальник Штаба Отдельного корпуса жандармов, генерал-майор А. Н. Никифораки, ездивший в Европу ловить Нечаева. Постепенно картина происшедшего в Секретном доме начала вырисовываться в деталях. 18 декабря Ганецкий рапортовал Игнатьеву о «неудобстве оставлять Смотрителя Филимонова при равелине и необходимости его замены Соколовым с тем, чтобы офицер этот вступил в настоящую должность одновременно с новыми людьми».[839]839
  40 Там же, л. 13.


[Закрыть] Несколько дней спустя последовало распоряжение о назначении М. Е. Соколова «для временного исполнения должности Смотрителя».[840]840
  41 Там же, л. 23.


[Закрыть]

Соколов числился по Корпусу жандармов и отличался необыкновенной исполнительностью, суровостью, рвением к службе и другими качествами, сделавшими его выдающейся персоной в бесконечном ряду надзирателей российских тюрем. Это его Г. А. Лопатин прозвал Иродом, это он уморил многих народовольцев, отбывавших наказание в Петропавловской, а затем в Шлиссельбургской крепостях. Первой его жертвой на посту тюремщика оказался Нечаев, на нем шлифовал он свое ремесло. Молчаливый, постоянно мрачный «исполняющий должность» абсолютно пунктуально следовал букве инструкции. Ганецкий штурмовал начальство требованиями срочного утверждения штабс-капитана Соколова смотрителем равелина. После обнаружения дурного исполнения Филимоновым своих обязанностей власти не спешили. Лишь 25 февраля 1882 года «Министр Внутренних Дел не встретил препятствий к испрошению при назначении смотрителем Алексеевского равелина С.-Петербургской крепости, числящегося по Отдельному Корпусу Жандармов капитана Соколова».[841]841
  42 Там же, д. 226, л. 4.


[Закрыть]

Ганецкий выхлопотал капитану Соколову необычно большое жалованье: за чин – 339 рублей, дополнительных – 100 рублей, столовых – 980 рублей 70 копеек, на прислугу – 90 рублей, итого – 2409 рублей 70 копеек в год.[842]842
  43 См.: там же, л. 20.


[Закрыть] Примерно столько же зарабатывало десять крестьянских семей, достаток которых считался выше среднего. Дополнительно на переезд в крепость и устройство квартиры Департамент полиции выдал новому смотрителю 300 рублей.[843]843
  44 См.: там же, л. 21.


[Закрыть] До утверждения Соколова в должности он с присушим только ему рвением помогал Ганецкому наводить в равелине должный порядок.

В декабре 1881 года в распоряжение Соколова поступили четыре жандармских унтер-офицера «дополнительного штата», один унтер-офицер и 27 рядовых из С.-Петербургского и Московского жандармских дивизионов.[844]844
  45 См.: там же, д. 219, л. 14–14 об.


[Закрыть] В последних числах декабря отчисленные из равелинной команды четыре унтер-офицера и 36 рядовых были заключены в Трубецкой бастион Петропавловской крепости,[845]845
  46 См.: там же, л. 36.


[Закрыть] с 19 ноября большая их часть находилась под стражей при Управлении столичной полиции. Вместо них в крепости появились новые стражи – пятьдесят один нижний чин.[846]846
  47 См.: там же, л. 112.


[Закрыть] Филимонов окончательно расстался с делами смотрителя 22 января 1882 года,[847]847
  48 См.: там же, л. 154.


[Закрыть] четырьмя днями позже он выехал с семьей из крепости и поселился на Гороховой в доме Жеребцова. Там он дожидался своей участи.

Оноприенко, проводивший дознание и следствие, анализировал схемы перемещений заключенных Секретного дома из камеры в камеру, графики дежурств стражи, журнал их увольнения из крепости, протоколы допросов солдат и унтер-офицеров. В конце января в Трубецком бастионе находились 59 арестантов (в их числе давно уволенные со службы), подозреваемые в качестве участников равелинных беспорядков,[848]848
  49 См.: там же, л. 191.


[Закрыть] некоторых из них в феврале освободили из заключения за отсутствием состава преступления.[849]849
  50 Cм.: там же, л. 215.


[Закрыть] В первых числах февраля полиции удалось арестовать слушателя Медико-хирургической академии Е. А. Дубровина.[850]850
  51 См.: Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь. Т. 3. Вып. 2. Ст. 1260.


[Закрыть] В то время как Оноприенко трудился над дознанием, Соколов продолжал обнаружение упущений Филимонова. В начале марта новый смотритель Алексеевского равелина представил Ганецкому листок «Народной воли» от 23 октября 1881 года за № 6, оказавшийся в тюфяке, принадлежавшем одному из нижних чинов Петербургской Местной команды. Листок этот имел надпись карандашом, сделанную рукой Нечаева. Ганецкий распорядился обыскать все камеры Секретного дома, допросить поручика Андреева и бывших охранников.[851]851
  52 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 219, л. 413–414.


[Закрыть]

Документы Алексеевского равелина не позволяют установить, чем завершилась история с находкой листка «Народной воли».

Оноприенко вчерне закончил дознание еще в начале марта. Опираясь на полученные сведения, майор Головин написал для императора особую записку, в которой изложил существо происшедшего. Игнатьев 10 марта сделал доклад монарху и оставил ему головинскую записку, на которой Александр III после прочтения начертал; «Более постыдного дела военной команды и ее начальства, я думаю, не было до сих пор».[852]852
  53 Алексеевский равелин. Т. 2. Л., 1990. С. 240–241.


[Закрыть] Получив высочайшую резолюцию, Игнатьев 14 марта отправил Ганецкому следующее письмо:

«Господину Коменданту С.-Петербургской крепости.

Рассмотрев произведенное согласно статей 253, 319 и 398 книги XXIV Свода Военных постановлений, изданного 1879 г. Отдельного Корпуса Жандармов Полковником Оноприенко дознание о сношениях арестантов, содержащихся в Алексеевской равелине С.-Петербургской крепости, между собой и посторонними лицами, я нахожу, что нижние чины команды равелина могут быть обвиняемы в нарушении особых обязанностей караульной службы, преступлении, предусмотренном ст. 154 кн. XXII Свода Военных постановлений, а некоторые из них и в более тяжелых преступлениях, почему и на основании ст. 618 и 637 кн. XXIV того же Свода, подлежат преданию суду С.-Петербургского Военно-Окружного Суда. По мнению моему Подполковник Филимонов и поручик Андреев, которым было вверено наблюдение за арестантами, обнаружили при исполнении столь важной, по свойству совершенных арестантами преступлений, обязанности, чрезвычайное бездействие власти, и если бы преступная деятельность нижних чинов не была совершенно открыта, то небрежное отношение названных офицеров к службе, в данном случае, могло иметь весьма серьезные последствия. В действительности подполковник Филимонов, поступив в должность Смотрителя равелина в декабре 1877 года, не замечая, что нижние чины, охранявшие арестантов, предаются пьянству и с конца 1879 года не входил даже в рассмотрение документов о неисправности солдат, предоставляя разрешение этих вопросов поручику Андрееву, между тем как арестанты были вверены не Андрееву, а ему и лишь полная служебная благонадежность нижних чинов обеспечивала правильное содержание арестантов. Поручик же Андреев, с своей стороны, не считая себя в качестве заведующего командой, обязанным наблюдать за равелином, редко даже посещал казармы и фактически передал надзор за солдатами старшему унтер-офицеру. Таким образом, нельзя не прийти к заключению, что главными виновниками происшедших беспорядков в содержании арестантов, нарушении воинской дисциплины и совершенного непонимания солдатами строгости караульной службы представляются гг. Филимонов и Андреев, которые, казалось бы, должны подлежать за допущенное им бездействие власти, наказанию, предусмотренному ст. 145 кн. XXIV Свода Военных Постановлений.

Препровождая подлинное дознание с приложением на зависящее расположением Вашего Высокопревосходительства, имею честь покорнейше просить о последующем не оставлять меня уведомлением».[853]853
  54 РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 228, л. 1–2 об.


[Закрыть]

У Ганецкого не возникло никаких возражений по результатам дознания, и он вернул министру документы без замечаний. Официально закончив дознание 3 апреля, Оноприенко оставил под арестом 38 бывших охранников равелина.[854]854
  55 См.: там же, д. 219, л. 401.


[Закрыть] Тремя днями позже большую часть заключенных Трубецкого бастиона по распоряжению Плеве пересадили по двое – камеры требовались для пойманных народовольцев. Часть солдат перевели в Дом предварительного заключения.[855]855
  56 См.: там же, л. 450.


[Закрыть] Поразительная деталь – из 38 участников беспорядков в Алексеевском равелине не нашлось ни одного, кто предал бы Нечаева. Трудно предположить, чем завершился бы сговор узника со стражниками, если бы не донос Мирского.

Оноприенко счел возможным разделить обвиняемых на две группы. К первой группе он отнес тех, кто нарушил особые обязанности караульной службы в Алексеевском равелине. В нее вошли все четыре жандармских унтер-офицера и девятнадцать рядовых, в их числе ранее служившие в карауле. К этой же группе присоединили Филимонова и его помощника Андреева. Вторая группа состояла из лиц, коих сочли виновными в совершении государственного преступления, то есть в сношении с членами партии «Народная воля». В эту группу включили девятнадцать человек во главе с Дубровиным. Таким образом, суду были преданы сорок четыре человека.

Слушание дела по первой группе обвиняемых состоялось 24–25 мая 1882 года в Петербургском военно-окружном суде «при закрытых дверях».[856]856
  57 Обвинительный акт см.: Вестник «Народной воли»: революционное социально-политическое обозрение. 1883. № 1. С. 187–203 (вторая пагинация).


[Закрыть] Приведу выписку из приговора:

«<…> состоя в числе нижних чинов, которые в период времени от 1877 года до конца 1881 года, наряжались в караул к отдельным камерам находившимся в Алексеевском равелине С.-Петербургской крепости, в коих содержались государственные преступники, они равновременно принимали участие в преступных сношениях с заключенными, сношения эти состояли в том, что они вели с арестантом камеры № 5 разговоры преступного содержания, передавали записки из данной камеры в другую, принимали письма для передачи другим товарищам и отсылали их в город, доставляли арестантам периодические издания, ответные письма приносимые из города и особые выписки из караульного наряда о часовых, назначенных к камерам, получая за все таковые преступные деяния деньги от одного из арестантов или непосредственно, или же через других товарищей <…>.[857]857
  58 РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 228, л. 117.


[Закрыть]

По этой группе обвиняемых суд вынес сравнительно мягкий приговор. Жандармские унтер-офицеры, кроме одного оправданного, и рядовые Местной команды были зачислены в Воронежский дисциплинарный батальон сроком от двух до трех лет с последующим переводом в разряд штрафников.[858]858
  59 См.: там же, л. 129, 140.


[Закрыть] Приговор вошел в силу 4 июля 1882 года, а 23 июня осужденных посадили в арестантский вагон и отправили из столицы. Приговор офицерам в окончательной форме был вынесен 14 августа.[859]859
  60 Cм.: там же, д. 219, л. 450.


[Закрыть] Им, по лишении чинов, всех особых прав и преимуществ, предстояла ссылка в Архангельскую губернию на два года,[860]860
  61 См.: там же, д. 228, л. 119 об.


[Закрыть] но Андрееву еще ранее ссылку заменили шестимесячным тюремным заключением, и его 4 июня 1882 года поместили в особый каземат Екатерининской куртины Петропавловской крепости.[861]861
  62 См.: там же, л. 151.


[Закрыть]

Ганецкий предпринял попытку вступиться за нерадивого Филимонова. Он обратился к командующему гвардией и войсками Петербургского военного округа с ходатайством о смягчении бывшему смотрителю наказания «по несметливости и нерасторопности» и в связи с предстоящей коронацией Александра III,[862]862
  63 См.: там же, л. 168–168 об.


[Закрыть] но просьба коменданта последствий не имела.

Второй процесс о государственном преступлении «развращенной» стражи слушался 3 декабря 1882 года в столичном Военно-окружном суде. Обвиняемым инкриминировалось участие в осуществлении связи узников Секретного дома с членами преступного сообщества, находившимися на свободе. Приведу извлечение из приговора:

«В последних числах Ноября прошлого 1881 года в Алексеевском равелине С.-Петербургской Петропавловской крепости были обнаружены беспорядки, заключавшиеся главным образом в сношениях с содержавшимися там государственными преступниками, через посредство нижних чинов, состоящей при равелине команды, как между собою так и с их единомышленниками, находящимися на свободе, о чем тогда же по распоряжению Министра Внутренних Дел, Начальником С. Петербургского Жандармского Управления было произведено особое дознание, на котором выяснилось следующее:

Помянутые государственные преступники в числе 4-х человек, содержались в отдельных камерах особого здания, расположенного в Алексеевском равелине, при чем до Ноября 1879 г. в равелине содержались два арестанта, в камерах № 5 (Нечаев. – Ф. Л.) и 6 (Бейдеман. – Ф. Л.); в Ноябре же в равелин прибыл третий арестант и помещен в камеру № 1 (Мирский. – Ф. Л.). 10 ноября 1880 года – четвертый, помешенный в камеру № 13 (Ширяев. – Ф. Л.). Для содержания караула при означенных камерах в распоряжении смотрителя равелина находилась особая команда в составе одного или двух унтер-офицеров и определенного числа рядовых, назначаемых на посты часовых при каждой арестантской камере и кроме того 5 жандармов, на обязанности которых лежало наблюдение за самым строгим соблюдением нижними чинами караульной службы и предупреждения всяких сношений с арестантами.

Однако, несмотря на означенные меры, в марте 1881 г. из писем, найденных при обыске казненных государственных преступников Желябова и Софьи Перовской, обнаружилось, что содержавшиеся в Алексеевском равелине государственные преступники вели деятельную переписку с членами преступного сообщества, проживавшими в Петербурге, при посредстве некоторых нижних чинов равелинной команды, находившихся в сношении с теми же арестантами. Сношения эти, как установлено дознанием заключались: 1) в разговорах преступного содержания, которые вели нижние чины с арестантом, содержавшимся в камере № 5; 2) в передаче ими записок между камерами №№ 1, 5 и 13; 3) в доставлении арестантам различных периодических изданий; 4) в передаче от арестантов писем лицам, живущим в городе и получением от этих последних ответных писем к арестантам, а также и в доставлении денег.

Когда возникли означенные сношения и кто положил им начало, вполне выяснить не представилось возможным, так как арестант камеры № 5, склоняя каждого, вновь поступившего в равелин, нижнего чина, вступая с ним в разговоры, выражался, что с ним все и всегда говорили со времени его заключения. Передача же записок из камеры в камеру началась по-видимому в конце 1879 г., когда в равелине был заключен новый арестант камеры № 1, что судя по показаниям нижних чинов, записки между камерами 5 и 6 никогда не передавались, а таковы были передаваемы как выше объяснено, только между камерами под №№ 1, 5 и 13. С прибытием же в равелин четвертого арестанта, заключенного в камеру № 13, начались сношения преступников с городом, причем начало таковых следует отнести к Декабрю 1880 года, когда, находившийся в равелинной команде, рядовой Орехов отнес, по поручению арестанта, записку к студенту Военно-Медицинской Академии Евгению Дубровину, арестованному 2-го Февраля сего года.

С тех пор и до возникновения первоначального дознания по настоящему делу сношения с городом не прерывались. Лица, принимавшие от нижних чинов записки, были известны под именами Антона Ивановича, Алексея Александровича и др. Своих же фамилий и мест жительства эти лица не говорили, при этом встречались всегда с нижними чинами на улицах в разных местах столицы, по их личному назначению или же по указанию арестанта камеры № 5. Так как не все нижние чины равелинной команды участвовали в означенных преступных сношениях и многие о них даже не знали, то для избежания разных случайностей и открытия этих сношений, арестантам и обвиняемым были приняты следующие моры предосторожности: 1) ходившие в караул за старших, ефрейтор Колодкин и рядовой Тонышев выписывали с вечера из наряда фамилии тех часовых, которые должны были стоять на другой день при камере № 5 и эти выписки передавали арестанту через часовых; 2) фамилии нижних чинов при сношениях заменялись особыми прозвищами, которые давал тот же арестант, причем в большинстве случаев те из нижних чинов, кои сами носили записки в город имели по два и даже по три прозвища, а которые участвовали лишь в передачах записок из камеры в камеру, по одному; 3) при исполнении каких-либо поручений арестанта нижние чины употребляли особые условные знаки и выражения.

За все означенные услуги нижние чины получали деньги, как от арестанта, так и от лиц, которым они передавали записки. Сам арестант получал деньги в записках, приносимых ему нижними чинами из города, но давал их не всегда лично, а во многих случаях передавал деньги кому-либо из нижних чинов, а те их раздавали тем из людей, которые приносили от арестанта особые билетики с обозначением суммы, надлежащей выдаче. Но, кроме денежной платы за услуги, арестант № 5 стремился склонить нижних чинов к преступному сношению с ним и путем убеждений, ведя с ними в бытность их на часах, продолжительные разговоры, содержание которых по показаниям подсудимых Юшманова, Тонышева, Борисова, Дементьева, Губкина, Вызова, Архипова, Колодкина, Орехова и других были такими:

Преступник говорил, что они, т. е. нижние чины, темные люди, ничего не знают. Но что теперь близко то время, когда все узнают, за что страдает он и его сообщники. Он страдает безвинно, за правду, за них, мужиков, и за их отцов. Солдат и мужиков теперь обижают, но скоро настанет другое время. Такие же люди, как и он, произведут переворот, бунт, убьют царя, перебьют начальство. Тогда царь не будет управлять так, как теперь. Цари будут выбранные от народа, как в других государствах, например, во Франции: будут на отчет, а не самодержавцы, и если царь будет хорошо распоряжаться, то и будет царствовать, если нет, то выберут другого. Кроме того, он и его сообщники отберут землю от помещиков и раздадут ее поровну между крестьянами, фабрики же и заводы станут принадлежать рабочим. После покушения взорвать Императорский поезд на Московско-Курской железной дороге преступник высказывал сожаление, что не удалось убить Государя, и говорил, что скоро взорвут дворец, и когда не удался взрыв Зимнего дворца, то уверял что товарищи его все равно, где-нибудь изловят Государя и непременно убьют его. После же 1-го Марта говорил: «вот видите, Царя убили, я вперед говорил вам это, а когда кончится год и если ныне царствующий Император ничего не сделает для мужиков, то и его убьют». Далее старался убедить нижних чинов, что он страдает за них, преступник говорил, «что и они должны стараться за него, должны держаться его и его товарищей».

Ввиду изложенных выше обстоятельств, указывающих на неодинаковую виновность нижних чинов команды, по окончании упомянутого дознания, те из них, которые оказались виновными, лишь в нарушении обязанностей караульной службы, были преданы вместе с жандармскими унтер-офицерами Петербургскому Военно-Окружному Суду и о них уже состоялся приговор суда, остальные же обвиняемые, <…> как лица, находившиеся в близких отношениях к преступному сообществу и деятельно содействовавшие тайным сношениям его членов с государственными преступниками содержащимися в Алексеевском равелине были выделены и о них, а равно и задержанных по их указанию студентов Военно-Медицинской Академии Евгении Дубровине и запасных оберфейерверкера Александре Филиппове и Алексее Иванове, по распоряжению Министра Внутренних дел, С. Петербургским Жандармским Управлением было произведено особое дознание по обвинению их в государственном преступлении, предусмотренном 250 статьей Уложения о Наказаниях».[863]863
  64 РГВИА, ф. 1351, оп. 1, д. 4964, л. 5-10 об.


[Закрыть]

Часть солдат сослали «в места Сибири отдаленные», часть – «в места Сибири не столь отдаленные», Дубровина, «по лишении всех прав состояния, определить в каторжную работу на заводах на четыре года».[864]864
  65 См.: там же, л. 147.


[Закрыть]

Из Дома предварительного заключения Дубровина отправили на Кару, где он находился до 4 августа 1885 года, оттуда вышел на поселение в Баргузинский округ Читинской области. Через 12 лет ему разрешили переехать в Европейскую Россию без права проживания в столицах и столичных губерниях, в 1897 году Дубровину позволили сдать в Казанском университете экзамен «на врача».[865]865
  66 См.: Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь. Т. 3. Вып. 2. М., 1934. Ст. 1260–1261.


[Закрыть]

Солдат разбросали по Западной и Восточной Сибири. Известный исследователь жизни и деятельности Бакунина Ю. М. Стеклов писал о встрече в якутской ссылке с бывшими стражниками Нечаева:

«Вспоминаю из них Кира Вызова и Ивана Тонышева. Несмотря на злоключения ссыльной жизни, несмотря на то, что некоторые из них не обладали достаточной политической устойчивостью, впоследствии несколько опустились, все же они сохранили революционное настроение и, в особенности, горячую преданность Нечаеву. Какого бы мнения ни быть о приемах, которые пускал в ход во время своей революционной деятельности Нечаев, как бы ни относиться даже к его личности, но его жизнь в крепости и, в частности, то обстоятельство, что он, будучи бесправным, лишенным всех прав узником, сумел приобрести такое поразительное влияние на солдат, показывает, что он был незаурядным человеком и чрезвычайно крупной революционной силой».[866]866
  67 Каторга и ссылка. 1923. Кн. 6. С. 86.


[Закрыть]

Стеклов был социал-демократом и поклонником Бакунина, его взгляд на бывшего участника женевского триумвирата не свободен от субъективной оценки, он мог что-то приукрасить. Но и другой мемуарист чернопеределка О. К. Буланова, урожденная Трубникова, не сочувствовавшая Нечаеву, писала: «Там же, в Тюмени, догнали нас солдаты петропавловского гарнизона, так называемые нечаевцы, осужденные на поселение за сношения, которые через них вел Нечаев с народовольцами. Помню двоих из них: средних лет, добродушные, они с удивительной любовью говорили о Нечаеве. Он точно околдовал их, так беззаветно преданы были они ему. Ни один из них не горевал о своей участи, напротив, они говорили, что и сейчас готовы за него идти в огонь и воду».[867]867
  68 Былое. 1924. № 24. С. 82.


[Закрыть]

Приведу извлечения из статьи Л. А. Тихомирова, составленной на основании многочисленных сведений, стекавшихся к нему в Женеву: «Его (Нечаева. – Ф. Л.) действительно не только считали важной особой, не только уважали и боялись, но нередко трогательно любили; некоторые из солдат, например, старались доставить ему удовольствие, покупая ему газеты или что-нибудь из пищи на собственный счет; особенно привязанные прозвали его «орлом»: «Наш орел», так они называли его между собою».[868]868
  69 Вестник «Народной воли». 1883. № 1. С. 148–149.


[Закрыть]

Таким запомнился Нечаев стражникам Алексеевского равелина, пострадавшим из-за него. Странно, но это так, они вспоминали о нем с любовью, как-то сумел он подобрать к ним ключи, вызвать в них к себе глубокое уважение и симпатию.

Просматривая в архивохранилищах тысячи документов, запечатлевших жизнь и деятельность Нечаева, бережно перелистывая ветхие пожелтевшие страницы, читая о страданиях сотен людей, действия которых сегодня не вызывают одобрения, я часто ловил себя на сочувствии и даже симпатии к ним. Сколько же их погибло в тюрьмах, на каторге, в далекой тундре необозримых северных просторов Восточной Сибири, кануло в небытие, молодых, красивых, умных, благородных, сколько их, не доживших до тридцати, мечтавших разбудить Россию, вовлеченных в безнадежный эксперимент. Протоколы допросов и обысков, стопки изъятых книг и тупоумных листовок, наподобие нечаевских, доносы полицейских агентов, анонимки, рапорты чиновников, собственноручные показания, прошения о помиловании. Документы поразительно красноречивы, характеры выступают из них выпукло и отчетливо. Порой кажется, что знаешь их лица, слышишь голоса, видишь, как некто лукаво подталкивает и направляет их в пропасть, заблудших и одураченных. Многие из них искренне верили поводырям; белое и черное, подвиг и преступление, добро и зло перепутались в их незрелом, ограниченном понимании. Невольно возникает мучительный вопрос – неужели их жизни искалечены понапрасну, неужели они ничего положительного не дали своему Отечеству, неужели один вред исходил от их поступков?. Горько и тоскливо осознавать, что они преподали нам урок отрицательного опыта, показали путь, по которому не следует идти, ибо он ведет в преисподнюю. А мы никак не поймем этого и идем, идем…