Текст книги "Нечаев: Созидатель разрушения"

Автор книги: Феликс Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Полное одиночество Бейдемана длилось более шести лет, лишь вечером 28 января 1873 года он ощутил нечто необычное в размеренной жизни Секретного дома, вторжение чего-то инородного. Из малого коридора до его пятнадцатой камеры донеслись почти неразличимые посторонние звуки – там происходило вселение нового заключенного, Сергея Геннадиевича Нечаева.[710]710
  26 Подробнее о пребывании Нечаева в Секретном доме см.: Щеголев П. Е. С. Г. Нечаев в равелине // Алексеевский равелин. Т. 2. С. 128–304.


[Закрыть] Волею судьбы Нечаев оказался в той самой камере, в которой за два десятилетия до него М. А. Бакунин сочинил свою «Исповедь».

На другой день смотритель равелина майор Корпуса жандармов И. М. Пруссак получил от коменданта крепости Н. Д. Корсакова особую дополнительную инструкцию:

«Заключенного вчера по Высочайшему повелению в Алексеевский равелин, лишенного всех прав состояния, бывшего мещанина города Шуи Сергея Нечаева, предписываю содержать в отдельном каземате пол № 5, под самым бдительным надзором и строжайшей тайною, отнюдь не называя его по фамилии: а просто нумером каземата, в котором он содержится, и расходовать на продовольствие по 50 копеек в день.

Причем в дополнение к имеющимся у вас правилам относительно наблюдения за заключенными в равелине (инструкция 1812 года и дополнение к ней 1871 года. – Ф. Л.) считаю долгом подтвердить к точному и неупустительному исполнению:

1. Ключи от нумеров арестованных хранить лично при себе.

2. Вход к арестованным утром для уборки, подачи чая, обеда, ужина и во всех других случаях производить не иначе, как в своем личном присутствии.

3. Посещая арестованных, каждый раз обращать особое внимание на окна, железные решетки, полы и печи и на прочность замка у дверей.

4. При каждом нумере, в котором содержатся арестованные, иметь отдельные посты и, кроме того, к окну последнего доставленного преступника ставить с наружной стороны на ночь часового.

5. Заключенного вчера преступника ни в сад, ни в баню без личного моего приказания не выводить.

6. Стрижку, в случае надобности, волос производить также с личного моего разрешения в вашем присутствии и непременно одним из людей равелинной команды.

7. Обратить строгое внимание на нравственность и увольнение со двора нижних чинов, отпуская не иначе, как с соблюдением указанного в инструкции порядка.

Что же касается лично вас, то я убежден, что, сознавая всю важность занимаемого места и то особенное к вам доверие, вы, конечно, не позволите себе не только выхода без разрешения моего из крепости, но и отлучек из самого равелина, исключая служебных случаев».[711]711
  27 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 2, д. 1572, л. 7.


[Закрыть]

Инструкция требовала «особой осмотрительности» и донесения о всех «замеченных в дурном поведении» нижних чинов. Дополнительные строгости, введенные Корсаковым в режим Секретного дома, объясняются появлением в нем государственного преступника такого высокого ранга, какой правительство присвоило Нечаеву. Главноуправляющий III отделением сделал небывалое распоряжение, он потребовал, чтобы Пруссак еженедельно докладывал ему о поведении нового узника. Позже Шувалов приказал заменить их письменными бюллетенями коменданта крепости. Большая часть бюллетеней не сохранилась.

По получении особой инструкции Пруссак отобрал у Нечаева личные вещи и переодел в казенный тюремный костюм. С этого времени началось его настоящее заточение в равелине. Первые дни тюремщики замечали затравленность в его поведении, но уже к исходу недели она почти полностью исчезла. Сергей попросил разрешить ему чтение и литературные занятия. Шувалов распорядился удовлетворить просьбу заключенного. В числе первых книг, затребованных Нечаевым, оказались «История России» С. М. Соловьева и «История цивилизации в Англии» Г. Т. Бокля, эту книгу, знакомую ему по Иванову, он решил перечитать. Арестант написал список книг, его рассмотрели в III отделении, и Шувалов разрешил все, кроме «Истории французской революции» Л. Блана и «Истории революции 1870-71» Ж. Кларети.

Секретный дом имел свою библиотеку, насчитывающую в 1873 году около ста названий.[712]712
  28 См.: там же, оп. 5, д. 178, л. 33–36.


[Закрыть] В архиве Алексеевского равелина имеется множество документов, относящихся к этой библиотеке, в их числе несколько «каталогов» (точнее, это инвентарные ведомости, по которым не всегда удается установить, о какой книге идет речь, например, «Отечественная война 1812—13 гг.», «сочинения Достоевского 2 книги» и т. д.). Сохранилась переписка по поводу просьб Нечаева о предоставлении ему книг для чтения. Благодаря его настойчивости библиотека равелина существенно пополнилась, так как Шувалов 29 февраля 1873 года распорядился покупать для Нечаева нужные ему книги.

Сергей писал списки названий книг, изданных на русском, немецком и французском языках, и передавал их смотрителю равелина. Те из них, что имелись в библиотеке равелина, выдавались ему тут же. III отделение также располагало библиотекой, ее книгами пользовались заключенные, сидевшие в Петропавловской крепости.[713]713
  29 См.: Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М., 1932. С. 28.


[Закрыть] Покупку книг поручалось производить одному из чиновников Третьей (секретной) экспедиции. В 1879–1880 годах эта обязанность лежала на известном народовольце Н. В. Клеточникове, служившем в III отделении.[714]714
  30 Cм.: там же. С. 28.


[Закрыть] Для чтения книг из этой библиотеки каждый раз требовалось особое распоряжение главноуправляющего или в крайнем случае управляющего III отделением. Коменданты Петропавловской крепости, понимая, что чтение может предотвратить беспорядки, радели о регулярном пополнении библиотеки для заключенных Секретного дома и без особых причин в книгах не отказывали. Приведу одно из многочисленных писем коменданта крепости к товарищу главноуправляющего III отделением:

«Вследствие личного объяснения с Вашим Превосходительством о неудовлетворительном состоянии библиотеки Алексеевского равелина и о возможности ввиду сего улучшить оную приобретением на суммы III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, имею честь препроводить при сем каталог книгами, которые, если не все, то хотя некоторые из них. было бы полезно иметь при Алексеевском равелине для чтения арестантов».[715]715
  31 РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 207, л. 17.


[Закрыть]

К этому письму был приложен список книг, на приобретение которых «испрашивалось разрешение», среди них «Бесы» Ф. М. Достоевского.[716]716
  32 См.: там же, л. 20.


[Закрыть] Это письмо и список находятся в деле, которое называется: «О выписке из III отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии книг для чтения известного арестанта».[717]717
  33 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 207.


[Закрыть] Именно так в официальной переписке называли бывшего главу «Народной расправы». Обычно списки запрашиваемых книг по каталогам книжных магазинов составлял Нечаев. В другом архивном деле имеется запись о покупке «Бесов» Ф. М. Достоевского и их поступлении в библиотеку Алексеевского равелина.[718]718
  34 См.: там же, д. 213, л. 7 об.


[Закрыть] Из писем комендантов крепости известно, что Сергей перечитал все книга равелинной библиотеки, кроме некоторых книг духовного содержания. Нечаев, безусловно, читал «Бесов», он мог читать журнальный вариант романа еще в эмиграции, его отзыва о «Бесах» мы никогда не узнаем. Не следует думать, что получение книг давалось Нечаеву легко, это не так. За право чтения приходилось бороться. На протяжении почти десятилетнего заточения он многократно обращался к комендантам крепости с просьбами, требованиями, иногда и с угрозами голодовки, чтобы ему давали желаемые книги. В III отделении превосходно понимали, что значит чтение для обреченного на вынужденное безделье в условиях одиночного заключения. Поэтому полицейское начальство превратило отказы выдачи Нечаеву книг в форму наказания за дурное поведение. Лишение прогулок, письменных принадлежностей не действовало на него так, как лишение чтения. Поражает количество прочитанных книг. Последний документ, отразивший состав библиотеки Алексеевского равелина в бытность там Нечаева, датирован 22 января 1882 года. Это список из 346 названий на русском, 39 – на немецком и 176 – на французском языках,[719]719
  35 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 219, л. 160–167 об.


[Закрыть] но фактически книг было много больше, примерно около двух тысяч томов, так как под одним номером значились собрания сочинений и многотомные издания. В библиотеке были представлены практически все произведения русской классической литературы.

Кроме библиотеки Алексеевского равелина в крепости имелась библиотека Трубецкого бастиона, но получение из нее книг для Нечаева осложнялось опасением властей раскрытия тайн Секретного дома, и опасением не напрасным. Нечаев не только читал книги, он стремился через них сообщить о себе на волю, и это иногда удавалось. П. А. Кропоткин, сидевший в 1873–1874 годах в Трубецком бастионе, писал: «Одно только имя раз попалось мне, совершенно ясно очерченное ногтем, буква за буквой: «Нечаев».[720]720
  36 Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966. С. 304.


[Закрыть] О. А. Натансон также обнаружила надпись и поняла, что Нечаев сидит в Петропавловской крепости.[721]721
  37 См.: Алексеевский равелин. Т. 2. Л., 1990. С. 179.


[Закрыть] Народница Н. А. Головина-Юнгерсон, содержащаяся в Трубецком бастионе весной 1875 года и вторично с осени 1876 года по весну 1877 года, вспоминала: «В крепости была библиотека, можно было давать о себе знать, подчеркивая буквы; в одной из книг я прочла: «Я, Нечаев, сижу в Алексеевском равелине, просил о пересмотре дела, но мне отказали».[722]722
  38 Каторга и ссылка. 1923. № 6. С. 37.


[Закрыть] Народник С. С. Синегуб, сидевший в Петропавловской крепости с декабря 1873 года по декабрь 1875 года, вспоминал: «По надписям в некоторых книгах, которые приносились мне из крепостной библиотеки, я узнал, что в крепости сидел мой знакомый студент-технолог – А. С. Чиков, арестованный по Долгушинскому делу. Попадалась фамилия Нечаева, который впрочем сидел не в нашем здании. Надписи были сделаны им, лучше сказать, выдавлены спичкой».[723]723
  39 Былое. 1906. № 9. С. 126.


[Закрыть] Подобные книги держал в руках и С. Л. Чудновский.[724]724
  40 Cм.: Минувшие годы. 1908. № 4. С. 244–245.


[Закрыть]

Первые месяцы заточения в равелине Сергей делил время, свободное от сна, между чтением, литературным трудом и прогулками, когда их разрешали. Из-за книг трения с начальством никогда не прекращались, он настаивал, чтобы ему предоставлялись все требуемые книги, а среди них были такие, которые полицейские чиновники относили к нежелательным. Охранники не всегда могли удовлетворить просьбы узника, даже когда стремились к этому. Постоянные стычки возникали из-за отказа Нечаева читать книги духовного содержания. Сергей называл себя атеистом. Он требовал, чтобы к нему относились как к человеку, не признававшему религии. Приведу рапорт смотрителя равелина Пруссака коменданту крепости Корсакову:

«Арестованный в доме Алексеевского равелина под № 5 (Нечаев. – Ф. Л.) с 16 по 23 число сего февраля [1873 года] вел себя покойно, читал «Военный вестник» за 1871 год, все благополучно: кроме 19 числа в первый день Поста, когда был подан ему обед постный, на каковой, взглянув, подобно хищному зверю, отозвался дерзким и возвышенным голосом, с презрительной улыбкой: «Что это меня хотят приучить к постам, и, пожалуй, говеть? Я не признаю никакого Божества, ни постов, – у меня своя религия; я прошу вас, лайте мне тарелку супу, кусочек мяса, и я буду доволен», – почему в ту же минуту был остановлен и сделано строжайшее предупреждение с тем, если на будущее время позволит себе такой наглый разговор, будет возвышать голос и выражаться дерзко, то к укрощению подобного зачерствелого невежества будут приняты меры. «Что же касается мяса и супу, ты получишь! Но помни, это последняя снисходительность», – после чего совершенно молчалив, держит себя воздержаннее и вежлив».[725]725
  41 Алексеевский равелин. Т. 2. С. 158.


[Закрыть]

Корсаков, посылая в III отделение еженедельные бюллетени, писавшиеся на основании рапортов смотрителей, иногда несколько сглаживал описание поведения Нечаева. Суровый Пруссак умер 18 апреля 1873 года, и смотрителем равелина стал его помощник майор Бобков, прослуживший в равелине почти три года.[726]726
  42 См.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 227, л. 52.


[Закрыть] С более мягким Бобковым у «арестанта под № 5» отношения не сложились: новый смотритель почему-то раздражал узника, и при его появлении в камере он особенно нервничал, становился агрессивным.

«Содержащийся в Алексеевском равелине известный преступник, – писал Корсаков в одном из бюллетеней, – с некоторого времени находится в крайне раздражительном состоянии: он с 1 апреля упорно лишает себя пищи под предлогом недоброкачественности и выражает неудовольствие на смотрителя майора Бобкова, обращаясь к нему с бранью и упреками, что его посадили в заточение с исключительной целью уморить голодом, но что в этом ошибутся, так как он скорее сам покончит с собою. Причем он 1 апреля при входе смотрителя в номер бросил в него супом, но жандармский унтер-офицер успел устранить полет оного. Кроме того, пользуясь дозволением заниматься в нумере литературными занятиями, написал записку, наполненную претензиями и преступными выражениями.

При посещении 4 апреля с доктором Окелем означенного преступника я нашел его в утомленном состоянии и с полною претензиею на грубое обращение с ним смотрителя.

Доведя о сем до сведения Вашего Сиятельства, имею честь доложить, что претензии преступника на неудовлетворительность пищи не заслуживают никакого внимания, так как таковая готовится из самых свежих продуктов в числе 3 разнообразных блюд, так равно нельзя допустить вероятия и в грубом обращении с ним смотрителя, который по характеру своему скорее может быть снисходителен, чем строг».[727]727
  43 Алексеевский равелин. Т. 2. С. 160–161.


[Закрыть]

«Уморить» Нечаева не собирались. Претензии узника к еде выглядят несколько странновато. Судите сами, перед вами «Расписание обеда для Алексеевского равелина» 1880 года. В это время в Секретном доме пребывало четверо узников, кормили их из расчета 70 копеек в день.

«Воскресенье:

Суп со свежей капустой:

31/2 ф. говядины по 15 к. 53 к.

Капуста, коренья и картофель 20 к.

73 к.

Жаркое:

31/2 ф. телятины по 18 к. 63 к.

1/4 ф. масла 9 к.

4 шт. огурцов 5 к.

77 к.

Пирожное:

11/2 ф. муки 15 к.

1/4 ф. масла 9 к.

яйца и дрожжи 8 к.

1/2 ф. варенья 10 к.

Соль 2 к.

44 к.

Понедельник:

Суп перловый:

31/2 ф. говядины по 15 к. 53 к.

1/2 ф. перловых круп 6 к.

Картофель, коренья и сливки 15 к.

74 к.

Сразы с капустой:

3 ф. говядины по 18 к. 54 к.

2 ф. капусты 9 к.

1/4 ф. масла 10 к.

83 к.

Оладьи с сиропом:

11/2 ф. муки и дрожжи 17 к.

1/4 ф. масла 9 к.

1/2 ф. варенья 10 к.

Соль 2 к.

38 к.»[728]728
  44 РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 332, л. 1–1 об. 1 фунт (ф.)=409,5 грамма; к. – копейка.


[Закрыть]

Разумеется, можно предположить, что между меню и обедами могла быть разница. Меню, относящееся к более раннему периоду заточения Нечаева в Секретном доме, найти не удалось. Итак, бывший вождь московских заговорщиков читал, писал, гулял в треугольном «саду» Секретного дома и, судя по сохранившимся документам, вел себя относительно спокойно. Вспышки грубости и неповиновения в первые два года пребывания узника в равелине случались не часто. Нетерпимость Сергея ко всему мешавшему удовлетворению его желаний нам хорошо известна.

В конце 1875 года Корсаков передал Нечаеву просьбу правительства изложить свои политические взгляды. Что ответил Сергей на это предложение, мы не знаем, во всяком случае никаких эксцессов в документах Алексеевского равелина не зафиксировано. Сергей относился к старику Корсакову с почтением, возможно, молча стерпел. После «Процесса нечаевцев» к нему магнетически притягивались взоры высших администраторов империи, не могли не притягиваться. Попав за решетку, он оказался доступным для удовлетворения любопытства. Здесь, в центре столицы, в крепости содержался опаснейший враг монархии. Никто из руководителей политического сыска не обошел вниманием бывшего главу «Народной расправы». Это и неудивительно: до марта 1881 года он считался самым крупным государственным преступником во всей России.

Однажды Нечаева посетил главноуправляющий III отделением, генерал-адъютант А. Л. Потапов, сменивший в 1874 году Шувалова на всех его постах. Румяный, сытый и очень довольный собой, начищенный и ухоженный, сопровождаемый пестрой свитой военных и статских чиновников, он вплыл в мрачное жилище Нечаева. Генерал пожелал узнать то, о чем Сергея еще до суда спрашивал Левашев. (Левашев от имени правительства предлагал Нечаеву рассказать о состоянии революционного движения в России и получил отказ.) «На этот раз, – писал Л. А. Тихомиров, узнавший о случившемся из записок Нечаева, – ответом было выражение презрения к правительству в более резкой форме, а когда Потапов стал грозить Нечаеву телесным наказанием, как каторжнику, тогда он в ответ на эти угрозы заклеймил Потапова пощечиной в присутствии коменданта генерала Корсакова, офицеров, жандармов и рядовых; от плюхи по липу Потапова потекла кровь из носу и изо рта».[729]729
  45 Вестник «Народной воли»: революционное социально-политическое обозрение. 1883. № 1. С. 140–141.


[Закрыть]

Никаких официальных документов о пощечине не обнаружено, да и вряд ли могли быть такие документы. Но то, что Нечаев еше в 1873 году пытался ударить смотрителя, документально подтверждается. 17 февраля 1904 года военный министр А. Н. Куропаткин записал рассказ министра внутренних дел В. К. Плеве, служившего во второй половине 1870-х годов прокурором Петербургской судебной палаты, человека вполне осведомленного: «Наконец, Плеве рассказал, что в это время Потапов начал уже быть не в своем уме. Он однажды вошел к Нечаеву в камеру и получил от него пощечину. Что же он сделал? Упал на колени перед Нечаевым и благодарил за науку… Такой факт приподнял Нечаева на огромную высоту».[730]730
  46 Дневник А. Н. Куропаткина // Красный архив. 1922. Т. 2. С. 32.


[Закрыть] Когда через год Потапова отправляли в отставку, сослуживцы находили у него «чуть не размягчение ума».[731]731
  47 Перетц Е. А. Дневник. М., 1927. С. 135.


[Закрыть] Тихомиров писал, что позорная история с пощечиной очень скоро перестала быть тайною в правительственных и полицейских кругах.[732]732
  48 См.: Вестник «Народной воли». 1883. № 1. С. 146.


[Закрыть] Подтверждением случившегося служит прошение Нечаева на высочайшее имя. Приведу из него извлечение: «Он (Потапов. – Ф. Л.) оскорбил меня на словах, я за это заклеймил его пощечиной. Он имел право меня ненавидеть, но и он мне не мстил».[733]733
  49 Алексеевский равелин. Т. 2. С. 165.


[Закрыть] Нечаев ошибался: Потапов затаил злобу и поджидал удобного случая.

Тем временем подступило трехлетие заточения, минул так называемый испытательный период, после которого традиционно пересматривалась мера наказания осужденного. Сергей понимал, что его деяния и наказания за них лежат вне традиций, что обычным путем он из равелина не выйдет, царь не сократит ему срока и не отправит в Сибирь не только на поселение, но даже в рудники. И тем не менее Сергей принялся за сочинение прошения на высочайшее имя. Обычно узники в подчеркнуто уважительной форме умоляли монарха о помиловании или облегчении участи. (Вспомните бакунинское сидение в равелине.) Ничего подобного от бывшего вождя «Народной расправы» исходить не могло. В свойственной Нечаеву манере подробно описаны арест в Швейцарии, история незаконной передачи русским властям, следствие и «Шемякин суд». Как и в письме Левашеву, Сергей сообщил Александру II об овациях в зале суда, сопровождавших его обличительные реплики. В конце прошения Нечаев требовал пересмотра дела: ему все еще грезился скандальный политический процесс. Прошение это более всего напоминает послание умалишенного, страдающего манией величия, но нам хорошо известно, что Нечаев психическим расстройством не страдал.

30 января 1876 года Нечаев вручил коменданту крепости несколько листов, исписанных столь аккуратно, что не потребовалось даже изготавливать писарской копии. Листы были вложены в аляповатый переплет, изготовленный узником. Старый служака, педантичный Корсаков передал прошение в III отделение, Потапов отнес его с очередным докладом в Зимний дворец. Мстительный главноуправляющий мог не давать хода этой бумаге, но уж очень все складывалось кстати. Оскорбленный жандармский генерал, прочитав творение узника, возликовал – он понял, что по тону, содержанию и даже внешнему виду прошение, в котором не просят, а требуют и поучают, непременно должно вывести государя из себя и отмщение за пощечину обрушится на узника с высоты трона. Быть может, Нечаева спровоцировал кто-нибудь из равелинных, он должен был понимать, что пользы такое прошение ему не принесет. Быть может, так выразил он свое отчаяние.

Вероятнее всего, монарх нечаевского сочинения в руках не держал, его пересказал или зачитал Потапов. Обычно свое мнение Александр II писал на прошении карандашом мелким разборчивым почерком (карандашные маргиналии монархов покрывались лаком, они хорошо сохранились и легко читаются). На сей раз воля раздраженного императора написана рукою Потапова. На обложке, изготовленной Сергеем, главноуправляющий III отделением со злорадством начертал: «Государь Император Высочайше повелеть соизволили прошение оставить без последствий и воспретить преступнику Нечаеву писать и написанное им до сего времени от него отобрать и рассмотреть, заниматься же чтением книг не возбраняется».[734]734
  50 Там же. Т. 2. С. 172.


[Закрыть]

Прошение очень длинное и по содержанию никакого интереса не представляет. Все в нем изложенное уже известно, но не в искаженном изображении Нечаева. Впервые прошение опубликовано П. Е. Щеголевым и неоднократно перепечатывалось.[735]735
  51 См.: там же. С. 166–171.


[Закрыть] Его текст еще раз доказывает, что трехлетнее заточение не изменило нашего героя. Если бы Александр II не был императором, его все равно возмутило бы нечаевское прошение: от формы и содержания этого самобытного сочинения отдавало ложью и нарочитою наглостью, раздражал недопустимый тон. Ничего подобного монарху слышать не приходилось. Он превосходно знал, что в зале суда ни оваций, ни восторгов не было, наоборот, выкрики публики: «Вон его! вон! вон!»[736]736
  52 Государственные преступления в России в XIX веке. СПб., 1906. С. 229. Все публикации в этом сборнике подготовлены В. Я. Яковлевым (Богучарским), известным революционером, историком освободительного движения, человеком, сочувствовавшим всем, кто выступал против монархического строя в России.


[Закрыть] Не рукоплещущая, а негодующая публика явилась смотреть на убийцу, уголовного преступника; сочувствия никакого ни от кого не исходило. И вот вместо прошения он, монарх, получил одни требования. Как же тут не возмутиться и не лишить узника письменных принадлежностей, хотя бы для того, чтобы впредь не допустить сочинения подобных прошений и наказать за дерзость.

Позволение Нечаеву заниматься литературным трудом – писать все, что придет в голову, – было дано отнюдь не из человеколюбия, ему вовсе не собирались облегчать тягость одиночного заключения. Полицейские власти полагали, что смогут извлечь из писаний узника полезные для себя сведения о состоянии революционного движения в России. Они в них крайне нуждались – в тюрьмах сидели сотни молодых людей, занимавшихся противоправительственной «пропагандой в империи», а правоохранительная система никак не могла попять, откуда и для чего берутся радикально настроенные молодые люди, отказывающиеся от благ ради счастья народа… Во время прогулок Нечаева в его камере рылись и, просматривая записи, давно убедились в их бесполезности для властей – иначе зачем бы начальству III отделения требовать от узника откровенных показаний?!

Управляющий III отделением А. Ф. Шульц передал Корсакову содержание высочайшей резолюции, и стража приступила к ее исполнению.

«9 февраля, – писал в очередном бюллетене комендант крепости, – у содержащегося в Алексеевском равелине известного преступника во время прогулки в саду отобраны все письменные принадлежности и исписанные им бумаги. При объяснении ему о том по вводе в номер он с внутренним волнением подчинился такому распоряжению, сказав только с ожесточением: «Хорошо!» Затем ночью, около 4 часов, начал кричать и ругаться, причем находящеюся у него оловянного кружкою с водою выбил из окна 12 стекол; тогда на него тотчас надели смирительную рубашку и, переведя в другую камеру, привязали к кровати».[737]737
  53 Алексеевский равелин. Т. 2. С. 172.


[Закрыть] На другой день Нечаева отвязали от кровати, но 20 февраля утром заковали в ручные и ножные кандалы. Что послужило непосредственным поводом для такой жесточайшей меры наказания, мы не знаем, произошел какой-то очень серьезный инцидент. Лишение письменных принадлежностей, и в особенности изъятие рукописей, было для Сергея ни с чем не сравнимой трагедией, у него отобрали запечатленные мысли, замыслы, переживания. Трудно было придумать более страшное наказание. Кандалы обуздали строптивца, он притих, почти не передвигался по камере, на прогулки его не выводили.

Тем временем литературные труды Нечаева поступили в III отделение. Огромное количество рукописей легло на стол безвестного чиновника, и он разбирал их около двух месяцев. Среди бумаг находились черновики прошений монарху, публицистические статьи, беллетристические произведения, разрозненные записи, выписки, конспекты прочитанного, наброски, фрагменты, среди них очерки «Впечатления тюремной жизни», «Письма из Лондона», «Политические думы», «О задачах современной демократии», «О характере движения молодежи 60-х годов» и др. Чиновник, изучавший нечаевские бумаги, написал обзор прочитанного, сопроводив его краткой и поразительно точной характеристикой автора. Приведу из нее извлечения: «Всюду сквозит крайняя недостаточность его первоначального образования, но видна изумительная настойчивость и сила воли в той массе сведений, которые он приобрел впоследствии. Эти сведения, это напряжение сил развили в нем в высшей степени все достоинства самоучки: энергию, привычку рассчитывать на себя, полное обладание всем тем, что знает, обаятельное действие на тех, кто с той же точки отправления не мог столько сделать. Но в то же время развились в нем все недостатки самоучки: презрение ко всему, чего он не знает, отсутствие критики своих сведений, зависть и самая беспощадная ненависть ко всем, кому легко далось то, что им взято с бою, отсутствие чувства меры, неумение отличать софизм от верного вывода, намеренное игнорирование того, что не подходит к желаемым теориям, подозрительность, презрение, ненависть и вражда ко всему, что выше по состоянию, общественному положению, даже по образованности. <…> Какое-то самоуслаждение в созерцании силы своей ненависти ко всем достаточным людям, намеренное развитие в себе непроверенных в своей основательности и законности инстинктов, ставящих его во вражду с существующим порядком, почти слепую, – все эти черты революционера не по убеждениям, а скорее по темпераменту, каким автор сознает себя не без некоторого самодовольства».[738]738
  54 Там же. С. 176–177.


[Закрыть]

Эта записка была подана Александру II. 24 апреля 1876 года он повелел уничтожить все нечаевские бумаги, что и было исполнено под наблюдением Шульца. О содержании рукописей Нечаева мы можем только догадываться, читая их обзор, сделанный в недрах III отделения.

Шел 1876 год. В апреле заболел старик Корсаков, он скончался 1 мая. Вместо него комендантом Петропавловской крепости император назначил генерал-адъютанта барона Е. И. Майделя, оказавшегося самым мягким и доброжелательным из всех комендантов крепости в период заточения Нечаева. 21 мая узника освободили от ножных кандалов и разрешили прогулки во дворе равелина. Ручные кандалы сняли лишь 14 декабря 1877 года; его руки под «браслетами» покрылись незаживавшими кровоточившими язвами, не помогали даже кожаные прокладки. Самыми тягостными из прошедших лет заключения были 1876–1877 годы: оковы причиняли нестерпимую жгучую боль при каждом движении, запрет занятий литературным трудом, недостаточное количество книг для чтения и, главное, отсутствие надежды хоть на какое-нибудь облегчение. Избыток свободного времени проходил в тоскливом бездействии, изводил узника, разрушал нервную систему. Тяжесть положения усугублялась соседством с Бейдеманом, лишившимся рассудка.[739]739
  55 См.: там же. С. 178.


[Закрыть] В записках, посылаемых из равелина (об этом читатель узнает позже), Нечаев называл Бейдемана Шевичем. Почти наверняка он знал настоящую фамилию второго узника от распропагандированной им стражи. Комендант Петропавловской крепости докладывал новому главноуправляющему III отделением А. Р. Дрентельну о сумасшествии Бейдемана: в 1880 году Нечаев сообщил на волю о «безумных воплях» Бейдемана. Л. А. Тихомиров, на основании сведений, доставленных из России в Женеву, писал:

«Несчастный узник, томящийся в одиночном заключении более двадцати лет и утративший рассудок, бегает по холодному каземату из угла в угол, как зверь в своей клетке, и оглашает равелин безумными воплями. Проходя мимо ворот равелина в темную морозную ночь, обитатели крепости слышат эти вопли. Этот безумный узник – бывший офицер-академик Шевич – доведенный тюрьмой до потери рассудка, не опасен для правительства; мучить его также не было смысла; почему же держат несчастного в заключении? На этот вопрос политика царя дает объяснение, ужасающее своим бесчеловечием: безумного Шевича держат в тюрьме потому, что его пример, его вопли и припадки бешенства производят потрясающее действие на других арестантов молодых, мыслящих, еще не доведенных до отчаяния. Праздное одиночество в сыром склепе, грязное непромытое белье, паразиты, негодная пища, адский холод, оскорбления и поругания, побои, веревки, колодки, цепи, кандалы – всего этого достаточно, чтобы искалечить человека, чтобы разрушить физические силы, но сила нравственная не всегда может быть раздавлена этим гнетом, и палачи ищут для этого других средств».[740]740
  56 Вестник «Народной воли». 1883. № 1. С. 143.


[Закрыть] Очень достоверна догадка о причине содержания безумного Бейдемана в равелине, дикая по своей жестокости, почти невероятная, но, увы, правдоподобная. Когда Бейдеман лишился рассудка, его пересадили в камеру по соседству с Нечаевым.[741]741
  57 См.: там же. С. 183 (вторая пагинация).


[Закрыть]

Преподаватель уездного училища В. С. Шевич действительно сидел в Секретном доме Алексеевского равелина, но с 12 сентября по 31 декабря 1862 года за участие в кружке с «исключительно малорусским направлением».[742]742
  58 См.: Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь. Т. 1. М., 1928. Ст. 465.


[Закрыть] Бывший вождь «Народной расправы» не удержался и сочинил ему иную биографию:

«Шевич, как сообщил Нечаев в других письмах, – вспоминал введенный в заблуждение Тихомиров, – сидит по чисто личной ссоре с царем Александром II. Этот прославленный освободитель и мученик ухаживал за сестрой Шевича и наконец ее изнасиловал. Тогда Шевич, на ближайшем наряде, вышел из строя и, обратясь к царю, публично в самых резких словах выразил свое негодование и презрение к коронованному башибузуку… За это Шевич и был похоронен навеки в казематах, без всякого суда, по именному высочайшему повелению».[743]743
  59 Вестник «Народной воли». 1883. № 1. С. 143.


[Закрыть]

Оставим путаницу фамилий на совести Нечаева. После двадцатилетнего одиночного заключения жизнь реального Бейдемана переменилась – 4 июля 1881 года его отправили в Окружную лечебницу Всех Скорбящих в Казани, где он тихо скончался 5 декабря 1887 года.

С появлением в крепости Майделя жизнь Нечаева начала постепенно улучшаться. Новый комендант активно содействовал доставлению в равелин новой литературы. Годы, проведенные в Секретном доме, сделали Нечаева еще более подозрительным. Любая задержка книг вызывала в нем прилив ярости и опасение, что пришел очередной запрет чтения. Он вдруг начинал рыдать, отказываться от пищи…

Смотрителя Алексеевского равелина майора Бобкова 28 февраля 1876 года ненадолго сменил капитан Золотарев. В декабре 1877 года смотрителем равелина был назначен подполковник П. М. Филимонов.[744]744
  60 Cм.: РГИА, ф. 1280, оп. 5, д. 227, л. 52.


[Закрыть] 14 апреля 1880 года, войдя в камеру Нечаева, Филимонов обнаружил, что узник с помощью серебряной чайной ложки (это не описка, в 1880 году узники Секретного дома пользовались столовыми приборами из серебра, оставшимися со времен декабристов; оловянными их заменили позже) нацарапал на окрашенной охрой стене прошение на высочайшее имя. Во время прогулки заключенного смотритель переписал текст прошения и представил его коменданту: