Текст книги "Полет Жирафа"

Автор книги: Феликс Кривин

Проблемы в пути

Театр

Отчётно-торжественное собрание.

ДОКЛАДЧИК: На магистральном пути ко всеобщему равенству мы добились огромных успехов. Дважды два у нас уже равно четырём.

Аплодисменты.

Действие у нас уже равно противодействию.

Продолжительные аплодисменты.

На погруженное в жидкость тело действует у нас выталкивающая сила, уже равная весу вытесненной жидкости.

Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.

Все встают и, постояв, встают ещё больше.

РЕПЛИКА ПОД ЗАНАВЕС: Аплодисменты, переходя в овацию, оглянитесь по сторонам!

Однажды

 
Я начал сказку так: «Однажды Заяц…»
Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь.
Потом, сомнения преодолев,
Я начал сказку так: «Однажды Лев…»
Потом сравнил я эти два «однажды»,
сообразил, что так бывает с каждым,
кто, в чём-то струсив, в чём-то осмелев,
однажды – заяц, а однажды – лев.
Конечно, львом нетрудно стать, когда ты
устроился на львиную зарплату
и гаркаешь на всех не хуже льва,
употребляя львиные слова.
Конечно, зайцем можешь стать легко ты,
когда тебя грозятся снять с работы,
соседи травят, у жены мигрень
и в школу вызывают каждый день.
Всё это так знакомо… Но однажды…
«Однажды» труса делает отважным,
из робких зайцев делает мужчин…
И это – сказки доблестный зачин.
Однажды в сказке может всё случиться.
А кто за остальное поручится?
Ведь даже сказка – в этом весь секрет —
однажды – сказка, а однажды – нет.
 

Герой нашего времени

 
Любит заяц детектив, чтоб кидало в дрожь,
чтобы страх в него входил, как под сердце нож
Любит он читать о том, распаляя страх,
как под каждым под кустом притаился враг.
И в такой-то час невзгод видит он себя,
как по лесу он идёт, кобурой скрипя.
Волк петляет впереди, путая следы.
Ну, бандюга, погоди, мать твою туды!
И ныряет волк во мглу, в лоно тишины,
прижимается к стволу вековой сосны,
а другие два ствола на него в упор.
Волк басит: «Твоя взяла, гражданин майор!»
Пасть приходится закрыть и потупить взор. —
«Разрешите погодить, гражданин майор?»
А майор ему: «Шалишь, ну тебя совсем!
Погодишь, как загудишь этак лет на семь!»
Любит заяц детектив, чтоб под сердце нож
Там он смел и справедлив, там он всем хорош.
Ну, а в жизни он другой, сам себе не люб.
Выбивает дробь ногой, зубом бьёт о зуб.
Не вписать ему в актив выправку и стать…
Дайте зайцу детектив, чтоб героем стать.
 

Глупая сказка

 
Без завязки нельзя нам никак, а завязка приводит к развязке.
Два барана и третий – дурак – забрели в эту глупую сказку.
На широком речном берегу среди знойного душного лета
два барана паслись на лугу, а дурак находился при этом.
Что тут может случиться? И как? Не сгущайте, пожалуйста, краски!
Но решил искупаться дурак, и тогда появилась завязка.
Он верёвкой баранов связал, чтоб они сторожили друг друга.
«Попаситесь покуда», – сказал, прыгнув в речку с зелёного луга.
А баранам хватало травы, но, почуяв на шее завязку…
В этом месте опасном, увы, не кончается глупая сказка.
Соблазнившись таким пустяком – и верёвкой, и властию данной, —
каждый мыслит себя пастухом, а другого считает бараном
и заботится только о том, чтобы сделать товарищу хуже…
А веревка-то с каждым рывком и на собственной шее всё туже.
Каждый шепчет себе: не робей! Ну-ка дёрни ещё – для острастки!
А рывки всё слабей и слабей… И тогда наступает развязка.
Эта глупая сказка, увы, началась и кончается глупо…
Среди сочной, высокой травы: дурака ожидали два трупа.
 

Похороны

Иногда муравьи по ошибке хоронят живых товарищей.

Биологический эксперимент

 
Приходят к муравью друзья, печально хмурят брови:
«Хотим тебя похоронить, прости на этом слове».
«Да что вы, братцы, я живой, зачем вы сняли шапки?»
Качают братцы головой, заламывают лапки.
«Наш милый брат! Наш добрый друг! Нам бесконечно жалко!»
И муравья они берут, влекут его на свалку.
Но он не мёртвый, он живой, во здравии и силе,
а потому идёт домой, а не лежит в могиле.
Приходят к муравью друзья: «Старик, ты нас не понял.
Мы выплакали все глаза, а ты не похоронен».
И, высказав такой упрёк, берут его под ручки:
«Да, кстати, мы тебе венок купили в счёт получки».
И вслед за этим без труда, без лишней проволочки
они ведут его туда, где можно ставить точку.
Но он не мёртвый, он живой и жить ещё способен,
а потому идёт домой, а не лежит во гробе.
Приходят к муравью друзья: «Да что ж это такое?
Уже протоптана стезя к молчанью и покою.
Будь другом! Не сочти за труд!..» И, к уговорам глухи,
Они опять его берут… Ну, словом, в том же духе.
Из всех гробниц, из всех могил сбегал домой покойник,
покуда не сообразил, что там лежать спокойней.
Никто тебя не теребит, никто не докучает,
и все живые муравьи в тебе души не чают.
С тех пор упрямый муравей лежит вдали от дома.
И кто-то из его друзей, смеясь, сказал другому:
«Как будто парень не дурак, а главного не понял.
Других хоронят разве так?!
А он – взаправду помер!»
 

Сказка о вилке по имени Ложка

 
Жила-была вилка по имени Ложка.
Быть может, судьба засмотрелась в окошко,
а может, она заглянула в бутылку,
когда вместо ложки состряпала вилку.
 
 
И так это вышло нелепо и глупо,
что бедная вилка не может без супа,
на щи и борщи проглядела гляделки,
ночуя и днюя в глубокой тарелке.
 
 
И всё ж постепенно, от супа к окрошке,
освоила вилка профессию ложки.
Трудилась на совесть. Одно неприятно,
что всё из неё выливалось обратно.
 
 
И тут разыгрались вокруг аппетиты:
да что ж это, братцы? Едим, а не сыты!
И даже, стремясь накалить обстановку,
один аппетит объявил голодовку.
 
 
Такая вот вилка по имени ложка.
Из ложки такой не накормишь и кошку.
На эту бы ложку накалывать мясо,
она была б вилкой высокого класса.
 
 
Она даже внешне похожа на вилку.
Но просто судьба заглянула в бутылку,
а может, она замечталась немножко,
когда создавала несчастную ложку.
 
 
Но – ложка не ложка, – а всё же при деле.
Она от работы уже на пределе.
И, если покуда не все ещё сыты,
то, братцы, умерьте свои аппетиты.
 
 
А время беспечно бежит по дорожке
и черпает годы не вилкой, а ложкой,
и черпает счастье не ложкой, а вилкой…
Ну просто не может судьба без бутылки!
 

Песни без музыки

ОБ ИСПОЛНЕНИИ ЖЕЛАНИЙ

 
Жила-была температура,
незаурядная натура.
Мечтая жизнь прожить недаром,
она росла и стала жаром.
А жар, высокой цели предан,
таил мечту, что станет бредом…
Но тут, могильщик всех удач,
явился участковый врач.
 

КЕНГУРИНАЯ ПЕСЕНКА

 
В эвкалиптовом бору,
экзотической сторонке
так и тянет кенгуру
прикарманить кенгурёнка.
Прогуляться тет-а-тет,
повести игриво бровью…
Этот криминалитет
называется любовью.
 

ВЕЧЕРНИЙ ПЕЙЗАЖ С СОБАКОЙ

 
Нет ни дуба, ни осины,
ни сухого стебля нет,
и собака по пустыне
ходит, ищет туалет.
Вот и вечер на исходе,
зажигают звёзды свет…
Так устроено в природе:
что-то есть, чего-то нет.
 

БАТАЛЬНЫЙ ПЕЙЗАЖ БЕЗ СОБАКИ

 
Вылетал собачий лай,
как с цепи сорвался,
но в полёте присмирел,
даже растерялся.
Где его бойцовский пыл,
чтоб рвануться в драку?
Что-то дома он забыл…
Он забыл собаку.
 

ПЕСЕНКА СТАРОЙ ТЕЛЕГИ ПОД ЦОКОТ КОПЫТ

 
Те, что сами любили, поймут,
вы послушайте, как это было:
подцепила оглобля хомут,
а хомут приголубил кобылу.
А в кобылу влюблён тарантас,
разбитной, непоседливый малый.
Если б ими не двигала страсть,
всё бы это на месте стояло.
 

МОЛЕНИЕ ИРОДУ

 
Любят слабых гордые сердца,
оттого любовь и правит миром.
Пуще сына, брата и отца
возлюбил младенцев грозный Ирод.
Он над ними и вздыхал, и млел,
государством правил – им в угоду,
Взрослым людям на его земле
от младенцев не было проходу.
Но однажды почта принесла
всю в слезах и подписях бумагу:
«Ирод, Ирод, отойди от зла,
сотвори какое-нибудь благо!»
 
 
Грозный Ирод на расправу лих,
и, не видя в мягкости резона,
он для блага подданных своих
объявил младенцев вне закона.
Побрели младенцы по земле,
сирые, без крова и призора.
За последних десять тысяч лет
не было подобного позора.
И опять моленьям нет числа,
за бумагой следует бумага:
«Ирод, Ирод, отойди от зла,
сотвори какое-нибудь благо!»
 
 
Ирод всё же царь, а не злодей,
хоть и срывы у него не редки.
Перестал преследовать детей,
приказал им выдать по конфетке.
И – дабы в дальнейшем избежать
толков и досужих разговоров,
он младенцев приказал держать
в специальном доме – под запором.
Но опять моленьям нет числа,
от просящих не ступить и шага:
«Ирод, Ирод, отойди от зла,
сотвори какое-нибудь благо!»
 
 
Никуда не спрятаться от просьб,
от петиций никуда не деться…
Вот тогда оно и началось,
это избиение младенцев.
Тяжела ты, шапка, тяжела!
Снова все клянут и укоряют:
«Ирод, Ирод, отойди от зла,
ничего взамен не сотворяя!»
 

Театр

Правда и Неправда пишут историю одним пером.

НЕПРАВДА (тянет перо к себе, пишет долго, обстоятельно, все больше увлекаясь).

ПРАВДА (тянет перо к себе, пишет торопливо, нервно, поминутно оглядываясь).

НЕПРАВДА (тянет перо к себе).

ПРАВДА (тянет перо к себе).

ИСТОРИЯ: О Господи!

Демосфен

 
На греческой площади людно.
Усталый и спавший с лица,
какой-то оратор приблудный
тревожит умы и сердца.
Афинское жаркое лето,
его не отыщешь, оно
давно уже кануло в Лету,
куда-то на самое дно.
 
 
Кольцом окружая столицу,
столетья над нею встают.
А там, у подножья, толпится
афинский рассеянный люд.
А в центре, как огненный кратер,
как пламя, что рвётся из тьмы,
грохочет, клокочет оратор,
тревожа сердца и умы.
 
 
Но что-то не видно тревоги,
скучает афинский народ
и прямо оратору в ноги
оливки лениво плюёт.
И зря вдохновения реки
струит исступлённый пророк…
Эх, греки, эх, древние греки,
вам даже и древность не впрок
 

Революционный сдержите шаг![11]11
  Известные слова Маяковского, с небольшим добавлением.


[Закрыть]

* * *

 
Вот и рухнули преграды,
воссиял свободы дух.
Разбрелось по полю стадо,
Каждый сам себе пастух.
 
 
Но не одолел природы
возвышающий обман.
Так устроена свобода:
каждый сам себе баран.
 

* * *

 
Государство никак не уляжется
так, чтоб было удобно народу.
А народ всё никак не отважится
свой характер явить и природу.
 
 
Так всегда и водилось и водится:
правит бал то тиран, то урод.
А народ все никак не народится,
только делает вид, что живёт.
 

* * *

 
Насилие, насилие,
смешны твои усилия
скрывать своё бессилие,
пуская силу в ход.
 
 
Построивший Бастилию
окончил жизнь в Бастилии,
разрушивший Бастилию
взошёл на эшафот.
 

Мечта верховного главнокомандующего

 
Ходят люди по планете —
Ать-два! Ать-два!
Ходят взрослые и дети —
Ать-два! Ать-два!
Это главные слова.
Слушай общую команду!
Твёрже шаг! В затылок глянь!
Вдарь по нотам, музыканты!
Запевалы – песню грянь!
А иначе дело – дрянь.
Чижик-пыжик-забияка
на Фонтанке водку пил.
У попа была собака,
знаем, кто её убил.
Шире грудь! Металл во взоре!
Подтяни живот и зад!
Как там десять негритят?
Утонули на просторе?
Ать-два! Ать-два!
Остальное трын-трава.
Убирайся, лень, с дороги!
Прочь, тоска! Сомненье, брысь!
У кого устали ноги,
тот на руки становись!
Громче маршевые звуки!
Зорче глаз! Чётче шаг!
У кого устали руки,
следуй дальше на ушах!
Патриоты, диссиденты,
Все на марше – и вперед!
 
 
Есть мечта у президента
так построить весь народ.
 

Совет да любовь

 
Жил на свете султан по прозванью Карем.
У султана Карема имелся гарем:
шестьдесят четыре персоны,
все крикливы, блудливы и сонны.
Настоятель гарема красавец Селим,
называвший гарем не гарем, а «горим!»,
умолял султана Карема
отпустить его из гарема.
Он учиться хотел. Но султан отвечал:
«Что такое, Селим? Почему заскучал?
Ты, что предан работе всецело,
оставляешь любимое дело?
Каждый хочет учиться, – промолвил Карем,
но не это от нас ожидает гарем.
Об учении думать не время:
посмотри, что творится в гареме».
А в гареме такое, что бедный Селим
наводил бы порядок до самых седин.
Но собрал он сознательных женщин
и нарёк их советом старейшин.
Эти мудрые женщины, знавшие толк
в чувстве долга и в том, чего требует долг,
неусыпно и неустанно направляли желанья султана.
Только тех отбирал для султана совет,
кто имел и заслуги, и выслугу лет,
кто был сдержан, уравновешен,
в мыслях скромен и в страсти безгрешен.
И султан загрустил от порядков таких:
«Что-то стал ты, Селим, затирать молодых.
Правда, старость почтенна, но все же
ты дорогу давай молодёжи».
А Селим бы и рад продвигать молодёжь,
только где молодую такую возьмешь,
чтоб она подошла по заслугам
и годами была, как старуха?
И всё чаще султан уходил в кабинет,
говоря, что для радостей времени нет,
что в его, государевой, власти
не своё, а народное счастье.
Но заметил, заметил учёный совет:
он впускал посторонних к себе в кабинет
Стоит только окну раствориться,
как в окошко сигает девица.
Что тут можно добавить? Гарем под рукой,
а супруг изменяет гарему с другой.
Тут – открыто сказать не пора ли? —
возникает вопрос о морали.
Был с султаном серьёзный, большой разговор,
пригласили его на персидский ковёр,
попросив напрямик объясниться:
что он делает с этой девицей?
От такого вопроса увяла трава,
что-то мямлил султан, подбирая слова,
и о чём-то смущенно просил он…
Но любовь придала ему силы.
«Я люблю эту женщину! – крикнул Карем, —
и любить её буду до гроба!»
И султан распустил нелюбимый гарем,
а Селима послал на учёбу.
 

Стансы

 
Нужны жилетке рукава,
чтоб быть счастливой вместе с ними.
А то случится одева-,
а – ться якшается с другими.
 
 
Нужны галошам сапоги,
они в сомненье и тревоге:
не знаешь, встать с какой ноги,
чтоб лихо шлёпать по дороге.
 
 
Закату хочется в рассвет,
рассвету – в сумрак и ненастье,
и да упрямо рвется в нет,
предполагая в этом счастье.
 
 
Но счастьем нам не угодить,
одно мы в жизни знаем твёрдо:
едва научишься ходить,
как говорят: иди ты к чёрту!
 

Элегия

 
 А морда просит кирпича отнюдь не для беседы
о Тициановых холстах, о ритмах Дебюсси.
Нас окружает странный мир, который нам неведом,
его услышать и понять едва ли хватит сил.
 
 
Но морда просит кирпича. Не для высоких истин,
не для задумчивых страниц, что выстрадал Монтень,
Уходит солнце в облака, и опадают листья,
и стынут жаркие слова, и мысль уходит в тень.
 
 
А морда просит кирпича. Безмолвно, безнадёжно.
Откуда в мир она пришла? Куда она уйдёт?
Но просит морда кирпича… Когда-нибудь… возможно.
Жизнь продолжается. Всему настанет свой черёд.
 

Обед для майора

 
Майор Иванов, хорошо пообедав,
случайно попал на обед к людоедам.
Смутился, конечно. И даже хотел
признаться, что он уже плотно поел.
Но было бы это едва ли уместно,
поскольку ему приготовили место
не за столом – в самом центре стола.
Гордыня майора была польщена:
ведь был он пока ещё только майором
и даже полковником станет не скоро,
майорство его остаётся при нём,
а тут – почитай генеральский приём.
Майору в майорах уже не сидится,
но что за причуда – на стол громоздиться?
Кому это нужно? Хорош этикет!
Ведь так из майоров дойдёшь до котлет.
И вдруг – словно что-то раздвинуло шторы
в смятенном и тёмном сознанье майора:
внезапно он понял, что это лишь сон.
Придётся, ребята, сменить рацион!
И надо же было вам так промахнуться!
Учтите: лишь стоит майору проснуться,
и ваш, мироеды, исчезнет и след.
Накроется ваш генеральский обед.
Так думал майор, беспощадно и едко.
И вдруг он осёкся, узрев людоедку.
Ах, как на майора смотрела она!
Ещё голодна, но уже влюблена.
У женщины связано то и другое,
и это в ней самое дорогое, —
так мнилось майору. Наверное, он
был тоже и голоден, и влюблен,
хотя перед сном хорошо пообедал.
И он бы проснулся назло людоедам,
за их людоедство воздал им сполна…
Но мысль промелькнула: а как же она?
Она же исчезнет, развеется, сгинет,
её не останется и в помине,
нигде для неё не отыщется мест…
Пускай перед этим хотя бы поест.
Как стало застолье за вилки хвататься,
он было подумал: пора просыпаться.
Но как тут проснёшься? Он просто без чувств
от этих бездонно разинутых уст.
Пусть ест дорогая. Куда торопиться?
В другой раз ведь может она не присниться.
Его уже режут, шматуют, едят,
а он всё храбрится; ни шагу назад!
и так хорошо на душе у майора!
Теперь он, конечно, проснётся не скоро,
и, может случиться, вообще никогда…
А что если это не сон, господа?
 

Театр

На скамейке в парке Лысый и Курносый.

ЛЫСЫЙ: Моя жена ужас как не любит, чтоб ею командовали. А я так люблю командовать.

КУРНОСЫЙ: Командуй так, чтоб она не слышала. Я в войну так командовал Вторым Украинским фронтом.

ЛЫСЫЙ: Ну и как?

КУРНОСЫЙ: А то ты не знаешь! Победа была за нами.

* * *

 
Выхожу из раздумья глубокого,
шевелю неживые слова.
Столько мыслей вокруг да около,
посредине – моя голова.
 
 
Возвращаюсь в раздумье снова я,
а в раздумье – темно и серо.
Подставляю под мысли голову,
как под кран пустое ведро.
 
 
Нет, не капает. Что-то испорчено.
Надо срочно что-то чинить.
Надо вызвать водопроводчика,
но не знаю, куда звонить.
 

Проблемы в пути

ПРОБЛЕМА НАЧАЛА

 
Отошло начало от причала,
потихоньку движется к концу.
Но конец началу не к лицу.
Разве нет у нас других маршрутов?
 

ПРОБЛЕМА ВЫХОДА В ШИРОКИЙ СВЕТ ИЗ ЗАКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

 
Шёл по улице кирпич, кланялся знакомым
и всё дальше уходил от родного дома,
от родных кирпичных стен, отчего порога…
До чего ж ты хороша, дальняя дорога!
 

ПРОБЛЕМА ШАТАНИЯ ПО ГОСТЯМ В УСЛОВИЯХ КРИМИНАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКИ

 
Крыша поехала в гости к забору,
в дом её лазили все без разбору.
Крыша вернулась и горько рыдает:
«Господи, клёпок опять не хватает!»
 

СЛУЧАЙНЫЕ СВЯЗИ – БЕЗ ПРОБЛЕМ

 
То ли в шутку, то ль всерьёз, в щёчку или в ручку
целовал утес взасос голубую тучку.
И теперь она о нём слезы проливает,
а утесу хоть бы что, говорит: «Бывает!»
 

ПРОБЛЕМА ДЛИННОГО И ГОРБАТОГО НОСА

 
Тычешься, тычешься вечно куда-то,
не утихает тыканья зуд, —
но если длинный ты и горбатый,
как доказать, что ты не верблюд?
 

ПРОБЛЕМА УСИЛЕННОГО ПИТАНИЯ НА ФОНЕ ОСЛАБЛЕННОГО СОЗНАНИЯ

 
Даётся немало полезных советов,
как сбрасывать вес и годами поститься.
Задача нехитрая – сесть на диету,
но как похудеть, чтоб на ней поместиться?
 

ПРОБЛЕМА КАТАСТРОФИЧЕСКОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ

 
Ремень не в силах разгадать:
ну почему так в жизни водится?
В семье достаток, благодать,
а у него концы не сходятся.
 

ПРИВИЛЕГИИ – БЕЗ ПРОБЛЕМ

 
Хотя у зайца мал авторитет,
но у него свои приоритеты:
медведем едешь – покупай билет,
коровой едешь – покупай билет,
лягушкой едешь – покупай билет…
И только зайцем едешь без билета.
 

ПРОБЛЕМА В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЯ

 
Встретились селёдочка с огурцом солёным,
поклялись они в любви, преданной и вечной,
но на свадебном столе не везло влюбленным…
Ненадёжное оно – счастье с первым встречным.
 

ПРОБЛЕМА САМОПОЗНАНИЯ НА ОБЕДЕННОМ СТОЛЕ

 
Всем хорош вареничек, но ему не видно,
что там у него внутри: фарш или повидло?
Чтоб узнать наверняка, каков он на деле,
надо, чтоб вареничек непременно съели.
 

ПРОБЛЕМА САМОПОЗНАНИЯ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

 
У зеркала нет своего отражения,
с ним было бы в жизни намного труднее:
оно б не имело того уважения,
какое имеет, его не имея.
 

ПРИСПОСОБЛЕНИЕ – БЕЗ ПРОБЛЕМ

 
Он был не гений, не герой – и это жаль, —
поскольку был он при дворе – и в этом соль, —
не только больше роялист, чем сам король,
но даже больше роялист, чем сам рояль.
 

ПРОБЛЕМА ВЫДАВЛИВАНИЯ ИЗ СЕБЯ РАБА ПО РЕЦЕПТУ ДОКТОРА ЧЕХОВА

 
Мораль голуба, а реальность груба,
не всякий рецепт для неё пригодится.
Ну, выдавишь ты из себя раба,
а как потом без него обходиться?
 

ПРОБЛЕМА ДЕТСКОЙ СКАЗКИ В УСЛОВИЯХ ВЗРОСЛОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

 
Дела шьются быстро, надежды малы,
уже вспоминаются грозные были, —
и храбрый портной бежит впереди иглы,
опасаясь, как бы его не пришили.
 

ПРОБЛЕМА ПЕРЕХОДА КОЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО

 
И смелые порой живут с оглядкой,
трусливым уступая торжество:
они хотя и робкого десятка,
но всем десятком прут на одного.
 

ПРОБЛЕМА КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XVI НА ФОНЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Французский король объявил голодовку, народ известив, как король и мужчина, что в рот не возьмёт ни салат, ни перловку, пока не прикажут убрать гильотину.

ПРОБЛЕМА РОДА ГРАММАТИЧЕСКОГО И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

 
Жизнь – женщина, смерть – женщина
и женщина – судьба,
бесполое их опекает время.
Как человеку жить в таком гареме?
О чём тут говорить! Ему труба.
 

ПРОБЛЕМА ТАЛАНТОВ НА ФОНЕ ПОКЛОННИКОВ

 
Дождались счастливого момента,
распахнули щедрые сердца.
Слушают себя аплодисменты,
позабыв и песню, и певца.
 

ПРОБЛЕМА КОНЦА

 
Кончен путь от причала к причалу,
но звенит и звенит бубенец.
Полюбило серёдку начало,
а конец уволок под венец.
 

Эхо классики

Театр

Плоскость в пространстве. Параллельно друг другу движутся Прямая и Отрезок. Прямая движется прямо, а Отрезок петляет, доращивая себя собой.

ПРЯМАЯ (капризно): Ну когда же, когда наступит эта хвалёная бесконечность?

ОТРЕЗОК (петляет): И что тогда?

ПРЯМАЯ: Уже забыл? Мы же с тобой в бесконечности – что? Пере – что?

ОТРЕЗОК: Понятия не имею! (Петляет).

ПРЯМАЯ: Глупый! Все параллельные пересекаются в бесконечности. А мы с тобой пара – что? Значит, мы в бесконечности пере – что?

ОТРЕЗОК: Запудрили тебе мозги. Наобещают золотые горы – и всё в бесконечности. Но до неё ещё доживи.

ПРЯМАЯ (пылко): Мы доживём, доживём! Я тебе помогу! Я всегда буду рядом.

ОТРЕЗОК (в страхе): Ты? Рядом? До самой бесконечности? Ну, нет! Извини!(Разворачивается и петляет обратно).

ПРЯМАЯ (ему вдогонку): Ты опять забыл!

Мы же с тобой в бесконечности – что? Пере – что? Пересе – что?

Нет ответа.

РЕПЛИКА ПОД ЗАНАВЕС: Бесконечность – сказочная страна. В бесконечности пешеход пересечётся с трамваем, и оба будут счастливы.

Спящая красавица

Дело было в одной из воинских частей. Командовал частью полковник, и у него была жена, невероятная красавица. Вылитая мёртвая царевна из сказки Пушкина, только живая.

Правда, недолго. Была, была живая, а потом хлоп – и умерла.

Стоит полковник над мёртвой женой и не знает, что делать. А майор, человек бывалый, советует:

– Вы её поцелуйте, товарищ полковник. Некоторые от этого оживают.

Полковник – всё равно прощаться – поцеловал. А она не оживает. Ещё раз поцеловал – никакого впечатления. Не понравилось это полковнику. Говорит майору:

– Сам целуй, если такой умный.

Удивился майор: раньше от полковника таких распоряжений не поступало. Раньше бы он с удовольствием. Но мёртвую целовать не хотелось. Хорошенькое занятие – чужих покойников целовать. Но приказ командира не обсуждают. Пришлось поцеловать покойницу. Осторожненько так, чтоб случайно не прикоснуться. От такого поцелуя женщина принципиально не оживёт.

Позвал майор капитана. Капитан красивый, статный. От одного его вида любая женщина оживёт. А уж от поцелуя – какие могут быть разговоры.

Поцеловал капитан. Он так много женщин перецеловал, что уже не отличал живых от мёртвых. Крепко поцеловал, а покойница ноль внимания. Будто её не целуют, а в гроб заколачивают.

Конечно, это обидело капитана. Такого с ним ещё ни одна женщина себе не позволяла. Если ты полковница, думает, так тебе всё можно?

Позвал лейтенанта. От собственной жены оторвал.

К лейтенанту жена приехала, они между собой то-сё, в том числе и целуются, а почему бы нет в свободное время? И тут приказ: целовать жену полковника, жена, конечно, в слёзы. И не потому, что полковница умерла, а совсем по другой, личной причине.

Лейтенант, чтоб только поскорей отделаться, отбарабанил несколько поцелуев – и скорей к жене. Даже не оглянулся на полковницу, хотя раньше, не при живой жене говоря… Лейтенант есть лейтенант, ему лишь бы женщина была живая.

Позвали сержанта. Тот чуть сам не умер от радости, что ему доверили такое дело. Жену товарища полковника целовать. Щёлкнул каблуками, но приложиться не осмелился. Ещё раз щёлкнул каблуками, но этого оказалось мало, не оживает полковница, ну кто для неё сержант. Хоть режь её, хоть убей – не оживает.

Позвали солдата. Прибежал солдат. От усердия даже не заметил, что женщина мёртвая. Он вообще женщин давно не видел, забыл, как ихнего брата целовать, так вцепился в полковницу – не оторвешь. Какая женщина выдержит такое?

Ну, жена полковника не выдержала, ожила. А он, подлец, продолжает целовать. Живую! И она его не отпускает, вот что главное. Будто хочет с собой в могилу утянуть.

Еле-еле оторвали солдата. Повесили на грудь медаль. Майор уже губы нацелил на живую, ну и остальной офицерский и сержантский состав выстроился в очередь.

Полковник счастлив. Вот оно, братство воинское! Если дружно взяться, всем полком, всей дивизией, перед нами ни одна женщина не улежит.