Текст книги "Зеркало души"

Автор книги: Фелиция Флакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Фелиция Флакс
Зеркало души

1

Если день начался плохо, то завершиться должен еще хуже. А между тем была лишь его середина.

С чего же он начался?

С чудесного сна, не вовремя (на самом интересном!) прерванного яростной истерикой будильника в непосредственной близости от уха. Истерики случались каждое буднее утро ровно в 8.00.

Про что был сон?

Гм, а ведь и не вспомнить. Осталось лишь приятное щекочущее чувство, разместившееся в груди точнехонько посередине. Оно грело и ласкало, как прильнувший сомлевший котенок.

Ладно, черт с ним, с этим щекочущим сном! Что было дальше?

А дальше: а) беготня по квартире в одном носке в поисках второго; б) подгоревшие, точнее, обуглившиеся в нестерпимых муках тосты; в) сломанный под корень (бр-р!) ноготь и, наконец, г) колюще-режущий звонок престарелой соседки: «Чего, миленькая, гремишь в такую рань?» – заставший аккурат в дверях.

…Шаг из подъезда, и весь белый свет хлынул в глаза. А солнцезащитные очки-то остались дома. Однако возвращаться – плохая примета.

Знакомая стометровка до остановки, но автобус уже вильнул за поворот.

Ну что ж, опоздание стало неизбежным, а потому можно было расслабиться.

Расслабилась.

А что потом?

А потом случился ОН.

Даже не поняла, как очутился рядом. Подобные внезапные бесшумные появления вроде называются телепортация. Только хотелось бы знать, из каких таких хрустально-королевских палестин подобный типчик в элегантном костюме мог телепортироваться на замусоренную остановку. Наверное, произошла серьезная ошибка в расчетах, и вместо гранд-отеля он, горемычный, угодил на солнцепек затрапезного перекрестка.

Стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на нее в упор. И на остановке, как назло, никогошеньки больше не было. Все уехали в том вихляющем хвостом последнем автобусе.

Она, разумеется, под этим возмутительным взором отвернулась и принялась считать до десяти – вполне достаточно, чтобы сей гламурный тип мог снова переместиться куда подальше.

Десять!

Она обернулась, но типчик стоял в прежней позе и так же пялился. Хотя… Глаза у него сощурились, и взгляд сделался более пронзительным и каким-то задумчивым, что ли. Нет, не задумчивым. Оценивающим!

Так, хорошо. Десяти секунд ему не хватило, не слишком расторопным оказался. Значит, посчитаем еще до десяти. Раз, два, три…

На счет «четыре» загадочный субъект очутился рядом с ней. И вот тут начался бред.

Он сказал, что долго ее искал, и вот, наконец, нашел.

Она спросила: «Зачем?»

Он сказал, что для рекламной кампании.

Она всего лишь библиотекарша, и с моделью даже рядом не стояла Тем более на таких ногах, как у нее. У нее ноги – ошибка природы. Они тощие, и коленки острые, как углы в кривом домишке.

Он посмотрел на ноги, и, разумеется, ничего не увидел, потому что на ней была длинная, до пят юбка.

Потом он сказал, что ноги не важны, потому что нужно лицо.

Она съехидничала: лицо без тела?

Кивнул: да.

Продолжила ехидствовать и поинтересовалась: где он прячет гильотину?

Совершенно серьезно ответил, что за углом.

Она невольно посмотрела в ту сторону и решила, что с нее хватит затянувшейся беседы с гламурным субъектом, в возмутительно-элегантном костюме, и пожелала ему всего хорошего.

Он сказал, что у него и так все просто замечательно, и спросил, как ее зовут.

Она сказала: Радмила.

Кто тянул за язык – осталось тайной.

Тип обрадовался неизвестно чему.

И она оставила его радоваться дальше в одиночестве, виртуозно исчезнув. Требовательно поморгала ресницами в сторону киоска с мороженым (тип при этом завороженно смотрел в глаза), сказав, что без пломбира беседовать дальше не в состоянии. И когда субчик отправился к ларьку, она быстро ринулась в противоположную сторону, за угол, а дальше, выдохнув, рысью понеслась, петляя меж домов и демонстрируя чудеса скорости на виражах.

Убежала.

Уф-ф-ф…

И вот теперь сидела в пыльном темном книгохранилище, дрожа от холода, меланхолично грызла облупившийся ноготь указательного пальца и вспоминала солнышко, что плавило асфальт на улице.

Ее жизнь сегодня поменялась. Это она знала точно. До сегодняшнего утра была одна жизнь, а после 8.00 – совершенно другая.

* * *

– Я ее нашел.

– Вот как?

– И потерял.

– Да ну?

– Она от меня сбежала!

– Ха! Почему?

– Хотел бы я это знать.

– А она была именно то, что требуется?

– Лучше!

– И ты ее проворонил?

– Увы!

– Тогда могу констатировать, что ты, сын мой единственный, болван первостатейный. Чего-то я в тебе явно не доделал.

– Спасибо, папа, на добром слове!

– Пожалуйста, сын. Теперь скажи, ты вообще про нее ничего не узнал?

– Ну почему же. Она сказала, что работает в библиотеке, и зовут ее Радмила.

– И тебе, кровиночка, ничего не кажется?..

– Кажется, ой как кажется, папуля, что ты сейчас меня пошлешь, и очень-очень далеко… Я должен буду обойти все библиотеки города в поисках таинственно скрывшейся Радмилы. Кстати, а что, если это имя вымышленное?

– Все может быть, но у нас нет выбора, сынуля. Сроки уже давят пяткой на кадык, и если мы в считанные дни не найдем девицу, какую наши капризные хмыри требуют, то они метнутся в другое место. А это ох как нежелательно. Что, впрочем, тебе и без меня известно.

– Ты умеешь приправить рану солью, папуля.

– И умею задать перца, сын мой. Я вообще люблю всяческие приправы. Так что иди и ищи красну девицу по имени Радмила.

– А если не найду?

– Если? Забудь про такое слово, мой мальчик! Его не существует.

– Ты самый добрый папочка на свете.

– А ты еще сомневался, сынуля?

* * *

Ну, и где изменения ее жизни? Если они есть, то никоим образом не дали о себе знать. Стрелка часов через пятнадцать минут укажет на завершение рабочего дня, а признаков того, что все стало другим, – никаких совершенно!

Библиотека была пустой. В ней царили прохлада и тишина, пропитанные сухой книжной пылью. Радмила разложила формуляры и, подперев подбородок руками, тоскливо таращилась в пыльное окно. Там сновали машины, мелькали люди – жизнь кипела, как густой кисель, и, кажется, уже пригорала на солнцепеке.

Чтобы занять себя, она принялась вспоминать типа с остановки, приставшего к ней утром. Как он выглядел? Высокий? М-да, наверное. Но не тощий. Крепкий. Симпатичный? Гм, это спорный вопрос. Лицо узкое, вытянутое книзу. Смуглое или сильно загорелое. Нет, все же смуглое. Нос кривоватый, острый, хищный, с высоко вырезанными тонкими ноздрями. У всех людей глаза на лице выделяются, а у этого – нос-носище. А что касается глаз… Черт, она не разглядела их цвета. Скорее всего, темные. И волосы темные, почти черные, коротко стриженные. Губы? Как губы… Типично мужские, жесткие, прямые…

Выразительное покашливание над головой прервало плавный ход мыслей. Радмила подняла глаза и увидела над собой нос – кривоватый, острый, хищный, ноздри которого трепетали, точно чуяли добычу.

– Еще раз здравствуйте, – улыбнулся типично мужской рот, прямой и жесткий, а темные – черные глаза-агаты, – сощурились в доброжелательные лукавые щелочки. – Я снова вас нашел.

– Поздравляю, – просипела она внезапно севшим голосом.

Мир за окном куда-то делся. В окне стало подозрительно темно. Или это у нее в глазах темень появилась? Она поморгала, прогоняя мрак.

– И вам от меня в этот раз не скрыться, Радмила.

– Как знать.

– Вы мне нужны, Радмила. Безумно.

Тип оперся руками на стол и наклонился вперед, к ее лицу. Глаза-агаты изнутри вспыхнули желтым.

– Безумно – это точно подмечено. – Она отпрянула назад, вжавшись в жесткую спинку стула.

У всех безумцев глаза с желтыми кошачьими искорками изнутри. И эти искорки сейчас пытались ее подпалить.

– Меня зовут Феликс.

– А фамилия ваша наверняка Дзержинский? – Ее левая бровь изогнулась в высокую дугу.

– Нет, Ипатов.

– Не звучит.

– Может быть.

– Что вам надо от меня? – Радмила отодвинулась еще дальше. – Ах да, мое лицо.

Феликс глянул на нее с таким видом, что сразу захотелось умыться. Она даже почувствовала, как книжная пыль, осевшая на физиономии за рабочий день, проникает под кожу. Жутко зачесался вспотевший нос.

– На самом деле мне нужны лишь ваши глаза. У вас, Радмила, удивительные глаза. Вы знали об этом?

– Даже не догадывалась.

– Печально, – хищноносый Феликс снова глянул на нее, на этот раз – с подозрительным сочувствием.

– Я не страдаю от этого.

– Печально.

Дурацкое, дважды повторенное «печально» вибрировало в воздухе. А сам воздух почему-то густел. Радмиле хотелось замахать руками, чтобы разогнать кружащиеся вокруг плотные сгустки.

– Зачем вам мои глаза? – спросила она, когда поняла, что бороться со сгустками и с нависшим над ней Феликсом Ипатовым выше ее сил: неприятности дня все же достигли апогея.

В устремленных на нее агатах снова вспыхнули искры – золотистые, как адское пламя.

– Для рекламной кампании.

И тут длинноносый тип рассказал душещипательную историю про то, как их рекламное агентство «Триколор» месяц назад получило чрезвычайно выгодный заказ. Заказ должен вознести их примерно на десяток ступеней, не говоря уж о значительных суммах, которые они получат в результате сотрудничества. Солиднейшая фирма «ОптикЛайф» (производство контактных линз) доверила им художественную часть своей пиар-кампании. Плакаты, рекламные модули, постеры, календари, дорожные баннеры – все это должен сотворить «Триколор».

Они также должны найти девушку, которая станет «лицом», точнее, «глазами» «ОптикЛайф» в этой кампании. Заказчик требует потрясающие, необычные глаза и главное условие – принадлежность их реальной, а не сотворенной компьютерной графикой девушке. Они просмотрели более сотни претенденток в модельных агентствах. Среди них попадались пленительные красавицы, но ни у одной из них не имелось тех самых глаз, которые понравились бы придирчивому заказчику.

– И вы хотите сказать, что я могу стать «лицом» этой самой «ОптикЛайф»? – Радмила от безмерного удивления не могла даже рассмеяться, хотя должна бы хохотать до судорог в животе.

– Ваши глаза…

– Ну да, да, мои глаза. И вы думаете, что я куплюсь на подобные идиотские шутки?

Радмила Туманова – фотомодель. Жуть! Для антирекламной кампании она, пожалуй, и сгодилась бы. Но для рекламной…

Ха! Ее глаза смотрят с календарей и плакатов, подмигивают мчащимся машинам. Да это же конец света! Ни больше ни меньше.

– Хотите остальных подробностей, включая возможный гонорар – поедемте в офис. Там сидит мой отец. Он все объяснит. Он умеет это делать.

– Ваш отец?

– Да. Ипатов Виталий Викторович, директор довольно известного рекламного агентства «Триколор».

– А вы кто в агентстве?

– Тоже директор. Арт-директор. А заодно фотограф, дизайнер, копирайтер, менеджер и еще черт знает кто. Но речь сейчас не обо мне, а о вас.

– А я вам не верю. Я считаю, что вы маньяк.

Феликс блеснул загадочной заманчивой улыбкой, причудливо изломившей его губы. Так должен улыбаться пресловутый Люцифер, предлагая выгодную сделку. Для него.

– Вот моя визитка. – Он извлек из внутреннего кармана сверкающую золотом визитку. – На ней все координаты. Позвоните в офис и потребуйте всю мою подноготную.

Визитка плавно скользнула к ней в руку. Радмила секунду изучала сияющие буквы, тисненые на чернильно-синей дорогой бумаге, а потом небрежно бросила ее на стол.

– Не позвоню.

– Типично женская логика. – Феликс пожал плечами. – Только, Радмила, вы все равно поедете со мной в офис.

– И каким же образом? – Она вызывающе передернула худенькими плечиками.

Перегнувшись через стол, нахальный Ипатов коварно, совершенно по-пиратски ухмыльнулся ей в лицо:

– Я вас украду.

Ну, разве такое бесчинствоможет случиться с одинокой тощей библиотекаршей, вступившей в унылый возраст старых дев?

Не может!!!

Но случилось.

2

– Скажите, у вас есть глазовыколупывательница?

– Что? – Феликс на секунду оторвался от дороги и посмотрел на пассажирку, которая сидела, прикованная ремнем безопасности, и задумчиво терзала кожаную обивку «Мерседеса». Чудесные глаза смотрели в боковое стекло. Врывающийся в салон ветерок поднимал ее светлые волосы над головой, и они реяли, как нимб.

– Гла-зо-вы-ко-лу-пы-ва-те-льни-ца, – меланхолично повторила странная особа по слогам.

– А что это такое?

Радмила не видела, как водитель «Мерседеса» улыбнулся краешком губ. Она в это время размышляла на тему, что напишут в милицейской сводке, когда обнаружат ее труп. Этот человек, который сейчас рулит слева от нее, маньяк. Но она почему-то поехала с ним, наплевав на элементарное благоразумие.

– Такой прибор, которым извлекают глаза из глазниц. Вам ведь нужны мои глаза? А без этого их не достать.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– По правде говоря, я не думал еще над этим вопросом. Но отец, вероятно, уже знает. Он у меня обо всем успевает подумать. Вам следует спросить у него.

– Обязательно спрошу.

– Вот прямо сейчас и спросите. Мы уже приехали.

«Мерседес» мягко затормозил на стоянке, раскинувшейся перед огромным зданием, число этажей которого наверняка приближалось к трем десяткам.

Радмила на секунду зажмурилась, когда отраженный свет множества окон ослепительно блеснул перед глазами. Она чуть пошатнулась, но крепкая рука поддержала ее за локоть. Длинные смуглые пальцы ухватились и не отпускали. Надо полагать, Феликс Ипатов серьезно опасался, что добыча попытается снова удрать и затеряться на многочисленных этажах.

– Нам на какой этаж? – поинтересовалась Радмила, когда лифт с шипением раскрыл перед ними дверцы.

– На тринадцатый.

Ну разумеется. На каком еще этаже должны обитать нечисть, маньяки и Феликсы Ипатовы?

В лифте было прохладно. Очутившись в маленьком замкнутом пространстве один на один с непроницаемым Ипатовым, Радмила поняла, что, во-первых, он очень высокий, а во-вторых, что ей приходится прилагать усилия, чтобы не таращиться на длинноносое интересное лицо. Лицо – будто скопированное со старинного портрета.

Сколько Феликсу лет? Двадцать четыре? Двадцать пять? Она может оказаться старше его.

Лифт дернулся и остановился. Двери услужливо разъехались в стороны. Феликс вышел первым и галантно предложил свою руку. Однако рука так и осталась висеть в воздухе. Радмила мелькнула мимо, как вспугнутая тень.

13-й этаж.

1113-й офис.

– Это вы нарочно? – Она кивнула на медные циферки.

Живые агаты в сумраке коридора таинственно блеснули. Ипатов очутился почему-то совсем близко от нее. В сантиметре. И можно даже ощутить тепло, которое исходит от его кожи.

– М-м, – проговорил он, наклоняясь к уху Рад-милы. – Лично мне нравится число тринадцать. Оно стимулирует творческую активность.

– Стимулирует?

Радмиле же не понравилось это слово. Оно было каким-то… физиологичным. Ладони у нее взмокли, а коленки дрогнули. Феликс дышал ей в ухо. И это было почти приятно. Надо было срочно действовать, иначе…

Она решительно дернула ручку и распахнула дверь. Ипатов на мгновение остался за порогом в весьма интересном полусогнутом виде. А затем поспешно ринулся вслед за резвой дамой.

В приемной, по-офисному пастельно-невыразительной, за изогнутым кремовым столом, надежно отгородившись от мира компьютером, восседала секретарша – красавица, от вида которой у Радмилы екнуло сердце.

Девица обладала кукольной внешностью, начиная от тщательно уложенных живописными волнами волос нежного розового оттенка, выпуклых голубых глаз, очерченных черным карандашом, блестящих, словно и в самом деле они были пластмассовыми; изогнутых до лба ресниц и губок, вызывающе выпяченных и по-младенчески изогнутых в капризную влажную буковку «О».

Тысячекратно прокрашенные тушью ресницы медленно моргнули.

– Феликс Витальевич?

«И ангельский, должно быть, голосок», – проскочила в голове у Радмилы цитатка. Она поспешно прикусила свой ретивый язык, чтобы не облечь ее в реальные слова.

– Он самый, Светланочка. – Ипатов подмигнул секретарше самым неподобающим образом. – Это снова я. И на этот раз не один.

Пластмассовые глазищи на секунду задержались на Радмиле. Но, похоже, куколка-секретарша нежданную визави не увидела. Принципиальная близорукость – величайшее искусство! Глазищи, полные кукольного бесхитростного кокетства, обратились на Феликса.

– Вы к Виталию Викторовичу?

– К нему, к нему.

– Он собирался уходить.

– Теперь придется задержаться. И надолго. Сам виноват. – Феликс еще раз мигнул секретарше и потащил Радмилу за собой.

* * *

Таких кабинетов Радмиле видеть не приходилось. Черно-красных. Она застыла, поперхнувшись воздухом. Потолок был красным, пол – черным, стены – черно-красные. Директорский стол тоже алый, а вся остальная мебель – черная. На этом зловещем фоне было странно видеть зеленые фикусы по углам и высоченный спатифиллум у входа, по левую руку.

И уж вопиющим нарушением цветовой гаммы казалась белейшая рубашка директора, который, стоя у стола, сосредоточенно заталкивал в необъятный кейс кипу бумаг, весьма конкретно чертыхаясь.

На шум открывшейся двери он поднял голову. Даже если бы Радмила не знала, что перед ней отец Феликса, она бы догадалась. По его носу, разумеется. Наверное, у этих Ипатовых хищный нос – фамильная черта. Как и выразительные глаза-агаты.

Нос Ипатова-старшего нависал точно клюв, казался острее и длиннее, чем у сыночка. Но при всем при этом папочка смотрелся куда импозантнее Феликса. И он казался совсем не старым, наверное, лет 45–46. Не больше. Седина на висках делала его чертовски привлекательным.

Радмила тихо выдохнула. Она, оказывается, в своей жизни не видела не только черно-красных кабинетов, но и столь потрясающих директоров.

– А, это ты, пропащий, – проговорил Виталий. – Тебя не за библиотекаршами надо посылать, а за смертью.

Тут агатовые очи Ипатова-старшего разглядели стоящую рядом с Феликсом даму, и директор заметно побледнел. Его взгляд стремительно метнулся по фигурке, прикрытой сверху растянутой футболкой, снизу – длиннющей юбкой-балахоном; скользнул по растрепанным тусклым волосам, торчащим из сползшего на затылок узелка; коснулся лица, на котором не задерживался ни один мужской взор.

– Феликс, что это?

– Это та самая Радмила, папочка. Библиотекарша. Ты меня за ней посылал.

– Здравствуйте, – подала голос Радмила.

Она уже хотела задать вопрос про глазовыколупывательницу, но тут увидела, что лицо директора стало одного цвета с рубашкой. И решила повременить с вопросом.

Директор опустился в роскошное кожаное кресло, жалобно скрипнувшее под ним, и с нескрываемым ужасом уставился на свою ухмыляющуюся кровиночку.

«Кровиночка» плюхнулась в черное кресло возле окна. Радмила осталась стоять посередине дракуловского кабинета, в эпицентре битвы. Отец и сын метали друг в друга огненные стрелы. Каждая убивала наповал, но Ипатовы, видимо, принадлежали к клану бессмертных.

– Феликс, – голос Ипатова-старшего звучал нежно. – Какая болезнь тебя поразила? Глаукома? Катаракта? Ты, бедняжка, совсем ослеп?

– Представь, папа, именно тот же вопрос я хотел задать тебе. – Ипатов-младший откинулся в кресле и заложил руки за голову.

Кадык Виталия Викторовича заметно дернулся под тугим воротничком. Директор расстегнул две верхние пуговицы и глубоко вздохнул.

– Сын мой, – проговорил он еще нежнее. – Я тебя уволю. Прямо сейчас.

– Ну-ну, – хмыкнул Феликс.

Радмилы как будто не существовало в кабинете. Она и в самом деле мечтала исчезнуть. Отец с сыном были так увлечены собой, что ее бегства они, наверное, и не заметили бы.

Она сделала крохотный шажок к двери, но тут же глаза обоих Ипатовых устремились на нее и пригвоздили к месту намертво.

– Ты погляди на нее, – приятный баритон директора перешел в возмущенное сипение.

– Нет, это ты погляди на нее, папуля. И получше.

Феликс рывком поднялся. Позади Радмилы появился черный стул, с выгнутой спинкой. На этот стул она была усажена одним движением. А дальше началось такое…

Ипатов-старший тоже поднялся. Оба остановились над онемевшей Радмилой. Феликс бесцеремонно вздернул ее лицо кверху и сдавил двумя пальцами подбородок. Между отцом и сыном завязался престранный диалог.

– Ты только погляди, какие глаза. Ты у кого-нибудь видел подобный цвет, папочка? Это же настоящий аквамарин. Такой цвет даже в фотошопе не создашь. А при прямых солнечных лучах в них наблюдается фантастическая иризация, они отливают золотом. Я уже проверял. Удивительнейшие глаза.

– Ну-у…

– А форма? Ты только взгляни. Идеальная миндалевидная. Одри Хепберн отдыхает. И размер. В поллица, не меньше. Эти глазки – на миллион долларов. Их лишь нужно правильно оформить. И если «ОптикЛайф» и в них обнаружит изъяны, то мы с полным правом можем послать их куда подальше. На идиотов не работаем.

– Но ее лицо, Феликс. Веснушки, нос уткой, подбородок раздвоенный.

«На себя бы поглядели», – хотела пискнуть возмущенная Радмила, но язык присох к гортани.

Куда она попала?! К кому?! Люди, спасите!

– Ведь это безобразие будет на фотографии вместе с ее прекрасными глазами…

– При чем тут ее лицо. – Ипатов-младший вздернул подбородок Радмилы еще выше, так, что она смогла лицезреть пурпурный потолок, и пару секунд по-профессиональному жестко рассматривал ее лицо.

– У нее красивые высокие скулы, впалые щеки, нежный овал.

– Нос…

– Ну что нос?!

Длинный гибкий палец скользнул по ее носу. У Радмилы подпрыгнуло сердце, и она сама подпрыгнула.

– Нос не идеальный, согласен…

«У самих-то, у самих-то!»

– Однако когда я буду фотографировать, то наложу светотень особым образом, так, что ничего не будет заметно. В центре останутся лишь ее чудесные глаза. Скажем, так, что они только и будут бросаться в глаза.

– Гм…

– Ты сомневаешься в моих способностях, папуля?

– Я сомневаюсь в ее носе, сынуля. Не доверяю ему. Кроме того, волосы.

– Ай, – Радмила вскрикнула, когда Ипатов-старший дернул за прядь.

– Жуть! Я не уверен, что даже кудесница Лена с ними сможет что-либо приличное сотворить. Первостатейная пакля.

«Ипатов-старший – сволочь, я ему сама глаза без всякой глазовыколупывательницы выцарапаю».

– Это только она может сказать.

– Сейчас ей и позвоню. Должна быть еще на месте.

Пальцы, стискивавшие подбородок, разжались. Радмила медленно опустила голову. Шея затекла страшно. И одеревенела. Хотелось орать и ругаться всеми неприличными словами, которые пришли бы на ум. И приходили. Выплясывали на языке бешеный канкан. Если бы она открыла рот, то все эти гадкие выражения мгновенно вылетели бы и разъяренным пчелиным роем устремились на Ипатовых, которые один хуже другого. И как хорошо, если бы этот рой закусал двух паразитов до смерти!

Феликс остался стоять рядом с ее стулом, пока Виталий Викторович торопливо набирал номер телефона. Радмила беспокойно ерзала, терзаясь от близкого присутствия Ипатова-младшего.

– Алло, Леночка? Это Виталий Ипатов беспокоит. Ласточка, можешь сейчас к нам подняться? У нас тут очередная кандидатка для «ОптикЛайф». Ага, еще один глазастик. Но меня грызут сомнения в отношении этого глазастика. С глазами-то у нее все прекрасно, но вот внешность… Понимаешь? Поднимешься? О'кей, жду тебя, ненаглядная.

* * *

В кабинете наступила тишина. Виталий Викторович мрачно смотрел на Феликса, тот – в окно, а Радмила – в никуда.

Ей ужасно хотелось домой, в свой тихий мирок, нарушаемый лишь звуком телевизора. Если бы она не опоздала на автобус, то не встретила бы этого кошмарного Феликса и его не менее кошмарного папочку. Сейчас бы сидела дома одна-одинешенька, грызла сухарики и смотрела кино. Все было бы как всегда…

За дверью послышался стук каблучков. Дверь распахнулась и в дракуловском кабинете показалась кошка. Женщина-кошка. С раскосыми горящими зелеными глазами; личиком-сердечком; короткими рыжими кудряшками, из-под которых выглядывали острые вытянутые ушки; с гибкой фигуркой, обтянутой трикотажным платьем а-lа шкура гепарда. Все было мягким и плавным. Ее хотелось нежно погладить по спинке.

«Однако как интересно получилось: в одном офисе одновременно оказались женщина-кукла, женщина-кошка и женщина-дура. Целая коллекция». У Радмилы ядовитый смех булькнул в горле. Она поспешно зажала рот ладонью.

– Ах, Леночка! – Виталий Викторович взвился со стула. – Наконец-то! Посмотри, с этимможно что-нибудь сделать?

Раскосые глаза с голодным кошачьим блеском уставились на Феликса, и Ипатов-старший поспешно уточнил:

– С этим безобразием.

Раскосые глаза мгновенно потухли и сместились на Радмилу. Та вскочила со стула, бурля от ярости:

– Это безобразие уже уходит.

Стоявший позади Феликс молча положил ладони ей на плечи и припечатал обратно к стулу. Радмила захлебнулась собственным горьким возмущением. Руки Феликса остались лежать на плечах, совершенно парализовав. Причем не тело, а мозговую деятельность.

Женщина-кошка приблизилась к Радмиле. Личико-сердечко сделалось задумчивым. Леночка дотронулась до волос Радмилы, чему-то или кому-то кивнула, повертела голову Радмилы из стороны в сторону. Еще раз кивнула и вынесла окончательный вердикт:

– Прекрасный исходный материал. Отличная табула раса. Первосортное сырье.

Сырье? Табула раса? Исходный материал?

Радмила раскрыла рот. И закрыть его не смогла.

– Ты думаешь, все можно исправить? – В голосе Виталия Викторовича звякнула несмелая надежда.

– Несомненно. – Леночка пожала плечами и бросила пламенный взгляд на Феликса. – Отдайте девушку в мои руки, и вы ее не узнаете.

«Ни в коем случае!» – Радмила прокричала про себе, оставаясь сидеть неподвижно, с открытым ртом.

– Вот видишь, отец, как все славно получается. – Феликс отдалился от Радмилы и уселся в кресло.

– Это и беспокоит, – буркнул Виталий Викторович. Он побарабанил пальцами по столешнице. – Ну ладно. Попробуем поработать с этим глазастиком. Все равно выбора как такового нет.

– Вы забыли кое-что спросить. – У Радмилы наконец прорезался голос – тихий, слабенький, едва слышимый.

Виталий Викторович посмотрел на нее как на привидение: испуганно и изумленно, а затем грозно нахмурился:

– Что спросить?

– Согласна ли я.

Выражение лица директора стало диким, Феликс же расхохотался в голос, закрыв лицо руками, а Леночка по-кошачьи фыркнула.

– Драгоценная вы наша, этот вопрос задают в загсе, а не на кастинге. – Виталий Викторович слегка побагровел. – Вас хотят сделать звездой, и не вздумайте нам препятствовать.

– Можете, Радмила, рассматривать это как угрозу, – прохрипел сквозь смех Феликс. – Мой папочка слов на ветер не бросает. Так просто вы уже от нас не отделаетесь.

– Именно. – Виталий Викторович поднял вверх указательный палец. – Извольте, милейшая, подчиниться обстоятельствам.

Радмила грустно посмотрела на старшее обстоятельство, потом на младшее, напоследок на кошачье и вздохнула.

Хуже день закончиться уже не мог.