Текст книги "Зеркало души"

Автор книги: Фелиция Флакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

3

– Вы пришли, – увидев Радмилу, констатировала Леночка, затушив длинную сигарету, и поднялась из глубокого кресла. – Признаюсь, у меня были сомнения на этот счет.

У Радмилы тоже были сомнения. Но их успешно разрешил Феликс. Он приехал в конце рабочего дня и, не слушая никаких возражений, практически за шкирку поволок к «Мерседесу».

За локоток проводил до самых дверей имидж-студии «Гранд-персона», находившейся в том же здании, что и агентство, тремя этажами ниже, и директором которой являлась рыжая женщина-кошка. Проклятый Ипатов бдительно проследил, чтобы Радмила зашла в студию и прикрыла за собой дверь.

У девушки имелось подозрение, что он еще стоит в коридоре, опасаясь, как бы клиентка не выскочила обратно.

Сегодня Леночка походила на черную кошку, одетая в облегающие черные брючки и маечку. Пламенные волосы были тщательно убраны под черную же бандану. Глаза жирно обведенные антрацитовыми тенями, казались еще более раскосыми.

Имидж-студия представляла собой просторное помещение, разделенное всевозможными ширмочками, шторками и легкими перегородками. Повсюду висели зеркала разных размеров и модификаций. На потолке тоже поблескивало зеркальное стекло, в обрамлении гипсовых лилий.

На диванах и креслах, всех без исключения (а их было здесь немало), что-нибудь лежало или висело: блестящие ткани, какие-то многометровые ленты, загадочные коробки, еще нечто воздушное и невесомое, усеянное стразами. Стены наравне с постерами и плакатами украшали развешанные на крючках парики и шиньоны – скальпы несбывшихся надежд.

А посредине этого дивного декоративного хаоса стояла необъятная кадка с пальмой такого размера, что невольно думалось, что эту пальму привезли прямо из Африки, где она росла лет сорок, не зная горя и печали.

Преобладающими тонами в студии были персиковый и розовый. Здесь приятно пахло смесью косметики, парфюма и еще бог знает чего.

Радмила с удивлением поняла, что ей тут нравится. Она всегда тянулась к искрометному хаосу и всегда старательно бежала от него прочь, видимо, подсознательно подозревая, что хаос может сделать ее жизнь ярче и… опаснее.

– Надеюсь, вы сова, Радмила? – Леночка плавно скользила между ширмочек и зеркал.

– То есть?

– Боюсь, раньше двух ночи вы из этого здания не выйдете. – Женщина-кошка мягко кивнула на кресло, предлагая Радмиле сесть. – В моей студии вы пробудете не меньше трех часов, а затем очутитесь в руках Феликса. – Пурпурных губ Леночки коснулась мечтательная улыбка. – А он вас так просто не выпустит. В своем деле он просто одержимый. До смерти может уходить, но добьется идеального снимка. Боже мой, какие он делает фотографии! А коллажи! Лучше любого живописного шедевра.

Ноги у Радмилы подогнулись, и она плюхнулась в кресло, чувствуя, как что-то изнутри скомкало внутренности: то ли страх, то ли нечто иное, сладкое, с капелькой горчинки…

– Для начала побеседуем. Сколько вам лет?

– Двадцать шесть.

– Двадцать шесть? М-м, я думала, вы несколько младше. Это к лучшему…

…Зачем она идет к нему? Может, сейчас сбежать? И плевать на подстриженные волосы, перекрашенные из мышиного в светло-золотистый тон; выщипанные изящной дугой брови. Плевать на сложнейший макияж, заставивший ее глаза сверкать подобно драгоценным камням. Плевать на пудру, тональный крем, скрывшие веснушки, мелкие морщинки и прочие недостатки, которые она привыкла без дрожи лицезреть каждый день в зеркале. И на белую полупрозрачную тунику, в которую Леночка вырядила ее практически насильно.

На все плевать!

Отдайте обратно лягушачью шкурку! В ней удобно и привычно. Нигде не давит, не жмет и не натирает. А Василисой Прекрасной пусть кто-нибудь другой побудет. Мало, что ли, желающих!

Но лифт уже распахнул свои двери на 13-м этаже…

Офис-1113 а.

Арт-мастерская. Царство Кощея гениального.

Феликса Ипатова.

– Я немного задержусь, – улыбнулась сопровождавшая Радмилу Леночка. – Не могу себе отказать в желании увидеть лицо Феликса, когда вы войдете…

– Девушка! Выйдете немедленно! Модельное агентство этажом выше. И оно давно закрыто.

Радмила недоуменно похлопала накрашенными ресницами, привыкая к царившему в мастерской сумраку. Затем коварно усмехнулась. Глаза у нее вспыхнули.

Возившийся с аппаратурой Феликс чем-то раздраженно громыхнул.

– Как странно, а я думала, что вы ждете меня, – проговорила она, делая решительный шаг в мягкий сумрак. – Именно меня.

На звук ее голоса Феликс резко распрямился.

Она стояла перед ним – светлая, сияющая. Незнакомая и загадочная. Близкая и далекая.

Звезда.

С лицом Феликса произошла поразительная метаморфоза. Глаза увеличились раза в три, брови взлетели под челку, удлиненное лицо стало совсем вытянутым.

– Корвалол у меня с собой, Феликс, – послышался смеющийся голос Леночки. – Капель тридцать хватит?

– Лучше весь флакон, – пробормотал Ипатов-младший, шумно выдохнув.

Он пятерней взлохматил волосы и потрясенно улыбнулся:

– Черт возьми!

Прошла целая минута. Он продолжал стоять, не смея приблизиться к Радмиле, не отрывая агатовых глаз от светящейся фигуры.

На нее еще никто такне смотрел. Такие взгляды легко вывернут сердце наизнанку и лишат здравомыслия. Такие взгляды – как чрезмерная доза ультрафиолета, могут привести к тяжелому ожогу и тепловому удару.

У Радмилы под этим демоническим взглядом начала кружиться голова, а в голове – мысль, что она сейчас упадет в обморок.

Вдруг улыбка стерлась с губ Феликса, на лицо легли тени, и Ипатов, резко отвернувшись, жестко приказал:

– Садитесь на этот стул, что освещен прожектором. Начнем работать.

И после она целую вечность общалась с совершенно незнакомым человеком. Одержимым маньяком, который не знал жалости, не слышал мольбы и стонов, не видел страдальческих взглядов. Который делал все, что считал нужным.

У нее заломило уши от бесконечных щелчков объектива, затекла спина, рот растянулся в загадочную улыбку и был не в состоянии вернуться на исходные позиции.

Болело все.

И сильнее всего – сердце.

* * *

– Думаю, пока достаточно, – произнес Феликс обычным голосом и закрыл объектив фотоаппарата. – «ОптикЛайф» дрогнет обязательно.

Он как будто не устал и не выдохся. Лицо оставалось таким же сумрачным, и в глазах ничего не отражалось. Он преспокойно отвернулся и принялся неторопливо убирать аппаратуру.

Радмила поднялась, проклиная все на свете. И особенно Ипатова-младшего, худшего из людей! Маньяк и садист! А сразу и не скажешь. На первый взгляд Феликс Ипатов – приличный молодой человек.

И о-очень интересный…

Радмила никогда так не уставала. Ее конечности почти не гнулись. Она доковыляла до маленькой комнатки-прихожей и упала на стул, вытянув ноги. Интересно, который час? Ночь давно вступила в свои права. Тишина царила на всех этажах огромного здания.

Спать не хотелось, но Радмила прикрыла глаза. Она полулежала и прислушивалась к себе. Внутри рушился мир. Весь ее прежний мир. Его острые обломки кололи и ранили сердце. Какое у нее чувствительное сердце, оказывается.

В незашторенное окно проникал густо-желтый свет фонарей, смешанный с лимонным лунным. Этот фантастический свет стекал по обессиленной женской фигуре, застывшей на стуле, причудливо высвечивая ее. Лунные отблески осторожно касались лица, превращая его в античную камею.

Сухой щелчок фотоаппарата заставил Радмилу вздрогнуть и открыть глаза, и ее тут же ослепила вспышка.

Она с возмущением и удивлением раскрыла рот, но Феликс уже скрылся в мастерской.

– И что это было? – крикнула она вдогонку.

В ответ – тишина.

Тут внезапно открылась входная дверь, и в проеме возник темный мужской силуэт.

– Я отличаюсь от других отцов тем, что всегда знаю, где могу по ночам обнаружить своего единственного сыночка, – ехидно произнес силуэт голосом Ипатова-старшего. – И каждый раз в новой компании.

Над головой вспыхнул свет люстры. Пока Радмила, чертыхаясь про себя, моргала ресницами, Виталий Викторович ее рассматривал самым внимательным образом. И взгляд это был совсем не отеческим.

– Какими судьбами, папа? – Феликс вновь объявился в прихожей. – Как всегда, просто мимо проходил? В половине второго ночи?

– Именно, сынуля, именно, – ухмыльнулся Ипатов-старший, по-прежнему бесцеремонно изучая загадочную особу. – Я, знаешь ли, постоянно ночью гуляю возле своей работы. И частенько меня поджидают чудные открытия.

Феликс засунул руки в карманы джинсов и склонил голову набок. Выражение его лица стало чрезвычайно заинтересованным.

– Сын, ты бы меня познакомил со своей прелестной дамой. – Голос Виталия Викторовича наполнился соблазнительной бархатистой мягкостью. – Очень жажду.

«Прелестная дама» мечтала провалиться сквозь все тринадцать этажей. В преисподнюю. Там гораздо спокойнее, чем в офисе 1113а.

– Сам знакомься, – каверзно ухмыльнулся Ипатов-младший.

– И познакомлюсь. Девушка, позвольте представиться – Ипатов Виталий Викторович – генеральный директор рекламного агентства «Триколор».

Радмила искоса посмотрела на наблюдающего за сценой Феликса. Мерзавец, стоит и потешается. Ну ладно же!

– Радмила Туманова, – произнесла она, вскидывая голову и улыбаясь директору по-акульи – чересчур широко.

– Радмила… – Виталий Викторович прикрыл глаза. – Как странно, имя редкое, но я его слышал совсем недавно. Оно принадлежало…

Тут Ипатов-старший внезапно осекся и с дичайшим выражением уставился на Радмилу. Она по-прежнему улыбалась. Но уже как ведьма.

– Вы? – просипел директор.

– Я!

Виталий Викторович буквально отпрыгнул от нее. Издевательский смешок единственного сыночка ожег уши Ипатова-старшего.

– Что, папочка, познакомился?

– Ну, знаете ли, – пробормотал Виталий Викторович, глубоко выдохнул и внезапно расхохотался, запрокинув голову. – Бог ты мой, Радмила. Что стало с вашим носом?

– Он на месте.

– Это не ваш нос.

– Мой.

– Не верю.

– И напрасно.

Тут директор склонился над девушкой, и та испуганно вжалась в спинку кресла, потому что выражение у директора было такое, будто он собирался отвинтить ее нос и проверить его подлинность.

Феликс тоже подошел к стулу. Радмила немедленно вспыхнула. И почему на нее этот каверзный Ипатов-младший действует, как зажженный трут на смолу?

Виталий Викторович нарочито медленно распрямился и посмотрел на них внимательно и придирчиво, а после неожиданно произнес:

– Феликс, сынуля, ты, наверное, безумно устал. У тебя совершенно ненормированный рабочий день. Поезжай-ка ты, родимый, спать-отдыхать, а Радмилочку я сам до ее дома подброшу.

– Да что ты, папа? – Ипатов-младший иронично и заинтересованно изогнул приподнятую бровь. – С каких это пор ты стал таким заботливым?

– Я всегда был заботливым, – нежно мурлыкнул Виталий Викторович. – Ночей не сплю, все о твоем благополучии пекусь.

– Ну, то, что ты ночей не спишь, мне известно, – невзначай оборонил Феликс. – И мне даже известно, с кем именно ты ночами не спишь…

– Сын-о-ок…

– Па-а-па-а…

– А может, я на такси поеду? – подала робкий голос Радмила.

– Ни в коем случае! – одновременно рявкнули Ипатовы, старший и младший.

Радмила мгновенно онемела, мудро рассудив, что отец с сыном все же как-нибудь договорятся. Видимо, не впервой им. Вопрос только, до чего они договорятся. А она пока посидит, подождет. Торопиться ей все равно незачем. Да и некуда.

Она снова вытянула ноги и скрестила руки на груди.

Над ее головой пролетали колющие и режущие фразы, выплескивались шипящие едкие словечки, сыпались разные многозначительные «гм», «м-да» и «ну-ну».

Ипатов-старший то улыбался, то оскаливался, голос его то взвивался, то понижался. Ипатов-младший занял ехидно-жесткую позицию и ее не сдавал. Голос его звучал ровно и прохладно.

В голове у Радмилы скакала, как мячик от пинг-понга, единственная мысль, что ей не могло и присниться, что она будет сидеть ночью, на тринадцатом этаже в пустом здании, в невообразимой полупрозрачной тунике, завитая и раскрашенная, и выслушивать, как два длинноносых, абсолютно сумасшедших типа сражаются за право отвезти ее домой.

В жизни честных библиотекарш подобного не может приключиться. Их жизнь подчиняется законам логики и порядка. А этот дурдом уже из другой оперы.

– Пойдемте, – рука Феликса решительно потрясла ее за плечо.

Радмила с трудом очнулась, мотнула головой и поняла, что в комнате наступила тишина, полная статического электричества. Она осторожно из-под крашеных ресниц-опахал глянула на Ипатова-старшего. Тот улыбался. И это настораживало. Мурашки толпами бежали по коже от директорской усмешки.

– Папа вспомнил, что он забыл выключить телевизор, когда выходил прогуляться возле работы в половине второго ночи, поэтому он торопится домой. – Феликс тоже посмотрел на отца. – Так ведь, папа?

Папа зловеще кивнул. В эти секунды Ипатов-старший напоминал пирата. Он и был пиратом: возьмет на абордаж, и глазом моргнуть не успеешь.

– Ой, а что, я так и пойду вот в этом? – Радмила вдруг вспомнила про театральную декорацию, в которую была обернута.

И сразу пожалела, что обмолвилось про сие интересное обстоятельство. Агатовые глаза Ипатовых немедленно уставились на нее с совершенно одинаковым выражением.

Плотоядным.

Радмила поспешно села на стул. Господи, спаси и сохрани ее от подобных взглядов! Так ведь можно и заживо сожрать человека.

– Лена оставила мне ключ от студии. Вы сможете переодеться в свою одежду, – успокоил ее Феликс с подозрительной ухмылочкой.

– А по мне, вам не стоит переодеваться, – вынес вердикт Виталий Викторович. – Раздеться – даже желательно, а вот переодеваться – глупость несусветная!

– Папа…

– Что, сынок? – Ипатов-старший невинно подморгнул.

– У тебя, папа, скоро телевизор сгорит от перегрева.

– Ах да, телевизор. – Виталий Викторович сокрушенно всплеснул руками. – Бегу, бегу. – Директор устремился к двери, а затем круто затормозил и обернулся: – Да, Феликс, софа в этой студии – ужасно неудобная. Проверено. Опытным путем.

Ипатов-старший умел делать контрольный выстрел.

Когда за ним закрылась дверь, Радмила отчетливо поняла, что осталась с Феликсом один на один. Ипатова-младшего оказалось сразу слишком много. Он был везде. И она не знала, куда девать глаза, руки, ноги и всю себя целиком.

Хотелось протиснуться под плинтус, и не ощущать загадочно-мрачных взглядов Ипатова-младшего-победителя, от которых судорогой сводило нутро.

Однако, когда он сказал: «Идите за мной», она пошла. И ни единого возражения с ее прикушенных губ не слетело.

А между тем Феликс даже не уточнил, куда конкретно ее звал…

* * *

Ночь была темна, чернильно-густа и насквозь пропитана прохладой. Все нормальные люди уже спали, а ненормальные…

Она кинула взор на Феликса. Он отпер машину, но сесть не спешил. Стоял, прислонившись к капоту, и смотрел, как ночной ветерок играет завитыми локонами преображенной Радмилы. Та переминалась с ноги на ногу.

Ее одеяние не соответствовало внешности. Оно было старым, а внешность – новой. Но утром, когда локоны разовьются, краска смоется с лица, ничего от флера ночной богини, которую он фотографировал полчаса назад, не останется.

Только глаза.

И это – самое главное.

– Хотите увидеть звезды? – вдруг спросил он.

От неожиданности Радмила наступила себе на ногу, моментально скривившись. И гримаска у новорожденной «богини» получилась далеко не божественной. Но Ипатов не улыбнулся.

Ночные тени сделали его лицо картинным, четким, острым. Он казался порождением сумрака. С ним было опасно, но тянуло как магнитом.

– Вы что, собираетесь стукнуть меня по голове? – осведомилась Радмила нервно.

Нервы у нее и в самом деле вибрировали.

Сжатые губы Феликса изменили свое положение: наверное, он улыбнулся.

– Если я вас стукну по голове, то вы увидите искры, а не звезды. Звезды – они на небе.

Радмила невольно вскинула голову: город своими мертвыми огнями стер звезды с ночного полотна.

– Там нет звезд, – отозвалась она с сожалением. – Их украли.

– Ошибаетесь. – Ипатов сделал движение, и ее рука очутилась в его ладони. – Они по-прежнему там.

– Откуда вы знаете?

Одного егоприкосновения хватило, чтобы она начала плавиться, как восковая свечка. Какое странное ощущение, однако. Всегда думала, что состоит из плоти и крови, а оказалось – из мягкого воска.

– Знаю.

Она ему поверила. Ипатов, как никто другой, должен был знать о звездах все.

– Почему вы хотите показать мне звезды?

– Потому что ваши глаза должны как можно чаще смотреть на них.

И сердце у нее тоже восковое, уже почти расплавилось и растеклось по груди приятным живым теплом.

– Зачем?

– Чтобы звезды отражались в них.

– А что в них сейчас?

– Лед.

Больше они не говорили. Сели в машину, и «Мерседес» помчался по ночному шоссе. Звезды нашлись за городом: целая россыпь, бледно-голубая, мерцающая.

– Как их много, – проговорила Радмила, стоя с запрокинутой головой. – И как они далеко.

А вот Ипатов был близко. Стоял за ее спиной. Смотрел ли на небо, не знала, а обернуться назад – боялась.

Она впервые боялась… себя…

…Когда вернулась домой, часы показывали половину пятого утра. Со времен школьного выпускного, это была вторая в ее жизни бессонная ночь.

Не разуваясь, Радмила подошла к зеркалу и принялась изучать отражение. Свое? Не похоже. Она не похожа на себя. Это кто-то другой смотрел на нее из зеркального мира сияющими драгоценными аквамаринами.

Но новая внешность – не в счет.

Что с ней сделалось за каких-то пару часов? Кто изнутри перекроил Радмилу Туманову? И что конкретно из нее вылепили? Может быть, она теперь – голем?

Ей стало смешно, и она отправилась на кухню, открыла шкафчик и извлекла початую бутылку дешевого портвейна.

Надо было помянуть безвременно почившую прежнюю Радмилу Туманову…

Бедняжка это заслужила.

4

– Радмила, с добрым утром! Я вас не разбудил?

Ага, объявилась, наконец, причина всех бед! Молчавшая целых пять дней. У которой мерцающие агатовые глаза и длинный нос. Причина бесцеремонно разбудила ее в воскресное утро. Раннее-раннее. Единственный день, в который библиотекарша спокойно могла спать до обеда.

Будь она неладна, эта длинноносая причина!

– Нет, по воскресеньям я обычно страдаю бессонницей, – бухнула Радмила разъяренно.

– Я тоже страдаю… бессонницей. – Голос Феликса был полон веселых теплых ноток, которые ударяли в голову лучше шампанского. – Давайте пострадаем вместе.

– Ни за что! – Она вздрогнула. – Предпочитаю страдать исключительно в одиночестве.

– Тогда давайте вместе порадуемся. Есть повод.

– Да неужели?

– Ага. «ОптикЛайф», как я и предполагал, с энтузиазмом и бурным восторгом одобрила ваши дивные глазки и готова подписать контракт. С нами. И с вами, разумеется.

– Ой.

– Это не «ой». Это «ой-ой». Контракт на «ой-ой-ой» какую сумму.

– М-м-м…

– Через сорок минут я буду ждать у подъезда.

– Но…

Радмила с недоумением посмотрела на трубку, из которой уже доносились короткие гудки. Противостоять Феликсу Ипатову невозможно. Этот человек специализируется на разрушении чужого спокойствия.

Она положила трубку, и телефон тут же снова зазвенел. Да что же это такое?!

– Радмилочка, с добрым утром! Я вас не разбудил?

Ипатов-старший! И с уже знакомой фразой. Они сговорились там, что ли? Папа с сыном?

– Нет!

Откуда у Виталия Викторовича ее номер? Это настораживало. Такие, как Ипатов-старший, не должны знать телефонов простых библиотекарш. Ни в коем случае!

– Вот и прекрасно, – Виталий Викторович нежно журчал, как весенний ручеек. – Я звоню с радостной вестью, «ОптикЛайф» одобрила вашу кандидатуру, и хочет сегодня же подписать контракт.

– Отлично, – процедила Радмила. – Агентству повезло.

– Нам повезло с вами, Радмилочка. – Ипатов-старший умел очень грамотно соблазнять. Профессиональный телефонный Казанова. Его голос будил фантазии даже у скромных библиотекарш. От этого голоса их руки становились влажными и пытались выронить трубку. – Вы не против, если я заеду за вами, допустим, минут через сорок?

Так Ипатову-старшему известен и ее адрес, оказывается! Из каких источников? Кто выдал секретные данные? Ипатов-младший на предателя не похож. Тем более что адрес он вроде бы знать не должен. Но ведь знал…

– Я – против!! – поспешно рявкнула Радмила.

Но в трубке уже слышались гудки…

Мир сошел с ума! Все встало с ног на голову. А стоять в такой позе весьма неудобно! И тем более смотреть по сторонам и спокойно заниматься делами.

Ну ладно же, Ипатовы, старший и младший, – разрушители покоя. Поквитаемся мы еще с вами, паразитами! И тьфу! на «ой-ой-ой» какой контракт!

Радмила сняла трубку и принялась с радостным ожесточением набирать номер телефона:

– Алло, такси? Хочу заказать машину к подъезду через сорок минут…

…Две дорогие машины, два «Мерседеса», черный и вишневый, лихо затормозили у затененного деревьями подъезда практически одновременно. Вместе хлопнули дверцы…

Ипатов-старший и Ипатов-младший уставились друг на друга с недобрым изумлением.

– Папа?

– Сын?

– Ты же должен быть сейчас в «ОптикЛайф».

– А ты в офисе.

– Папа?

– Сын?

Любопытно, о чем они там разговаривают? Осторожно отодвинув шторку, Радмила со злорадным интересом наблюдала за двумя Ипатовыми: у старшего руки скрещены на груди, у младшего – засунуты в карманы. Жаль, физиономии толком не разглядеть. Наверное, это зрелище потрясающее.

Носы у них должны дрожать и гневно шевелиться.

М-да, действительно очень жаль, что ничего не видно.

Ага, вот и такси!

Когда Радмила выпорхнула из подъезда, Виталий Викторович как раз заканчивал перечислять список прегрешений своей кровиночки. Главным же и самым страшным являлось то, что кровиночка вечно путает карты и лезет в дела генерального директора, между тем как должен бы сидеть в своей мастерской и носа оттуда не казать. Только лишь по специальному гендиректорскому распоряжению!

И контракты подписывает тоже гендир, а потому присутствие кровиночки у подъезда Тумановой – явное нарушение трудовой дисциплины.

На ехидный вопрос о том, откуда генеральному директору известен адрес Тумановой, он ответил коротко, емко и не совсем литературно.

В запале собирался добавить еще пару-тройку «не совсем литературных слов», однако вынужден был прикусить язык, так как заметил у покосившихся дверей подъезда будущее «лицо» «ОптикЛайф», смотрящее на них прищуренными дивными очами, в которых отчетливо сверкало холодное ведьминское лукавство.

– О-о, Радмилочка! – Виталий Викторович моментально преисполнился жарким восторгом, умудрившись им не захлебнуться на вдохе.

Феликс также повернул голову (медленно-медленно) в сторону Радмилы. «Какой он… б-р-р!» – нужного слова у нее не нашлось, и мысль иссякла.

Сегодня «лицо» «ОптикЛайф» казалось бледным, строгим, неярким. Обычным. Таким, как всегда. Мимо него легко было пройти и не заметить.

Но если бы аквамариновые глаза неяркого лица вспыхнули, как они умели, коснулись взглядом, обожгли и проникли в душу – это лицо никто и никогда бы уже не забыл.

Оно бы приходило во снах, заставляло постоянно искать в толпе.

– Здравствуйте, – ласково проговорила Радмила ненавистным Ипатовым, неторопливо спускаясь со ступенек.

Подскочивший Ипатов-старший галантно поцеловал руку, младший же не сдвинулся с места, продолжая изучать ее взглядом, чересчур профессиональным. До обидного.

– У нас тут вышло небольшое недоразумение, Радмилочка. – Виталий Викторович метнул молнию в сторону кровиночки.

– Вижу. – Она попыталась изобразить милую растерянность, но, видимо, неудачно, ибо губ Феликса коснулась знакомая ироничная улыбка.

Радмила вспыхнула и разозлилась. И опять на обоих Ипатовых сразу.

– Я, полагаю, что вы, Радмила, должны проехать в наш офис вместе со мной, где я подробно объясню каждый пункт в договоре, он такой дли-ин-н-ы-ый, – с придыханием пел возле нее старший. – Так что Феликс пока нам не нужен…

Теперь у Ипатова-младшего сдвинулись брови. Он снова сунул руки в карманы.

– У меня нос, – обронила невзначай Радмила, стараясь, чтобы коварный директор не завладел ее рукой, к чему настойчиво стремился.

– Нос? – Виталий Викторович озадаченно взглянул на нее.

– Он вам не нравился. Он у меня – не идеальный. И вы ему не доверяли.

– Ах, нос! – Он непринужденно рассмеялся. – Когда это было! Ваш носик с тех пор претерпел метаморфозы.

– И какие же?

– Чу-дес-ные!!!

– Вы теперь ему доверяете?

– Целиком и полностью.

Виталий Викторович вновь принялся охотиться за рукой. Радмила поняла, что может проиграть, а Ипатов-младший ей не поможет. Судя по выражению его лица, он весьма забавлялся, наблюдая за этой охотой. Она решительно тряхнула головой:

– Надо ехать!

Ипатовы с ней согласились. Тогда она торжествующе кивнула в сторону заждавшегося такси:

– Я поеду вот на этом. А вы – как хотите.

– Но…

Радмила стремительно мелькнула мимо и плюхнулась в такси. Последнее, что она услышала перед тем, как хлопнуть дверцей, была жгуче-саркастическая реплика Ипатова-сына:

– Если хочешь, папа, я могу поехать в твоей машине в качестве приятной компании…

Такси рывком тронулось с места. Ипатовы остались позади.

– Вы когда-нибудь ездили с эскортом из «Мерседесов»? – поинтересовалась довольная Радмила у шофера, когда тот вырулил на оживленный проспект.

– Никогда! – ответил седоусый водитель и опасливо покосился в зеркальце заднего вида.

– Не бойтесь, они не будут вас таранить, – успокоила Радмила, хотя не была до конца в этом уверена.

С Ипатовыми ни в чем нельзя быть уверенной до конца.

* * *

Она ведь вот этим росчерком пера не подпись свою под контрактом начертала, а жизнь свою прежнюю, спокойную и безмятежную, одним взмахом перечеркнула. Что она делает?! Что наделала?! Во что ввязалась?

Черно-красный кабинет то увеличивался в размерах, то уменьшался, качался и вибрировал. У нее внутри тоже все вибрировало и изменялось в размерах. Менять свою жизнь росчерком пера – это не для слабонервных.

То есть не для нее.

Она совершила чужой подвиг.

И теперь ее ожидают изнурительные съемки, бесконечные часы перед зеркалом, нескончаемые эксперименты над лицом вообще и над глазами в частности. Но это все – полбеды.

Главное – другое.

Ее ожидает Ипатов-младший. Великий и ужасный. Маньяк-фотограф, который вряд ли оставит ее в живых.

Ее ожидает Ипатов-старший. Коварный и импозантный. Пират-директор, видимо, объявил на нее сезон охоты.

Экземпляр контракта, который она держала в руках, вдруг задрожал. Надо бы его порвать. И сбежать. Подняться и пролететь вниз по лестнице все тринадцать этажей. Выскочить на улицу и бежать прочь без оглядки в дальние дали, где нет ни Ипатовых, ни «ОптикЛайфов», ни контрактов.

Голова у Радмилы закружилась. И вместе с ней закружился благообразный лик официального представителя «ОптикЛайф» – господина Чижикова, который гипнотизировал ее своими блеклыми рыбьими глазами. Этому господину явно требовался червяк, и пожирнее.

– Я, полагаю, столь важное событие не грех отметить. – Виталий Викторович прищелкнул языком и заговорщицки подмигнул. – У меня в запасе есть отличное шампанское. Недавно привез из Франции.

«Шампанское мне пить нельзя. Я от него становлюсь дурной», – хотела было возразить Радмила, но вовремя опомнилась – нежелательно вооружать злокозненных Ипатовых стратегически важной информацией.

А если возразить нечего – придется соглашаться. И через мгновение уже держала в руках бокал с шипящим пенящимся шампанским, размышляя, как отнесется ближайший фикус к порции спиртного.

Но шампанское очутилось у нее внутри. Радмила не поняла даже как. Вот только что шипело в бокале, а потом ра-а-аз! – и уже приятно щекочет внутренности.

Она моргнула, прислушиваясь к себе. Взорвавшаяся восторгом душа алчно требовала еще одного бокала. И после него мир заискрил перед очами. Радмила распахнула их как можно шире, рассматривая преобразившийся свет заново.

А Ипатов-старший в принципе очень даже неплохой мужчина, особенно когда держит за руку и заглядывает в глаза, едва не прижимаясь к ней своим длинным носом.

И господин Чижиков совсем не плох. Вернее, плох, да не совсем. Интересно, у него есть чешуя? Мелкая или крупная? А жабры как он скрывает?

А вот Ипатов-младший как был гадким, так и остался. Не смеялся, не шутил, не говорил комплиментов ее аквамариновым глазам. Только улыбался противненько, да и то, когда подносил к губам бокал с шампанским, пряча эту гадостную улыбочку, которую хотелось стереть с его смуглого лица наждаком. Боже мой, неужели этот самый человек ей показывал звезды?

Через некоторое время ей настоятельно потребовался разговор по душам. Радмила уселась в кресло, высоко закинула ногу на ногу и приготовилась говорить. Обо всем. И обо всех.

Однако в этот момент Ипатов-младший решительно поднялся и, больно ухватив за локоть, поволок к выходу. Виталий Викторович рванул было следом, умоляя остаться (причем не Феликса, а увлекаемую им Радмилу), ему вторил раскрасневшийся господин Чижиков, но Феликс не обратил внимания на попытки их задержать. Втолкнул в лифт и помахал ручкой подбежавшему папочке. Папочка погрозил кулаком. Дверцы захлопнулись.

Радмиле стало ужасно обидно. Она ведь подвиг совершила, а ее всего лишили, даже таких маленьких невинных радостей, как три или четыре (?) бокала шампанского. Какой Ипатов-младший все же мерзавец!

Она всхлипнула. Душа ее, незаслуженно обиженная и пораненная, теперь отчаянно требовала утешения и жалости. Радмила протиснула свою руку в ладонь к Ипатову и жалобно попросила:

– Феликс, поцелуйте меня, пожалуйста.

Ипатов изломил бровь и с пристрастием посмотрел на ее склоненную макушку. Радмила преисполнилась сладостным ожиданием. И…

И ничего.

Лифт миновал уже восьмой этаж, а Ипатов молчал и не двигался. Целовать он ее, видимо, не собирался. Четвертый этаж… Радмила набрала в грудь побольше воздуха, чтобы разрыдаться, но тут Феликс спросил:

– Вас кто-нибудь когда-нибудь уже целовал?

– Нет. – Она выдохнула набранный воздух, опечаленно покачала головой, и тусклый свет лифта окрасил ее глаза в темное золото. – Увы. Никто и никогда.

– Так я и думал, – кивнул Феликс. – Поэтому я не буду вас сейчас целовать.

– Не будете? – Она с грустью посмотрела на него матовыми глазами. – Да, не будете, и я даже знаю почему. Вы не хотите меня поцеловать потому, что не настолько ослеплены моими глазами, чтобы не замечать носа уткой, миллиона жирных веснушек и двадцати шести лет в морщинках. Я ведь вас на целый год старше! И я не модель, с которыми вы привыкли иметь дело. Я – би-бли-о-те-кар-ша. Я – жаба, которая никогда не станет Василисой Прекрасной.

– Я не буду вас целовать сейчас. – Феликс на секунду сжал ее руку в горячей сухой ладони. – Подожду, когда протрезвеете.

– А потом? – аквамариновые глаза вдруг вспыхнули, и Ипатов чуть не зажмурился. – Потом поцелуете?

– Непременно.

Радмила блаженно вздохнула и неожиданно привалилась всем телом к Ипатову-младшему. Лучшей опоры в данный миг ей было не найти.