Текст книги "Линия ангелов"

Автор книги: Фелиция Флакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

8

Именно после этой сюрреалистической ночи я поняла, что все должно скоро закончиться. Осознала ранним утром, проснувшись в постели Ангела-city.

Ангел спал. Кремово-розовые рассветные лучи еще не успели подобраться к нему, и он казался целиком слепленным из теней и полутеней. Одну руку он заложил за голову, вторую – вытянул вдоль тела. Всего пару минут назад картина выглядела иначе. Тогда я лежала в его объятиях. Но, проснувшись, немедленно выскользнула из них и, отодвинувшись, принялась наблюдать за спящим обнаженным ангелом.

Я и раньше просыпалась в постели с мужчиной. Иногда – совсем малознакомым. И ничего не чувствовала. Ну, было. Ну, было неплохо. Ну и что из того? Ни одна внутренняя струнка не звенела, ни один нерв не вибрировал, ни одна клеточка не изнемогала от любовной истомы. Сегодня же во мне все пело. Особенную песнь, которая у некоторых звучит лишь один раз в жизни, а другие и вовсе никогда ее не слышат.

Тело было моим и не моим. Легкое, мурлычущее изнутри, полное тепла и неги. Вместо костей – райский невесомый эфир. Я осторожно провела рукой по шее и груди, проверяя – не превратилась ли я в солнечную сущность. На радужные крылья за спиной надеяться не смела…

И затем в голове возникла, тайком закравшись из глубинного мрака, та самая темная мысль про то, что скоро… Да, скоро все закончится. Оборвется… Мне нужно подготовиться к логическому завершению чуда.

Глаза неожиданно повлажнели. Обнаженный ангел размылся, как подмоченная «потекшая» акварель. Почему я сейчас думаю об этом? Когда еще кровь не успела остыть, воспламененная ночным жаром? Когда утомленный ангел спит в рассветных лучах? А я на него любуюсь?

– …Ты когда-нибудь купалась в океане?

До меня не сразу дошло, что Стефан проснулся и задает мне вопрос. И я не сразу увидела его глаза, еще полные ночного лунного серебра. Лучи добрались до его лица, озарив светлыми тонами.

Он и не думал накрываться одеялом. Только Перевернулся на бок, чтобы быть поближе ко мне. Гарланд повторил вопрос, и я наконец-то уловила смысл.

– Нет, – покачала я головой. – В моей жизни раньше никогда не случалось океанов. Море – да, и не одно, а вот океан я увидела только после… – Я запнулась, ибо хотела сказать «после похищения».

Ангел-city усмехнулся, как будто догадавшись, что за слово едва не сорвалось у меня с языка.

– После того как я тебя пригласил погостить на Каланте, – закончил он за меня, и я ощутила благодарность к нему. – Тогда самое время исправить это страшное упущение.

– Мы будем плавать в океане?

– Угадала. – Он потянулся ко мне, алчущий и смеющийся.

Я позволила себе помедлить, чтобы его руки до меня дотянулись и обняли. Горячее тело прижалось к моему горячему телу.

– Я не пожелал тебе доброго утра. – Он провел пальцем по моим припухшим губам.

– Я тоже, – голос задрожал.

Я испугалась, что могу разреветься. Да что же такое со мной случилось? Совсем не такой я была до похищения. То ли сладкий воздух Каланты отравил меня, то ли горьковатый дух удивительного замка.

Доброе утро сделалось жгучим, едва только губы Гарланда прикоснулись к моим губам. И единственного поцелуя хватило, чтобы я превратилась в свечу, чье пламя вьется высоко.

Серебро в глазах ангела исчезло, и знакомый глубокий мрак затемнил взгляд. Я смотрелась в непроницаемую бездну, понимая, что попалась в ловушку. Моя душа уже не принадлежала мне. Она стала частью того мистического мрака, растворилась в нем, осела на недосягаемое дно.

Такова плата за рай.

Где-то вдалеке что-то неожиданно громко звякнуло. Неизвестный звук докатился до стен спальни и разрушил утренние чары. Я сумела высвободиться из рук Ангела-city, и он не стал настаивать на повторных объятиях. Вновь перекатился на спину и заложил руки за голову. Я же поспешила встать с постели.

Мои одежды валялись там, где упали – возле окна. Я принялась одеваться, зная, что Гарланд на меня смотрит. Его взгляд исподволь касался кожи, ставшей за ночь сверхчувствительной.

– После завтрака жду тебя в холле.

Слова Ангела-city настигли меня уже у двери. Я, не оборачиваясь, кивнула. И вышла.

Кое-как добрела до дверей своей комнаты, удивившись, что они распахнуты настежь. Видимо, вчера ночью я сильно торопилась и даже не потрудилась прикрыть их за собой. Меньше всего хотелось видеть сейчас пронырливого Скарамуша, неизменного утреннего визитера, эту живую батарейку «Энерджайзер». И Скарамуш, наверное, ощутив на дистанции мое плачевное душевное состояние, не спешил нанести визит утренней вежливости, полный шуток, двусмысленностей и жизнерадостного хихиканья, согревавшего кровь. Иногда до булькающего кипятка.

Однако когда я вышла из ванной, традиционный завтрак уже красовался на столе, словно материализовавшийся из параллельного мира. Я с тоской взглянула на воздушные булочки с кремом, бисквиты и джем. Вкусно, но сегодня ничего в горло не полезет. Только кофе, и то, если его, зажмурившись, выпить залпом и в один глоток.

Так я и поступила.

А через час смотрела на встревоженный океан, стоя по колено в пенной прибрежной воде. Волны набегали и ласкали, звали за собой. По ним хотелось прошагать далеко-далеко, в самый центр океана. Интересно, а какой он – центр океана?

Среди зеленых волн мелькала темная точка. Это плыл Гарланд, сильными взмахами удаляясь все дальше. Наверное, в неспокойную воду я шагнула лишь для того, дабы наблюдать за ним. Чтобы окунуться самой – пока не «созрела». Океанская вода показалась мне слишком холодной.

Я смотрела на него очень долго. До слезной рези в глазах. И когда глазам сделалось совсем невыносимо, я поняла, что Ангел-city возвращается. Тогда я кинулась обратно на берег, соревнуясь с набегающими волнами в скорости и ловкости, и приземлилась на бархатистый меленький песок удивительного голубоватого оттенка. Поджала ноги и принялась вновь смотреть на Гарланда. В руках я держала «Никсон». Но я сумела сделать лишь два кадра, а после отказали руки. Они опустились вместе с фотоаппаратом. Я оцепенела, впиваясь очами в открывшуюся картину.

Обнаженный ангел, выходящий из океанской пучины.

Волны как будто разбегались в стороны прочь от каждого его шага. Капли, покрывавшие сильное тело, ослепительно сверкали на солнце. Солнечные блики стекали с гладкой загорелой кожи вместе с водой, высвечивая каждый бронзовый рельеф, каждый «играющий» мускул.

Я зачарованно наблюдала, как он уже на берегу по-кошачьи встряхивает мокрыми волосами, рассеивая вокруг себя миллионы мелких брызг, быстро обтирается полотенцем и надевает солнцезащитные очки. Одежда ему не нужна.

– Почему ты до сих пор в платье? – поинтересовался он, присаживаясь возле меня, боящейся шелохнуться.

Я покосилась сначала на близкую татуировку на мужском плече – на ярком солнечном свете она казалась особенно четкой и впечатляющей – потом на свое миленькое простенькое, в розовый горошек, платьице, в стиле «привет от миссис Уайлд». Жена начальника службы безопасности острова оказалась добрейшей женщиной и пожертвовала пленнице, которую никогда не видела, свое пляжное платье, когда Скарамуш ее об этом попросил. Платье на мне болталось, но в нем я чувствовала себя невероятно легко и не жарко. Наверное, потому, что сшито оно было из тончайшего полупрозрачного батиста. Сквозь него отлично просвечивали ноги и все остальное.

– Не знаю, – отозвалась я негромко.

– Снимай.

Слово прозвучало совсем не как просьба. Я передернула плечами, и тоненькие кружевные лямочки платья немедленно упали. И вместе с ними «упала» бы верхняя часть платья, если бы я вовремя не подхватила ее. Шаловливые лямки вернулись на место.

– А если не сниму, ты порвешь платье? – Я опять покосилась на татуировку. Меня она чрезвычайно тревожила – хотелось дотронуться до нее губами. Может быть, даже укусить.

– Я не хочу расстраивать миссис Уайлд. Не для того она давала тебе платье, чтобы потом получить живописные обрывки. Полагаю, оно ей еще пригодится. – Ангел-city поддел пальцем игривую лямку, и та опять с готовностью спорхнула вниз. – Поэтому я сниму его аккуратно. Аккуратно положу в сторонку, чтобы не помять, а потом…

Пауза.

Очень опасная.

В наступившей тишине слышалось, как шипят набегающие волны и как где-то в невообразимой дали кричит над водой невидимая беспокойная птица.

– Что потом? – Мой голос упал до щекочущего шепота, напоминающего шорохи океана за спиной.

Гарланд не ответил, но его губы сложились в улыбку, изгибистую и точно не его собственную, высоко приподнявшую уголки. И выражение лица сделалось мечтательным. Моя кровь начала густеть.

– Снимай.

Повторная команда прозвучала подчеркнуто ласково. Почти нараспев. Я качнула головой и поднялась. Теплый бриз немедленно вздыбил подол, оголяя нога до колен. Я отправилась гулять по берегу, гадая, сколько шагов мне удастся сделать.

Семь.

А потом я увидела небо, по которому плыли ватные облака. Лежа на спине, на небо смотреть очень удобно. Правда, небеса частично загораживало лицо ангела в солнечных очках, целеустремленно и бережно стаскивавшего платье. Я в этом сложном процессе не участвовала.

Боялась за себя.

* * *

– Виновата сама, – донеслось сверху.

– Сама, – эхом отозвалась я, поднимая руки, чтобы обнять говорившего за шею. – И тебе, мистер ангел, теперь ничего не поможет.

Мы расхохотались в унисон. Наш беззаботный хохот прокатился по пустому пляжу и слился со звуками океана. А затем все внешние звуки как будто смолкли. И ничего на берегу океана не существовало, кроме нас двоих.

И вечности.

Кожа, охлажденная океанской водой, требовала горячих ласк. Губы, опаленные солнцем, – сочных поцелуев. Тело, истомленное ожиданием, – плотских страстей.

Я отражалась в черных глазах. Видела себя в них – разгоряченную, бешеную и смеющуюся. Мои пальцы и губы впивались в гладкую мужскую кожу, пропитанную соленой влагой. Замечательный вкус! Я не могла насытиться. Умирала от извечного женского голода.

Я слышала слова, что шептал мне ангел. Но они проходили по краю пылающего сознания, почти не касаясь. И только одно сумело задеть и запомниться – «моя». Это слово повторялось чаще других. И когда я уносилась в иную явь, именно оно, тысячекратно повторенное, звенело во мне…

…С закрытыми глазами я слушала, как Ангел-city идет к водной кромке. Короткий звучный всплеск – это он шагнул в океан. А я не хотела, чтобы вода меня сейчас касалась, чтобы она смыла тот сладострастный пот, который выступил на теле после плотского безумства, тот особый пряный запах, что впитался в плоть. Все это должно оставаться со мной как можно дольше.

Меня ласкал нежный бриз. Дотрагивался невидимыми пальчиками, гладил и убаюкивал. Я была открыта для южного ветра вся целиком. От него мне нечего скрывать.

Океан напевал свою могучую изначальную песню; пенившиеся волны восторженно шипели; невидимая птица продолжала кого-то кликать; к ней присоединилась вторая. Я слушала умиротворяющие звуки, будто бы далекие, параллельные, и думала, что рай – это не навсегда.

Для меня – не навсегда.

Чувство, что все скоро должно закончиться, вновь подступило, усиленное во сто крат. Конец уже близок. И этот акт любви на берегу океана – самое последнее, что со мной приключилось в раю.

А что потом?

Как этослучится? Гарланд просто посадит меня в самолет и самолично отвезет обратно? Или он поручит это сделать своим вышколенным высокопрофессиональным пилотам? Утром или вечером? Ночью? Что он мне скажет на прощание? Что-то наподобие – «Прощай, милая, все было прекрасно»? Или, еще проще: «Наши отношения закончились, так что прости-прощай»?

А какая, в сущности, разница?

Все должно закончиться именно так, как должно. Никаких вариантов. И никакой надежды…

Я слушала океан и не услышала шагов вернувшегося Ангела-city. На меня капнула холодная капелька. Я сильно вздрогнула и раскрыла глаза. Присевший на корточки возле меня мокрый Гарланд держал в руках удивительно красивую розовую ракушку, замысловато завитую, почти игрушечно-декоративную, точно созданную руками мастера-затейника, а не морской природой.

– Одна ракушка – и океан всегда с тобой, – улыбнулся ангел, протягивая морское сокровище. – Мне бы хотелось, чтобы у тебя что-то осталось на память об этом дне.

На память…

Да, все действительно скоро закончится.

Очень скоро.

Я приняла ракушку из его рук и приложила к уху: в ней слышался далекий голос океана. Тысячи слов холодной могучей морской стихии умещались в одной раковине. И сливались с океанскими тайнами.

– К сожалению, у меня нет ничего, что можно подарить тебе на память, – произнесла я еле слышно – мне сейчас было ужасно трудно смотреть на улыбающегося Гарланда. И что-то ему говорить.

– Я запомню этот день без всяких памятных даров… Вот так. – Его губы осторожно и мучительно нежно коснулись моего виска. – И вот так, – они притронулись к скуле. – И вот так, – добрались до подрагивающих губ.

– А какой он – этот день? – вдруг спросила я, едва его губы оторвались от моих.

Палец Гарланда скользнул по моей шее к груди. Ангел-city размышлял. Палец очертил кругом грудь и устремился вниз. Размышления затягивались. Видимо, вопрос оказался непростым. Палец вернулся обратно к груди. И снова очертил круг. Один, второй…

Я ждала ответа и почти не дышала.

– В такие дни обычно судьба делает резкий взмах чернильным пером, и линия жизни навсегда меняет свое направление, – отозвался Стефан, укладываясь рядом со мной на пляжном лежаке.

– Неужели этот день из разряда судьбоносных? – Я приподнялась на локте, чтобы взглянуть на Ангела-city – сверху вниз.

– Именно так. – Гарланд лежал, наслаждаясь солнцем и ветром. Его обнаженное тело, с которого еще не исчезли капли воды, возбуждающе поблескивало.

– И чья судьба сегодня поменялась? – Мне снова захотелось вцепиться зубами в татуировку. Зубы хищно скрипнули.

– Наша.

Я отпрянула от него. Итак, Гарланд сегодня точно отправит меня домой. Пора паковать вещи. Которых у меня не было. Я отправлюсь обратно в каком-нибудь вечернем платье из того антикварного шкафа. Там еще имеется штук пять или шесть шелковых произведений, которые я не надевала.

Больше я не задавала вопросов. Мне все было ясно.

Когда мы вернулись в замок, уже начинало вечереть. Тени бежали впереди нас, как будто хотели запутать и повернуть вспять.

В океане я так и не искупалась…

9

Какое же платье мне выбрать? Пожалуй, впервые я так мучительно размышляла над подобной проблемой. Переводила растерянные глаза с одного на другое, с другого – на третье.

Белое? Красное? Палевое?

В первый раз я хотела выглядеть красивой. Очень красивой. Потому что красота станет тем прощальным даром ангелу с разбившимся хрустальным сердцем. Пусть он меня запомнит именно такой – пронзительно-красивой. Ангел-city – единственный, для которого я раскрылась полностью. Для которого расцвела, подобно цветку.

Орхидеи.

Лайлия Шеритон – из тех орхидей, что цветут один день. Даже всего один вечер. А потом цветки умирают…

Белое? Красное? Палевое?

Выбрать просто невозможно! Я поступила проще: один за другим побросала платья за спину, а потом с закрытыми глазами наугад схватила первое попавшееся.

Белое!

Итак, я буду в белом. Мое первое в жизни белое платье. И последнее. Белый – не мой цвет. Может быть, он мне и к лицу, но не по сердцу.

Я облачалась нарочито неторопливо. Пыталась запомнить, как это приятно, когда струящийся тончайший атлас нежно обволакивает тело. Я жадно наблюдала за собой в зеркале, отмечая малейшие движения, каждое вздрагивание мышц лица. Видела, как меняются мои глаза…

Белый неожиданным образом подчеркнул загар. Бог мой, да я загорела! И еще как. Южный золотистый загар ровно лег на мою кожу, обычно бледную до прозрачности. Загорелая, в белом платье я мерцала, как драгоценная статуэтка из сердолика.

Да, пусть Ангел-city запомнит меня именно такой!

Я ликующе встряхнула волосами, которые, нарочно неприбранные, длинными локонами свободно падали за обнаженные плечи. Моему лицу не требовалась косметика. Распустившимся цветам не нужны дополнительные краски.

Я вышла в коридор. До ужина оставалось еще полчаса. Но сидеть в-комнате я не собиралась. Хотелось напоследок обойти все-все. Но успела достигнуть только гостиной, в которой горел свет.

Там находился Стефан, расположившийся в кресле с бокалом багряного вина и опять весь в черном…

Я застыла в дверях, почти напуганная таким вечерним мужским трауром. Гарланд взирал на меня со странным выражением, изменившим, заострившим выразительные черты эльфского лица. Какая-то тайная мысль затаилась в его глазах, сделавшихся матовыми. Эта тайна могла свести с ума, если бы я попыталась ее разгадать.

Время между нами умерло. Мы смотрели друг на друга вечность, в которой не существовало ни минут, ни секунд. Зачарованные.

– Черное и белое. – Ангел-city очнулся первым и медленно поднес бокал к губам. – Иначе и быть не могло.

Я мысленно с ним согласилась. В нашей истории ангел – черный, грех – белый.

– Ты будешь вино? – поинтересовался он.

Разумеется, сегодня я выпью вина. И не один бокал. В противном случае мне просто не пережить последнего вечера в раю.

Вино оказалось очень терпким и крепким. Оно мгновенно проникло в кровь, вспенило ее и отравило. Крохотные молоточки застучали в висках, выстукивая похоронный марш. Когда же Гарланд скажет, что мы должны распрощаться навсегда?

Я ждала тех слов. Но Ангел-city не торопился их произносить. Я выпила еще вина. И вошла во вкус…

– Это целогина гребенчатая, – кивнул Гарланд на изумительную орхидею в вазе, отвлекая меня от третьего бокала.

Я оглянулась. И вновь – черное и белое…

Длинные, снежно-белые волнистые лепестки этого цветка на фоне непроницаемо-черного стекла вазы выглядели совершенными и одновременно ненастоящими – умело вырезанными из плотного мерцающего дюпона [4]4
  Один из дорогих видов шелка.


[Закрыть].

Подобными совершенными девственно-белоснежными орхидеями следует украшать невинных невест или юных покойниц. Эту снежную целогину я бы никогда не взяла в руки. Она пугала.

– Слишком красива, – пожала я плечами, отворачиваясь от вазы с идеальными цветами для непорочных дев.

– Звучит как обвинение, – вскользь заметил Гарланд. – Хотя про тебя можно сказать то же самое…

– То же самое? – Я вопросительно наморщила лоб.

– Слишком красива.

Я с силой сжала тонкую витую ножку бокала. Хрупкая и прозрачная, она могла переломиться в любой момент.

– В отличие от твоей безукоризненной целогины у меня имеется огромное количество недостатков и несовершенств…

– И именно поэтому ты красивее и интереснее любой из орхидей, – улыбнулся Гарланд.

Меня резануло ножом по сердцу от его улыбки. Так еще он ни разу не улыбался. Так светло и тепло. Почему он не улыбался так раньше? Чтобы я стала счастливой? А сейчас у меня времени на счастье почти не осталось.

– Значит, все дело в красоте, – промолвила я надтреснуто. – Во внешности. Если бы Мирмекс была страшна как смертный грех, ты бы не стал ее красть, а просто подал на нее в суд.

Ангел-city усмехнулся, спрятав усмешку за бокал с вином.

– Если бы Мирмекс была страшна как смертный грех, я бы понял ее поступок и простил, – услышала я его голос, сделавшийся далеким. – Простил бы, потому что она – удивительный фотограф, умеющий находить душу сущего. Но…

Пауза.

Я напряглась, чувствуя, как капелька пота покатилась по оголенной спине.

– Но Мирмекс оказалась чересчур красива, чтобы ее можно было взять и простить. Красота – всегда наказуема…

Мои заблестевшие глаза вновь наткнулись на прекрасную целогину. Мы с ней – две белые орхидеи.

Обе срезанные…

– Кажется, нам пора в столовую. – Ангел-city легко сменил тему. Я кивнула.

* * *

В столовой, почему-то погруженной во мрак, свет не горел, и накрытый стол лишь угадывался по отдельным отблескам.

– Почему здесь темно? – спросила я, настороженно всматриваясь в темноту.

– Потому что я так распорядился. – Гарланд уверенно шагнул во мрак, к столу. – Сейчас зажгу свечу. Она будет освещать нашу трапезу. Одна-единственная.

– Ужин при одной свече? – Я попыталась рассмеяться.

– Да, – Ангел-city щелкнул зажигалкой, и взвившийся крохотный огонек углубил мрак. – Эта свеча– особенная. Она должна сгореть.

– И что случится, когда она сгорит?

– Наступит тьма. Круг замкнулся.

Я прошла в столовую, уселась за стол и уставилась на особенную свечу. В ней не было ничего необычного. Тонкая, бело-золотистая, высотой с женскую ладонь. И света от нее одной исходило слишком мало. Она освещала лишь центр стола. Гарланд на противоположном конце походил на очерченный силуэт. Я не видела его рук, а по эльфскому лицу прыгали блики, искажая благородные линии.

– Этой свече – больше ста лет, – прокомментировал он, подавая мне бокал – другой бокал, с другим вином.

– В самом деле? – Я была по-настоящему удивлена. – Разве такое возможно?

– Отчего бы и нет? Я приобрел ее на одном аукционе пять лет назад.

– И тебе не жаль, что раритет превратится в восковую лужицу? – Я с жалостью взглянула на зажженную свечу.

Она горела в первый и в последний раз.

– Каждая свеча должна когда-нибудь сгореть. – Ангел-city отсалютовал мне своим бокалом. – Пусть даже через сто лет.

Вино имело особенный вкус. Оно обжигало губы, оставляя на них необычное сладкое послевкусие. Это и нравилось мне и не нравилось одновременно. Но вино я продолжала пить.

Дневной разговор, начавшийся на берегу океана, требовал продолжения. Точнее – завершения.

– Ты сказал, что сегодня день, когда меняется линия жизни, – начала я, допив вино. Голова светлела, губы разгорелись от необыкновенного винного вкуса. – Но так и не уточнил, каким же образом. Что может измениться в моей судьбе сегодня? Пламя свечи задрожало, точно до него долетел короткий вздох. Лицо ангела на миг выступило из мрака. Ничего на том лице не отражалось. Секунда – и на него снова опустился темный флер.

– Ты узнаешь о тех изменениях первой. – Гарланд был в своем стиле.

Я тоже.

Поэтому продолжала упорствовать.

– Ладно, а что тогда изменилось в твоей судьбе?

Пламя еще раз затрепетало, превратившись из синего в шафранное. И затем снова в синее. Тени на стене выплясывали сумасшедший канкан.

– Всё.

Какой, однако, бессмысленный разговор получается. Когда один жаждет знать, а второй – не желает отвечать. Я вынужденно прекратила спрашивать. Я могла бы продолжать задавать вопросы и дальше, но ответы свелись бы к бесцветным, ничего не значащим словам. Лучше молчать.

Ангел-city победил.

Мы снова выпили. Мне не хотелось есть, хотя я понимала, что крепкое вино на пустой желудок может сыграть со мной очень жестокую шутку.

Я положила в рот прозрачный листик сыра. Лучше бы я этого не делала! Вкус сыра и особенный вкус вина, перемешавшись, вызвали внутреннюю судорогу. Меня даже затошнило.

Я снова схватилась за бокал. Он оказался пуст.

– Хватит вина, – проговорил Ангел-city, наблюдавший за мной из тени.

– Позволь это решать мне самой, – вспыхнула я.

Как он смеет мне указывать?!

– У твоего вина особый вкус…

– И что это значит?

– Свеча скоро догорит.

Сегодня Гарланд изъяснялся как безумец. Но смотрела я не на него, а на потрескивающую свечу. За столь короткое время она уменьшилась наполовину. Старинные восковые свечи слишком быстро тают, истекая прозрачным воском. Их бесцветные капли – как слезы. Умирая, свечи плачут.

Наверное, я тоже свихнулась. Двое безумцев за одном столом. При умирающей свече.

– Прежде чем она догорит, я бы все-таки хотела выпить еще вина, чтобы затем, в потемках, не пронести бокал мимо рта. – Я требовала тоном разгневанной королевы.

Будь у меня на макушке корона, она бы сейчас угрожающе надвинулась на лоб от резкого мотания головой.

– Выпей лучше апельсиновый сок. – Ангел-city был категоричен и нежен.

Подозрительно категоричен. Подозрительно нежен.

Меня же стало «заносить». В голове потихоньку все начало крениться и плавно съезжать со своих мест. Как на корабле в большую качку. Я подозревала, что, если рискну подняться со стула, меня тоже начнет качать из стороны в сторону. Здравый смысл точно вымыло алкоголем. Вместо него образовался горячий вакуум.

– Если я не выпью еще вина, то разобью этот чудный бокал, – сообщила я, удивляясь собственному голосу – он сделался хрипящим.

– Бей. – Ангел из мрака, похоже, тихо рассмеялся.

Смех его решил судьбу бокала. Я с силой швырнула прекрасную вещь на пол, наслаждаясь убийственным звоном, испугавшим тени.

– Ты купишь новый? – поинтересовалась я, торжествующая.

С клокочущей злой радостью в сердце. И с по-прежнему пустой вакуумной головой.

– Увы, уже не смогу. Этому бокалу двести восемь лет. Было…

Потрясенный возглас вырвался у меня. Боже мой, что я творю? Комната во мраке качнулась и едва не перевернулась на 360°. Что-то стальное вдруг начало сдавливать влажные виски. Я дотронулась до них дрожащими холодными пальцами, пытаясь избавиться от давящего ощущения. Оно сделалось еще сильнее. От давления начали закрываться глаза.

– Мне очень жаль. – пролепетала я, с ужасом понимая, что глаза мои вот-вот закроются без моего желания. – Я не знаю, что со мной сейчас происходит…

И я даже не уверена, услышал ли меня Гарланд на другом конце стола, потому что едва слышно шептала пересохшими губами.

– Смотри на свечу, она уже догорает. – Ангел-city опять на мгновение проступил из переплетенных теней, и его лицо, светлое-светлое, удивительное и чуть-чуть печальное, вновь показалось мне иконным.

Свеча напоследок мигнула, занялась темно-синим, пронзительно затрещала и погасла.

И я выпала из реальности. С головокружительной высоты опрокинулась в абсолютную тьму. И, кажется, разбилась насмерть…

…Глаза открывались медленно-медленно. Веки казались тяжелее бетонных плит Когда же, наконец, глаза открылись, то поначалу ничего не увидели, ибо перед ними клубился серый туман. Потом туман стал рассеиваться, и проступила комната со всеми предметами.

Знакомая комната.

Крохотная, с низкими потолками, выцветшими дешевыми шторами, оклеенная бледными обоями в розовый цветочек и криво повешенной люстрой на пять плафонов, из которых горел только один.

Я страшно вскрикнула, вскакивая и снова падая… на кровать с продавленным матрацем. У него одна пружина сильно впивается куда-то чуть пониже седьмого позвонка. Матрац пора давно выбросить на помойку, но тогда следует купить новый. А на беготню по магазинам у меня никогда не хватало времени.

…Я лежала на собственной кровати, в своей городской квартире. За окном раздавался шум несущихся бесконечным потоком автомобилей. К этому гулу примешивались гудки, возгласы, стуки и еще черт знает что, как обычно бывает в большом городе, когда окна выходят прямо на оживленный проспект.

Я сделала вторую попытку встать. Со второго раза у меня это получилось. Но, сделав два бездумных шага, остановилась, не зная, что мне делать дальше. Стояла и дико озиралась по сторонам, содрогаясь от холода.

Почему так холодно? Ах да, я же в легком открытом платье. Белом. В том самом, в каком восседала на ужине при единственной свече. Когда это было? И было ли это вообще?

Каланта…

Ужасно далекое слово.

Может быть, мне приснится чудесный остров, пропахший орхидеями, и черный ангел на этом острове?

Я оглянулась на зеркало, которое отразило меня: бледную, растрепанную, но в вечернем наряде. В моем гардеробе таких платьев отродясь не имелось. Сон продолжается?

Резко взревевший за окном какой-то дикий автомобиль заставил меня подпрыгнуть на месте и осознать, что сон закончился. Я проснулась. Точнее, воротилась в обычную будничную реальность, в которой нет места орхидеям и ангелам. Предчувствие меня не подвело.

Ангел-city позабавился и вышвырнул меня из рая, как отцветший цветок, даже не переписав сценария похищения. Он просто опоил за ужином какой-то очередной дрянью (именно поэтому вино имело такой странный жгущий привкус) и в бессознательном состоянии переправил по линии ангелов в мир иной. То есть в мой мир.

Отличная месть.

А я-то еще гадала, каким будет наше прощание, не предполагая даже, что со мной вообще не попрощаются.

Я навзрыд рассмеялась. Я не ощущала боль. Может быть, потому, что сердце впало в кому. А душа… душа осталась на Каланте. Не кусочек, не частичка – вся целиком. И теперь мне надо научиться жить с погасшим сердцем и потерянной душой. И с воспоминаниями об утраченном рае. Множеством воспоминаний – светлых, чудесных, полных красок и цветов…

«Никсон»!

Я судорожно вздохнула, вдруг вспомнив про фотоаппарат, и похолодела. Неужели он остался на острове? Мутные глаза отчаянно заметались по комнате, не надеясь обнаружить верного друга. Но «Никсон» вернулся вместе со мной. Лежал на подоконнике. Значит, Ангел-city оказался не так жесток, чтобы нас разлучить.

Я бросилась к фотоаппарату, намереваясь сейчас же увидеть и роковые орхидеи, и черные эльфские глаза, и выразительную татуировку, и ангелов, раскинувших мраморные крылья, и смеющиеся небесные очи Скарамуша, и плещущийся пенный океан. И…

Флэш-карта была абсолютно пуста. С нее стерли все снимки. Почти полторы тысячи. Все исчезло…

У меня не осталось ни-че-го.

И это предполагалась с самого начала. Именно поэтому Ангел-city не возражал против снимков, разрешая снимать все и всех подряд. Именно поэтому никто не скрывал своего лица, и все так открыто смотрели в мой объектив.

Все оказалось продумано заранее. Ангел отомстил люто.

Жуткий вопль отчаяния исторгся из меня. Господи… Именно сейчас, когда я смотрела на ужасную «табулу расу», я поняла, что мир развалился на куски. Я нахожусь среди острых обломков, и никогда уже мое бытие не сложится в гладкую картину.

Потом я заметила конверт, прислоненный к витой океанской ракушке, полной вздохов океана. Мне не хотелось брать его в руки и вскрывать. Потому что там наверняка – слова. Пустые, банальные слова, о чем-то…

Но я ошиблась. В конверте находилась фотография. Едва я взглянула на нее, как она выпала из моих разжавшихся пальцев. Фотография изображала меня совсем голую, с закрытыми глазами, раскинувшуюся на кровати Гарланда в окружении алых орхидей. Видимо, он сделал этот снимок, когда я лежала в беспамятстве, опоенная соком той загадочной орхидеи, что растет на Филиппинах.

«Красота – всегда наказуема» – так, кажется, сказал Ангел-city.

Я сползла на пол. Мне хотелось только одного – умереть.