Текст книги "Сердца в броне"
Автор книги: Федор Галкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Двое десантников, спрыгнув с брони головной машины, попытались подхватить охранника и посадить его на танк. «Проводником будет, – решил Алейников, – город знает, а в разговоре и без толмача обойдемся. Берегов немного по–ихнему кумекает».
Но старик попался крепкий: ловким движением спортсмена он отбросил от себя не ожидавших такого оборота дела автоматчиков и, отскочив в сторону, приготовился стрелять. Пистолетный выстрел с машины прервал это единоборство.
Все еще находясь под впечатлением стремительного марша, Алейников, наклонившись к люку механика–водителя, крикнул Каменеву:
– Вперед по улице, полный газ!
Головная машина, легко, как тростинку, переломив полосатую жердину шлагбаума, рванулась вперед. За ней последовали остальные. Набирая скорость, взвод Алейникова быстро втягивался в сумрачный город. Здесь его догнали остальные танки Дьяченко.
– Вперед, не задерживаться! Через город на север! – прозвучало в наушниках радиста головной машины. «Тридцатьчетверки» рванулись по улицам Эльбинга, и гусеницы их гигантскими зажигалками высекли из брусчатки мостовой частые искорки.
Большой затаившийся город тяжело дремал. На площадях и в подъездах горели прикрытые металлическими колпачками электрические фонари. Рассчитывая на нелетную погоду, горожане не желали лишать себя удобства электрического освещения. Двери кабачков и ресторанов поминутно открывались, пропуская неторопливых посетителей. В такие минуты широкие полосы света лучисто ложились на мостовую, освещая на стенах противоположных домов рекламные щиты и афиши с броскими крупными буквами.
Жители, прогуливавшиеся по тротуарам, с восторгом взирали на танковую колонну. Их восхищала и скорость боевых машин и их тяжелая поступь, от которой содрогались массивные каменные строения и звонко пели стекла в переплетах оконных рам. То ли они принимали колонну капитана Дьяченко за курсантов своего танкового училища, возвращающихся с занятий, то ли за подкрепление, присланное немецким командованием в помощь гарнизону, но никто из них пока что не поднимал тревоги. Все было спокойно.
Проскочив несколько мостиков и перекрестков, головная машина резко затормозила при выходе на большую площадь. За ней остановились и другие. На площади людно. Желтые блики от уличных фонарей кругами ложатся на темную брусчатку мостовой, тускло освещая площадь И тротуары.
Через открытый башенный люк своей машины, ставшей теперь в голове колонны, Дьяченко видел группы военных, движущихся в центре и по краям площади. Это под наблюдением унтер–офицеров совершали вечернюю прогулку курсанты Эльбингского танкового училища.
Группа офицеров, остановившись, настороженно рассматривала выдвинувшуюся вперед головную «тридцать четверку». Вдруг один из них стремительно бросился в приоткрытую дверь кинотеатра. Другой побежал на противоположную сторону выходящей на площадь улицы, где маячила фигура часового и зенитная пушка с высоко вздернутым стволом. Третий, обернувшись лицом к центру площади, сложил рупором ладони рук и что‑то громко, отрывисто крикнул. Слов его танкисты не расслышали, но, судя по тому, как ближайшая к танку куча курсантов разбежалась во все стороны, стало ясно, что это был сигнал тревоги. Раздался и потонул в нарастающем шуме пистолетный выстрел. Почуяв недоброе, толпа гражданских, выходивших из подъезда кинотеатра, шарахнулась обратно в подъезд.
Дьяченко понял: колонну опознали, началась тревога. Пока она всколыхнула лишь людей на площади, но через минуту офицер, вбежавший во входную дверь кинотеатра, доложит по телефону дежурному гарнизона, и тогда весь город ощетинится. «Дальше медлить нельзя, нужно ошеломить врага внезапностью и, пользуясь суматохой, проскочить на северную окраину города», – решил капитан.
В наушниках командиров машин прозвучала лаконичная команда: «Делай, как я!»
Захлопнув крышку люка и припав к зеркалам перископа, Дьяченко первым выполняет свой собственный приказ. Танк командира срывается с места и на полном ходу врезается в толпу курсантов и солдат. Остальные машины следуют его примеру. Пулеметные очереди рвут воздух, отдаваясь эхом в тупиках и переулках. Словно боясь опоздать, короткими, но частыми очередями строчат автоматчики десанта, плотно прижавшись к броне за башнями.
Редкие вспышки ответного огня противника мелькают из‑за углов домов, из парадных и переулков. Подняв автомат высоко над собой и тут же уронив его на броню, уткнулся головой в жалюзи один из автоматчиков на машине Дьяченко. Прижал к груди перебитую в локте левую руку автоматчик второй машины. Теплая кровь льется из рукава шинели прямо на надмоторную броню и через жалюзи на двигатели. Но боец не бросает автомата, крепко зажав его в коленях. Ранен заместитель командира батальона по технической части старший техник–лейтенант Сазонов, находившийся на броне машины, которая замыкала колонну.
Скоро на площади не остается никого, кроме советских танкистов, но огонь из укрытий и переулков усиливается. Слева появляется колонна автомашин с пушками.
– Подавить! – приказывает Дьяченко.
– Есть, подавить! – Отвечает Алейников и сейчас же поворачивает свой взвод прямо на автомобили. Две машины взвода в упор бьют по колонне, давят ее гусеницами и разбрасывают в стороны загоревшиеся тягачи. Третья – выстрелом осколочного снаряда накрывает зенитную пушку.
– Не задерживаться! Вперед! – следует команда Дьяченко. – Следить за мной!
Разгоряченный боем механик–водитель Каменев прямо по горящим вражеским машинам выводит свою «тридцатьчетверку» обратно на площадь и с ходу направляет ее на зенитную пушку, устроившуюся в начале боковой улицы. Немецкий расчет торопится, чтобы быстрее опустить длинный хобот ствола для стрельбы по наземным целям. Гитлеровцы не успевают: при виде бешено мчащейся на них стальной громады они разбегаются кто куда, ища укрытия за домами. Удар ленивцем по станине – и пушка, опрокинувшись вверх колесами, отлетает к тротуару.
Город зашумел, как пчелиный улей. Поднялась общая тревога. Всюду затрещали автоматные и пулеметные очереди. Где‑то за большим домом грохнула пушка. Погасли фонари, и узкие, стиснутые серыми каменными домами улицы погрузились во мрак. Только красные ракеты с шумом ввинчивались в темное хмурое небо, да вырывали из темноты силуэты остроконечных черепичных крыш всплески пушечных выстрелов.
Наступил опасный момент. Большой незнакомый город укрылся за темным саваном: поди сориентируйся, что к чему и как выбраться из этого враждебного лабиринта улиц, улочек и переулков. Но Дьяченко и тут не растерялся.
– Включить фары, выходить на основную улицу! – приказал он танкистам. – Сбор у шоссе на северной окраине. Ориентироваться на зеленые ракеты.
На некоторых перекрестках гитлеровцы сумели организовать противотанковую оборону, используя для этого зенитные пушки, которыми город располагал в достаточном количестве. Ведя сосредоточенный огонь, им удавалось иногда расчленять колонну, заставлять отдельные машины повернуть в переулки, чтобы искать обходные пути.
Некоторым пушкам, впрочем, так и не пришлось выстрелить – одни попали под гусеницы, другие, хоть и вели огонь, но, ослепленные светом фар, не могли взять на прицел быстро мчавшиеся машины. Остановить стремительный бег танков на север уже ничто не могло.
На площадях и в узком лабиринте улочек грохотали пушки советских танков. Ведя огонь на ходу, танкисты продвигались к северной окраине города. А он становился все мрачнее и мрачнее, и все меньше признаков жизни можно было обнаружить на его улицах. В эту непроглядную ночь они превратились в сплошные черные ущелья. В одну из них и попал в разгар боя взвод младшего лейтенанта Алейникова. Миновав т–образный перекресток и сбросив с рельсов остановившийся трамвай с прицепом, взвод вскоре оказался в узком тупике. Двух– и трехэтажные кирпичные здания черными видениями встали над машинами, как деревья в дремучем лесу. Где‑то неподалеку за домами гремели выстрелы танковых пушек, оттуда доносился сухой металлический скрежет гусениц. Иногда вслед за выстрелами взлетали зеленые ракеты. Там пробивалась на север основная группа Дьяченко. И Алейникову нужно было спешить туда. Но путь взводу закрыли массивные темные здания с высокой шестигранной башенкой, из которой, полыхая вспышками, бил станковый пулемет. Алейников попытался найти проход, но понял, что в темноте это не удастся – лишь напрасно потратит время. Он принял решение немедленно повернуть назад. В это мгновение в наушниках прозвучал сердитый, немного хриплый голос Дьяченко:
– «Фогат»! «Фогат»! Я «Давка». Куда пропал? Тебя не слышу. Выходи на основ…
Голос командира неожиданно оборвался, послышался треск, писк, затем вообще стихло.
– Все кругом! – распорядился Алейников.
Головной танк развернулся так, что под гусеницами задымила мостовая. Вслед за ним развернулись и другие машины. Машина Алейникова рванулась обратно к перекрестку, на котором догорал опрокинутый трамвай. И только она поравнялась с угловым домом, как оттуда в упор выстрелила по ней пушка. Танк крутанулся и, уткнувшись в каменное здание, остановился. Мотор заглох. «Следующим выстрелом пропорет нас насквозь», – мелькнуло у Алейникова. Но второй выстрел не последовал. Пушка вместе с расчетом угодила под брюхо другой подоспевшей машины, а третья, развернувшись на месте, выбросила из‑под своих гусениц обломки металла и клочья обмундирования. После этого обе машины тоже остановились. Головной танк не получил серьезных повреждений, но механик–водитель старший сержант Каменев был ранен в голову. Его заменил Алейников.
– Командуй взводом, – приказал он Берегову, поудобнее усаживаясь на сиденье водителя, – а я поведу.
Снова зло взревел мотор. Утопив движением правой ступни педаль газа до упора, Алейников резко толкнул вперед рычаги управления. Машина взяла с места и, постелив перед собой фарами яркое белое полотно света, понеслась по переулку. За ней, словно привязанные невидимой нитью к красным зрачкам задних фонарей, двинулись два остальных танка. Они не включали фар.
Машины подошли к выходу на пересекающуюся большую улицу, и тут в луче фар мелькнуло несколько серых человеческих фигур. Полусогнувшись, они быстро перебегали переулок и вскакивали на крылечко углового двухэтажного дома. Но прежде чем укрыться за парадной дверью, немцы на секунду остановились, обернувшись лицом к накатывающемуся на них танку. Этого Алейникову было достаточно, чтобы рассмотреть на них офицерские шинели и фуражки с белыми воронами на высоко вздернутых тульях, а над крыльцом – большую вывеску, золотыми буквами сообщавшую, что здесь находится кафе–ресторан.
– Гитлеровская офицерня, – передал Алейников. – Долбанем их! – прибавил он. Рывком взял на себя правый рычаг управления, круто развернул танк и с полного хода протаранил дверь ресторана так, что четверо десантников еле успели соскочить с машины. Крылечко и дверь заведения с треском рушатся. Надломившись, оседает массивная деревянная лестница, ведущая на вто–рой этаж здания. Под ее обломками остаются вбежавшие сюда фашистские офицеры.
– Куда, Андрей, забрался? – возбужденно воскликнул Берегов, когда пыль, поднятая упавшей лестницей, немного осела.
– В кабак, Павло, видишь, столики накрыты. Только рановато нам еще ужинать, да официанты куда‑то смылись, а я, знаешь, не привык без обслуживания… Давай назад!
Танк дает задний ход и, вынося на себе обломки парадного, выходит на улицу. Приняв обратно десантников, Алейников снова встает в голову взвода и ведет его на север.
По широкой улице, на которую вышел взвод, волнами расстилался клочковато–черный дым. Впереди лизали воздух языки багрового пламени: горела «тридцатьчетверка». Поравнявшись с ней, Алейников заметил в отсвете огня башенный номер танка комбата. Но людей вокруг машины не было. «Значит, комбат и замполит перешли в другие танки», – решил Алейников и увеличил скорость.
Лишь к одиннадцати ночи отряд Дьяченко, раздавив несколько пушек, пробился к шоссе на северной окраине города и вышел в намеченный район. Здесь танкисты немедленно оседлали шоссейную и железную дороги и заняли круговую оборону. Кончалось в баках горючее, на исходе боеприпасы, сели аккумуляторы. Кононенко собрал ребят на летучее партийно–комсомольское собрание. И в немногих словах изложил обстановку.
– Позади нас море. – Сказал он. – Впереди и на флангах – враг. Отходить нам некуда да и незачем. Будем же драться до последнего вздоха. Отплатим фашистам за смерть наших матерей и отцов, за поруганных жен, невест, сестер, за кровь и слезы детей наших!
Ответных речей на этом собрании не было. Всем было ясно, что они в логове деморализованного, но еще сильного и непобежденного врага, что впереди предстоит схватка не на жизнь, а на смерть.
Остатки боеприпасов решают распределить поровну между экипажами.
– Кончатся патроны, будем драться гранатами, не будет гранат, пустим в ход ножи, – звучит в темноте гу–стой баритон Гриши Сувалова – парторга батальона.^ А если… – парторг замолчал, подбирая нужное слово.
– А если затупятся ножи, будем грызть фашистские глотки зубами, – продолжил за парторга Каменев, поправляя окровавленную повязку на своей голове.
Решение было таким же коротким, как само собрание.
– Будем стоять! Выстоим.
С рассветом начались атаки противника. Группы пехоты, прорывавшиеся в Померанию, пытались сбросить смельчаков с магистрали, но успеха не добились. Две попытки врага пробиться в Померанию железнодорожными эшелонами также потерпели неудачу. Паровозы, искромсанные снарядами танковых пушек, беспомощно застыли на рельсах и остановили все движение.
Не успели разделаться с железнодорожными составами, как Дьяченко заметил в снежном мареве движущееся, словно айсберг, двухпалубное грузовое судно. Поднимая носом крутые буруны, оно шло по заливу в двух километрах от берега, держа курс на запад. В бинокль было видно, как глубоко в воде, ниже грузовой ватерлинии, сидело судно, а на нижней и верхней палубах кучно толпились люди.
– Из под Кенигсберга или из Пиллау пробирается, – выругался Дьяченко. Он обратился к замполиту. – Награбленное вывозят. Может быть, «поприветствуем» их парой осколочных?
– А не далековато?
– На пределе, а все же достать можно.
Первый снаряд, подняв водяной столб, упал метрах в двухстах от парохода. Второй, выпущенный через минуту, разорвался между палубными надстройками. Пароход резко развернулся и начал отходить к северо–востоку. На его палубе возник пожар.
– Пусть пожарятся, – удовлетворенно заметил Дьяченко. – А то уж больно комфортабельно плыли.
Вскоре совсем близко от берега показалась самоходная баржа. Выбрасывая из небольшой трубы кольца черного дыма, она тоже держала курс на запад.
– Никак, прямо к Эльбингу нацеливается, – усмехнулся Кононенко. – Давай, комбат, пожертвуем еще один снаряд. А?
Грохнул пушечный выстрел. Снаряд разорвался, уда–рившись в борт посудины выше ватерлинии. Баржа неуклюже стала поворачиваться, пыхтеть, держа курс на север.
– Этой довольно. Потопить нам ее все равно не удастся, а каждый снаряд еще может нам стоить жизни, – подытожил Кононенко.
•
Более полусуток горстка отважных советских воинов удерживала занятый район, пока не подошли на помощь главные силы бригады, совершившие для этого глубокий обход Эльбинга.
А вскоре бригада, действуя вдоль побережья совместно с разведчиками армейского мотоциклетного полка, ворвалась в Толкемит – крупный город на Балтийском море.
В тот же день вышли на побережье главные силы корпуса, а за ними и армии, завязав бои за расширение прорыва. Восточно–прусская группировка была отрезана от основных сил противника. Приказ фронта был выполнен.
