Текст книги "Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках"

Автор книги: Федор Шахмагонов

Соавторы: Игорь Греков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

«Вечевому колоколу в Новгороде не быть!»

Договор на Коростыни юридически закрепил власть великого князя над Новгородом, но с сепаратистскими настроениями высшего новгородского боярства не покончил.

На первый взгляд многим участникам дела могло показаться, что приход великого князя с войском всей земли не выходил из ряда обычных демонстраций силы. Начиная с Симеона Гордого, князья приходили и уходили, а порядки возвращались в обычное русло. Московский князь и его суд были далеко, власть на месте – в руках бояр. Несомненно, что пролитовская сторона принимала в расчет и трудности Ивана Васильевича на юге, и содружество Казимира с ханом Большой Орды Ахматом.

На этот раз оппозицию великокняжеской власти возглавил посадник степенный Василий Ананьин. Трудно сказать, насколько он лично «тянул» к Литве, но опирался он на Борецких и «пролитовскую сторону».

Троице-Сергиевская лавра. Духовская церковь. 1476 год.

Они всячески утесняли «житьих» и «молодших» людей, то есть те сословия, которые стояли за единовластие великого князя. Страсти постепенно накалялись, и дело кончилось побоищем, которое развязал и возглавил Василий Ананьин. Побили множество народа, пограбили дворы, словом, учинили погром сторонников Москвы.

В Москву побежали жалобщики. Псковский летописец прямо указывает, что «житьи» и «молодшие» люди призвали в Новгород великого князя. Для Ивана Васильевича это побоище стало новым предлогом для давления на Новгород.

22 октября 1475 года (заметим, что это было время окончательного подчинения Крыма Османской империи, а вместе с тем и время установления тесного сотрудничества Москвы с Менгли-Гиреем) Иван Васильевич выехал из Москвы в Новгород. В Вышнем Волочке великого князя встретил посол владыки Феофила с дарами, сюда же явились и первые жалобщики. Великий князь принимал челобитные от жалобщиков без гнева на них. А их собиралось все больше, они встречали князя чуть ли не на каждом погосте, отнюдь не стесняясь новгородских чиновников. Наконец в 90 верстах от Новгорода навстречу вышли посадник степенный Ананьин, а с ним и владыка Феофил.

21 ноября 1475 года Иван Васильевич вошел в Новгород. Был гневен, принимал жалобщиков, не «пожаловал» отобедать ни у владыки, ни у кого-либо другого. Вся эта медлительность была прекрасным спектаклем «государева гнева». «Потому что, – говорит летописец, – земля эта давно уже в своей воле жила, о великих князьях небрегла и не слушала их, и много зла было в ней: убийства, грабежи, домам разорение напрасное; кто кого мог, тот того и обижал».

23 ноября Иван Васильевич въехал в крепость, был встречен владыкой и духовенством, отстоял обедню у святой Софии, пожаловал владыку согласием отобедать у него. Еще два дня слушал жалобщиков, затем призвал владыку и посадников. То был его первый княжеский суд. Думается, что гнев и ярость владели Иваном Васильевичем немалые, но он всегда умел себя сдерживать и понимал, что малейший просчет принесет новых врагов, а строгость и справедливость оторвут от противной стороны на его сторону новых людей. Он заявил: «Ты, богомолец наш, и вы, посадники, объявите отчине нашей, Великому Новгороду, чтобы дали на обидчиков своих приставов, как я дал на них своих, потому что я хочу дело рассмотреть; и ты, богомолец мой, и вы, посадники, тогда у меня были; хочется мне обиженным управу дать».

Каждое слово здесь взвешено, за каждым оборотом глубокий политический смысл. Новгород всего лишь «отчина» великого князя, а не равноправная сторона. Но суд великий князь из уважения к Новгороду творит с его владыкой и посадниками. Их право пока не узурпировано.

26 ноября обидчики и обиженные предстали перед великим князем на Городище. Великий князь признал жалобы справедливыми. Посадник степенный Ананьин, а также посадник Иван Афанасьев с сыном, что звали Новгород за литовского короля, тут же были схвачены.

Вспомним, что шел 1475 год. Большая Орда и Казимир были как бы отсечены друг от друга Менгли-Гиреем. Имелась возможность проявить милость. Остальных виновных великий князь отдал на поруки архиепископу Феофилу.

Обиженные были удовлетворены, обидчикам дана возможность по достоинству оценить отеческую милость нового государя. Иван Васильевич ждал, что последует: какая реакция будет в городе и в боярской среде и среди «житьих» и «молодших» людей. «Житьи» и «молодшие» не волновались. Боярская верхушка во главе с владыкой Феофилом явилась через три дня с челобитьем, дабы великий князь освободил схваченных на поруки.

Корни измены еще не вырваны, не покончено и со старыми представлениями о новгородской вольности. Не во все сплетения заговора проник князь. Его беспокоила позиция архиепископа. Видимо, в этот раз Иван Васильевич не вполне ее оценил, а принял приход Феофила как вынужденную уступку новгородскому боярству. Тогда еще ничто не говорило, что и сам архиепископ тянул к Литве.

Князь проявил твердость: «Известно тебе, богомольцу нашему, – заявил Иван Васильевич, – и всему Новгороду, отчине нашей, сколько от этих бояр и прежде зла было, а нынче, что ни есть дурного в нашей отчине, все от них; так как же мне их за это дурное жаловать?»

Ананьин и Афанасьевы были тут же отправлены в Москву. Тогда Феофил с посадниками и с многими новгородцами просили о помиловании тех, кто был взят на поруки. На этот раз князь принял челобитье, этим явно поддержав авторитет архиепископа. После суда Иван Васильевич провел в Новгороде более месяца, всячески показывая свое расположение к новгородцам.

Княжеский суд пришелся по душе новгородцам. Но князь уехал в Москву, ожидать его вновь можно было только через несколько лет. Сумятица же в Новгороде не улеглась. Пролитовская сторона не оценила княжеской милости.

Не исключено, что Иван Васильевич не очень-то и надеялся, что его противники утихомирятся. Скорее всего он хотел, чтобы они были повергнуты руками самих же новгородцев. Так оно и вышло. В Москву потянулись жалобщики, чего раньше никогда не случалось и что стояло в прямом противоречии с новгородским понятием «старины».

В это время совершает свой очередной зигзаг политика Ивана Васильевича на юге. Выше упоминалось, что в 1476 году в Крыму на ханский престол сел сын хана Ахмата. Создавался неразрывный антимосковский фронт: хан Ахмат в Большой Орде, его сын Джанибек в Крыму, Казимир в Литве и Польше.

С приходом Джанибека в Крым Казимир решился активизировать свои происки в Новгороде. Иван Васильевич незамедлительно вступает в переговоры с Ахматом и спешит восстановить видимость былой зависимости Руси от ордынской власти. Он соглашается выплачивать ордынские «выходы», как прежде, и в 1476 году принимает из рук Ахмата ярлык на великое княжение.

Однако не только видимая покорность Ивана Васильевича побудила Ахмата на примирение с Русью. Воцарение в Крыму Джанибека вызвало раздражение в Османской империи. Надвигалась гроза из Константинополя, и Ахмат старался заручиться поддержкой Москвы, опасаясь двойного давления на Крым. Имея в виду обострение отношений Османской империи и Польско-Литовского королевства, хан Ахмат начал сворачивать контакты с Казимиром.

К 1478 году расстановка сил вполне определилась. Султан начал открытые военные действия против Джанибека в Крыму. Хану Ахмату было не до Москвы. Казимир лишился поддержки хана Ахмата и Джанибека. Образовалась брешь во враждебной Москве коалиции, наступил момент завершить дела с Новгородом.

Надо полагать, не без зова в марте 1 477 года в Москву явились послами из Новгорода Назар Подвойский и Захар, вечевой дьяк. В челобитье они назвали Ивана Васильевича «государем», чего никогда ранее ни в одном новгородском документе не было. Летописи не сообщают, чья это была инициатива, но по тому, как цепко ухватился великий кпязь за это слово, есть основания предположить, что слово «государь» в челобитную попало по его подсказке.

24 апреля в Новгород отправились московские послы с поручением спросить новгородцев: «Какого они хотят государства? Хотят ли, чтоб в Новгороде был один суд государя, чтобы тиуны его сидели по всем улицам, хотят ли двор Ярославов очистить для великого князя?» (Московский летописный свод.)

Тонкий политик, умеющий рассчитывать свои действия, Иван Васильевич, конечно, представлял себе, что после столь дерзкого запроса все враждебные Москве и его власти силы в Новгороде обнаружат себя.

Пролитовская сторона подняла мятеж. Опять побили много народу. Тех, кто ходил жалобщиками в Москву, изрубили топорами. Московских послов отправили назад с наказом великим князьям Ивану Васильевичу и его сыну: «Вам, своим господам, челом бьем, но государями вас не зовем; суд вашим наместникам на Городище по старине, а тиунам вашим у нас не быть, и двора Ярославова не даем; хотим с вами жить, как договорились в последний раз на Коростыни; кто же взялся без нашего ведома иначе сделать, тех казните, как сами знаете, и мы здесь будем их также казнить, кого поймаем; а вам, своим господам, челом бьем, чтобы держали нас в старине, по крестному целованию» (Московский летописный свод).

«Господам», но не «государям». Вызов сделан!

В Москву пришли и посадники, что держали сторону великого князя. Они поведали о новгородском мятеже. Дальше медлить было нельзя. Большая Орда была нейтрализована, без нее Казимир не мог вступиться за своих прозелитов, и Иван Васильевич объявил митрополиту, братьям и московским боярам: «Я не хотел у них государства, сами присылали, а теперь запираются, и на нас ложь положили».

Дано было повеление собираться полкам. Новгородцы поспешили прислать гонца с просьбой об «опасной грамоте». Иван Васильевич «опасной грамоты» не дал. 30 сентября послал в Новгород «складную грамоту» (грамоту об отмене прежних соглашений, «сложение» прежних обязательств). 9 октября выехал из Москвы, оставив город на сына. Опять, как в 1471 году, на Новгород со всех концов надвигались московские, тверские и татарские полки. На этот раз шли быстро и успели занять посады, Городище, монастыри, дабы новгородцы их не пожгли.

23 ноября в 30 верстах от Новгорода великого князя встретили Феофил и посадники. Архиепископ от имени Новгорода бил челом: «Господин государь князь великий Иван Васильевич всея Руси! Ты положил гнев свой на отчину свою, на Великий Новгород, меч твой и огонь ходят по Новгородской земле, кровь христианская льется, смилуйся над отчиной своею, меч уйми, огонь утоли, чтобы кровь христианская не лилась: господин государь, пожалуй!»

Столь смиренное обращение, казалось, выражало полную покорность. Но зачем тогда обращение в два слова «господин государь»? Это еще можно было как-то сгладить, но, начав с просьбы о милости, Феофил далее показал, что в Новгороде не оценили трезво происходящее, и закончил: «Да положил ты опалу на бояр новгородских и на Москву свел их в свой первый приезд: смилуйся, отпусти их в свою отчину в Новгород Великий» (Московский летописный свод).

Иван Васильевич не ответил послам. На переговоры выставил бояр. И здесь позиция Новгорода прояснилась. Послы предлагали князю ездить в Новгород каждые четыре года, велел бы суд судить своему наместнику и посаднику совместно, если те не управятся, управу чинить великому князю по приезде в Новгород, а в Москву на суд на вызывал бы. И чтобы княжеские наместники не вмешивались в суды владычьи и посадничьи.

Получив эти условия от новгородских послов, Иван Васильевич опять же ничего не ответил, а приказал подвинуть полки к городу. И как только город был взят в плотную осаду, призвал послов и заявил им: «Сами вы знаете, что посылали к нам Назара Подвойского и Захара вечевого дьяка и позвали нас великих князей себе государями; мы, великие князья, по вашей присылке и челобитью послали бояр спросить вас: „Какого нашего государства хотите?“ И вы заперлись, что послов с тем не посыловали, и говорили, что мы вас притесняем. Но, кроме того, что вы объявили нас лжецами, много и других ваших к нам неисправлений и нечести. Мы сперва поудержались, ожидая вашего обращения, посылались к вам с увещаниями; но вы не послушались и потому стали нам как чужие. Вы теперь поставили речь о боярах новгородских, на которых я положил опалу, просили, чтоб я их пожаловал, отпустил; но вы хорошо знаете, что на них бил мне челом весь Великий Новгород, как на грабителей, проливавших кровь христианскую. Я, обыскавши владыкою, посадниками и всем Новгородом, нашел, что много зла делается от них нашей отчине, и хотел их казнить; но ты же, владыка, и вы, наша отчина, просили меня за них, и я их помиловал, казнить не велел, а теперь вы о тех же виноватых речь вставляете, чего вам делать не годилось, и после того как нам вас жаловать? Князь великий вам говорит: „Захочет Великий Новгород бить нам челом, и он знает, как ему нам, великим князьям, челом бить“» (Московский летописный свод).

Яснее не скажешь. Не силой оружия и даже не силой убеждения навечно присоединял Новгород к Москве Иван Васильевич, а ободрением тех, кто в Новгороде осознал необходимость этого акта.

Послов отпустили.

27 ноября Иван Васильевич перешел Ильмень по льду и встал со всеми полками у стен города. Новгородцы укрепили стены, но в городе шел раздор: боролись стороны, московская брала верх.

4 декабря Феофил с посадниками пришли к Ивану Васильевичу и просили указать, какого челобитья он ждет от Новгорода. Князь ответил: «Захочет наша отчина бить нам челом, и она знает, как бить челом».

Пролитовская сторона не могла более держаться. Послы вернулись на другой же день и принесли повинную, что Новгород действительно посылал Захара, вечевого дьяка, назвать великого князя «государем». «Если так, – ответил великий князь, – если вы, владыка, и вся наша отчина, Великий Новгород, сказались перед нами виноватыми и спрашиваете, как нашему государству быть в нашей отчине, Новгороде, то объявляем, что хотим такого же государства и в Новгороде, какое в Москве» (Московский летописный свод). Теперь шла речь уже не только об интересах пролитовской стороны. Раздоры в Новгороде не утихали. Началась торговля, послы возвращались к великому князю с просьбой всяческих уступок, в особенности отстаивалось право судить посадникам совместно с наместниками и чтобы не было «вывода» и «позвов» из Новгородской земли.

Великий князь стоял на своем. Наконец последовало и разъяснение, как мнит великий князь свое государство Новгород: «Государство наше таково: вечевому колоколу в Новгороде не быть; посаднику не быть, а государство все нам держать; волостями, селами нам владеть, как владеем в Низовой земле, чтоб было на чем нам быть в нашей отчине, а которые земли наши за вами, и вы их нам отдайте; вывода не бойтесь, в боярские вотчины не вступаемся, а суду быть по старине, как в земле суд стоит» (Московский летописный свод).

Новгородцы думали шесть дней. Явились к князю владыка и посадники, согласились снять вечевой колокол, отказались от посадника, лишь бы государь не вступался в их вотчины. Это уже был голос новгородского боярства.

После еще нескольких встреч с послами наконец пришли к соглашению.

Иван Васильевич «пожаловал новгородцев согласием» в имения и отчины людские не вступать, судить по старине, в низовскую землю не выводить и на суд в Москву не вызывать, выговорил себе десять волостей владычных и монастырских, к тому же все волости новоторжские, кому бы они ни принадлежали.

В обратный путь Иван Васильевич тронулся 14 февраля. Вслед за ним везли вечевой колокол. Ярославов двор занял великокняжеский наместник. Марфу Борецкую с ее внуком схватили, а их имение отписали на великого князя. Забрали в Москву все договоры, заключенные новгородцами с литовскими князьями.

Трудно сказать, считал ли Иван Васильевич на этом дела новгородские законченными. Ведь он сделал Новгороду ряд уступок и ограничился арестом лишь самых активных противников.

К 1478 году общая внешнеполитическая обстановка опять изменилась. Турецкие войска изгнали из Крыма Ахматова сына Джанибека и поставили ханом Менгли-Гирея. Менгли-Гирей, наученный горьким опытом, более решительно пошел на сближение с Москвой, теперь уже относя к общим недругам и Казимира. Формировался военный союз между Менгли-Гиреем и Иваном Васильевичем: оборонительно-наступательный по отношению к Казимиру, оборонительный по отношению к хану Ахмату. Намечапось сближение Москвы с Османской империей.

Управившись с Новгородом и начав сближение с Менгли-Гиреем, Иван Васильевич счел возможным нарушить свои обещания хану Ахмату. Дани ему не послал, уклонялся от выражения покорности. Хан Ахмат понял, что Русь окончательно ускользает из-под какой-либо даже относительной зависимости от Большой Орды. Опасен был для него и союз Москвы с Крымом.

Ахмат, а с ним и Казимир начали подготовку большого нашествия на Москву и, конечно же, поспешили заручиться союзом с противниками великокняжеской власти внутри Московского государства. Сепаратистским силам в Московском государстве предоставлялась возможность дать последний бой единодержавию великокняжеской власти.

Мы никогда не узнаем, сразу ли Иван Васильевич получил известия о всем объеме заговора против него или полная картина деятельности внутренних враждебных сил предстала уже в момент дознания. Некоторые намеки на то, что у него не все благополучно в семье, имелись и ранее. Опять, как это было в годы феодальной усобицы, поднялись на единовластие великого князя его родные братья. И опять, как и во все времена ордынского соседства, действия хана Большой Орды и княжеских братьев подозрительно совпали.

Конец ордынского ига

Духовная грамота великого князя Василия Васильевича Темного в длинной череде завещаний московских князей довершила постепенное слияние их московской вотчины со всей территорией великого княжения. Государство стало как бы собственностью великого князя. Уже не княжеский род совместно владел землей, а один-единственный из всего рода.

Старший сын, Иван Васильевич, получил по благословению отца «отчину» – великое княжение. Территория великого княжения слита воедино с «уделом» великого князя. Это уже не удел, а собственность на государство.

«Уделы» даны и братьям Ивана: Юрию, Андрею большому, Борису и Андрею меньшому. По завещанию это довольно значительные земельные и городские владения, но и взятые все вместе четыре удела несравнимы с тем, что получил великий князь.

В 1472 году умер Юрий Васильевич бездетным. По старому порядку княжеского права его вымороченный удел – Дмитров, Можайск, Медынь и Серпухов и ряд волостей – мог быть поделен поровну между братьями. Юрий в своей духовной сделал душеприказчиками свою мать и Ивана Васильевича. Движимое имущество поделил между родственниками, церквами и монастырями. Об уделе в завещании не помянул.

Великий князь присоединил его удел к своим владениям, ничем не оделив других трех братьев. Братья высказали обиду. Иван помирился с ними незначительными подачками.

Следом за этой обидой пришла другая. Издавна бояре имели право перехода на службу от одного удельного князя к другому, а удельные князья имели право принимать на службу перешедших. Иван Васильевич, поставив своих братьев в полную от себя зависимость, фактически сломал право перехода, хотя никаким особым государственным актом это не закрепил.

Словом, к моменту обострения политической обстановки, в канун подготовляемого ханом Ахматом нашествия на Русь, братья великого князя были готовы к переговорам с врагами великого князя. Правда, конфликт еще не вышел наружу.

Во второй половине 1478 года великому князю дали знать из Новгорода, что многие новгородцы пересылаются с Орденом и с королем Казимиром, призывая их на помощь в борьбе с Москвой. Казимир, в свою очередь, звал на Русь хана Ахмата и обратился к папе с просьбой помочь против Москвы. Папа назначил сбор средств со всех церковных владений в Польше и Литве.

Времени урезонивать новгородцев не оставалось. Иван Васильевич поднял наскоро тысячу всадников и, повелев сыну набирать войска и спешить к Новгороду.

28 октября выступил в поход.

Не вступая в переговоры, Иван Васильевич поставил против городских стен пушки и велел обстреливать город. Новгородцы попытались было завязать переговоры и запросили для послов «опасных грамот». Но они забыли, что Новгород отныне владение великого князя, а не равноправное государство. Иван Васильевич ответил: «Я сам опас для невиновных и государь ваш; отворите ворота: когда войду в город, невинных ничем не оскорблю».

Обстрел города продолжался. Противной стороне держаться было нечем. Ворота отворились, и навстречу великому князю вышли владыка Феофил, а с ним посадник и тысяцкий, упраздненные последним соглашением с великим князем.

Иван Васильевич благословился у архиепископа и объявил так, чтобы слышали и в народе: «Я, государь ваш, даю мир всем невинным, не бойтесь ничего!» По обычаю прошел в святую Софию, а затем в дом нового посадника Ефима Медведева. Тут же, до вечера, были схвачены 50 человек по обвинению в связях с королем Казимиром и срочно пытаны.

Раскрылась картина широкого заговора. На пытке выдали как участника заговора, даже как одного из главных действующих лиц архиепископа Феофила. Иван Васильевич, конечно же, помнил, с какой настойчивостью новгородский владыка испрашивал милости Борецким.

Пошли аресты. Было схвачено более сотни главных переметчиков к литовскому королю. Их казнили. Сто семей детей боярских и купцов разослали по низовским городам. Феофила отправили в заточение в подвал Чудова монастыря, его имущество было взято в великокняжескую казну. Скорее всего именно тогда вскрылось участие в заговоре братьев великого князя. Да они и сами поспешили это подтвердить своими действиями.

Перед походом на Новгород великий князь прогнал наместника в Великих Луках князя Ивана Лыко. Лыко не явился на суд к князю, а со своей дружиной начал грабить жителей в окрестностях Ржева. Великий князь велел его схватить. Лыко вспомнил о старинном боярском праве и «отъехал» к брату великого князя к Борису волоцкому.

Иван Васильевич уже не считался с этим правом, он послал в Волок схватить Лыко прямо на княжьем дворе, князь Борис прогнал посланных. Иван Васильевич потребовал выдачи перебежчика, Борис отказался выполнить это требование. Когда в Новгороде вскрылось участие братьев во враждебном заговоре, Иван Васильевич повелел боровскому наместнику Образцу найти и схватить Лыко, где бы он ни находился, применив вооруженную силу. Лыко схватили в его вотчине под Боровском.

Догадываясь, что великий князь поступил столь резко, имея на то основания, и угадывая, что в Новгороде раскрылась и их роль, князья Борис волоцкий и Андрей угличский сговорились выступить против великого князя с оружием в руках.

Расправившись с изменой в Новгороде, узнав о выступлении братьев через Ржев на тверские волости, великий князь поскакал в Москву. И пора! Со всех сторон шли известия, что хан Большой Орды поднимается на Русь. Для молодого Русского государства наступал решающий час испытания.

Хан Ахмат действовал испытанным ордынским методом. Мамай, готовя нашествие на Москву, искал союза с литовским князем, с князьями рязанским и тверским. Ахмат вступил в сговор с королем Казимиром, и можно не сомневаться, что успел заручиться поддержкой братьев великого князя и новгородских крамольников.

В Новгороде Иван Васильевич успел управиться до того, как хан Ахмат собрал свои кочевья в поход. Обезопасить братьев у Ивана Васильевича достало бы силы, но по своему обычаю он предпочел их урезонить в переговорах. Благоприятствовала Ивану III и политическая обстановка в Восточной Европе. Позиция Крыма оказалась промосковской, поскольку союз Ахмата с Казимиром угрожал как московскому князю, так и крымскому хану. Тогда же активизировались промосковские настроения и в Среднем Поднепровье, чему содействовали «неожиданное» возвращение князя Михаила Олельковича из Новгорода в Киев и сам кризис пролитовской группировки бояр на Новгородской земле.

Закономерная тенденция становления Русского централизованного государства после присоединения Новгорода выдвигала задачу присоединения древнерусского Поднепровья. Иван III хотел превратить номинальный тогда уже титул «митрополита киевского и всея Руси» в реальный и уподобить этому церковному титулу и титул главы светской власти. Такой шаг был сделан, как известно, только в 1492 году, когда Иван Васильевич стал называться «государем всея Руси».

Поскольку задачу присоединения Киева в 1480–1481 годах решить не удалось, а подготовка к ее реализации проходила втайне, источники сохранили мало сведений об этих замыслах Ивана III и киевских князей Олельковичей.

Базой заговора князей Олельковичей и Ольшанских в Киеве являлись, по-видимому, определенные круги местных феодалов, у которых в это время окончательно исчезли старые иллюзии о создании Литовско-Русского государства, существовавшие в эпоху Ольгерда и Витовта. В условиях наступления польской шляхты и католической церкви для феодалов русского происхождения оставалось два пути: путь ополячивания и окатоличивания и путь ориентации на поднимавшееся Русское централизованное государство с его программой собирания русских земель, поддержанной московским митрополитом всея Руси.

«Заговор князей» имел место в 1480 году, для его осуществления не хватало только одного звена: начала военных действий между Литвой и Московским государством. По-видимому, Казимир располагал информацией об общих настроениях в Поднепровье, хотя, может быть, и не знал конкретно о сговоре князей. Понимая, что в случае начала войны с Иваном III в Киеве могут повториться новгородские события 1470–1471 годов, он решил отказаться от совместных операций с Ордой против Москвы.

Успенский собор Московского Кремля. 1475–1479 годы.

Успенский собор. Южный фасад.

Так еще до решительного столкновения Иван Васильевич переиграл Ахмата в политической подготовке войны.

Иными, чем у Дмитрия Донского, были у Ивана Васильевича и чисто военные средства. Русское государство по всем признакам перешло к формированию войска на самой широкой основе, очень похожей на мобилизацию широких слоев населения, способных носить оружие.

Из летописных рассказов мы можем почерпнуть известия, что в великокняжеские походы ходили служилые люди в большом числе, бояре со своими дружинами и военными холопами, дети боярские и дворяне. Вместе с тем есть сведения, что формировались полки из горожан. Собирались и полки посошных людей. С четырех сох выставляли по коню и человеку, с 10 сох, по-видимому, тяжеловооруженного всадника в доспехах.

Может быть, такое войско и уступало по профессиональной подготовке войску Дмитрия Донского, но в целом оно находилось все же на более высоком уровне военного дела: основным средством боя служили теперь артиллерия и пищали. Именно артиллерия стала устрашающим оружием для ордынских всадников.

Еще Василий Васильевич Темный начал брать на службу ордынских царевичей. Иван Васильевич развил этот вид службы.

Новые мобилизационные возможности позволяли собрать многочисленное войско. Если численность войска Дмитрия Донского, называемая в летописях, вызывает очень серьезные сомнения, то численность войска Ивана Васильевича в 180 тысяч человек, указанная в летописи, вполне реальна. Действует эта огромная сила на большом пространстве, на Оке от Коломны и вверх до Калуги и от Калуги вверх по Угре.

Как только в Москве получили с Дикого поля точное известие, что хан Ахмат двинулся со всей своей силой к Дону, великий князь выставил полки по Оке. Сам пошел в Коломну, брата Андрея направил в Тарусу, сына Ивана – в Серпухов.

Хан Ахмат, узнав, что по Оке выставлены сильные полки, пошел к Калуге, ближе к литовской границе, надеясь, что туда поспешит со своим войском Казимир.

Русские внимательно следили за движением Орды. Когда определилось направление ее похода, Иван Васильевич приказал сыну и брату перехватить врага на Угре. Русские полки опередили Орду, захватили по Оке и Угре все броды и перевозы.

Ахмату пришлось совершить обходное движение. Он перешел Оку значительно выше Калуги, оттуда повернул к Угре и остановился, завидев на восточном берегу русское войско. Все происходило в конце июня и в первой половине августа.

Москва между тем села в осаду. Великую княгиню Софью Иван отправил вместе с казной на Белоозеро. Его мать, митрополит Геронтий, ростовский владыка Вассиан остались в Москве. Оборона Москвы была поручена московскому наместнику князю Ивану Юрьевичу Патрикееву.

В Москве царило волнение. Приезд князя из Коломны расценивался чуть ли не как бегство от войска. Все требовали битвы с Ордой. Объективно могло сложиться впечатление, что великий князь растерялся.

Летописцы единодушно приписывают Ивану Васильевичу значительные колебания, едва ли не возводя на него обвинение в растерянности и трусости. Будто бы он очень прислушивался к советам ближних своих Ощеры и Мамонова отвести войска за Москву, сдать город, а самому скрыться в Белоозерье, а то и на Северной Двине. Будто бы голоса советчиков и колебания великого князя были заглушены увещеваниями митрополита и упреками ростовского владыки Вассиана. Приводится текст обращения к князю этого незаурядного церковного оратора. Якобы он заявил великому князю, когда тот приехал из Коломны в Москву: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный, а без сроку смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!»

Летописцы сбили с толку и некоторых историков, которые изобразили Ивана Васильевича в деле с Ахматом и оробевшим и колеблющимся. Иные его поступки, продиктованные глубоким замыслом, истолковывались как желание уклониться от решающей битвы. Но этот образ Ивана Васильевича, созданный летописцами, а за ними и некоторыми историками, никак не согласуется ни со всей его деятельностью, ни с его талантом дипломата, властителя, организатора могучего государства.

В качестве доказательства его неустойчивой позиции приводится такой пример. Иван Васильевич послал на Угру к сыну грамоту, чтобы тот немедленно ехал в Москву. Сын не послушал отца. Когда к нему послали вторично, ответил: «Умру здесь, а к отцу не пойду». Думается, что со стоянием на Угре все было сложнее, чем это передано летописцами. Летописи писались церковниками, их составители обычно держались в традициях старых повествований.

Интерьер Успенского собора.

События на Куликовом поле и поход хана Ахмата во многом совпадают. В повестях о Мамаевом побоище много внимания уделено роли церкви, в особенности Сергию Радонежскому, как вдохновителю Дмитрия Донского. Понадобился и здесь церковный вдохновитель.