Текст книги "Кит на заклание"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как и многие другие аспекты жизни финвалов, ее интимная сторона нам почти неизвестна. Человеку не доводилось наблюдать, как спариваются финвалы, не был он и свидетелем их рождения. Мы не знаем даже, как долго самка финвала вынашивает детеныша или как часто она рожает; не знаем, в каком возрасте она достигает половой зрелости и каким образом ей удается кормить свое дитя под водой.

Судя по недоношенным плодам, извлеченным из туш убитых самок, финвалята рождаются ранней весной, в марте или апреле. Таково, по крайней мере, мнение науки относительно сроков размножения финвалов Северной Атлантики. Даже в конце беременности плод имеет лишь очень тонкий слой подкожного жира, поэтому некоторые биологи считают местом рождения финвалов теплые южные воды, возможно – загадочный район Саргассова моря. Однако другие китологи столь же уверенно утверждают, что количество и жирность материнского молока (оно вдесятеро жирнее самого жирного коровьего молока) обеспечивают финваленка достаточным количеством калорий даже для жизни в холодных северных морях; так что, может быть, потомство финвалов появляется на свет у границы арктических паковых льдов. Но как это обстоит на самом деле, неизвестно никому.

Опять-таки на основании обследований эмбрионов биологи полагают, что беременность у самки финвала длится от десяти до двенадцати месяцев, а рождается дитя примерно шести метров длиной и двух тонн весом! Не менее фантастична скорость, с которой это дитя начинает расти. Энергично поглощая материнское молоко, китенок за шесть – восемь месяцев прибавляет в длину примерно восемь метров, а в весе – восемнадцать тонн. Затем рост его замедляется. Молодые финвалы достигают половой зрелости, по-видимому, в возрасте шести, а может быть, и восьми лет, когда длина самцов (они всегда несколько меньше самок) составляет около восемнадцати метров, а самок – около девятнадцати с половиной. Половая зрелость наступает у них сравнительно рано, но, судя по недавно полученным данным, финвал перестает расти лишь в возрасте тридцати лет: взрослая самка к этому времени может достигать в длину двадцать три метра и весить девяносто тонн.

До недавнего времени ученые считали, что финвалы живут сравнительно недолго – от двадцати до тридцати лет. Но за последние годы был разработан новый метод определения возраста усатых китов по количеству концентрических наслоений ушных пробок, и теперь уже вполне очевидно, что при благоприятных условиях финвал, как и синий кит, вполне может прожить семьдесят лет и больше. Не исключено, что по замыслу природы усатые киты должны были жить дольше всех остальных млекопитающих нашей планеты, включая человека. [13]13
  Мы, вероятно, так никогда и не узнаем, какова «естественная» продолжительность жизни крупных видов китов. Чем старше кит, тем он больше; и понятно, что с появлением гарпунных пушек киты-старики стали мишенями номер один. Били стариков так успешно, что начиная с 1950 года почти не зарегистрировано случаев добычи взрослых китов-полосатиков. Может быть, в Мировом океане их сейчас просто нет. Но исследовав недавно один музейный экспонат – ушную пробку крупного финвала, убитого полвека назад, – ученые пришли к выводу, что ему было лет восемьдесят – девяносто, когда гарпун оборвал его жизнь. — Прим. авт.


[Закрыть] И поскольку, кроме нас с вами, врагов у взрослого усатого кита нет и опасными болезнями он, по-видимому, не болеет, то весьма возможно, что кит стал бы одним из немногих животных, доживающих до глубокой старости, – если бы не вмешался человек.

Я убежден, что молодые финвалы остаются в семье со своими родителями вплоть до наступления половой зрелости. К сожалению, именно в этот период неопытное подрастающее поколение представляет собой легкую добычу для китобоев: судя по промысловым отчетам, по крайней мере, пятьдесят процентов финвалов, забитых за последние годы, просто не успели найти себе пару и принять участие в продолжении рода. Сейчас, в условиях беспощадного уничтожения финвалов как вида, их семейные группы обычно невелики; однако в прежние времена китобои встречали и большие семьи финвалов – по восьми в каждой.

Об ухаживании молодых самцов за своими избранницами нам ничего неизвестно; не знаем мы, ни как они находят друг друга, ни где это происходит. По-видимому, в прежние времена молодые киты «знакомились» во время регулярных великих встреч всех семейных стад того или иного района океана. В старых судовых журналах мы находим множество рассказов о таких встречах, но за последние сорок лет в Северной Атлантике ни разу ничего подобного не наблюдалось.

До наших дней дожили лишь немногие семьи финвалов, и разбросаны они по столь обширным акваториям, что проходит, вероятно, много лет, прежде чем молодой кит находит себе пару. Это особенно трагично ввиду моногамности финвалов: не было отмечено случая, чтобы в семейном стаде была беременная дочь; кроме того, есть основания полагать, что овдовевшая самка спаривается лишь с одиноким самцом. Кашалотам отчасти помогает справляться с нашими опустошительными атаками их полигамия; финвалы же позволяют себе роскошь единобрачия, которое для их истерзанного племени, вероятно, окажется роковым.

Любовные ласки финвалов скорее всего так и останутся под покровом тайны, и об этом я не жалею; не будем совать нос в их интимную жизнь. Зато нам известно другое: брачные узы финвалов отличаются поистине легендарной прочностью – это ли не любовь? Преданность финвалов-супругов давно известна китобоям, которые, конечно же, пользуются ею в своих кровавых целях: загарпунь самку, и самец от тебя не уйдет! Пренебрегая опасностью, он будет плавать поблизости и в конце концов разделит с подругой ее печальную участь.

Обратное справедливо не всегда. Беременная или охраняющая детеныша самка покидает попавшего в беду самца. Но если забота о потомстве не гонит китиху, она чаще всего остается со своим умирающим супругом; и рано или поздно в недрах ее тела тоже взрывается граната китобоя.

Я знал одного шотландского гарпунера, который за свою жизнь подстрелил больше двух тысяч китов, но так и не привык убивать самок – всегда испытывал величайшее смущение.

– Мы предпочитали знать о них как можно меньше, – объяснял он. – И так-то промысел сильно отдавал убийством. Умей я читать чужие мысли, я бы, наверное, только разок поглядел на китов, да и отправился бы себе на берег и больше в море не ходил. В таких вещах лишнее знание человеку только мешает.

После трагических воскресных событий, когда окончательно выяснилось, что Олдриджский кит – самка и, возможно, беременная, я решил не откладывая прибегнуть к услугам радио и газет. В понедельник, в десять часов утра я послал в агентство Кэнэдиен-Пресс в Торонто следующую телеграмму:

«Начиная двадцать первого января в заводи близ Бюржо находится кит семидесяти футов длиной восьмидесяти тонн весом тчк заводь диаметром полмили позволяет киту свободно двигаться тчк течение первых пяти дней местные охотники любители использовали кита в качестве живой мишени стреляя по нему крупнокалиберными пулями зпт сейчас продолжают преследовать кита моторках тчк убедил полицию прекратить стрельбу но опасаюсь жизнь кита тчк впервые истории имеется возможность наблюдать крупного кита столь благоприятных условиях тчк срочно необходима помощь для охраны животного также организации питания тчк кит быстро теряет вес зпт остальном состояние удовлетворительное тчк несмотря преследования враждебности людям не проявляет тчк подробностями звоните мне Бюржо».

Я вовсе не думал, что мое краткое сообщение произведет сенсацию; я просто надеялся, что оно заинтересует репортеров, и они запросят у меня дополнительную информацию, состряпают из нее газетный репортаж или радиосводку, и тогда кто-нибудь из внешнего мира наконец придет мне на помощь. Мы с Клэр были просто ошарашены, когда в двенадцатичасовом выпуске новостей Канадская радиовещательная корпорация передала мое сообщение.

Если прежде фортуна была как будто настроена против китихи, то теперь боги явно переметнулись на нашу сторону. Причина такого поворота событий явилась для нас с Клэр полной неожиданностью.

Вернувшись в Канаду совсем недавно, мы ничего не знали про многонедельную серию газетных репортажей о стаде белух (сравнительно мелких китообразных из подотряда зубатых), попавших в естественную западню возле поселка Инувик на арктическом побережье Канады, в районе устья реки Маккензи: киты заплыли в длинную и узкую бухту и, когда ударил неожиданно ранний мороз, оказались отрезанными от открытой воды пятьюдесятью милями льдов – а это больше, чем они могут проплыть, не поднимаясь на поверхность. Надо было не дать замерзнуть полынье, в которой всплывали киты, И поначалу стадо из семнадцати голов успешно справлялось с этой задачей; но мороз крепчал, полынья стягивалась, и положение животных стало критическим.

Жители Инувика прониклись сочувствием к попавшим в беду белухам и учредили специальный спасательный комитет. К началу января открытой оставалась лишь полынья длиной двенадцать метров и шириной шесть. Инувикскому комитету доставили самолетом электрические пилы, и с их помощью люди не давали полынье затянуться льдом. Сражение за жизнь стада белух привлекло внимание всей страны.

В то самое воскресенье, когда, пользуясь прекрасной погодой, охотники из Бюржо гоняли по заводи несчастную китиху, на северо-западе поднялась пурга, температура воздуха упала до сорока градусов ниже нуля, и инувикцы не сумели добраться до бухты, пленившей белух. В понедельник, одновременно с моей телеграммой, агентство Кэнэдиен-Пресс в Торонто получило сообщение из Инувика о том, что за ночь полынья замерзла и киты погибли.

Репортажи о печальной развязке инувикской истории и драматической завязке истории в Бюржо легли на редакторские столы и были незамедлительно «увязаны». В понедельник днем телефонные каналы, связывающие Бюржо с внешним миром, уже не справлялись с заказами радиостанций, газет и телеграфных агентств, пытавшихся выяснить подробности событий, о которых так кратко сообщила Канадская радиовещательная корпорация. Девушка-оператор на телефонной станции в Хермитидже совершала героические усилия; я так и не выяснил, как ее звали, но позже, после особенно трудной ночи, вконец измучившись ради Олдриджской китихи, она в нарушение служебных инструкций заговорила со мной и чуть не плача от усталости обещала, что сделает все от нее зависящее для бесперебойной связи, потому что «надо же спасти это несчастное животное».

Из-за переговоров с репортерами я не сумел навестить китиху в понедельник, но Дэнни Грин позвонил мне, чтобы доложить обстановку.

– Плавает как ни в чем не бывало, – сообщил он. – Ведет себя тихо, дышит увереннее, чем вчера. Странные штуки вытворяет второй кит. Все время, пока мы были в заводи, он вертелся возле самой бухты. Ганны говорят, он там днюет и ночует – они его видят каждый раз, как идут через пролив. Мы с констеблем долго следили за обоими китами, и вот что мы заметили: они и всплывают, и погружаются одновременно, хотя расстояние между ними – полмили и друг друга они не видят. Может, это и глупо звучит, но, по-моему, они – супруги и как-то умеют переговариваться. Ты говоришь, тот, который в заводи, – самка? В таком случае, тот, который в бухте, – ее супруг!

Звуки, которые издают мелкие зубатые киты, обследуя окружающее пространство, сейчас изучены уже довольно подробно, однако наука пока почти не занималась тем, как китообразные используют звуковые сигналы для связи друг с другом. Сам факт связи не подлежит сомнению. Некоторым наиболее ортодоксальным специалистам исследования доктора Джона Лилли кажутся недостаточно убедительными, и все же, по-моему, на них можно полагаться. [14]14
  Русский перевод книги Джона Лилли «Человек и дельфин» опубликован издательством «Мир» в 1965 году. – Прим. перев.


[Закрыть] Доктор Лилли и его сотрудники доказали, что ум дельфинов хотя и непохож на человеческий (что совершенно естественно), но вполне с ним сопоставим. Эти китообразные умеют обмениваться сложной информацией и, как ни одно другое известное нам животное, способны сообщать друг другу также и о сильных эмоциональных ощущениях.

Сегодня мы строим предположения о коммуникативных способностях полосатиков и других крупных китов. А всего двадцать лет назад в науке считалось, что все или почти все усатые киты совершенно немы. За многие века охоты за ними никто, по-видимому, не слышал, чтобы они разговаривали. Но недавно исследователи вооружились чувствительными гидрофонами (созданными для слежения за вражескими подводными лодками) и с удивлением обнаружили, что полосатики – чуть ли не самые «разговорчивые» из всех обитателей планеты. Диапазон, сложность и продолжительность их «высказываний» поставили в тупик тех немногих ученых, кто занимался языком полосатиков: ни смысл, ни назначение издаваемых ими звуков пока не поддаются расшифровке или объяснению. Некоторые из удивительно мелодичных звучаний, издаваемых китами, кажутся музыкой в самом возвышенном смысле этого слова. Другие – чрезвычайно сложные комбинации щелчков и свистов – напоминают скоростные кодированные радиограммы. Нескоро, видно, удастся нам разобраться в этих кодах, – а может быть, и никогда не удастся. Но даже просто послушав записи голоса горбача, например, любой непредвзятый человек наверняка придет к выводу, что полосатики владеют и пользуются средствами связи, совершенству которых можно лишь позавидовать. Нам остается лишь гадать, о чем именно они разговаривают по своим каналам связи. Несомненно одно: кит говорит не потому, что ему нравится себя слушать; для этого он слишком умен.

Голоса китообразных преодолевают огромные расстояния без помощи электронного оборудования. Ведь вода проводит звук несравненно лучше, чем воздух, и даже человек с его сравнительно несовершенным слуховым аппаратом может на расстоянии тридцати пяти миль подслушивать финвалов, переговаривающихся на низких частотах! Есть серьезные основания полагать, что сами киты общаются на расстоянии во много сотен миль, а, по мнению одного моего знакомого специалиста, «высказывания» китов могут транслироваться через весь океан по особым волноводам, пролегающим в толще океанских вод. Люди совсем недавно обнаружили поразительные свойства этих волноводов, и, поскольку их используют для военных целей, широкой публике о них мало что известно. Но киты, по убеждению моего знакомого (иногда выполняющего заказы для военно-морского флота США), знают об этих глобальных каналах связи и, возможно, пользуются ими для «междугородних» переговоров, причем совершенно бесплатно.

Когда во вторник утром, не побоявшись снеговых шквалов, я бежал от спущенного мною с цепи журналистского чудища к милому и тихому чудищу Олдриджскому, Опекун (так мы нарекли второго кита) был на своем посту. Меня привез Оуни, и, еще не дойдя до бухты, мы увидели взлетевший высоко к сумрачному небу столб водяной пыли – фонтан верного Опекуна.

Мы заглушили мотор, и в наступившей тишине лодка стала по инерции приближаться к киту, который вел себя очень странно. Он был почти в самой бухте и быстро носился по кругу диаметром не больше двухсот метров, всплывая, чтобы набрать воздуха, через одну-две минуты. На нас он не обратил никакого внимания и продолжал по-прежнему ненадолго всплывать, даже когда наша лодка была от него на расстоянии каких-нибудь пятнадцати метров. Тут-то я и услышал опять тот гул, который в свое время счел голосом финвала. На сей раз у меня не было никаких сомнений относительно его источника.

Как и в первый раз, мы не услышали, а скорее почувствовали низкий дрожащий звук – нечто вроде басовой органной ноты, донесшейся откуда-то издалека, сквозь туманный воздух. Звук этот вызывал душевное волнение, он был чужд нашему миру и казался явлением почти сверхъестественным.

Надеясь, что он повторится, мы с Оуни молча сидели в лодке, пока ее не отнесло далеко за пределы бухты. Но Опекун нырнул и больше голоса не подавал. Я попросил Оуни завести мотор, и мы двинулись в пролив.

Едва войдя в заводь, мы увидели, как китиха всплыла совсем рядом с нами, набрала воздуха и тут же снова исчезла – прямо на нее ринулся большой белый катер, летевший с такой скоростью, что четверо сидевших в нем мужчин даже не заметили нас, и волна от катера чуть не опрокинула плоскодонку. Затем катер описал круг и сбавил ход. Я узнал своих воскресных противников.

– Убирайтесь отсюда вон! – в ярости заорал я, вскакивая на ноги. – Чтоб духу вашего тут не было!

Рулевой катера приглушил мотор и нагло ухмыльнулся.

– А что, если мы не уберемся? Кто это, интересно, может нас заставить? – крикнул он мне.

Я решил идти напролом.

– Полиция, вот кто, – ответил я. – Джо Смолвуд объявил кита государственной собственностью.

В 1967 году Ньюфаундленд признавал только одного бога, и Смолвуд был его пророком.

Хотя на самом деле Смолвуд еще не проявлял к китихе никакого интереса, я без колебаний воспользовался его именем: это была единственная угроза, которая могла подействовать на пассажиров белого катера. Поворчав немного, они отбыли восвояси.

Мы с Оуни сошли на берег и расположились под прикрытием выступа скалы. С наступлением тишины китиха возобновила свой круговой маршрут, но поначалу всплывала только в дальнем от нас конце заводи. Лишь через час она решилась приблизиться, и мы с ужасом увидели у нее на спине, перед самым плавником, громадный порез длиной больше метра. Белый подкожный жир был рассечен на глубину нескольких сантиметров. Позже мы узнали, что, когда белый катер вернулся в тот день в город, его пассажиры рассказывали своим друзьям, как бесстрашно они переехали погружавшуюся китиху.

– На полной скорости! – похвалялся один из них. – У нас даже шпонку сорвало, но зато резанули мы ее – будь здоров!

Несмотря на чудовищный вид раны, пленнице она как будто не причиняла особых неудобств. В тот день китиха даже продемонстрировала нам нечто такое, о чем я знал только понаслышке от дяди Арта и других рыбаков. Незадолго до момента полного прилива она вдруг прервала свое неторопливое патрулирование и быстро и решительно направилась в центр заводи, где принялась носиться кругами так близко от поверхности, что буруны, вздувавшиеся от ударов ее хвоста, образовали на воде замкнутую окружность. Затем китиха снова резко изменила курс: блеснуло зеленовато-белое брюхо, и мы увидели водоворот и поднимавшиеся на поверхность пузыри воздуха – признак того, что китиха открыла свою огромную пасть.

– Сельдь почуяла! – обрадованно закричал Оуни. – Прилив ведь, вот, видно, и занесло в заводь стайку сельди. Ишь, как проголодалась!

По-видимому, это действительно была всего лишь маленькая стайка. Со своего поста мы просматривали пролив до самого дна, и если бы в заводь вошел даже небольшой косяк сельди, мы бы его заметили. Больше в тот день китиха охотиться не пыталась.

– Нет, той сельди, что сама в заводь заходит, ей мало, – сказал Оуни. – Представляю, как она голодна. Жаль, что она не проглотила тех молодчиков в катере. Им бы только на пользу пошло.

Мы пробыли с китихой до темноты и ужасно замерзли. Не считая инцидента с катером, день в Олдриджской заводи прошел тихо.

Совсем иначе обстояло дело в Мессерсе. Я посеял ветер, а бурю пожинать пришлось Клэр: она приняла больше тридцати телеграмм и телефонограмм из редакций радио и газет, из телеграфных агентств и даже одну от самого премьер-министра Ньюфаундленда:

«Рад сообщить что мои коллеги одобрили мое предложение выплатить рыбакам Бюржо тысячу долларов на отлов сельди для вашего кита тчк прошу организовать кормление и уход тчк приветом Дж Р Смолвуд».

Увидев, что я читаю телеграмму, Клэр заметила:

– Один репортер из Сент-Джонса сказал мне, что наша китиха в центре внимания не только канадской, но и мировой печати и что Смолвуд постарается теперь ее использовать. И еще он сказал, чтобы ты не тратил ни одного доллара из этой тысячи, пока не получишь деньги наличными.

В тот день у нас появился Боб Брукс, фотограф из газеты «Торонто Стар». Специально арендованный самолет на лыжах высадил его на лед небольшого озера в двух милях от Бюржо, и оттуда Брукс пробирался к нам пешком, по колено в снегу. Ему еще повезло: когда он, полузамерзший, вышел на берег залива Шорт-Рич, какой-то рыбак заметил его и доставил в город на своей лодке.

Войдя в дом, я застал Боба у кухонной плиты: он постепенно оттаивал, но не переставал возмущаться удаленностью Бюржо от центров цивилизации.

– Чертова дыра! – яростно повторял он. – На Баффинову Землю и то легче добраться, чем к вам. Нашли где поселиться!

Среди многочисленных абонентов, которым отвечала в тот день Клэр, был и один местный – женщина-врач из больницы в Бюржо. Узнав, что я «разгласил» историю Олдриджской китихи, эта дама пришла в ярость – она, по-видимому, считала меня кем-то вроде доносчика. Впрочем, ярость ее была несколько запоздалой, потому что о телеграмме Смолвуда уже стало известно, и теперь городские бизнесмены и даже политиканы начали понимать, что настоящий живой кит – это великолепная реклама. В их отношении к китихе наметилась существенная перемена: из гигантской игрушки, пригодной только для того, чтобы служить мишенью местным стрелкам-любителям, китиха превращалась в нечто совсем иное – в деньги.

Перемену эту я ощутил уже во вторник вечером. Мы с Клэр прикидывали, как лучше всего реализовать деньги, которые, по словам нескольких репортеров, уже начали поступать в фонд питания Олдриджского кита.

– Пусть этим займутся члены Юго-западного клуба, – сказала Клэр. – Это как раз по их части. Предложи им – я уверена, что они будут только рады.

Я не разделял уверенности Клэр, но все же позвонил одному из руководителей клуба. К моему удивлению, он выслушал меня внимательно и отнесся к предложению с большим энтузиазмом.

– Зря вы им написали про стрельбу, – начал он. – Но это неважно. Зато Бюржо прогремел на весь мир. Говорят, даже Джо заинтересовался. Пожалуй, это самая крупная удача за всю историю города. Ну, конечно, мы с удовольствием распорядимся деньгами. Если нужно будет что-нибудь еще – звоните прямо нам.

Я с облегчением повесил трубку. Выходит, наши опасения не подтвердились – видимо, у горожан мой «донос» особого негодования не вызвал.

Затем я отправился к братьям Ганн – меня интересовало их мнение насчет того, попадают ли в заводь крупные косяки сельди. Братья считали, что сельдь в заводь не идет, а если и заходит небольшой косяк, то, обнаружив китиху, сельдь торопится вернуться в море. Поэтому мы договорились, что вечером братья отправятся в заводь и перед самым началом отлива перекроют выход из нее густой сетью, чтобы задержать рыбу, вошедшую в заводь с приливом. Конечно, это была всего лишь временная мера. Я понимал, что нужно как можно скорее найти более эффективный способ кормить пленницу – и кормить досыта.

Вернувшись, я застал Клэр с кистью в руке: она готовила большой плакат, который мы решили установить у входа в пролив. Возможно, текст плаката был слишком смел. Но ведь в конце концов Джо Смолвуд действительно публично объявил себя покровителем нашей китихи, а что такое правительство Ньюфаундленда, если не Джо Смолвуд? Вот что написала Клэр:

«Внимание! Мучить кита запрещается. Вход в Олдриджскую заводь только по специальному разрешению. Основание: распоряжение правительства Ньюфаундленда».