Текст книги "Кит на заклание"

Автор книги: Фарли Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На пятницу 20 января метеослужба предсказывала сильный зюйд-ост. На островах Бюржо это означает весьма неприятный шторм, и братья Ганн торопились поскорее убраться из залива Га-Га. Небо низко нависло над морем, налетали порывы ветра со снегом; к полудню братья выбрали последнюю сеть. Отряхнув лед с вязаных рукавиц, они завели свой пятисильный «атлантик» и, тарахтя, направились к протоке, ведущей в Олдриджскую заводь. Китов они в тот день не видели, и, когда лодка вошла в узкую протоку и братья, заглушив мотор, принялись отталкиваться шестами, Кеннет заметил, что киты, должно быть, тоже слышали прогноз.

– Поняли, что непогода загонит сейнеры в гавань, и теперь спокойно пасутся за островами.

– Пусть себе пасутся на здоровье, – отозвался Дуглас, озабоченно глядя на грозно потемневшее небо.

Пока ветер гнал лодку через заводь, братья торопливо потрошили свой небогатый улов. Они справились за час. В проливе, который ведет из заводи в залив Шорт-Рич, их встретили мощные валы прибоя. Лодку бросало то к одному берегу пролива, то к другому, и Кеннету приходилось веслом отпихивать ее от камней. При этом он заметил, что вода в проливе кишит сельдью.

– В жизни такого не видел, – вспоминал Кеннет. – Там было столько рыбы, что она нас чуть обратно в заводь не унесла. Сельдь шла сплошным потоком, словно за ней сам дьявол гнался. Может, тем сельдям и вправду казалось, что они от черта бегут; во всяком случае, выйдя в Шорт-Рич, мы сразу увидали два фонтана возле самого острова Фиш-Рок. Похоже было, что киты охотятся вовсю.

Еще несколькими днями раньше братья Ганн заметили, что, хотя Олдриджская заводь почти отрезана от моря, ее явно облюбовали косяки сельди. Братья объясняли это тем, что сельдь пытается найти убежище в таких местах, куда рыболовные суда не могут за ней последовать. Так или иначе, во время прилива Олдриджская заводь кишела сельдью, часть которой с отливом уходила в море.

Вопреки зловещему прогнозу ветер в ту ночь был «умеренный»: анемометр у нас на крыше показывал сорок узлов, и, ложась спать, мы с Клэр слышали, как волны с гулом бьются о скалы в соседней бухте Маст-Ков. Еще до наступления утра ветер зашел к северу, небо прояснилось, и волнение начало успокаиваться.

Братья Ганн, усердные рыбаки, кормильцы большой семьи, с рассветом отправились проверять свои сети. В самой Олдриджской заводи они не заметили ничего необычного, но, выходя из протоки в залив Га-Га, наткнулись на нескольких китов, которые плавали у самого берега. Кеннет мельком подумал, что они, вероятно, ждут отлива в надежде перехватить выходящую из заводи сельдь. Однако в тот момент он был занят своим собственным уловом и тут же забыл о китах.

Братья с радостью обнаружили, что сети их целы, больше того, полны трески. Несколько часов они вытаскивали рыбу и снова ставили сети, а когда, тяжело нагрузив лодку, пустились в обратный путь, то у входа в протоку снова увидели нескольких китов. Не обратив на них особого внимания, они прошли в Олдриджскую заводь, привязали лодку к большому камню в северном конце заводи и принялись потрошить свой улов.

Не прошло и нескольких минут, как они, вздрогнув от неожиданности, услышали звук, который был бы вполне естествен в заливе, но казался совершенно неуместным в закрытом водоеме: тишину над Олдриджской заводью разорвало мощное шипение – это выдохнул финвал, всплывший почти у самого борта лодки! Рассказывая об этом впоследствии, Кеннет, человек словоохотливый и живой, не переставал изумляться:

– Ну и удивились же мы! Глядим, метрах в пятидесяти здоровенный плавник показался – и в воду. А пар так и висит в воздухе, так и висит. Мы глазам своим не поверили: чтобы этакая махина в заводь вошла? Да никогда в жизни! В протоке-то ей и брюхо не смочить, да и в проливе тоже никогда больше четырех с половиной метров воды не бывало. А эта зверюга была размером с линкор, не меньше! [10]10
  Братья Ганн не знали тогда, что действительно видели с а м к у финвала, но с самого начала говорили о ней в женском роде, очевидно, потому, что гигантские размеры кита вызывали у них ассоциации с кораблем, а корабль по-английски женского рода. – Прим. авт.


[Закрыть] Мы стали дальше потрошить свою рыбу, но все время оглядывались. И вот эта громадина всплывает – и несется прямо к проливу. Я закричал: «Смотри, Дуг, она сейчас вылетит на берег!» Потом видим – перед самым входом в пролив, когда я уже не сомневался, что ее вынесет на камни, она передумала и развернулась. Вода в проливе стеной поднялась. Будь там в это время лодка, ее бы как щепку перевернуло. И надо же так резко свернуть! Китиху прямо на бок опрокинуло, тут мы ее всю и увидали. Метров двадцать в ней было, а то и все тридцать.

В течение часа братья потрошили рыбу, а китиха продолжала стремительно, но безрезультатно атаковать пролив, словно набиралась смелости, чтобы наконец рискнуть войти в него. Снова и снова она всплывала в центре заводи, разгонялась и шла ко входу в пролив. Но каждый раз в последний момент сворачивала в сторону. По-видимому, она понимала, что даже ее колоссальной инерции недостаточно для того, чтобы преодолеть мелководный пролив.

– Я еще подумал, – вспоминал Дуг Ганн, – что она, наверное, ждет прилива и пробует глубину. Время шло к «спринджам», [11]11
  То есть к сизигийным приливам – самым высоким приливам лунного месяца. – Прим. авт.


[Закрыть] и мы решили, что, может, вечером ей и впрямь удастся выбраться.

Братья оказались в затруднительном положении. Они кончили потрошить свой улов и могли теперь возвращаться домой, но оказаться в проливе во время одной из китовых атак им вовсе не улыбалось. Не хотелось им и гнать тяжело нагруженную лодку обратно в Га-Га и потом против высокой волны, еще не улегшейся после ночного шторма, идти вокруг Олдриджского полуострова. Наконец они решили потихоньку двинуться к проливу, держась поближе к берегу, и посмотреть, что из этого получится.

Пока они огибали заводь, китиха не обращала на лодку ни малейшего внимания. И вот до пролива осталась какая-нибудь сотня метров. Не зная, что делать дальше, братья благоразумно пристали к берегу. Китиха всплыла в центре заводи и обернулась в их сторону.

– Тут мы такое увидали, что я до смерти не забуду, – рассказывал Кеннет. – Уж кто-кто, а я знаю, как всплывает финвал – сначала затылок показывается, потом хребет, потом спинной плавник. Но эта зверюга!.. Сперва она потихоньку двинулась к нам. Нырнула. И вдруг вся так и поднялась в воздух, головой вперед, как скала. И глядит на нас своим огромным глазом. У меня душа в пятки ушла. Хоть эта красотка пасть и не раскрывала, но все равно видно было, что ей ничего не стоит проглотить нас целиком – с мотором и веслами. Потом она нырнула. Минут двадцать мы ждали, и вот она снова появилась – на другом конце заводи, где мы рыбу потрошили. Я говорю: «Дуг, заводи мотор! Она нам уступает дорогу». Тут уж мы времени терять не стали – так и сиганули из пролива! Потом, идя через Шорт-Рич, мы все удивлялись – как ее угораздило в заводь попасть? Дуг сказал, что она туда, видно, за сельдью полезла. «Что ж, – говорю я, – скоро у нас в Олдриджской заводи китов будет, что сельдей в бочке».

При своих крошечных размерах бухточка, в которую выходит ведущий из Олдриджской заводи пролив, удивительно глубока: даже во время отлива воды в ней в среднем никак не меньше девяти метров. Однако уже у самого входа в пролив дно резко повышается, и глубина там при отливе – всего полтора метра. Ширина собственно пролива – около десяти метров, длина – около сорока; у выхода из пролива в заводь дно усеяно довольно крупными камнями, и при отливе воды над ними не больше чем метр двадцать,

Вечером в пятницу 20 января прибыль воды, по расчетам, составляла чуть меньше полутора метров, но фактически из-за сильного волнения, поднятого непродолжительным зюйд-остом, вода поднялась на метр и восемьдесят сантиметров. Значит, в тот вечер при полном приливе глубина в бухте составила около двенадцати метров, а в проливе – несколько больше трех метров.

В пятницу сразу после полудня шесть сейнеров, промышлявших в районе островов Бюржо, вытащили сети на палубы и направились в порт, спасаясь от приближавшегося шторма. Последний сейнер отбыл около трех часов дня, и гул дизельных двигателей, далеко разносившийся по подводному царству, наконец затих.

С наступлением тишины семья финвалов из залива Га-Га решила переменить район лова. Возможно, сельдь уже начала обходить стороной патрулируемый китами залив, а может быть, пятерка здоровенных прожорливых финвалов просто поела почти всю рыбу в заливе Га-Га. Так или иначе, киты обогнули Олдриджский полуостров и вошли в залив Шорт-Рич, где их и видели в тот вечер братья Ганн.

Ну а в Шорт-Риче сельди было видимо-невидимо, и до наступления темноты киты успели хорошо поохотиться. Сумерки сгустились рано: небо затянули низкие тучи, обещавшие шторм.

В темноте финвалы не могли пользоваться своим излюбленным методом охоты; для того чтобы сгонять сельдь, им нужен был свет. Однако к этому времени почти все киты уже наелись.

Отец семейства, громадный, гладкий детина, не намного уступавший в размерах своей супруге, а также молодые, но уже внушительные на вид отпрыски могли себе позволить отдохнуть в глубине, ожидая наступления дня. Другое дело самка: она все еще была голодна – и не без причины: в недрах ее гигантского чрева зрела новая жизнь – плод, росший с такой чудовищной быстротой, что организм будущей матери непрерывно требовал пищи. Поэтому, пока семья ее наслаждалась отдыхом и покоем, самка продолжала охотиться в темноте, бросаясь с раскрытой пастью на те косяки сельди, что были погуще.

Найти сельдь ей было нетрудно: локатор сообщал ей все необходимые данные о косяках – местоположение, плотность, глубину. Поскольку сгонять сельдь по своему усмотрению китиха в темноте не могла, она, естественно, останавливала свой выбор на косяках, которым близкий берег мешал ускользнуть при ее приближении. Многочисленные бухточки и затоны, изрезавшие крутые берега полуострова Ричардс-Хэд, были как будто нарочно созданы для этого; скоро китиха обнаружила, что один из этих миниатюрных заливчиков – бухта, что ведет в пролив к Олдриджской заводи, – кишмя кишит сельдью.

В темноте локатор полностью заменяет киту зрение. Но локатор не идеален. Пользуясь им, китиха, конечно, определила размеры и форму бухты, но узкого и мелкого пролива, ведущего в Олдриджскую заводь, она, возможно, и не заметила. Не зная, что у заполнившего бухту косяка имеется путь к отступлению, она огромной черной тенью ворвалась в бухту, неумолимая, как судьба... но сельдь ускользала от нее, ускользала неизвестно куда: ведь китиха, по-видимому, не знала, что рыба, точно живая река, течет в Олдриджскую заводь.

Бухта была глубока, но опасно мала. Признай китиха, что атака не удалась, она бы еще могла остановить свой бег, погасив инерцию. Для этого ей достаточно было разинуть пасть, и давление воды растянуло бы складки у нее на брюхе, а резко возросшее сопротивление среды подействовало бы как гигантский тормозной парашют. Однако голодная самка опоздала применить этот тормоз: инерция уже втянула ее в горло пролива, и китиха с ужасом ощутила, что брюхо ее коснулось каменистого дна. Она бешено забилась, пытаясь развернуться, – задний ход китам недоступен, – но из-за быстрого приливного течения удары ласт и хвоста лишь еще дальше затягивали ее в пролив.

Должно быть, она испугалась, ибо кит, выброшенный прибоем на мель, обречен: начинается отлив, и огромное животное, привыкшее к тому, что его держит вода, погибает от собственного веса – грудная клетка не выдерживает нагрузки, и кит задыхается.

Продолжавшийся прилив и бешеные удары хвоста продвигали китиху в единственном возможном для нее направлении – вперед; извиваясь брюхом между усеявшими дно камнями, она ползла по проливу, и вдруг будто чудо пришло ей на помощь – внезапно дно опустилось, и китиха погрузилась в воду.

Средняя глубина большей части Олдриджской заводи – девять метров, а центральной ее части – все шестнадцать. Китиха, должно быть, испытала огромное облегчение, очутившись на свободе. Но радость ее, по-видимому, была недолгой. Через минуту-другую она, обследовав локатором берега, поняла, что оказалась в западне. Единственный выход из западни вел через мелководный пролив, который она только что преодолела.

Это был страшный момент, требовалось срочно принять решение! Остаться в заводи – и в конце концов умереть с голоду? Рвануться назад во время отлива – и задохнуться на камнях еще до наступления утра?

Конечно, за отливом снова последует прилив. Уж это-то она, конечно, знала. Но тут мало было просто прилива: требовался непременно сизигийный прилив, а его предстояло ждать еще целый месяц, да и тогда воды могло оказаться недостаточно, если не будет штормового ветра с моря. Возможно, китихе было известно и это.

В неумолимом ритме приливов и отливов скрывалась ее единственная надежда на спасение. Всю ночь китиха ждала следующего подъема воды. В субботу утром вода снова поднялась. Но уровень ее оказался на тридцать сантиметров ниже, чем накануне. Этого было мало. И все же пленница снова и снова атаковала пролив – единственный путь к свободе.

В половине пятого пополудни братья Ганн подошли к рыбозаводу, и пока они, рассказывая о том, что видели, выгружали свой улов на причал, послушать их собралась немалая толпа. Все-таки развлечение – день на консервном заводе проходит уныло и скучно.

– Так ты думаешь, она еще там? – спросил Кеннета один из бригадиров, крупный, непомерно толстый мужчина лет за пятьдесят.

– Скорее всего. До следующего прилива ей никак не выбраться, – ответил Кеннет. Рассказывая мне впоследствии об этом разговоре, он добавил: – Если б я знал, что у них на уме, я бы им сказал, что ее уже и след простыл.

Наверное, он так бы и сделал, потому что братья Ганн не желали китихе дурного. Но не все в Бюржо разделяли их позицию.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Едва братья Ганн выгрузили улов и отправились к себе домой в Мади-Хоул, как от заводского причала отошла еще одна лодка. На борту ее был Джордж – толстяк-бригадир, который так заинтересовался китом, – и еще четверо мужчин помоложе. Все эти люди служили на рыбозаводе, но управляющий разрешил им уйти пораньше, чтобы «посмотреть» кита. Путь их действительно лежал в Олдриджскую заводь, но, отойдя от завода, они причалили к берегу и разбежались по домам – за ружьями и патронами. Когда лодка снова вышла в залив, ее арсенал составляли два спортивных малокалиберных карабина, американская армейская винтовка и две боевые крупнокалиберные винтовки Ли-Энфилда.

Хотя все пятеро родились на Юго-западном побережье, каждый из них провел несколько лет в США или Канаде; возвратившись по той или иной причине домой, они отказались от потомственной профессии рыбака и предпочли работать за жалованье на рыбозаводе – кто механиком, кто техником, кто бригадиром. Это были представители ньюфаундлендцев нового типа, о которых мечтал Джозеф Смолвуд, – «прогрессивные» люди двадцатого века, стеснявшиеся своего происхождения и поспешно приобщившиеся к манерам и нравам современного индустриального общества.

Уже сгущались сумерки, когда моторка обогнула мыс Ричардс-Хэд и вошла в бухточку, из которой открывался пролив в Олдриджскую заводь. Внезапно раздался крик, и стоявший на носу схватил свою винтовку и указал ею на воду. У самого входа в бухту всплыл кит.

Бригадир сбросил газ, и лодка пошла по инерции.

– Ах, стерва, видно, ушла уже! – раздраженно воскликнул один из рабочих.

Все же, прежде чем кит успел погрузиться, три-четыре пули ударили по воде и рикошетом с воем ушли в темноту. Экипаж моторки с надеждой ждал нового появления гигантского животного, но кит исчез. Считая, что это и была китиха, о которой рассказывали братья Ганн, и понимая, что теперь им ее не догнать, разочарованные охотники решили возвращаться домой. Джордж уже начал разворачивать лодку, когда один из людей, немолодой мужчина, проработавший десять лет на красильной фабрике в Торонто и лишь недавно вернувшийся в Бюржо, сказал:

– Помнится, я бывал в заводи мальчишкой. Может, заглянем, сделаем круг? Если повезет, пару уток подстрелим или тюленя.

Джордж охотно развернул моторку и направил ее ко входу в пролив. В ту же секунду все пятеро вздрогнули от неожиданности: над бухтой раздался гулкий низкий рев. Как говорили они потом, «точно корова мыкнула в пустую железную бочку». Одновременно в дальнем конце пролива поднялась мощная волна, и моторку окатило брызгами. Люди в изумлении уставились друг на друга.

– Господи Иисусе! Да она еще там!

Они вытащили лодку на отлогий галечный берег, взбежали на холм, отделявший бухту от заводи. Один из них потом рассказывал, что у самого пролива они увидали «здоровенную, как черт, рыбину, которая наполовину высунулась из воды и так била хвостом, что брызги взлетали до самой вершины холма. А хвост у нее был, как самолет!»

Пятерка молодцов времени терять не стала. Одни, вгоняя патроны в стволы, опустились на колено, другие стреляли стоя. Эхо ружейных выстрелов огласило холмы, окружавшие Олдриджскую заводь; ему отвечало приятное чмоканье пуль, вонзавшихся в живую плоть.

– Промахнуться было невозможно, – восторженно рассказывал один из стрелков. – Я целил в глаз, здоровенный, как тарелка. Другие целили в ноздрю. Но только наши пули ей были все равно что комариные укусы. Она перевалилась на бок, развернулась, отплыла на глубину и нырнула. Все же пуль двадцать мы в нее всадили.

Китиха ретировалась в северный конец заводи, но через несколько минут, которых стрелкам вполне хватило на то, чтобы торопливо перезарядить оружие и приготовиться, она снова показалась на поверхности и опять направилась к проливу. Подпустив животное поближе, стоявшие на холме люди встретили его сосредоточенным огнем. Китиха снова нырнула и на этот раз не показывалась минут двадцать.

– Кто-то из наших сказал, что мы ее, верно, прикончили, но куда там! На такую громадину не с ружьем надо было идти. А Джордж сказал, что если стрелять каждый раз, как китиха подплывет к проливу, то она в конце концов плюнет и останется на ночь в заводи. А следующий-то день был выходной! Стреляй хоть с рассвета до заката!

Патронов они привезли немного, и через час стрельбу пришлось прекратить. «Охотники» нехотя вернулись в моторку и пошли в Бюржо, где остаток вечера провели, путешествуя из дома в дом, подкрепляясь спиртным и рассказывая о своем подвиге.

Настало воскресенье. В безоблачном небе засверкало яркое солнце, осветившее одетые белым берега и черную гладь штилевого моря. Ничего не зная о том, что произошло в Олдриджской заводи, мы с Клэр и Альбертом отправились на изогнутый, как сабля, песчаный мыс, отделяющий заводь Литл-Бэрэсвей от океана. Это был редкостный день: нам посчастливилось увидеть семнадцать орланов – почти невероятная удача в наши дни, когда эта птица тоже уже близка к видовому вымиранию. Бог знает, сколько сотен миль пролетели орланы, чтобы полакомиться выброшенной на песчаные пляжи дохлой сельдью – десятками тысяч рыб, ставших жертвами сейнеров.

Над Бюржо разносился звон колоколов англиканской и объединенной церквей; по обледеневшим улицам горожане шли к утренней службе. Возвращаясь домой, к воскресному обеду, мужчины то и дело останавливались и собирались группами поболтать о том, о сем. Говорили главным образом о попавшей в западню китихе. Не говорить о ней было трудно – с раннего утра за восточной окраиной городка гремели ружейные залпы.

Вскоре после восхода солнца по берегам заводи расположились стрелки, человек двадцать – двадцать пять. На этот раз патронов у них было достаточно. Городские торговцы услужливо открыли магазины в неурочный час и быстро распродали почти все запасы патронов. Кое-кто из торговцев присоединился к своим покупателям и тоже явился в заводь; пришли и несколько служащих с рыбозавода; собрались в Олдриджской заводи и развязные молодые люди из тех, что с весны до осени работают на грузовых судах на Великих озерах, а зимой сидят в Бюржо и получают пособия по безработице. Представлена была и первая в Бюржо ассоциация бизнесменов – недавно созданный Юго-западный клуб, совмещавший функции благотворительной организации и совета по экономическому развитию города. Целью Юго-западного клуба было как можно скорее превратить Бюржо в истинно современный город.

С прибытием стрелков китиха стала держаться в центре заводи, стараясь как можно дольше оставаться под водой.

Приспособленность китов – млекопитающих, дышащих воздухом, – к длительным и глубоководным погружениям не может не вызывать восхищения. В отличие от человека кит, ныряя, располагает не только запасом воздуха, который умещается у него в легких; если бы кит погружался с полными легкими, он, грубо говоря, был бы подвержен кессонной болезни, которая имеет опасные, а иногда и роковые последствия. Поэтому кит запасает большую часть необходимого кислорода в гемоглобине крови, а также в миоглобине мышц. Кроме того, при глубоком или продолжительном нырянии система кровообращения кита перестраивается таким образом, что драгоценный кислород расходуется в первую очередь на снабжение органов, наиболее чувствительных к кислородному голоданию.

Появляясь на поверхности после длительного пребывания под водой (известны случаи погружений на сорок минут и более), финвал освобождается от скопившихся в его организме отработанных газов и замещает их огромным количеством свежего воздуха. Сделать это он должен очень быстро, потому что именно в такой момент кит наиболее уязвим. Для обеспечения подобного скоростного дыхательного акта у китообразных развились чрезвычайно интересные физиологические механизмы.

Дыхала кита – это перекочевавшие с морды на темя ноздри его предков. Дыхала снабжены мощными клапанами и соединяются с легкими обширными воздухоносными путями, вмещающими огромное количество воздуха. Легкие финвала представляют собой настолько мощные мехи, что, всплыв на поверхность, он может опорожнить и вновь до отказа наполнить их буквально за одну секунду! Для того чтобы полностью восстановить запасы кислорода после длительного погружения, дыхательный акт должен быть повторен несколько раз, причем с паузами, так как кровь не в состоянии мгновенно поглотить кислород, наполнивший легкие. Поэтому после каждого выдоха – вдоха финвал на две-три минуты снова погружается в воду и, лишь как следует «зарядившись» кислородом, может идти в глубину.

Всплывая, финвал первым делом показывает горб с дыхалами; как только он поднимается на поверхность, открываются дыхательные клапаны, и кит делает мощный выдох, за которым мгновенно следует столь же мощный вдох; затем клапаны смыкаются, и кит начинает погружаться. Точно громадное колесо катится в воде: вслед за дыхалами над водой проходит длинный изогнутый хребет, а за ним высокий спинной плавник, посаженный ближе к хвосту. Лопасти хвоста обычно не видны, но в ту секунду, когда кит окончательно исчезает из виду, на поверхности воды вздуваются два одинаковых вала, посланные мощным движением хвоста.

Всплывая, китиха оставалась на поверхности очень недолго, и стрелки, расположившиеся по берегам Олдриджской заводи, поначалу не успевали как следует пристреляться. Однако они скоро заметили, что в появлениях животного есть определенный ритм, и стали действовать умнее: когда китиха показывалась на поверхности и пускала первый торопливый фонтан, они не стреляли, чтобы не спугнуть ее, но зато когда через пару минут пленница снова всплывала подышать, «охотники» были уже наготове и мгновенно открывали огонь. Хлопали винтовочные выстрелы, и эхо носилось взад и вперед от холмов на полуострове Ричардс-Хэд до горы Гринхилл-Пик.

Солнце поднималось все выше, лодки прибывали, и постепенно в заводи установилась веселая, праздничная атмосфера. Прибрежные скалы образовывали нечто вроде амфитеатра, и большинство вновь прибывших довольствовались ролью зрителей. Над заводью раздавался непрестанный треск выстрелов, сопровождавшихся мягким чмоканьем, которое означало, что охотники наконец пристрелялись. Нарядно одетые мужчины, женщины и дети с увлечением смотрели, как встревоженное животное пыталось уйти на мелководье, касалось дна, испуганно разворачивалось, молотя хвостом, и снова уходило в глубину.

Далеко не все зрители одобряли этот спектакль. Пожилой рыбак из Мади-Хоул, привезший дочь и внуков поглядеть на живого кита, был очень расстроен.

– Дурость одна, и больше ничего, – говорил он потом. – Какой им был прок от этой стрельбы? Патроны ведь тоже денег стоят. Эти пули сберечь бы да пойти с ними за дичью... но у тех парней, видать, денег куры не клюют. Да и зачем попусту мучить животину? Ну на что им кит? Положим, убьют они его, так что? Мороженых филе из него не нарубишь. Нет, сынок, от дурости все это и ни к чему.

Один мой приятель, помощник капитана небольшого траулера, тоже был в Олдриджской заводи в тот день. Сам он не стрелял и не скрывал своего презрения к тем, кто этим занимался: надо сказать, что для Бюржо это особенно показательно, потому что обычно там воздерживаются от критических замечаний.

– Троих парней, что там были, я знал, – рассказывал он. – Гнусные убийцы, иначе их не назовешь. Прошлый год в марте, когда олени вышли на залив Коннэгр, они тоже забаву устроили вроде теперешней. Делать-то все равно нечего, вот и развлекаются. Мы на «Пеннилаке» стояли в заливе, двигатель чинили. Раз утром – господи, думаю, немцы напали: бах, бах, бах! До самого вечера, без передышки. На другой день пошли мы на берег, так там битых оленей было, что ворон в небе, и половина – самки. Знаю я этих подонков, ни с кем не спутаю. Кто такие? Поди, спроси у них, кто они такие. Гнусные поганцы, вот кто такие, а уж фамилии сам узнавай.

Чтобы сменить тему, я спросил, как вела себя китиха под обстрелом.

– Как вела? Да так она себя вела, что больно было смотреть на нее. Уйти-то ей было некуда, только вглубь, но сколько она на дне просидит? Всплывала. Я думал – озвереет, как-никак сотни две пуль в ней засело, но нет, ничуть не бывало. Она будто понимала, что это все равно бесполезно. Может, пару раз и вскидывалась на дыбы, а так все смирная была. И еще вот что – она, видно, пришла не одна. Я стоял высоко – и заводь видел, и море за косой. И вот гляжу: с наружной стороны – тоже кит. Сначала возле Фиш-Рока фонтаны пускал. Потом, когда лодки от бухты отошли, он ближе подплыл, почти в самый пролив. И ведь что странно: как китиха в заводи всплывет, так сразу же и тот всплывает. Я их обоих видел, но они друг друга видеть не могли. И все ж таки этот, который снаружи, чувствовал, что в заводи неладное творится... И ведь глупость-то какая – они же стреляли свинцовыми пулями! Такая пуля, когда натыкается на препятствие, разлетается, как клякса. У этой китихи жиру, наверное, было с фут толщиной, так все их пули, поди, в жире застряли. Ну, может, и не все, но, конечно, всерьез ранить китиху они не могли. По такой громаде – свинцовыми пулями! Бросали бы уж тогда камнями!

Тир на Олдриджской заводи закрылся вскоре после полудня, когда у стрелков вышли патроны. Глядеть стало не на что, и зрители быстро разошлись. Мой приятель ушел одним из последних:

– Перед уходом я еще раз как следует посмотрел на китиху. Она плавала как ни в чем не бывало. Фонтан пускала чистый, без крови, но пониже, чем раньше, и всплывала почаще. Может, просто устала.

Он задумчиво помолчал и добавил с явным смущением:

– Неприятно было потом вспоминать этот день. Опозорили они нас, весь город опозорили...

Вернувшись с далекой прогулки и ничего не зная о событиях в Олдриджской заводи, мы с Клэр наслаждались приятной усталостью. Исчезло нервное напряжение, не покидавшее нас в течение нескольких месяцев странствий. Внешний мир с его катастрофами и суетой остался где-то далеко позади и словно перестал существовать. Укладываясь спать в тот вечер, я подумал, что редко в моей жизни бывали дни такого полного душевного покоя. Вот тогдашняя запись из дневника Клэр:

«Как хорошо снова вернуться к людям, живущим простой и здоровой жизнью. Мы по ним очень соскучились. Хочется думать, что их никогда не затронет эгоизм и жестокость, завладевшие уже почти всем цивилизованным миром и поглотившие его, точно туман...»