Текст книги "Из дневника 'Попаданца'. Необычный попаданец в 1941г."

Автор книги: Фарход Хабибов

16 июля 1941 года где-то в Белоруссии (в 50–70 км от Бресткой крепости)

Просыпается целый капитан, рядом в обнимку, в чем отец зачал, ой нет, мать родила, лежит начтыл, она же любимая моя Машенька.

– Маш, вставай, уже утро.

Начтыл, на меня и на мои слова ноль внимания, ну пусть милая спит:

 
Мое сладкое чудо, нежно-вкусно спит.
Береги ее сон, – мне сердечко говорит.
Я ее люблю безумно, любовь – сила моя,
Всего себя посвящу, Мария, для тебя.
 
 
Спи спокойно, я с тобой, сберегу твой сон,
Манечка, ведь в тебя, безумно, я влюблен,
А когда проснешься ты, рядом я сижу,
И в глаза твои, Маня, с любовью гляжу
 

Ну, где-то так, конечно согласен, не Пушкин, не Евтушенко, и не Жуковский, ну и что, зато это о ней. И читаю эти стишки уже вслух, как говориться «с чувством, с толком, с расстановкой», ну короче не как пономарь.

Машундре понравилось, она глазыньки открыла, смотрит на меня, и пальчиком манит, мол, иди ко мне, я те много чего дам. И как женщине отказать, наши губы тут же слились в пароксизме единения, в апогее желания, в экстазе любви короче. А следом за губами слилось и все остальное, через полчаса (может 45 минут, не засекаю в такие моменты), мы с Машей вышли на волю, в пампасы, ну то есть все умыться.

После процесса очищения, бредем на завтрак, вокруг все сияют, как же у нас теперь связь с центром. И мы не кучка самодеятельных партизан, а передовая часть армии первого государства рабочих и крестьян. На завтраке Старыгин рассказал остальные новости:

Полковника, ой генерал– майора Старыгина (никак не привыкну) отзывают в центр, будет командовать дивизией (настоящей, а не как нашей фантастической).

Круминьша и Шлюпке отзывают тоже в центр, в НКВД, Бернхардт будет консультировать о вермахте, а Артур само собой об авбере, а так же расскажет о всех агентах, которые прошли учебку с ними.

ДОН-16 делится на три полка, первым полком командует Ахундов, вторым Иванов-Затейник, и третьим присланный из центра майор Владислав Савин. Насчет полков, конечно, сильно сказано, по составу, это все-таки батальоны, но по плану центра, из окруженцев и красноармейцев томящихся в лагерях военнопленных мы должны доукомплектовать личный состав.

Эти люди, были подготовлены и обучены на средства рабоче-крестьянского государства, и потому мы не имеем права бросать их в плену. Надо их освободить, и пусть они, насколько смогут, отработают деньги потраченные на них.

Примерно так, кроме того, танки и бронемашины все сведены в особый механизированный полк НКВД "Смерть фашизму", и полком командует новоиспеченный капитан Абдиев. Само собой усиливается связь между этими четырьмя новообразованиями, а всей дивизией теперь еомандую я капитан войск НКВД Каримов, не по штату. Ведь капитан не может командовать дивизией, но так и дивизия не настоящая, да и учли мои заслуги. Общее командование осуществляется Москвой, наркоматом ВД, то есть теперь мы не РККА, а НКВД.

Все изменения вступают в силу послезавтра, когда заберут Старыгина, до того командует экс-полковник.

После завтрака, Старыгин собрал командиров, и объявил новый приказ:

Батальон пехоты Ахундова (в него влился взвод Хельмута, обкатанные которые), "косилка" и пять БТ, под командой пока еще комиссара дивизии, должны атаковать немецкий аэродром (бывший наш аэродром). Пока фронт был в зоне досягаемости, там базировались мессеры, теперь он типа ремонтного, там восстанавливают побитые нашими самолеты, кроме того там на краю стоит три "Чайки" и два "Ишака". Вот они наша цель, нужно их оттуда угнать, а если сможем то и два – три немецких бомбардировщика, что там на ремонте.

Всего у нас скопилось около десяти летчиков, то есть кроме Кравцова и Никифорова, еще восемь человек. И все они идут с колонной, то есть безлошадные летчики (ни фига себе выражение, но автор выражения, не я), должны обрести лошадей, то есть крылья мечты. Плюс еще шесть человек аэродромной обслуги, так же были освобождены из плена, пусть поработают по специальности, их тоже Советское государство учило.

Через час колонна выдвинулась с "отправки" в сторону аэродрома, весь транспорт замаскирован под немецкую колонну, даже какие-то загогулины, изображающие тактические знаки присутствуют. И едем, чопорно изображая немцев, хотя из-за переизбытка чопороности, больше на нагличашек смахиваем. Через 70 км нас останавливает патруль жандармерии, усиленный танком Т-II, видимо жандармы ссут без прикрытия колесить по дорогам Белоруссии. Видимо теперь эта территория, зона особого внимания, откуда только нашли этих немцев, так быстро?

– Бернхардт, покалякайте с гитлерюгами, если не прокатывает, то громим их.

– Гут, – говорит Шлюпке (в форме майора вермахта, и нереально крутой ксивой).

Бернхардт делает знак рукой, и лейтенант фельджандармерии, видимо рулила патруля, подходит к нашему кюбельвагену.

И наш дважды майор (ну майор войск НКВД, плюс лже-майор вермахта) качественно пролаял на летеху, показывая суперксиву и напечатанный на трофейной машинке приказ, типа мы идем на усиление гарнизона Городка3, где ожидается нападение подлых русских из ДОН-16.

Летеха изучил изумительно сделанный приказ, за подписью аж самого Феденьки телефон Бока, и махнул рукой, наша колонна покатилась вперед.

Еще, через 40–50 минут мы въезжали бы на аэродром, показав охране другой подприказ (подделанный приказ), данный приказ гласил, что мы едем на усиление охраны аэродрома. Но не тут-то было Ашотик конечно молодец, но подвела разведка, и в приказе неверно была указанна часть, охраняющая данный аэродром. Унтер, начальник поста, сразу схватился за свой МП, я успел раньше две пули парабеллума (или люггера, кому оно как) успокоили (как минимум временно) бравого унтера. Сразу началась и почти мгновенно кончилась перестрелка (силы у нас и немецкого поста были неравны), пусть немцы и выпали в сгусток, ну или там коллоидный раствор, но остальные теперь в курсе, что мы пришли по немецкие души (сорри, простите братья немцы, по фашистские души).

Пусть сволочи гитлеровцы и тыловики, но успели подготовиться к нашей атаке, пришлось вперед пустить танки, и прикрываясь танками, вперед пошли пехотинцы. Слабым местом немцев оказалось два фактора, первый фактор, то, что аэродром не был подготовлен к обороне, ну не было ни ДОТов, ни окопов, ничего. Это был советский аэродром, немцы его захватили внезапно, РККА откатились далеко, ну и немцы даже не думали о об обороне. Второй фактор то, что у тыловиков автоматического оружия было мало, два пулемета, и четыре автомата МП у унтеров, причем первого мы замочили еще на КПП. А у нас шесть пулеметов (два ДП и четыре МГ), плюс "косилка", а танки само собой были вне конкуренции, ну не было у немцев ничего противотанкового.

Ну и рассосавшись по аэродрому, начали избиение гитлерденцев, охранники тыловики, ремонтники не были готовы к отпору, тем более за это время все наши бойцы уже и порох и понюхали, и поели и поосязали. Более или менее отпор смог дать штаб (хотя какой он штаб) ну то есть место, где начальство тусовалось. Но после трех "длинноствольных" немецких гранат в окно, начальств аэродрома в полном составе переселилось в преисподнюю, не оставив на этом свете ничего позитивного.

Человек восемь немецких авиаслесарей (по типу автослесарь) попало в плен, и их сразу заставили через не хочу (пинками и прикладами) готовить самолеты к вылету. На аэродроме кроме пятерки наших истребителей, оказалось до десятка немецких крылатиков, но к полету пригодны были только два из них. И Кравцов с Никифоровым, как наиболее опытные летуны, начали осваивать немецкие лаптежники, остальные готовить наши истребители.

Все свободные бойцы были собраны мной для зачистки строений, и полчаса прошло в этих хлопотах, очистка дала неплохой улов. Нами, в ходе зачистки, были обнаружены три немца и два ненемца, то есть целых два предателя, помогавшим немцам, ну из этих – "остовцов", Хиви (или киви, а нет кифи это волосатая сладкая картошка), как потом их обзовут немцы. Все пойманные немцы и их помощники были расстреляны, да негуманно, да нарушение всяких душелюбских и людоведских законов, но нечего было к нам переться, и нечего было предавать СССР.

Операция была, оказывается, задумана Старыгином до нашего возвращения с ДОТа, и даже аэродром соорудили недалеко от базы. Так, что ребят (летунов) там уже ждут, а мы начали портить недочиненные немцами самолеты. Сперва оттолкали их всех на край летного поля, затем облив бензином машины, в моторный отсек и в кабину, закинули по гранате. Раздался громкий, вкусный и ошеломляющий бабах. Люфтвафные таратайки начали активно окислятся, почти синим пламенем, это наш ответ Чемберлену, то есть жирному Герингу, кайфуй жиртрест.

Истребители наши тут стояли еще с 22 июня, так и не успев взлететь, и запасливые немчики их починили, ну да сперва конечно постреляв (во время захвата аэродрома). Спасибо.

Один за другим сталинские соколы взлетели и рванули к базе, наконец и летуны на юнкерсах тоже взлетели и свалили на базу. Теперь надо все, что можем забрать, остальное испортить, и бойцы начали грузить на шесть захваченных грузовиков (и на свои таратайки) авиабомбы (довоенный остаток ВВС РККА), горючее, патроны и т. д. Короче честно награбленное, нажитое непосильным грабежом.

Затем погрузившись, рванули назад, перед выходом договорились, что теперь жандармов раскатываем в тонкий блин танками, ну или как вариант в нежный лаваш. Но мы как-то, оптимистично подошли к делу, потому что там нас ждала засада, на том же месте где стоял Т-II, нас ожидали пять таких же произведения немецкого танкопрома, плюс какие то флаки (противотанковые орудия) и как бонус сводный батальон гитлеровцев при поддержке сотни полицаев. То есть, кто кого еще в блин-то раскатает, у них фактор неожиданности, плюс вдобавку сотня свеженьких (в смысле новопредаших) ренегатов-коллаборационистов (сук-предателей). Ну, могила нас всех не ждала, конечно, но очень и очень неприятный сюрприз, потенциально стоивший жизни большей части отряда.

Все это, углядел, пролетая параллельно дороге, остроглазый Никифоров и по прилете в штаб, сообщил Старыгину, тот через рацию нам, да еще и помощь прислал, да какую! Помощь подоспела перед самым нашим подъездом к засаде. На позиции приныкавшихся засадчан с визгом и воем сирен полетели лаптежники (Никифорова и Кравцова). Как и любые другие на их месте немцы решили, что пикировщики посланы против красных, и на них налетели по ошибке. Попытались сигнализировать, чем только могли, а Никифоров с Кравцовым очень краеугольно проспрягали бомбами немцев. От идеального с точки зрения филолога спряжения, немецкие "флаки" и два танка сразу ушли в корзину на рабочем столе. Ошеломленные (в положительную сторону) своей атакой наши летуны сделали еще два сладких (для нас конечно) захода не немецкие позиции.

Понаблюдав изнасилование засады нашими соколами, мы двинулись на немцев. И добавили так, что немчуре мало не показалось, остатки засады, смазав машинным маслом пятки, стопы голени и т. д. брызнули в стороны. Спросите, почему машинным маслом, а не салом, так они же прижимистые эти немцы, вот и сэкономили на сале (национальный характер). Видимо экипажи танков из-за бомбежки покинули танки, а так бы мы понесли потери в танках. БТ конечно танк классный, но он не рассчитан на противотанковую борьбу, у него противопульная броня. А атаковать танк без экипажа это верный флеш-рояль (или как там преферансисты называют) вот немцы и использовали ГСМ для ускорения бега. Под пулеметно-орудийным огнем не каждый рискнет сунуться в танк, инстинкт заставит рисовать изображение зайца (узбекская идиома, синоним – слинять), вот танкисты вместе с пехотой сфотошопнули зайчика.

Правда, к пятерым убитым на аэродроме нашим бойцам добавилось еще четыре, но общий итог все-таки в пользу СССР, и собрав оружие погибших немцев, присобачив обе противотанковые пушчонки (пощаженные нашими летунами) гитлеровцев к грузовикам рванули дальше. И через час усиленной езды, мы уже были на "отправке".

А там нас встретила только охрана, остальные как они сказали, были на аэродроме (офигеть у нас аэродром, и там 7 самолетов). Я отправил бойцов и грузовики к Маше, пусть она примет и поставит на хранение, все честно заграбленное; и горючку, и патроны и бомбы и т. д.

А сам пошел к штабу, доложить обо всем Старыгину, зря не послушал охрану, штаб был пуст, полковник, то есть генерал-майор тоже был на аэродроме. Пришлось еще пройтись, боец охраны показал, где обустроен наш аэродром, ба это оказывается, то место, куда мы с Машей по ночам выезжали. Правда, докладывать мне Старыгин не дал, сказал, что все и так знает.

Самолеты уже давно замаскировали, загнали под деревья вручную, и еще сетями прикрыли (сети немецкие, маскировочные). Ну, а бойцы, осматривая освобожденные наши и захваченные немецкие самолеты эйфоризовали по полной. Мне человеку другой эпохи это понять очень трудно, а для них для людей того революционного времени, после катастрофы 22 июня, пощупать плененную немецкую технику, высший кайф. Просто почувствовать, что мы (опять я себя с ними ровняю, простите, они выше, чище, добрей нас были) ничем не хуже гитлеровцев, а даже сильней. Вот ребята с хохотом забирались в кабины юнкерсов, рассматривали их, трогали и т. д.

Затем меня отозвал Старыгин, и сообщил, что они (все отозванные в Москву) улетают сегодня ночью, и я с взводом охраны провожу их. То есть сегодня ночью я приступлю к самостоятельному командованиюДОН-16 НКВД СССР. А Старыгина и остальных, мы отвезем в пункт "С" где их должен забрать советский самолет, ну и значит надо готовиться.

Через час я оповестил бойцов дежурного взвода и водителей, то есть всех тех, кто будет сопровождать Старыгина, Круминьша, Шлюпке и других к самолету. Наверно спросите, а почему через час, почему не сразу, так Старыгин мне примерно час расписывал, что и как нам предстоит делать теперь. Кстати оказывается я все-таки капитан войск НКВД, а не капитан ГУГБ НКВД, то есть прыгнул всего на звание (разочарование).

Потом устроили торжественные проводы наших товарищей, было сказано много теплых пожеланий, и очень много хороших слов, даже Хельмут наговорил массу вкусного. После окончания торжественного вечера и ужина, мы засобирались в дорогу. И с "отправки", под покровом ночи, в дорогу вышла колонна провожающих и улетающих. В дороге прошло полчаса, и вот мы в точке, теперь ждем самолет, подготовив костры, как и договорено, вслушиваясь с надеждой в небо. Пока тишина, да и до назначенного времени пока еще десять минут, Акмурзин и Босхамджи приготовив, запалили факелы, ну для разжигания костров. Костры приготовлены их сухостоя, и на всякий политы бензином, наконец время наступило и парни запалили огонь.

В небе зарокотал мотор, на импровизированную аэродромную площадку спустился самолет, выскочивший из аэроплана приземистый и широкоплечий летчик (или там бортмеханик-бортпроводник) попросил быстрее, мол, еле прорвались. Провожая улетающих, обнял каждого, это же братья по оружию, сколько с ними пережито. Когда последний, чудесный латыш Круминьш садился в самолет, со стороны охраны послышались выстрелы.

– Поезжай, то есть лети уже, – кричу я и самолет, начинает двигаться, приземистый член экипажа захлопывает дверь, и все аэроплан несется вперед и отрывается от земли, уфф все, бегу на выстрелы.

Хорошо, что прихватил с собой МП и подсумок (или как он у немцев называется), передергивая затвор, оказываюсь среди бойцов. Они залегли и ведут перестрелку, из кустов в нас летят пули, пытаюсь короткими очередями отвечать на вспышки. Из лесу, слышны короткие команды на немецком, черт они нас окружают. Немецкий говор уже слышен со всех сторон, говор сопровождают выстрелы, причем не только с карабинов, противник не хуже нас вооружен автоматическим оружием.

– Ребята, немцев больше, и они со всех сторон, поэтому, предлагаю прорываться, сперва закидаем гранатами, пространство против нас и вперед, короткими перебежками к технике.

Странно, но почему то молчат пулеметы на мотоциклах и ганомагах, неужели их сняли бесшумно а? И кинув десяток гранат, выдвигаемся вперед, по направлению к нашей технике, пока бежим, падает несколько бойцов, увы, но нет времени проверить кто ранен, а кто убит.

Наконец добегаем к месту, где оставалась техника с охраной, по нам в упор бьют два пулемета с ганомагов.

– Не стреляйте свои, – кричим мы.

– Русише швайне, – отвечают нам в ответ и снова очереди, блин на голос стреляют суки, хорошо хоть самолет им не достать.

Мы короткими перебежками, теряя на ходу товарищей, передвигаемся уже куда-то наобум, темнота ведь…

Когда я очнулся, я осознал, что лежу в лесу один, и понятия не имею где я.

– Аууу, ребята, вы где? – шепчу я, потом тоже повторяю громче, а затем еще громче. А в ответ тишина, вокруг ни души, черт не оправдал я доверия партии и правительства, потерял ребят. Уже очень светло и по часам понимаю, что уже утро, время полшестого, осматриваю свое снаряжение, я в форме РККА (пока еще старлейские знаки различия), у меня автомат МП и только один рожок с патронами, плюс парабеллум с двумя магазинами, хорошая граната Ф-1 и руки плюс ноги. А исходя из того что немцы скорей всего рыщут уже вокруг, то надо брать то пора эти ноги брать в руки, и дергать отсюда.

Ах да, день кончился, но какой же ужасный день.

17 июля 1941 года где-то в Белоруссии (в 50–70 км от Бресткой крепости)

И начинается день, который еще хуже предыдущего, почему? Я отлично понимаю, что просрал взвод наших бойцов, моих братьев, и грош мне как командиру. Кроме того я понятия не имею, где я нахожусь, и что мне делать, я конечно могу теоретически вернутся к нашей базе. Но как я там посмотрю в глаза бойцам, я командир, капитан и вернусь без ребят, но сам в целости и сохранности.

Единственный путь, у меня теперь, это умереть, но забрать с собой на тот свет побольше гитлеровцев. Увы, и на этом пути меня ждет засада (почему?) да потому что я же реальный представитель нереального класса "деньсурковцев". Этакий среднеазиатский новоявленный Дункан Маклауд (он же "Горец"), я убить могу кого угодно, а меня фигвам, меня не убить. И напрашивается вывод, я должен стать кем-то типа Манзырева-Леонова из классика (Конторовича конечно), и направо налево мочить гитлерюг. Да с ного-руко-башко-носо машествами я не особо дружу, зато Манзырева легко можно было пристрелить, а меня пристрелить, это все равно, что Волгу выпить, причем насухо как Либрез Инвизибл.

И я иду инстинктивно куда-то вперед, тем более в лесу ориентироваться я не умею, в степи, в горах без проблем (я там вырос), но лес – для меня темный лес (успокойтесь языковые пуристы, это спецтавтология, каламбур). Натыкаюсь на немецкую цепь, немцы старательно прочесывают лес, ищут меня (теплится надежда, что не только меня, может не всех наших, убили). Что-то командует немецкий офицер, и гитлеровцы меня окружают, живым взять хотят, ага щас. Немчиков всего около отделения, зная, что нас в лесу осталось один два человека, командир их оставил всего десяток зольдатиков с унтером во главе. Затвор у меня передернут давно, палец на спусковом крючке, и когда они уже в 50 метрах, даю длиннющую очередь от пуза. Немцы дружно падают, льщу себя надеждой, что не все от страха, должны быть и от пуль, полтинник метров от МП не спасает.

Они начинают переговариваться лежа, кто-то стонет (задел все-таки суку) а я встаю с земли, че я лег-то, яж Мак-Лауд, и броском подбираюсь к немцам, по пути вытащив гранату и выдергивая чеку. Испугавшиеся немцы палят в меня, и одна сучара всетаки влепила пулю в меня, в левую часть груди, смертельно, падаю, умираю, БАБАХ. И я снова жив, небесный оператор отмотал пленку назад, теперь беру на полшага правей, что бы та пуля опять меня не убила. Немчура как бешенные пуляют в меня свинцом, почем зря, пули свистят мимо, и я шмаляю миниананас лимонки в гущу немчуры с криком старшины Васкова из повести Васильева:

– Лягай!

Раздается шумовой всплеск взрыва, и пространство прошивается осколками рубашки гранаты, чудесным деньсурковым образом осколки прошивают мою гимнастерку в трех местах и тело ни в одном. Пока немцы ошарашены, вскочив, подбегаю и короткими очередями расстреливаю все, что движется, немцы постреливают, но я себя чувствую Шварцнеггером в фильме "Коммандо" или "Терминатор", в меня ни хера не попадают, а я попадаю ништячно. И тут еще один немец, попадает в меня, сцуко прям в живот, больно-то как, смертельная рана, и падаю, истекая кровью, но тут снова всевышний (не знаю кто, может бог, может наоборот) делает перемотку, и я вернулся досмертельный период. Мгновенно падаю на землю, постреливая на вспышки выстрелов автоматом, потом добавляю гранату, немецкую с длинной ручкой. Опять всплеск взрыва, и пока немцы кайфуют, стреляя подбегаю на предельную дистанцию.

Вдруг понимаю, что патроны на исходе, и щелк автомата впустую доказывает верность моей мысли. Машинально откинув висевший на шее автомат, хватаюсь за кобуру и вытаскиваю парабел, и тут понимаю, что по немцам стреляет еще кто-то. Немцы отвлеклись на другого стрелка, и спокойно достаю пекаль, подбегаю еще ближе и вгоняю в пока двигающих немцев знаменитые парабеллумовские пули. Загадочный стрелок достреливает тоже, все немцы (их реально, оказалось около отделения) теперь перешли из разряда врагов советского государства, в удобрение советской земли.

Кто ж мне помог?

– Товарищ старший…ой товарищ капитан, – и к моей радости из-за деревьев выходит Акмурзин собственной персоной.

– Фатхула, брат, как ты родной, – и я обнимаю моего брата по тюркским языкам.

Потом Фатхула, галопом по Европам, рассказывает свои шатания по белорусскому лесу, а я свои, рассказы практически идентичные. Едиственная разница в том, что он намного лучше меня приныкался, затаился на дереве, и немцы прошли мимо. Потом он пошел на звук выстрелов, благо буквально 500 метров, вот и успел под конец представления а-ля "Терминатор" ну или там Стивен Шпигаль.

– Фатхула, я степняк и горец, для меня лес как высшая математика неандертальцу, я в нем не ориентируюсь ни черта. Вся надежда на тебя, все-таки Башкирия к лесам ближе, чем Таджикистан или Узбекистан.

– Да товарищ капитан, выведу, мы сейчас примерно в 20–25 км от базы, это нам 5–6 часов дороги, может больше, все-таки немчура вокруг шастает. Мне кажется, мы довели немцев до белого каления, и они решили нас угробить.

С удовольствием стаскиваем с немцев все, что можно, особенно радуемся парабеллумовским патронам (для МП-40), но и от Kar98k тоже пойдет. Так же нас радует жрачка, особенно порадовал один немец, я у него нашел ППД и два набитых магазина, да плюс две лимонки. Видимо сука снял с кого-то из красных командиров, ну вот и вернул хозяевам, бойцам РККА, да нет мыж теперь НКВД.

Затем, отойдя километра на два сели поесть, война как говорится войной, но желудку плевать на политику стран Южной Америки, на национал-социалистическую идею, на экспансию капитализма и т. д., он тупо хочет жрать. Вот и позавтракали немецкими консервами-саморазогревайками, галетами и чистой ключевой водой из лесного родника. Затем опять рванули в путь, время не ждет, я как представлю, что там чувствует Мария, мне херово до кончиков души. И от этого мы прямо бежим, на пузах автоматы, на спинах ранцы (наследство от немцев), там же карабины, все это привязано что бы, не болталось, и мы минимально грохоча, все бежим и бежим.

– Хенде хох, – кричат из кустов с глобальным рязанским акцентом кто-то.

– Пошел ты, со своим хендехохом, кто такие, – отвечаем мы, валясь на землю, и передергивая затворы автоматов.

– Пограничники ннн-ской заставы сержант Арзуманян и рядовые Никифоров и Оноприенко, а вы кто такие?

– Капитан войск НКВД Каримов и сержант войск НКВД Акмурзин. Опустили-разрядили оружие и ко мне.

Из кустов опустив стволы мосинок и немецкого карабина, выходят братья пограничники (эх доверчивы, а вдруг мы засланьё), ну и я выхожу навстречу, мне-то терять нечего, я ж день сурка многоразовый. По лицам видно пацаны оголодали, да и форма обтерта, грязна и порвана. Знать ребята с самого 22 июня по лесам шастают, и это потом подтвердилось по рассказу сержанта, кстати, а рядовой Никифоров кого– то мне напоминает.

Акмурзин догадливый и уже вытащил три банки консервов и галеты к ним, увидев это богатство пограничная братва, кинулась благодарить нас, я пресек поток благодарности, и приказал есть. Ребята молниеносно разрубали консервы и галеты, и хотели еще, но я не знаю когда в последний раз они ели, да и то, что дали как бы им боком не вышло. Отдохнув полчаска, и убедившись, что пограничные желудки, осилили жрач без особых напрягов, мы тронулись в путь. Во время отдыха я им рассказал о нашей части, и о том, как мы тут оказались, у ребят глаза горели, когда шел рассказ о боях ДОН-16.

Оказывается у ребят действительно, нет ни одного патрона, и криком " хенде хох" они просто нас пугали, думая, что мы немчура. А у нас патроны есть, правда не к мосинке, а к гитлеровскому карабину, но к патронам прилагаются еще два карабина. Вот парни и вооружились, и дальше уже пошли впятером, так и интереснее, и пахана шоблой мочить кайфовее, как гласит народная поговорка.

По пути мы наткнулись на дорогу, правда мы не знали, куда она ведет, и когда мы новым бойцам рассказали примерно, куда мы должны пойти, они подсказали, что нам надо идти вправо. Наша группа пошла параллельно дороге, в двадцати – пятидесяти метрах от дороги, причем само собой с наибольшей осторожностью, и наименьшей скоростью. И я думаю, если попадется небольшая группа немцев, мы должны их атаковать, зачем? Во первых, что бы сплотить наш маленький отряд, затем, что бы пополнить запас продовольствия и боеприпасов, да и проверить наконец, каковы ребята в деле.

И медленно передвигаемся параллельным курсом к дороге, пока тишина, вот вдалеке раздается звук моторов, и мы ложимся на землю, по звуку моторов понимаем, что мы приближающимся не конкуренты, их тупо больше. Как истинные тигры мы пережидаем, более сильного противника, как мимо нас, грохоча, едет колонна из пятнадцати грузовиков и шести мотоциклов, что они везут (или кого) мы конечно не знаем. Конечно, интересно нам очень, но силы неравны и иголкой пушку не прошьешь, пусть едут суки, попутного кола в горбатую спину.

Переждав еще пяток минут, двигаемся за ними, получилось нам с ними по пути, и опять так же не спеша с крейсерской скоростью 4–5 полновесных километра в час, двигаемся вперед, к базе. Спидометров у нас, конечно, нет, и мы понятия не имеем, сколько прошли, и тем более не знаем, сколько осталось. И тут в стороне базы начинается перестрелка, и простенький вывод осенил меня. Колонна прошла по направлению к нашей базе, это раз, колонна я уверен не единственная, это два. Но пятнашка траков по двадцать бойцов это батальон, пусть таких колонн было три или даже шесть, то это один полк. Наши порвут этот полк, да и потери будут, но не кардинальные, так нас с этой стороны не ждут, и мы можем сыграть роль козырной карты, вот только как?

У нас никто, танк не водит, а то в лесу КВ приныкан, вот супер-сюрприз был бы, если, в неожиданный момент, использовать КВ как туза козырного.

– Слышь, бойцы, трактор или танк, кто водить может?

И на тебе в ответ сюрприз!!!

– Я могу, – говорит, мне Никифоров.

– Да ты чо, неожиданно быдловской фразой удивляюсь я, – так все-таки трактор или танк?

– И танк, и трактор товарищ капитан, я до армии на тракториста учился, тут призыв, говорят в танкисты, пойдешь, а все друзья в пограничниках. Ну, не мог я в танкисты, вот и уломал военкома на пограничника, брат у меня летчик, ну и я не должен отставать от него, должен был я стать пограничником.

– А он у тебя случайно, не истребитель, и не зовут ли его Еремеем?

– Да, товарищ капитан, Ерема он, лейтенант истребитель, летает на И-16.

– Ошибаешься брательник твой, уже в старлеи выбился, и летает уже второй – третий день на юнкерсе, ах да еще и медалью его наградили, и вообще придем на базу там его и увидишь.

У Васька, так зовут младшего Никифорова, полные штаны радости, как же брат и жив, и не в плену, а еще и старлей и медаль получил. Да и самое главное сегодня он сможет его увидеть, рассказываю ему о КВ стоящем невдалеке, в лесу. Тот радостно хрюкать, мол он ради встречи с братцем готов бронепоездом в одиночку ворочать.

Ну и мы дали ходу, тем более Фатхула говорит до танка километр, не более, у нас блин крылья появились, и моторы по тыще лошадиных сил на брата. Минут пятнадцать и Васёк чуть ли не целует КВ-шку, быстро откидываем маскировку с танка и всей толпой рванули в него, из пушки танковой никто стрелять не умеет. А нам и не нужно, Фатхула как самый меткий сел за курсовой пулемет, и кинув клуб черного солярочного дыма, мотор взревел.

Как притаившийся тигр стремительно бросается на какую-нибудь косулю, танк вылетел из кустов и ревя железным сердцем, нет скорей металлическим нутром, рванул к дороге. Практически выпрыгнув на дорогу, танк сделал пол-оборота и взяв нужное направление, полетел вперед, на помощь нашей базе, в той стороне приглушенные ревом мотора были слышны выстрелы и вообще канонада.

На танке, гораздо быстрее, чем пешком, и более внушительно, с наибольшим рейтингом мы вторглись в кучку немецкого транспорта. Немчура видимо оставила свои тачки здесь под охраной и сами рванули в лес, раздавив два или три грузовика и постреляв из пулемета охрану, мы полетели дальше к лагерю. Я еще через люк добавил сперва гранату, в немецкую кучку, устроившую тусняк за опельком, потом весь магазин туда же, скажем не контрольный выстрел, а контрольный магазин. И тут вижу, что немцы залегли вокруг лагеря и пуляют туда, кричу приказ Ваську:

– Васек влево пятьдесят метров и оттуда поворот влево.

Васек выжимает мощь из нашего железного мастодонта, Акмурзин пуляет из курсового по немцам. Само собой немцы в афиге, полный аут у них, подправляю курс нашего сухопутного дредноута. А Васек давит немцев по живому, те вскакивают и пытаются бежать, но Акмурзин не дает, да и с базы отвечают из немецкого МГ. Продолжая хардкор, мчимся вперед, немцы чувствуют себя цыплятами против кабана, а еще Акмурзин перекрестил очередью, какого-то майора, это вызвало отпад. Абдиевские броневики тоже взялись, как говориться, откуда не возьмись, и тоже добавили жара. Послышалось многоголосое ура, пехота рванула в штыковую атаку, на деморализованных питомцев Гитлера, довершая разгром.

Командую Ваську, что бы он разворачивался, нам надо назад, что бы, ни один немец не вырвался, из капкана. Никифоров лихо развернулся, и втопил педаль газа (ну или что там) и танк понесся в обратный путь, по пути делая из панически бегущих немцев натюрморты. Наконец перегнав (местами перестреляв) немчиков разворачиваемся на дороге, и ждем, рядом появляются броневики, и оба синхронно разворачиваются по бокам от нашей махины. Останавливаются в метрах 40–50, один само собой справа, другой слева, прочесывая изредка отходной путь немцев. Те увидев технику, по моему притаились, уже-то темнеет, а жить хочется всем. Грянуло ура, и стрекоча автоматами, пулеметами, трескуче раскалывая вечер залпами винтовок и карабинов, на немцев рванули наши пехотинцы.