Текст книги "Анекдот о вечной любви"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Вскоре мы с Петькой, нервно озираясь, двигались в сторону городской поликлиники. То есть озиралась я: мне всюду мерещились злые охотники, а Петруха всю дорогу читал мне мораль и ворчал в том духе, что распоследний он лопух, раз позволил себя уговорить нарушить предписание Зотова.

Не могу сказать, что это было легко – Петр никак не мог взять в толк, зачем нам нужно немедленно поговорить с регистраторшей.

– Как ты не понимаешь, – кипятилась я, досадуя на его бестолковость. – Во-первых, мы уже хотели допросить регистраторшу, но помешал несчастный случай. Тогда мы еще не знали, что в телефоне есть фотографии. Теперь мы можем их предъявить дамочке – вдруг она кого-нибудь узнает?

Самой себе я казалась убедительной, да и Петька вроде бы соглашался, но для порядка продолжал жаловаться на меня, а заодно и на всех женщин, которые вертят мужиками, как хотят.

На наше счастье, в регистратуре сегодня трудилась та же тетка, что и в предыдущий мой визит в поликлинику. Марь Ванна, кажется. Дождавшись, пока очередь к окошку более или менее рассосется, Петруха, напустив на себя важный вид, развернул перед суровой регистраторшей удостоверение внештатного сотрудника милиции. Только на тетку «корочка» впечатления не произвела. Она скрестила руки на груди и равнодушно поинтересовалась:

– Ну и что?

– Вы Мария Ивановна, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Петька.

– Нет, я Анна Семеновна, – спокойно отозвалась тетка, а я от неожиданности изумленно разинула рот. Петруха с кривой ухмылкой взирал на меня с высоты своего роста, как утомленный жизнью аксакал взирает на безусого юнца.

– То есть как это – Анна Семеновна? – заволновалась я. – Почему же в прошлый раз вы были Марь Ванной?

– Девушка, я уже пятьдесят восемь лет Анна Семеновна, никакой Марь Ванной не была, а вас вообще первый раз вижу, – с этими словами регистраторша повернулась к нам спиной, дав понять, что аудиенция окончена и нечего здесь торчать.

В крайне подавленном состоянии я поплелась к выходу, стараясь не встречаться взглядом с ординарцем. На его лице застыла саркастическая ухмылка, но было заметно, что и он обескуражен подобным поворотом событий. Остановившись на крыльце, я стрельнула у Петьки сигарету, глубоко затянулась и с отчаянием воскликнула:

– Ничего не понимаю! В тот раз она отзывалась на Марь Ванну, а сегодня вдруг сделалась какой-то Анной Семеновной.

– Бывает, – нервно затягиваясь, пожал плечами Петруха.

– Да не бывает! Она врет, это же ясно!

– Когда? – коротко поинтересовался приятель.

– В каком смысле? – опешила я.

– Когда врет: тогда или сейчас? А вообще – то, нам без разницы, кто она на самом деле. Все равно от такой толку не будет, не станет она никого опознавать.

Чудилась в словах Петрухи смутная правда – кем бы ни оказалась противная регистраторша, сотрудничать со следствием она вряд ли согласится.

– Ребятки, угостите сигареткой! – раздался откуда-то снизу сипловатый голос. Я оглянулась. У высокого крыльца переминался с ноги на ногу пожилой, невероятно смуглый бомж, чем-то неуловимо похожий на обмазанного шоколадом Кикабидзе. Вахтанг был, как и положено бомжу такого уровня, аристократичен. Внутреннее достоинство проглядывало во всем: в драповом пальто без пуговиц и с оторванными карманами, в широкополой шляпе с дыркой на тулье для вентиляции, и даже в незастегнутом гульфике на широких штанах. В этой незастегнутости сквозила целая бездна изящной небрежности, байронизма, дендизма и бог знает, чего еще.

Отказать столь колоритному персонажу в его скромной просьбе было так же невозможно, как отказать ребенку в конфетке.

– Я слыхал, вы о нашей Аннушке беседуете? – примкнул к разговору шоколадный Кикабидзе, сдержанным кивком головы поблагодарив Петьку за сигарету. – Видная женщина! Мы тут все в нее немножко влюблены.

– Кто это «мы»? – ради приличия поинтересовалась я.

– Наше сообщество, – последовал ответ, полный достоинства и тайной гордости. – Мы тут неподалеку, в подвале соседнего дома, обосновались. В больничку-то захаживаем время от времени. Как же без этого? В основном, конечно, в травмпункт: народ у нас эмоциональный, чуть что – сразу конфликт. А место тут хлебное, для работы очень подходящее: хворые – они обычно щедрые. Охранники к нам привыкли, не шугают уже, а Семеновна иной раз даже иногда работенку кой-какую подкинет. Двор подмести, коробки выбросить… не безвозмездно, разумеется.

Сообщение Вахтанга меня заинтересовало:

– Стало быть, у поликлиники постоянно кто-нибудь из ваших… э-э… коллег работает?

– Непременно. С утра и до вечера с часовым перерывом на обед. Все в полном соответствии с предписаниями КЗОТа.

Я потребовала у Петьки телефон, нашла фотографию Студента и Мрачного и продемонстрировала ее бомжу, сопроводив действие вопросом:

– Кого-нибудь из этих двоих видели?

Дядька некоторое время усердно разглядывал снимок, подслеповато щурясь, а потом ткнул шоколадным пальцем в Мрачного:

– Его. Буквально пару-тройку дней назад. В то утро мы Егорыча как раз в травмпункт отвели – он накануне вечером ногу сломал. Всю ночь водкой лечился, а к утру, протрезвевши, говорит: мочи нет, болит, стерва! Ну, мы его и сопроводили. А когда, значит, мимо регистратуры корячились, я краем глаза заметил, как наша Семеновна с этим типом шушукается. Он ей еще не то конверт, не то бумажку какую-то сунул…

– Рецепт! – обрадовалась я, в то время как Петька с явным недоверием внимал шоколадному Кикабидзе.

– Не знаю, врать не приучен. Но что-то сунул, видел своими глазами.

– А ты не обознался, дядя? – по-прежнему с недоверием спросил Петька, чем, кажется, обидел товарища.

– Никак невозможно. У меня на лица профессиональная память. Я ведь в раньшие времена гранитчиком работал.

– Кем, кем? – не поняла я.

– Гранитные памятники на могилки усопших готовил. Пока одну доску смастеришь да установишь, лицо клиента как родное становится. Потом с закрытыми глазами мог место захоронения найти.

– A-а, ну тогда, конечно! – со значением протянул Петруха.

Бомж махнул рукой и отправился восвояси, стрельнув на прощанье еще пару сигарет и содрав с нас за информацию пятьдесят рублей.

– Петя, я неожиданно все поняла, – после короткого молчания торжественно провозгласила я. – Вернее, вспомнила. Анна Семеновна говорит правду. Никакая она не Марь Ванна.

– Поздравляю с открытием! – хохотнул ординарец.

– Не смейся, я серьезно. Просто я немного запамятовала, что простительно с моим сотрясением. Когда мне позвонил Голос, он велел, чтоб в регистратуре я сказала пароль: дескать, я от Марь Ванны. Тогда будет мне подсказка. Ну, я сказала, и меня отправили в лабораторию, а там дали рецепт…

– Вечно ты вводишь массы в заблуждение, – проворчал Петруха.

– Давай попробуем поговорить с ней еще раз, – предложила я.

– Бесполезно. Этот монумент даже не посмотрит в нашу сторону. Легче мумию Ленина разговорить.

– Странно слышать подобные речи от добровольного помощника милиции. Пошли, есть идея…

И мы вернулись: я – с твердым намерением расколоть неприступную регистраторшу, а Петька – с желанием посмотреть бесплатный цирк.

При виде нас Анна Семеновна сжала губы в ниточку и сделала вид, что наше повторное появление перед окошком осталось ею незамеченным.

– Здравствуйте, Анна Семеновна, это опять мы! – сообщила я регистраторше, выказывая небывалую радость по поводу нашей встречи. – Вы не могли бы уделить нам пару минут вашего времени, столь щедро оплачиваемого государством? Между прочим, это в ваших же интересах!

Не знаю, что именно проняло тетку: моя лучезарная улыбка или туманный намек на ее тайные интересы, но она вышла из-за стойки и, недружелюбно глядя на меня сверху вниз, сквозь зубы процедила:

– Чего надо?

В двух словах я попыталась объяснить даме, что в соответствии с УК РФ получение взятки должностным лицом, находящимся при исполнении, карается лишением свободы сроком от трех до семи лет с полной конфискацией имущества. Однако мы с коллегой согласны закрыть глаза на это серьезное правонарушение, если уважаемая Анна Семеновна согласится кое-что рассказать…

Регистраторша отпираться не стала. Она просто и коротко ответила:

– Не докажете.

– Докажем, голубушка Анна Семеновна, – еще лучезарнее улыбнулась я. – Мы совершенно случайно – бывает же такое везение! – буквально на пороге поликлиники нашли свидетеля, который видел, как некий молодой человек пару дней назад мило с вами побеседовал и в знак благодарности вручил вам крупную сумму денег. Свидетель готов дать показания в суде…

Я откровенно блефовала, но на Анну Семеновну, как ни странно, это произвело впечатление.

– Тоже мне, крупная сумма денег! Тысяча рублей… Хотя и услуга-то невелика.

– О какой услуге шла речь? – задала я очередной вопрос.

– Парень оставил рецепт. Сказал, за ним придут от Марии Ивановны.

– А почему этот рецепт мне выдали в лаборатории?

– Народу в регистратуре – что китайцев в Шанхае, и телефон тарахтит беспрерывно. А в лаборатории тихо после десяти часов, к тому же дочь у меня там работает. Я ей рецепт и отдала. Когда вы, девушка, от Марь Ванны явились, позвонила я Лариске. Она ведь отдала вам рецепт?

– Отдала. А теперь посмотрите: кого-нибудь узнаете? – с этими словами я протянула Семеновне телефон, на котором все еще «висела» фотография ребят.

Регистраторша глянула одним глазом на снимок и авторитетно заявила:

– Этот, – ее палец с коротко остриженным ногтем остановился на физиономии Мрачного.

…Покидала я поликлинику с понятным чувством глубокого удовлетворения. Повиснув на руке Петрухи, я весело щебетала, в основном на тему собственных дедуктивных способностей. Ординарец, со слегка ущемленным достоинством, в смысле, с ущемленным чувством собственного достоинства, слушал рассеянно и время от времени сокрушенно вздыхал.

Когда мы подошли к дому, у Петьки прибавился еще один повод для волнений. Возле подъезда взад-вперед мотылялся Колька Зотов и нервно курил. Даже с расстояния двадцати шагов было видно, что следователь пребывает в крайне раздраженном состоянии. Зотов маялся, злился и сердито вращал очами. Завидев медальную фигуру Петькиного дружка, я малость струхнула, с перепугу больно прикусила язык и схоронилась за широкой спиной верного ординарца. Не то чтобы я очень боялась какого-то там Зотова, просто… как бы это сказать? «Минуй нас пуще всех печалей» ментовский гнев и… в общем, их же внимание. Петруха тоже притих. Он даже слегка замедлил шаг, но потом вспомнил, что он мужчина, которому в принципе броситься грудью на танк – как два байта переслать, расправил могучие плечи и с приветливой улыбкой шагнул навстречу судьбе.

– О, Колян! – удивился Петр, но так ненатурально, что даже я не поверила. Разумеется, не поверил и Зотов. Профессионал все-таки! Однако мне вдруг показалось, что оставлять товарища один на один с разъяренным оперативником некрасиво, потому, решительно выдвинувшись в авангард, я с вызовом произнесла:

– Мы в поликлинику ходили! Мне срочно приспичило к доктору, а Петька… Ему-то вообще деваться некуда! Он был использован в качестве сопровождающего. Если бы ты сегодня дежурил, то и тебе пришлось бы. Я же того, – я тронула рукой голову, – контуженная. Мне нужно постоянное сочувствие. В смысле, медицинское наблюдение.

Внимательно выслушав меня, Зотов серьезно кивнул:

– Насчет твоей головы я уже давно все понял. Домой!!!

Жирные дворовые коты, до этой минуты лениво наблюдавшие за происходящим, услыхав начальственные интонации следователя, с пронзительным мяуканьем ринулись по подвалам. Животные интуитивно поняли, что этот товарищ имеет право приказывать. Мы с Петрухой тоже прониклись и ходко потрусили домой.

Следующие двадцать три с половиной минуты вспоминать не хочется. Скажу честно: после покушения и единственной отцовской порки в глубоком детстве эти минуты стали самым сильным впечатлением в моей недолгой и ничем не примечательной жизни. Значение некоторых слов, произнесенных Коляном, осталось вне зоны моего восприятия, но общий смысл был понятен. Впрочем, разносы для меня – дело привычное, и против них мною давно найдено чудесное средство. Я закрываю глаза и представляю себя… только не смейтесь! В Гваделупе. Это не то, что вы подумали. Это страна такая, которой не повезло с названием, зато повезло во всем остальном. Разумеется, там я никогда не была, но однажды видела по телевизору и поняла: Гваделупа – рай на земле. Там есть лазурное море, в котором не водится абсолютно никаких ядовитых гадов, и мелкий, как сахарная пудра, песок на пляже. Жизнь там течет неторопливо, спокойно, без каких-либо катаклизмов. Смуглые креолы и креолки, полные чувства собственного достоинства, пьют гваделупский ром (страшная смесь, близкая по составу к ракетному топливу) и неспешно обсуждают особенности национальной гваделупской политики. Там вообще не то что никто никуда не спешит, там даже не знают, что такое «быстро ходить». А слова «бегать» они вообще не слыхали! Быстро идущий гваделупец – звучит как «шустрый эстонец». Есть, правда, в Гваделупе комары устрашающего размера, но по темпераменту они меланхолики, всегда сильно выпимши и от закуски в виде человека их воротит. Словом, в Гваделупе хорошо: там море, солнце круглый год, страстные креолы-гваделупяне и ром в неограниченных количествах. А главное, никакой охоты и рассерженного Зотова…

– Василиса! – безжалостно разбил на осколки мой хрупкий гваделупский рай голос Коляна. – Все ясно?!

Все еще пребывая в сказочной стране, я рассеянно кивнула:

– Ясно…

– И учти, – на унимался Колька, – это я тебе не как друг заявляю, а как официальное лицо.

Я пожалела о своем невнимании, но решила, что в качество официального лица Колька не мог сказать ничего хорошего, значит, потеряла я немного. Но на всякий случай еще раз кивнула. После этого официальный представитель правоохранительных органов немного успокоился и позволил Петрухе отбыть домой. Ординарец уже заранее волновался, предчувствуя нелегкие объяснения со своей маман.

Мы с Зотовым остались одни. По этому поводу я испытывала чувство неловкости, а еще меня разбирало любопытство – что удалось узнать следователю о владельце телефона, но спрашивать об этом напрямик было боязно. К счастью, Зотов сам заговорил на интересующую меня тему, начав издалека:

– Тебе Петька, наверное, рассказывал об убийствах?

– Петька почти всегда только о них и говорит. Специальность у него такая, – я пожала плечами, вроде бы равнодушно, но важность предстоящего разговора прочувствовала.

– Значит, тебе известно о пяти убийствах, которые произошли в городе практически одно за другим через равные промежутки времени…

– Это закрытая информация, – смутилась я, вспомнив, что Петруха в самом деле о них рассказывал.

Зотов не стал спорить:

– Закрытая, но не для тебя. Сперва мы решили, что эти убийства никак между собой не связаны: убитые – слишком разные люди, и по возрасту, и по статусу. На серию тоже вроде не похоже. Серийные убийцы обычно убивают каким-нибудь одним излюбленным способом и не столь изощренно… Кроме того, у убитых все ценности, деньги, украшения похищены не были, только документы и мобильные телефоны. Ну, личности убитых мы быстро установили. Друг друга они не знали, общих знакомых не имели и совместных дел тоже…

Я внимательно слушала Зотова, но никак не могла сообразить, зачем он все это рассказывает, тем более что Петька уже посвятил меня в кое-какие детали этих убийств, взяв обещание молчать. Однако в глубине души я начала испытывать смутное беспокойство. Ощущалось, что все это имеет ко мне прямое отношение. Между тем следователь продолжал меня запугивать:

– Однако после бесед с родственниками и друзьями погибших выяснилась одна любопытная деталь: за несколько дней до смерти все они получали одно и то же сообщение: дескать, охота уже началась. Соображаешь, Вася?

Я соображала, причем в нужном направлении, что и подтвердила печальным вздохом.

– Убитый парень в клубе – тоже жертва, – сообщил Зотов.

– Угу, а теперь, по всему выходит, моя очередь?

– Выходит, так. Ты погоди печалиться-то, Василь Иваныч, – Зотов ободряюще подмигнул, заметив, что мои глаза заволокло слезливым туманом. – Мы работаем в этом направлении. В том смысле, чтобы ты не стала очередной жертвой. Все убийства объединили в одно дело, создана оперативно-следственная группа, охотника ищем…

– А найдете? – шмыгнула я носом.

– Обязательно! – с преувеличенным оптимизмом воскликнул Колька, однако особенной уверенности в его голосе мое чуткое ухо не уловило. – Правда, нелегко это будет сделать. Здесь чувствуется почерк профессионала. Наверняка за охотником или охотниками стоит мощная организация с хорошей материально-технической базой. Ну ничего, мы тоже кое-чему обучены. Рано или поздно накроем охотничков!

– Лучше, конечно, рано, а то ведь я могу и не дожить до этого светлого часа. Вон Чикатило сколько народу загубил, пока его поймали…

Зотов, как мог, заверил меня, что поймает охотника не в пример быстрее Чикатило, после чего поведал о ходе расследования. Мне, как непосредственному участнику событий, эта информация была жизненно необходима.

Следователю удалось установить имя убитого парня, а по совместительству – владельца телефона. Им оказался Егоров Андрей Витальевич, студент второго курса Первого мединститута. Или наоборот, я не очень вникла, по причине страшного волнения, которое мешало восприятию. Впрочем, главное я поняла: с этой минуты мне предстояло стать не только жертвой для охотника, но и приманкой для ментов. В том смысле, что они будут ловить охотника при помощи меня.

Сообщая эту потрясающую новость, Зотов лучезарно улыбался, словно мне предстояло всего лишь прокатиться на велосипеде. Не могу сказать, что я обрадовалась: быть приманкой – дело хлопотное, более того, смертельно опасное, это вам не шубу в трусы заправлять!

– И что я должна делать в роли приманки? – мрачно поинтересовалась я, уже не ожидая от жизни ничего хорошего. Все в полном соответствии с пятым законом Мэрфи.

– Ничего особенного! – пожал плечами Колька, по-прежнему чему-то радуясь. – Живи обычной жизнью: поправляй здоровье, ходи по магазинам, салонам красоты… Куда там еще вы, женщины, ходите?

– В основном на работу, – с готовностью подсказала я. – Салоны, шопинги, фитнесы – это для кого-то другого, у кого, во-первых, есть куча денег, а во-вторых, свобода. В том смысле, что их жизни ничто не угрожает. А мне на фига салон красоты, если меня со дня на день грохнут?! Чтобы в гробу лежать красавицей?!

Мой голос звучал неприлично визгливо, грозясь вот-вот сорваться на истерику. Улыбка с лица Зотова сползла, но профессионализм дал о себе знать. Колька шарахнул кулаком по ручке кресла и голосом разгневанного директора Олимпа прогремел:

– Прекратить истерику!!! – Я тут же заткнулась и увяла, как будто из меня разом выпустили воздух. Уже спокойнее Зотов пообещал: – Никто тебя не грохнет.

Недоверчиво покосившись на следователя, я благоразумно промолчала.

– Никто тебя не грохнет, – еще раз повторил Колька. – Разработана спецоперация, в которой ты – главное действующее лицо. Где бы ты ни была, куда бы ни отправилась, повсюду будешь под присмотром. Уже сейчас за домом ведется наблюдение.

Я бросилась к окну, желая убедиться в правоте Зотова.

Привычную картину типичного провинциального дворика ничто не нарушало. У подъезда скандальная соседка Нинка распекала своего мужа, вернувшегося домой в легком подпитии. Дядя Боря слушал рассеянно, все время пытался приобнять сварливую супружницу, открыв тем самым пути к примирению. Возле лавочки под окном кучковалась молодежь. Парни пили пиво, мусорили, обсуждали какие-то свои дела и громко ржали. На детской площадке было пусто ввиду противной погоды и относительно позднего времени. Все как всегда… Может, Колька в своем стремлении уговорить меня на сотрудничество слегка преувеличил? Я украдкой посмотрела на следователя. Выглядел он как обычно, то есть абсолютно спокойно, без малейшего намека на хитрость, и вроде бы был даже чем-то доволен.

– Ну что? Убедилась? – с хитрой улыбкой поинтересовался Колька.

Эта улыбка мне не понравилась совсем. Перво-наперво, не люблю, когда мужчины демонстрируют свое мнимое превосходство, а во-вторых, кому приятно ощущать себя полной дурой?

– Хорошо маскируются, – словно невзначай уронила я.

– А где? – проявил искренний интерес Колька.

Вопрос поставил меня в тупик. Я еще раз внимательно осмотрела двор. К этому моменту Нинка закончила выяснять отношения с супругом. Дядя Боря, милейшей души человек, обиженно потирая ушибленные во время разборки места, обреченно поковылял домой. Интуиция подсказывала ему, что это был только пролог, основное действие развернется дома, вдали от посторонних глаз. Ар-кашка с друзьями дошел до критической отметки. Компания, пошатываясь, покидала насест. Детская площадка по-прежнему радовала глаз пустотой.

Зотов проявил небывалую выдержку. Он меня не торопил и, кажется, даже веселился, глядя, как я с похвальным усердием изучаю каждый сантиметр опустевшего двора. Нужно было срочно реабилитироваться в глазах следователя, потому я наугад брякнула:

– Вороны и голуби не считаются. Думаю, мужчина средних лет и ничем не примечательной внешности. В доме напротив. Третий этаж.

Сказать, что Колька удивился, значит, согрешить против истины. Нет, он не удивился. Он просто изменился в лице и сквозь зубы процедил:

– Уволю к едрене фене! Работнички, блин! Спецы!

Еще какое-то время он бушевал, призывая страшные кары на головы своих коллег, а я про себя от души радовалась и не собиралась признаваться в своем невинном обмане. Раз уж мне удалось попасть в точку, ткнув пальцем в небо, так тому и быть. Пусть Колька считает меня умной!

В конце концов следователь утих и, слегка смутившись, попросился в душ. Вскоре оттуда послышался шум льющийся воды в сопровождении Колькиного тенорка. Я же не находила себе места: моя кипучая натура требовала действий. Заверения Зотова, что он со товарищи поймает Охотника раньше, чем тот меня завалит, покоя в душу не внесли, скорее, еще больше взволновали.

– Надо срочно что-то предпринимать, – задумчиво проговорила я, останавливаясь перед зеркалом в прихожей. Из зеркала на меня встревоженно таращилась зелеными глазищами незнакомая девица с бледным осунувшимся лицом, художественно украшенным мазками зеленки и с грязно-белой банданой на голове. Присмотревшись повнимательнее, я все же смогла опознать в незнакомке себя, а в бандане – медицинскую повязку от сотрясения мозга, которой меня украсили в больнице. Повязка уже порядком загрязнилась и мало напоминала стерильный бинт. Голова неожиданно зачесалась со страшной силои, и я принялась спешно разматывать бинты.

– Такое ощущение, что у меня не голова, а земной шар, – бубнила я, ловко работая руками. – Этим, пожалуй, можно было бы всю Землю обмотать по экватору. Причем раза два.

Тут мой взгляд совершенно случайно упал на скромный портфельчик Николая Зотова…

В жизни каждого человека бывают моменты, о которых впоследствии он вспоминает с легким намеком на стыдливость. До этой минуты у меня был лишь один подобный эпизод – однажды классе в седьмом я нарисовала в классном журнале против своей фамилии парочку пятерок по алгебре. Этот предмет всегда давался мне с трудом. Наверное, с тех самых пор стройные ряды цифр странным образом волнуют мою гуманитарную натуру.

Ничем не примечательный портфель следователя манил меня ничуть не меньше, чем сокровища инков манят исследователей. Я метнулась к ванной и припала ухом к двери. Зотов старательно исполнял арию Мистера Икса из известной оперетты. Кое-какие слова, им забытые, Колька заменял невнятным мычанием или обычным «ла-ла-ла». По всему выходило, что в ближайшие несколько минут покидать ванную следователь не собирается. Немного подивившись репертуару Николая, я вернулась к его портфелю.

– …Слушая скрипку, дамы в ложах вздохнут, скажут с улыбкой: «Храбрый шут», – невольно вступила я в дуэт с Зотовым, а сама тем временем внимательно изучала содержимое его портфеля. Милицейское удостоверение после тщательного осмотра я вернула на место. Табельное оружие впечатлило намного больше. Тяжелый, прохладный пистолет внушал уважение и странную уверенность в собственных силах. На миг я ощутила себя отважным героем какого-нибудь боевика, этаким Брюсом Уиллисом, в очередной раз спасающим человечество, и даже лихо прицелилась на Колькины ботинки. Соблазн был велик, но я с глубоким вздохом сожаления убрала пистолет обратно в портфель. Газету «Криминальная хроника», усохший бутерброд с позеленевшим от древности сыром, завернутый в пищевую пленку, и худой бумажник я оставила без внимания, а вот в чтение служебного блокнота следователя погрузилась с удовольствием.

Да уж! Тяжела и неказиста жизнь простого гимназиста, то есть простого следователя. Все записи я изучать не стала, хотя там было много интересного. Петька бы уж точно впал в экстаз от такого обилия материала! Тут дел на целую документальную серию, не то что на какой-то часовой репортаж! А там, глядишь, и до ТЭФИ рукой подать. Не без труда подавив в себе нехорошее чувство зависти, я приступила к изучению последних записей, сделанных Зотовым. Среди непонятных схем я увидела главное: адреса и телефоны жертв Охотника, в том числе и бедолаги Студента. Я быстро переписала их все на клочок бумаги, на всякий случай наспех срисовала пару схем и с чувством выполненного долга убрала блокнот. Однако, против всех ожиданий, облегчения не наступило. Наоборот, жажда деятельности охватила меня еще сильнее. Пришлось еще раз провести сеанс прослушивания. Зотов выходить не собирался. Он сменил репертуар и теперь мурлыкал песенку Львенка: «Я на солнышке сижу»…

– Вот и сиди на здоровье, – посоветовала я следователю, схватила трубку городского телефона и набрала номер, записанный против фамилии Студента. Зачем я это сделала, что буду говорить, если мне ответят, я не знала, но упрямо слушала длинные гудки.

– Да… – наконец ответил усталый мужской голос.

Зря, наверное, я позвонила, потому что кроме невнятного «Здрасте» ничего произнести не смогла.

На том конце провода немного подождали, а потом тот же голос произнес:

– У вас, должно быть, имеется веская причина звонить сюда в одиннадцатом часу вечера.

– Извините, – проблеяла я, лихорадочно подыскивая причину. – Я… мне… Студенческий Совет нашего института в моем лице выражает вам соболезнования по поводу кончины Андрея. Вы ведь его отец?

– Да, отец. Спасибо, дочка. У Андрея было много друзей. Ему так казалось. А когда его не стало, все куда-то пропали… Вы первая позвонили. Похороны послезавтра в одиннадцать. Приходите, если сможете.

– Конечно, обязательно. Но прежде мне желательно встретиться с вами, поговорить об Андрее. Мы хотим выпустить некролог. Хочется избежать формальных слов…

– Нет, нет, я не могу – слишком тяжело. Да и Надюша больна, мама Андрюшеньки. Сердце… Ты вот что, дочка, позвони Никуше. Они с Андреем с первого класса дружат. Дружили…

– Хорошо, – обрадовалась я. – Вы дадите телефон?

Мужчина продиктовал номер телефона девушки Студента и, пожелав мне спокойной ночи, отключился. Не теряя времени, которого было немного, потому что вода в ванной перестала шуметь и Зотов должен был вот-вот появиться в первозданной чистоте, я связалась с Никой. Версию о Студсовете девушка приняла равнодушно, но на встречу согласилась. По всему видать, Ника сильно переживала по поводу смерти своего парня. Даже необычное время встречи, назначенное мною, ее ничуть не удивило.

Теперь предстояло самое важное: как-то нейтрализовать Зотова и незаметно покинуть собственную квартиру – вдруг Колькины наблюдатели не такие уж олухи и по ночам бдят, не зная усталости?

– Ты с кем говорила? – с подозрением глядя на меня, поинтересовался Зотов. Он вышел из ванной, излучая сияние и источая аромат моего геля для душа.

– Папе звонила, – честно призналась я, однако не уточнила, с чьим папенькой беседовала.

– А кто твой папа? – уже без подозрения спросил Колька.

– Мой папа, страшно сказать, пенсионер!

В прошлом военный, майор внутренних войск. После смерти мамы он купил себе домик в деревне под Рязанью и теперь живет там. Как он любит говорить, на воле. Я частенько совершаю туда набеги, – охотно пояснила я, радуясь, что разговор свернул с опасной темы. – Чай будешь? Хочешь, ромашку заварю? Папа сам собирал и сушил. Говорит, она успокаивает.

Успокаиваться ромашкой Колька не пожелал, заявив, что он не барышня, чтобы пить какую-то травку для успокоения нервов, они и так в полном порядке. А вот рюмочку чего-нибудь крепенького он бы пропустил с удовольствием.

– По телевизору слышал: сто грамм коньяку очень полезны для здоровья, – как бы извиняясь за свою ментовскую наглость, пояснил Колька.

– Тебе же хуже! – я злорадно хихикнула, устремляясь к бару.

Коньяк у меня имелся. Его я держала для папеньки. Кольке я немного приврала. Набеги на рязанскую деревушку, где проживает мой родитель, я совершаю всего два раза в год – в рождественские каникулы и осенью, в пору заготовок. Ну, не могу я жить без цивилизации! Без горячей воды зимой и летом, без теплого туалета, без центрального отопления, без своей работы и без любимой Клеопатры. Папулю это устраивает: толку от меня в деревне мало, скорее вред один. В прошлый свой приезд, осенний, я затеяла печь пироги. Это действо в условиях рязанской деревни – настоящий подвиг. Промучившись полдня, пока папка закручивал в банки щедрые плоды рязанской земли, я вынуждена была констатировать: кулинар из меня фиговый. Тесто объявило забастовку и категорически отказалось подходить. Даже после того, как я в сердцах швырнула в опару целую пачку прессованных дрожжей. Папуля понимающе ухмылялся в сталинские усы, но от комментариев воздерживался. Дело кончилось тем, что всю кастрюлю с погибшим, как мне казалось, тестом, я вылила в туалет. Такой, деревянный, который обычно занимает почетное место в дальней части участка. Папенька, увлеченный заготовками, уму-разуму меня научить не успел. Немного пошутив по поводу моих поварских умений, папа хряпнул стаканчик местного самогона и занялся тарелкой с молодой картошкой.

Сентябрь в тот год выдался жарким. Даже ночью температура воздуха не опускалась ниже двадцати градусов, а днем зашкаливала аж за тридцать два…

Утром из туалета сильно запахло. Причем пахло независимо от направления ветра, а на следующий день ОНО поперло со страшной силой. Как потом объяснил папка – дрожжи «взошли». Ассенизаторские машины в тех местах – редкость типа шестисотого «мерса» на Северном полюсе. То есть ассенизаторы в округе есть, но появляются они редко.